HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Авторы

Павел Техдир Антипов

Волшебница рифма командует мной
И мысли меняет одну за одной.
Не я иногда рубаú сочиняю,
Они получаются сами собой.
«Рубаи. Подборка 11-11-12-11.»

Петр П. Кошелев

...Из двух зол я всегда выбираю новое. Впрочем, не я один. “Психологическая война является частью цивилизации”, – прочитал я двадцать лет назад в американском пособии, но не придал этому значения. Теперь, когда страна рвется в сонм цивилизованных, вспомнил.

Достал старый конспект. Полистал. Нашел массу интересного. “Немцы имели ужасную привычку говорить о своих отвратительных эмоциях вслух, но еще губительнее для них было то, что они предавали это гласности. Англичане подхватывали эти ругательные выражения и делали их достоянием всего мира”. Это о первой мировой войне.

“Цивилизация не есть что-то неизменное. Это чрезвычайно активная, часто бурная смесь, состоящая из “как” и “почему” мыслят и ведут себя люди. Трудно быть человеком нового времени, которое заставляет людей быть неуравновешенными и вспыльчивыми”. Это о настоящем.

Впрочем, нам не до высоких материй. Тут каждый день психологическая война. Дома, на работе, в магазине.

Дома жена старается внушить, что я урод, беспрерывно сравнивая меня с Аленом Делоном, Арнольдом Шварценеггером и Хосе-Игнасио.

На работе начальник объявляет выговор, как только я предлагаю новое средство для безопасного секса. Средство можно делать за рубли, а ему нужна валюта для зарубежных командировок.

В магазине убеждают, что банановый ликер с гамбургером лучше водки с капустой и черным хлебом.

Если война – продолжение политики, какой она может быть при аполитичности? Наверное, беззубой, бесконечной, бессмысленной. “Мне скучно, бес?” Чур меня...


«Совок»

Пушкин: загадки и отгадки

«Выстрел» – одна из пяти «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина», была написана в конце 1830-го и напечатана в 1831 году.

Читатели, уделившие время для прочтения повести, не были разочарованы. «Выстрел» был написан настолько мастерски, что невольно приходилось верить в его маловероятные события.

Учитывая авторитет Пушкина, в «Выстреле» усмотрели даже некоторый романтизм, а в дуэлянте Сильвио – байроновского героя.

– Однако бывает ли так? – снова задавали вопрос.

Большинство читателей и критиков из числа «Повестей Белкина» отдельно «Выстрел» не выделяли. Все их назвали поверхностными и детскими.

Виссарион Белинский сразу отверг повести, объяснив тем, что уважаемый классик решил передохнуть от серьёзной работы. Но к «Выстрелу» Белинский вернётся и предложит совсем другую оценку.

С годами «Выстрел» будет только набирать популярность и войдёт, как утверждали специалисты, в список «золотой классики» русской литературы.

Как известно, Пушкин увлекался игрой в карты, и от него следовало ожидать соответствующих произведений.

Таковые были. В 1817-1818 годах он принялся писать рассказ «Надинька»...

 


«Выстрел. Азартные игры со стрельбой»

Сергей Павленко

…Ночью я проснулся, так и не успев еще окончательно крепко уснуть, и заметил, что в зале горит свет. Забыли выключить? Или Наталья там? Да нет, она уже рядом спит. Значит, все-таки забыли. Надо пойти выключить.

Я встал и направился в зал. Уже в коридоре я услышал тихий голос. В зале кто-то был. Я осторожно заглянул в комнату и понял, что сплю.

На диване сидела Сюзанна и читала вслух какую-то книгу:

− «Кто найдет добродетельную жену? Цена ее выше жемчугов; уверено в ней сердце мужа ее, и он не останется без прибытка; она воздает ему добром, а не злом, во все дни жизни своей. Добывает шерсть и лен, и с охотою работает своими руками. Она, как купеческие корабли, издалека добывает хлеб свой. Она встает еще ночью и раздает пищу в доме своем и урочное служанкам своим. Задумает она о поле, и приобретает его; от плодов рук своих насаждает виноградник. Препоясывает силою чресла свои и укрепляет мышцы свои. Она чувствует, что занятие ее хорошо, и − светильник ее не гаснет и ночью. Протягивает руки свои к прялке, и персты ее берутся за веретено. Длань свою она открывает бедному, и руку свою подает нуждающемуся. Не боится стужи для семьи своей, потому что вся семья ее одета в двойные одежды. Она делает себе ковры; виссон и пурпур − одежда ее. Муж ее известен у ворот, когда сидит со старейшинами земли. Она делает покрывала и продает, и поясы доставляет купцам Финикийским. Крепость и красота − одежда ее, и весело смотрит она на будущее. Уста свои открывает с мудростью, и кроткое наставление на языке ее. Она наблюдает за хозяйством в доме своем и не ест хлеба праздности. Встают дети и ублажают ее, − муж, и хвалит ее: «много было жен добродетельных, но ты превзошла всех их». Миловидность обманчива и красота суетна; но жена, боящаяся Господа, достойна хвалы. Дайте ей от плода рук ее, и да прославят ее у ворот дела ее!»…


«Сюзанна»

Инга Павлова

Плотью платьев на плечиках
мы платили, шутя.
Хохотали бубенчики
в балахонах шутят

в балагане на площади
под рыдающий альт.
Грудью падали лошади
на горячий асфальт,

вороные и белые,
(им ли быть под уздой).
С неба катится спелое
солнце бледной звездой.

А по утренним улицам,
в человеческий рост,
ангел ходит и жмурится,
пьян и весел, и прост,

в позолоченном платьице,
сам себе – часовой.
С неба сонное катится
солнце вниз головой.
«Обводный романс»

Наталья Павлова

...Обломки жизней, униженные высокие чувства, расхристанные тела, расторгнутые узы правды, искажённые душевные порывы – вот отправная точка на пути к счастью в романах Достоевского. И самые лучшие, внимательные читатели принимают возможность счастья, предложенную Фёдором Михайловичем...


«Возможность счастья»

Талия Павлова

О, тихий август, – осени начало!
От ноября до стуж – рукой подать.
Но тих февраль в объятиях печали,
За ним весны как будто не видать.

Так мы живём, тоскою будней стёрты,
Продляя нить опутавших забот.
От сна до сна в забвеньи полумёртвом,
Призывы лет все знаем наперёд.

Но мир объять, вкусив, как лоск зарницы,
Стремится день, восторгом  упоён!
И в каждой песне бликами искрится
Любовь к весне, царице всех времён!
«Блики»

Марина Павловец

…Когда сомнения рассеялись и «эта» обрела имя, номер машины и адрес (мир не без добрых людей), Раиса сказала себе: «Умру, но девочки позора не узнают!» Отец её дочек был не просто вне критики – он был святой. Так она решила. Так жила. И терпела. Правда последнее время она так громко радовалась любой мелочи, что пугала не только семейство, но и домработницу Алину (та вообразила, что у неё, по меньшей мере, рак и раскладывала на видных местах вырезки с чудесами исцеления). После унизительной слежки, подслушиваний и подглядываний стало ясно, что Рая и есть законченная «стареющая домохозяйка со средствами» и хуже этого ничего не бывает и быть не может. Потому что всё есть и ничего не хочется. Причём не хочется всего сразу, но особенно жить в этом новом состоянии всхлипа: «Какая же я была счастливая… Какая… ой-и-и…».

В первом часу Анатолий спал. Раиса тихонечко прилегла рядом. В последние недели «медитация над ложем» помогала мало. Конечно, можно было забраться под одеяло к Толику, сунуть ноги, прилипнуть покрепче и услышать: «Ледышка… маленькая… спи-спи…» и заснуть. Но нельзя, потому что можно услышать совсем не то. И думалось: «Какие же мы стали… А ведь было…»…


«Колесо»

Аби Пазылов

Ясно было сказано ему, Газетчику Дзюо не задерживаться на базаре до темна. Не задерживаться до той, до боли знакомой суматошной сутолоки, когда постоянно озабоченные об одном и том же, а именно, о выгодном сбыте, о перепродаже втридорога имеющихся в наличии товаров базарчи-продавцы с ловкой ухваткой упаковав их неликвиды, то бишь, остатки в большие и малые тюки, кто на тачках, кто на приспособленных для грузоперевозки колясках, словом, кто во что горазд, начинают увозить все свое с собой. Они, усталые, оттого и хмурые, мелкие торговцы уставленной ширпотребом «барахолки» обычно расходятся в два счёта, врассыпную, молниеносно растворяясь в столпотворении пешеходов и машин близлежащих площадей, опять-таки, кто по семейным очагам, а кто по арендуемым на время ночлежкам, с тем, чтобы завтра с первыми же петухами воротиться назад. Черные грозовые облака, надвигающиеся с существующих четырех направлений одновременно, вдогонку, стремя в стремя, будто бы поспешавшие путники в неизвестность, пришпорив резвых коней с поразительно-подозрительной стремительностью наступающим нынче зимним вечером не прочь преподнести самые что ни на есть сюрпризы в условиях не совсем устойчивой, скорее, хрупко-переменчивой погоды. Во всяком случае, теперь тоскливо ждать-пождать очередного обильного снега в относительно теплом азиатском мегаполисе, поверьте, не приходится. Затем, понятное явление, ударит отрезвляющий трескучий мороз, мороз – красный нос, усиливаемый резкими атмосферными давлениями в сторону ниже нулевой отметки по Цельсию. И в вновь оледеневших асфальтах свежо заснеженных аллей, сквериков зажиточных, согласно внешне-визуальным признакам, городских жилищных корпусов стартуют бесконечные беготни на коньках, скейтах да санках, зачастую без оных, других и третьих, отрадной от любой, свободной вне опекунства возможности озорничать, покататься и порезвиться в прохладно-чистой среде, детворы.


«Газетчик Дзюо»

Валерий Пайков

Всё в пятницу закрыто на шабат –
положенное время для молитвы.
А мы берём с товарищем поллитры,
уходим в тень, в полупрозрачный сад.
В молчании садимся на траву –
для этих целей и стригут газоны.
Бесплатно дышим воздухом озонным,
и, забываясь, грезим наяву:
«А помнишь, мысли не было милей
жить вместе на земле обетованной?»...
Но вот мы здесь, а словно в разных странах,
и холод встреч всё резче, всё больней.
И, как лекарство, вынужденно пьём
отраву непонятного напитка.
Ответь мне, друг, к чему нам эта пытка?
Не возродить минувшее. Пойдём.
«Из цикла «Одесский пляж»»

Маргарита Пальшина

...Никто из них не выполнил своего обещания. Он – не вернулся, она – не дождалась. Лишь в тишине ее сердца по-прежнему раздавались короткие рубленные фразы с другого конца провода: «Лавина… Пропал без вести… Поиски остановлены». Тогда она и узнала о том, что слова страсть и страдание – имеют общий корень, нет, не зла, просто такова жизнь. За секунды счастья всегда расплачиваешься годами тяжкого ожидания и пустоты. Время сжимается, пока мы счастливы, потому что живем в постоянном ожидании волшебства, живем надеждой, которая заставляет сердце биться все быстрее и быстрее. Время растягивается на века, когда теряем ее и перестаем считать удары своего сердца. Без волшебства время застывает, и мы чувствуем лишь холод, как река подо льдом. Но время не только идет по прямой, оно – трехмерно. Когда происходит несчастье, время превращается в воронку и засасывает в прошлое. Это и есть топь. Или нефтяное озеро Макса. Оказавшись на самом дне воронки, уже никогда не подняться наверх, к свету дня. Наступают пустые времена. Семь прошедших лет лишили ее жизнь всякой надежды не то что на будущее, но и на покой, о котором говорил Вадим...


«Пустые времена»

Игорь Панин

Книга московского поэта Максима Жукова, вышедшая в Латвии в издательстве «Снежный Ком», на ¾ состоит из прозы – коротких рассказов и очерков, и лишь последняя, четвертая четверть отведена стихам. Чрезвычайно рискованный для поэта эксперимент. Этим шагом автор как бы заявляет, что его проза ничуть не хуже, а может, и лучше стихов, тем самым сжигая за собой мосты. Никакие отговорки относительно того, что проза поэта имеет право на некие поблажки, что оценивать ее нужно иными критериями, уже не помогут. Жуков четко дает понять: главное в этой книге – не стихи.

Название, данное книге по одноименному рассказу, – «П-М-К», – это любимое ругательство матери автора, дать расшифровку которому не представляется возможным по «цензурным» соображениям. Любопытно, что некоторые рассказы написаны в форме верлибров, и это притом, что непосредственно верлибры в книге имеются, помещенные в поэтический раздел. Это вообще довольно странная проза. Но интересная. Жуков не закручивает «хитовых» сюжетов, он просто делится своими мыслями, переживаниями, воспоминаниями. Одна из самых трудных задач, стоящих перед автором, это написать о себе, написать, не приукрашивая событий, не выдумывая несуществующих фактов, но при этом заинтересовать самого искушенного читателя простыми, на первый взгляд, ничего не значащими историями: «Зашел. Зарегистрировался. Загрузил пару фотографий… В анкете «О себе» написал: ВЛАСТИТЕЛЬ ДУМ. В графе «Профессия»: ИНЖЕНЕР ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ДУШ. Не помогло. Каждая потом, вне зависимости от полученного образования, переспрашивала, чем я все-таки занимаюсь: Психоаналитик? Астролог? Экстрасенс? Журналист? Писателем ни одна так и не назвала…» («Poznakomlu.Ru»)...


««П-М-К» Максима Жукова»

Николай Пантелеев

Перед творцом, на все времена, стоит одна грандиозная задача: развивая в себе счастливый талант служения радости, не дать обществу опуститься до гибельного пессимизма. Убери его из жизни, и ты увидишь как она, лишившись скелета яркого, растечется бесформенной медузой по звериным инстинктам серого. Своим трудом художник творит истинное лицо мира, с усмешкой взирающее на уродливые гримасы персонажей учебников истории и проклятия массовки. Однако, в реальной жизни, как правило, он далек от сияющих вершин своих пророческих творений. И это значит, что не битва добра и зла – генеральный мотив бытия, а противостояние возможного в тебе существующей реальности. Но почему мечта о гармонии героически создается столь несовершенными бунтарями-одиночками, упрямо пасующими перед собой? Ответ на этот вопрос заключается в сотворении личного идеального, препятствующего деградации материи. Описанные ниже события обязательно произойдут! Или уже произошли… однажды в конце марта. В них нет вымысла, как нет и правды, потому что правда искусства – только в отсутствии лжи…


«Азбука Сотворения»

Виктор Панфилов

...И как-то так получается, что знакомится он с девушкой в поезде. А она в тот же санаторий едет. Удивительно, правда? И не просто знакомится. А очень даже сближается. Знаешь, как бывает с людьми в поезде? Кто-то выдумывает себе идеальную историю и начинает жить ей и наслаждаться собой придуманным. Вот так бывает. А бывает – срабатывает тот самый «эффект случайного попутчика», которому можно выговориться. Вот у них так и было. Она придуманную историю ему о себе. А он ей – о своих реальных заморочках. И сблизились, и подружились. Сутки-другие общались, а впечатление – будто всю жизнь прожили и друг друга с полуслова уже практически.

И продолжают сближаться уже на месте. Располагает всё к этому. Прогулки совместные по побережью, походы на пляж, купание в ещё холодном море. Долгие задушевные беседы в вечерних кафе на набережной. Чувственные танцы на… не, не дискотека – танцпол. Ну и всё, как положено там… И чувствует всё нарастающее очарование ею. И от близости этой, от её открытости, что-то в нём с хрустом ломается, что-то внутри, глубоко так – переворачивается, взрывается, искрит, плавится, вскипает иногда и брызжет…

А она такая… Такая! Отзывчивая, понимающая, внимательная, сострадательная, деликатная, ненавязчивая. Утончённая, глубокая, разносторонняя. Игривая, нежная, ранимая, непосредственная. Непостижимая. Прекрасная. Загадочная. Простая и сложная, насмешливая и доверчивая, близкая и далёкая. Такими приблизительно словами он её мог бы охарактеризовать. Он восхищается ей, как человеком, и трепещет перед ней, как перед женщиной. И всячески показывает своё к ней расположение, но не более. «Как может такая козявка, как я, даже мечтать о плотской близости с такой, как ОНА?» Вот, как он думает. Да ему и платонических хватает отношений. ТАКИХ в его жизни не было никогда. Он целиком захвачен свежестью общения, радостью встреч, счастьем совместных маленьких дел, лёгким, смешливым флиртом. И таинством редких, случайных прикосновений. И выражением глаз её при игре их взглядов...


«Анонимная переписка»

Вера Панченко

...Поэт жаждет гармонии, но в реальности её нет. И уже сложное чувство владеет им, соединяющее в себе противоречивые движения души. Поэт зорок – он видит за этими противоречиями нечто более глубокое: крайности бытия.

 

                   Птицы

 

И опять мотоциклы ревут воспалённо и длинно,

Разрывая на части посёлков предутренний сон.

Ощетинились ружьями хищно согнутые спины.

Начинается с зорькой охоты осенний сезон.

Будут птицы сбиваться испуганно в зыбкие стаи,

И носиться кругами, и падать в холодную грязь.

Будут пахнуть туманы горячей озлобленной сталью,

На косматые клочья от выстрелов хлёстких дробясь.

А потом всё затихнет. Пожухлые мёртвые перья

Уплывут в камыши, будто робкие стайки утят.

Заклубится метель. Люди будут доверчиво верить,

Что грядущей весной птицы снова сюда прилетят.

И они не обманут. Вернутся к разрушенным гнёздам.

Будут снова на зорьках легко и тревожно трубить.

…Как же нужно любить свою землю светло и серьёзно,

Чтобы выстрелы эти суметь и простить, и забыть…

 

Крайности бытия – это жизнь и смерть, и отчаянная схватка между ними, в неисчислимых вариантах и проявлениях которой – разрушение и созидание, негатив и позитив. Творческое подспудное мировосприятие поэта как цельной личности – гармоническое (главный эстетический посыл), и это единство мира диктует автору позитивное решение природной драмы, наделяя перелётных птиц глубиной чувства любви и гуманности, по сути дела, своими чувствами.

Поэты – созидатели по определению, не могут не реагировать на разрушительные процессы в реальной жизни, понимая их особенно глубоко и болезненно именно с позиций созидателей и творцов красоты...


«Живой пульс поэзии»

Максим Папанов

...Незаметно наступил ноябрь. Мы с Томкой любили бродить, взявшись за руки или обнявшись, закутанные в тёплые куртки, ежеминутно целуясь и чему-то беспричинно радостно смеясь. Время летело незаметно. Иногда мы уставали и садились на скамейку. Томка любила лежать головой у меня на коленях и молча часами смотреть в звёздное ночное небо. Мы просто молчали. И всё. И нам не было скучно вдвоём. Совсем наоборот.

Не любила только Томка почему-то кушать в кафе или ресторанчиках… Когда я звал её перекусить, она только смеялась и говорила, смешно коверкая слова и изображая полудеревенскую речь:

– Ну Димыч, ну не люблю я всякого этого общепиту… Ну кофе попить – ну это ещё куда ни шло… Ну честно, Дим.. Не обижайся. Не люблю я этого. Всякие эти гамбургеры или чебуреки. Фу.

Она скользнула взглядом по оказавшейся рядом затёртой вывеске какой-то чебуречной.

– Я как-нибудь тебя угощу своими чебуреками, Димыч. Лады? Я классно готовлю чебуреки, поверь мне.

Что я мог сказать? Я только смотрел на неё влюбленно и смеялся в ответ...


«Чебуреки. Кулинарная повесть»

Владимир Паркаев

...После вот такого праздника один из недавно принятых пионеров принёс в класс пару-тройку раскрашенных яичек. Когда он на одной из переменок решил ими угостить своего товарища, то тут же был атакован новоиспечённым председателем Совета отряда и дружно поддержавшими её звеньевыми:

– Ты что это в школу притащил?!.. Ты знаешь, что это за яйца?!.. Ты что – в бога веришь?..

– Не верю я ни в какого бога…А яйца вчера все собирали, потому что паска… И ещё конфеты и пряники…

Но серьёзные девчонки из пионерского актива продолжали напирать, одна за другой громко задавая разящие в самую точку вопросы:

– А раз не веришь, то зачем ходишь, как побирушка по баракам?..

– Да не побирался я!.. – вконец растерялся мальчишка. – У нас и дома таких яиц полно…

– Ах, вот оно что!.. Значит это родители твои верят в бога и тебя заставляют… Да тебя из школы исключить надо и из пионеров, чтобы не позорил всех!..

Испуганный мальчишка, никак не ожидавший такого поворота в словесной перепалке, вдруг вспомнил звуки торжественного пионерского горна, барабанный бой, крики «Будь готов!.. – Всегда готов!..». Вспомнил строгих учителей и школьную пионервожатую…

До него дошло, что дело его с крашеными яйцами совсем не простое…

Девчонки наступали…

– Как вам не стыдно!.. Перестаньте сейчас же…– вдруг, показалось, откуда-то сверху прозвучал голос, полный сострадания и боли.

Словно споткнувшись, наступавшие пионерки разом замолчали. Оглянувшись по сторонам, не сразу, но они заметили, что девочка спускается со своей парты...


«Девочка»

Виктор Парнев

...Понимая, что предстоит тяжёлый разговор с отвергнутым, непроходным при любом раскладе, но крайне настырным автором, редактор сделал глубокий вдох-выдох, сложил, словно школьник, перед собою на столе руки и постарался придать лицу выражение строгости и вместе с тем сочувственности. Затем спохватился и быстрым движением выхватил из стопки бумаг по левую руку ту самую легендарную рукопись. Тут же в кабинет вошёл автор.

Это был мужчина неопределённого возраста с беспокойным взглядом и неуверенностью в движениях. Всё остальное не оставляло отпечатка в памяти собеседника. Но только до того момента, как возникал разговор.

– Прошу, прошу, присаживайтесь, – стараясь выглядеть учтиво и доброжелательно, сказал редактор. – Агафон… э-э… (он взглянул на титульный лист рукописи)… Агафон Парамонович. Я так понимаю, вы по поводу своей повести. К сожалению…

– Подождите! – трагическим жестом остановил его визитёр. – Вы делаете поспешные выводы. Мою повесть надо читать, и читать внимательно!..


«Оскорбление чувств»

Игорь Парсаданов

 

 

 

Игорь Парсаданов. Крестовый поход. (Сборник художественных работ).

 

 

 


«Крестовый поход»

Павел Парфин

...Пробив стену, как подстреленный гангстер в сериале “Полиция Лос-Анджелеса”, Ходасевич ввалился в незнакомую комнату и рухнул во что-то сырое, холодное, чей запах ему был до боли знаком. “Глина!” – догадался Ходасевич. Глина залепила ему глаза, нос и рот. Вытершись рукавом, Вадька увидел прямо перед собой гончарный круг с маховым колесом внизу, на круге – кусок глины, еще минуту назад обещавший стать горшком или вазой. На глине отчетливо виднелся отпечаток Вадькиного носа. Из-за гончарного круга молча, грозно набычившись, поднялся голый по пояс Том.

– Вот это встреча! Том! А ты-то что здесь делаешь?! Ты же только что был в кинозале!

Том, вывалив живот на круг, видимо для того, чтобы придать телу должную устойчивость, все так же молча, зато не размахиваясь, врезал Ходасевичу по физиономии.

Ударом Вадьку развернуло на 180 градусов, словно специально для того, чтобы он снова упал лицом в месиво из глины. Черт! Вадьку пронзила острая боль, когда он плюхнулся в холодную глину – этот идиот Том, кажется, сломал ему нос! Ползая с закрытыми глазами, Ходасевич наткнулся на ведро с водой. Жадно прильнул, сделал глоток-другой горьковатой водицы, с отвращением выплюнул, умылся – боль еще острей резанула его, будто на месте носа вбили деревянный клин.

Когда открыл глаза, увидел, что в комнате он один – Тома и след простыл. “Ну и ну! Том – гончар! Кто бы мог подумать!..” – Ходасевич покачал головой. Из разбитого носа закапала кровь. Следы крови Вадька обнаружил и в ящике с глиной, в которую только что влетел.

Пошатываясь, морщась от боли в переносице, прижимая к ней носовой платок, Ходасевич обошел небольшую комнату, знакомясь с ее содержимым: “Гончарный круг, ящик с глиной, ведро... А вон там что? Ага, еще один ящик!” Второй ящик почти доверху был тоже наполнен глиной. Ходасевич зачерпнул из него – глина была белой и мягкой, – слепил небольшой, размером с кошачью голову, мячик, потом, сам не зная зачем, вздумал сравнить с глиной в первом ящике. “Должна же быть какая-то разница! Какой смысл столько одинаковой глины держать?..” Интуиция Ходасевича не обманула – глина в первом ящике оказалась темней, с бурым оттенком и намного жестче. “Разве из такой что-нибудь путевое слепишь?” На темной глине то тут, то там чернели пятна засохшей Вадькиной крови.

Ходасевич, перебрасывая из руки в руку глиняный мячик, вернулся к гончарному кругу. Недолго смотрел на него, потом решился. Ожил круг. Из-под Вадькиных пальцев выходило что-то замысловатое, случайное, порождение скорее боли, чем вдохновения. Но Ходасевич не успел придать новорожденному даже грубой формы. Раздался сильный удар, из стены, расположенной под прямым углом к тому месту, которое совсем недавно проломил Ходасевич, брызнули во все стороны куски фанеры, и в тот же миг, возникнув в центре фонтана осколков, в комнату упал человек. Он рухнул прямо на гончарный круг, погребя под своей физиономией нерожденное Вадькино искусство. Комья глины разлетелись из-под звучно шмякнувшей о круг головы незнакомца, некоторые угодили на Вадькин свитер и брюки. Ходасевич пришел в ярость – схватив мужчину за длинные волосы, несколько раз ударил лицом о гончарный круг. Незнакомец вздрогнул, попытался даже привстать, но уже в следующую секунду, после сильного удара о камень, подозрительно обмяк и уронил голову в глиняное месиво...


«Посвящение в Мастера»

Андрей Пасечник

Ночью отец снова задыхается. Он шумно возится в темноте, шарит около себя рукой и зовёт сдавленным голосом: "Гришка, Гришка!.." Вор слышит отцовский зов и притворяется спящим. Потом ему кажется, что он действительно засыпает, и тогда он видит сон, мимолётный и смутный, как по Волге идёт шуга и с дебаркадера пьяные офицеры запускают ракеты. Вору снится Масленица, снится одно только мгновение, и уже следом он снова слышит призывный шепот отца и видит, как из сумерек, грязно-синим пятном, проступает окно. Отец скоро затихает. Вору хочется встать, чтобы напиться, какое-то время он лежит с этой думой, дума согревает его, и он снова засыпает. И во сне ему снится, что вставать до утра нельзя, отец призовёт его к себе, будет лихорадочно, одной рукой тискать его ладонь, а другой – растирать собственную грудь. И всё равно не умрёт. Ещё Вору снится, как днём раньше отец говорил:

– Нас всю жизнь звали ворами. И меня, и батю моего, и тебя зовут. А крали мы не больше других. Но звать-то как-то надо. А прозвище от фамилии – Ворогушины. А что такое ворогуша? Уж поди-ка не вор. Может, ворог? Фамилия наша древняя, и ну-ка, узнай теперь, чьими ворогами были: татарину или сами от татарина пошли.

Теперь отец молчит. Он только дышит, всё ровнее и спокойнее, и Вор, снова проснувшись, слышит дыхание отца. И кажется ему, что отец тоже не спит. Лежит себе в темноте, пялится на светлеющее окно, и думает, что вот, он скоро умрёт – и сны ему к тому каждую ночь снятся, – а всё без него останется: и сын живой, и улица, и Волга. Отцу горько умирать, Вор это знает. Горько оттого, что не повидал он чего-то такого, ради чего и народился-то на свет. И кажется ему, что поживи он ещё немного, то непременно это "что-то" увидит...


«Вор»

Старый пень

...Когда маленький Углерод подрос настолько, что настала пора подумать о его будущем, у него спросили, кем он хочет стать, когда вырастет совсем большим.

– А кем можно? – спросил маленький Углерод.

Ты – Углерод, и у тебя большой выбор – ответили ему.

– Можешь соединиться с другими Элементами и стать основой Жизни.

– Обязательно с другими? А разве я сам ни на что не способен?

– Способен. Можешь стать Углем. Это, конечно, не Жизнь, но тоже очень неплохо. Тебя будут ценить как топливо очень долгое время, пока, конечно, не научатся использовать нефть.

– А потом что, ценить перестанут?

– Не то, чтобы совсем, но в цене ты упадёшь наверняка.

– Что-то мне это не очень нравится. А кем ещё я могу стать?

– Графитом. Но это нелегко. Зато графит будет использоваться очень долго. Художники будут с твоей помощью создавать свои шедевры, техники – использовать, как твёрдую смазку и в урановых реакторах... В общем, много применений.

– Это мне больше нравится. Я столько пользы смогу Людям принести! А что мне ещё можно?

– Можешь стать Алмазом. Самым твёрдым минералом на Земле. С твоей помощью Люди смогут обрабатывать любые материалы. Но для этого надо долго и упорно учиться. Углероду стать Алмазом очень нелегко. Но иногда Углерод может стать очень чистым Алмазом. Такие Алмазы Люди гранят и превращают в Бриллианты. Они их очень высоко ценят!

– Это мне подходит! Я преодолею все трудности, но стану Бриллиантом!

Маленький Углерод обладал огромной силой воли и добился своего. Он преодолел и высокие температуры, и огромные давления. Он выдержал даже огранку и стал Бриллиантом.

Прекрасным и сверкающим. Таким ценным, что его заперли в сейф и никому не показывали.

Абсолютно бесполезным бриллиантом...


«Научные сказки»

Тимофей Перевезенцев

За пальмовыми ветвями
Венец шипов скрывается.
Во времена безветрия
Дожди не проливаются.

В эпоху льстивых выпадов,
На лозунги рекламные,
Легли с надеждой, сытые
Все лица безымянные.

Вот и мое натружено
И в двадцать семь с морщинами,
Считая, что заслуженно
Украсилось личиною.

И быть мне вами понятым,
Пригожим и подстриженным,
Ничем плохим не тронутым,
Ничем живым не выжатым.

Всех обмануть без жалости
Сопливыми репризами,
Не умереть до старости
Талантом, но не признанным.

Смешно! Смеюсь, закашлялся…
Слюну глотаю едкую.
Мне не бывать накрашенным,
Завернутым конфеткою!

Рвану корсет затисканный,
Парик и ворот-кружево!
Я есть! Я здесь! Я искренный!
Ранимый и простуженный!

Все отраженья в зеркале
Невинно улыбаются,
Я бью им в лица бледные –
Со звоном разбиваются!

Сорву ногтями, с кожею,
На лик так не похожую,
Личину, странной рожею,
К лицу уже приросшую!

                Свободен! Без опаски я
                Лицо – под ветер грубый!
                И целовал он ласково
                Обветренные губы…
«В этом есть Я»

Валерий Перевозчиков

В конце прошлого века мне пришлось – посчастливилось! – с лекциями о Владимире Высоцком объездить почти весь Советский Союз. Маршруты были такими: от Новосибирска до Таллина, от Салехарда до Кишинёва. Передвигался я чаще всего плацкартными вагонами пассажирских поездов – дешевле и интереснее – и запоминал, записывал рассказы самых разных людей.

Разговоры в плацкартных вагонах – не очень спешащих, часто опаздывающих пассажирских поездов – это полная свобода слова, это «вольность суждений площади». (А. С. Пушкин). Каждая компания – это почти исповедальня… Кому ещё рассказать свою историю, как не человеку, которого – скорее всего – больше никогда не увидишь. А рассказал – и тем самым облегчил душу…

В плацкартных вагонах ехали на похороны, на какие-то уже совсем последние юбилеи… «Еду к брату отмечать семьдесят лет. Наверное, в последний раз увидимся на радость… А потом уже только на горе». Очень много было челноков – страна вовсю осваивала новую профессию (способ выживать... ). А челнокам купе не по карману.

В дороге человек раскрывается, становится лучше и добрее. В разговорах – сочувствие, сострадание, желание помочь… Правда, чаще всего, это заканчивается обменом адресами, но и эти порывы дорого стоят.

В заключение приведём слова одного из наших святых отцов: «Русский человек ещё в пути. Русская душа – ещё странница»...


«Плацкарт»

Вячеслав Перегудов

...Владимир Ильич, невысокого роста, лысоватый человек с непропорциональной телу большой головой и угрюмым заспанным лицом быстрым шагом вошел в столовую.

– Все газетки почитываете?

– А вы, как всегда, не в духе? – обернулся к вошедшему Антон Павлович.

– Снится черти что, мерзость одна! – Владимир Ильич поморщился, отчего стал похож на ордынского хана из исторической книжки. – Мышки, представьте, всю ночь снятся. Все мышки и мышки, словно их тысячи и по полу, и по постели бегают. К чему там мыши-то снятся, Софья Андреевна? Хотя не нужно, не отвечайте, глупости все это, сказочки.

Говорил он быстро, безбожно картавил и притом отчаянно жестикулировал правой рукой. Со стороны казалось, что он пытается разогнать ею видимых только ему обступивших его эфемерных сущностей.

 

«Да, он так и сказал: «Мышки снятся. К чему мышки снятся?»

Софья Андреевна, словно янтарные четки, перебирала все эти давно прошедшие дни, пытаясь восстановить события и найти хоть какую-то логику в произошедшем. Как все началось? Где она, та черта, которой не следовало переступать? И было ли всему виною ее девичье легкомыслие или же какие-то неведомые силы встали на пути, разрушили все, смешали все карты и омрачили даже сами воспоминания о тягостном ожидании столь желанного счастья? Для чего я? Зачем я? – шорох легкого платья и вальсы Штрауса. – Ах, милый Антоша, я, верно, создана быть счастливой. Мне легко. Я смеюсь… Я знаю, что живу для любви… Слышишь, нам поют рассветные птицы… – Ложь, – сухая, мертвая ветка проскрипела по стеклу окна, – открой глаза, смотри – вот уже багровое закатное солнце покрыло медью верхушки старых ветел, и скоро с чернеющего неба холодной изморосью опустится на землю печаль. Вас обманули. Солнце незаметно для нас уже завершило свой оборот, и впереди – только ночь.

Как случилось, что они трое оказались в одном доме в одно время: молодой красавец-офицер, маленький, большеголовый не то адвокат, не то просто заурядный московский жулик и она – девочка из Гаммельна, по недоразумению не ушедшая вместе с другими детьми в горную страну счастья, вслед за музыкой, льющейся из волшебной свирели, а так и оставшаяся стоять посреди тесного, каменного, продрогшего на злом ноябрьском ветру проклятого города. Тс-с. Не поднимай головы. Оттуда, из-под черной высокой готической стрелы собора, ухватившейся тонким крестом за серую рваную холстину чужого неба, за тобой с ненавистью следят каменные глаза средневековых химер. Не упрямься, послушайся останавливающего тебя ветра: возвращайся назад...


«Софья Андреевна»

Дмитрий Перов

…Сергей, засунув руки в карманы, прижав книгу локтем, шёл по дощатому тротуару вниз, к Ангаре, на закат. Солнце, яркое, оранжевое, било из-за реки. На воде, поперёк стремительного течения, трепетала ослепительная широкая полоса – Сергей как бы плавился в её нестерпимом блеске, распадался на блики, пропадал в ней. Карина, потрясённая, застыла на месте. С каждым мигом картина менялась: он спускался всё ниже, выходя из солнечной полосы; блеск перекидывался на окна домиков, ступеньками спускавшихся к воде; сама полоса то меркла, покрываясь тёмной рябью под порывами ветра, то снова становилась яркой, но уже чуть другого оттенка: красноватее, ближе к цвету мандариновой кожуры. За пределами полосы река казалась белой. И вот закатилось солнце – кончилась сказка: померкла полоса, река сделалась тёмной, погасли окна в серых домишках – улица предстала во всей своей неприглядности: кривая, серая от зимней сажи, выбитая буксовавшими по весне машинами, с извилистыми рытвинами, промытыми вешними водами, с кучами серой золы и шлака.

Карина чуть не расплакалась. «Что писать?! – думала она с горечью. – Чудесный миг или эту серую, но вечность?..» Вдруг как бы завеса спала с её глаз, словно она взлетела на гору, откуда открылись дальние дали, и так ясно стало, что захватило дух. Солнце – багряное пятно над горизонтом, небо – просторное, чистое, глубокое; синяя прозрачная река и зелёные луга на дальнем берегу виделись ей слева на полотне. Справа, сползая к реке серой лавой, пузырилась, кисла, дымилась удушливой пылью уродина-улица. Обе правды, соединённые вместе, создавали пронзительное ощущение.

Боясь упустить миг, Карина сбегала за альбомом, торопливо, карандашом принялась набрасывать эскиз за эскизом, списывать с улицы нужные детали, которые потом войдут в картину. Она не заметила, как подошёл возвратившийся с реки Сергей, как постоял за спиной, глядя на её работу, улыбнулся и ушёл в дом. Как заводил свою «инвалидку» и уехал дядя Веня…


«Сложные простые»

Василий Петренко

…Бежал я… быстрей, чем снаряд, выпущенный из рогатки. Ни камней, ни канав на своём пути не видел, свиста ветра в ушах не слышал, земли под собой не ощущал. Не ноги несли меня – крылья страха уносили от неминуемой гибели. Степан настигнуть меня, десятилетнего мальца, не может, зато его матерщина летит через мою голову и липнет на загривке Колькином. Слышу, вместе с матом Степана через мою голову летит и его шишкастая дубина. Не намного успел я отбежать, пока мой преследователь подбирал свою пужалку.

– Стой туды-т твою мать! – заорал Степан. Обдав ветром мою короткостриженую голову, дубина летит под колени Кольке. Но Колька бегает быстрее, чем летают дубинки. Вот уже и крайняя изба – изба Дорошенковых. Около избы толпятся женщины. – Стой! – гаркнул Степан, и я, как кролик под гипнозом удава, замер на месте.

…Оглянуться не успел – дубинка ударом в плечо свалила меня на землю. Рухнул, словно трава, срезанная косой моего дедушки Павла. Женщины рядом, но подойти боятся. Я слышу их голоса: «Стой, Степан! Брось, Степан!». Женщины Степану не указ. Дубина плясала по моему телу, будто матрос на палубе корабля отбивал «яблочко»: плечо, в спину, в голову сыпались её удары. Боли я не чувствовал, визжал больше от страха...


«Прощать обиды сладко»

Борис Петров

...– Двадцать лет назад я впервые убил человека, – сказал Костя. Он произнёс это торжественно, как будто говорил тост, потом попытался принять суровое и печальное выражение лица, но у него не получилось, и он просто выпил свою рюмку. Водка тоже была плохая, и выражение лица у него стало уж совсем неподобающее моменту. Он вгрызся в кусок хлеба с килькой, но потом попытался зайти по новой.

– Нелегко это на самом деле, человека убить, – сказал он, значительно глядя на меня. – Это не каждый может.

– Не стал бы гордиться таким умением, – пробурчал я, не зная, как на это всё реагировать.

Костя выпрямился, провёл рукой по волосам и испустил вздох.

– Ты не понимаешь ничего, сукин сын, – произнёс он. – Ты отличный мужик и настоящий друг, но ты ничего не понимаешь. Там оно так – либо ты, либо они.

– Чего тут понимать, – вновь сказал я.

– Тихо! Не перебивай. Так вот, я потом многих убивал, потому что я оказался быстрее их, спасибо маменьке и папеньке, они с детства меня заставляли заниматься спортом, и у меня выработалась хорошая реакция.

В доказательство хорошей реакции он шустро наколол на вилку последнюю кильку, чему я был даже рад, учитывая качество продукта...


«Маменькин сынок»

Пётр Петров

Стих сочинить – до радуги легче достать бывает,
Тот, кто марал бумагу, знает, о чём кричать.
Ты не спеши, помедли. Утро туманом тает
И на листе последнем ночи стынет печать.

Тебе не уйти с рассветом, не проложить дороги.
Будешь завален хламом странствующих потерь.
Двери закроет лето, сердце замрёт в тревоге,
А впереди кружится белой фатой метель.

Завтра забудешь снова тяжесть неповторенья,
Снова утро поманит лёгкой тоской дорог...
Тенью надежды новой омрачено мгновенье
Тем, что в короткой жизни сделать пока не смог.

Кто-то, спеша, уходит, нас позади оставив.
Вымолить снисхожденье – каждый решает сам.
Видишь, в свинцовом небе тучи громада тает,
И доверяет Время цезиевым часам.

В доме, смятеньем полном, чувствуешь край запрета,
Не признавать ошибок – и совершать их вновь...
Кружит в эфирных волнах наша с тобой планета,
И да пребудет с нами наша с тобой любовь.
«Я не верю в судьбу...»

Саша Петров

Крепость.
Мой мир в ожидании
завтрашнего прихода
одинокого странника
в безликой маске,
толкователя кредо,
я его стражник.
Крепость пала.
Мы тет-а-тет,
странник и стражник,
на руинах сути
молчаливо беседуем.
Кто-то в пути…
«Дао времени»

Сергей Петров

В последнее время в сети Интернет в кругах доморощенных исследователей русской истории и словесности утвердилось и всё более распространяется совершенно ненаучное мнение о том, что слово история происходит из целой фразы «из Торы я». Как только звучит такая интерпретация, можно закрывать статью или выключать ролик, так как дальнейшее чтение или прослушивание такой Volksetymologie будет пустой тратой времени.

Такое толкование слова история противоречит здравому смыслу, но страдает не только здравый смысл. По такой логике, если слово история объяснимо только по-русски, – «из Торы я», – то и английское history и французское histoire, а также когнаты из множества других языков могут объясняться только русской фразой «из Торы я».

Однако даже в иврите слово היסטוריה [hистория], через «тет», не содержит в себе никакой Торы, которая пишется через «тав», и представляет собой самый обычный интернационализм. И даже в арабском, при наличии слова تاريخ [таарих] ‘история’, имеется أسطورة‎, [усту́ра] ‘сказка, легенда’, берущее начало из того же источника, что и слово история в прочих языках.

Что же тогда даёт возможность людям, которые бесспорно являются выдающимися специалистами в своих сферах, – в частности, в истории, – так невежественно судить о происхождении этого слова?..


«Смысл слова "история"»

Валерий Петровский

Осень так долго тянулась нынче, что я успел позабыть лето. А как оно прошло? Ничего не могу вспомнить, кроме того, что ногу проколол. Ногу я поранил из-за вороны. Она, гадкая, улетела, а я охнул и захромал. Я бы наверняка молча стерпел, если б кто был рядом. Но все бултыхались на речке. Вот я и охнул, и выругался, кажется.

А я тоже до этого бегал, кричал и плескался. Рано я поспешил тогда на берег снимать джинсы. Пожалел, что намокнут. А ворона тут как тут – цап шашлыки и побежала. Как собака. Я удивился и проглядел тот острый штырь в песке. Было очень обидно – приехали с девчонками на природу, и на тебе. Нашел в бардачке полупустую аптечку и перевязал себе ногу. К воде я больше уже не спускался. Наоборот, позвал девчонку побродить по лесу. Белое вино мы уже почти все выпили. А красное случайно пролили бурыми пятнами на песок. Хотя крови у меня почти не было.

Так мы и пошли в лес: она в намокшем платье, а я с упором на одну пятку. И все равно было здорово: и девчонки-елки, и деловитый муравейник, и шальной невидимый мотоцикл, и ее смеющиеся глаза. Тот чудный день оборвал не я...


«Перед осенью лето…»

Дмитрий Петровский

…Его, Андрея, родители получили эту квартиру от завода, на котором проработали не один десяток лет. Какое это было счастье! До этого они втроём жили на четырнадцати метрах в коммуналке. Сюда, в новую квартиру, он и привёл Машу. Родители всё лето проводили на даче, а с выходом на пенсию и вовсе перебрались туда, изредка наезжая в Москву. Так что квартира, фактически, оказалась в распоряжении молодых. Тогда это была редкая удача – есть, где жить, есть, что детям оставить. А теперь, значит, «халупа»?

Андрей Григорьевич чувствовал как затаённая, свернувшаяся в самом уголку души, обида, расправляет тугие холодные кольца, больно распирая грудь. Неужели он должен испытывать чувство вины за то, что ещё жив? Собственная «ненужность», как наказание за то, что сам не сумел, не захотел дать другим? Зона отчуждения. И это всё, по-другому уже не будет? Тогда зачем, зачем ждать этого рассвета? Вот окно, пятый этаж, внизу асфальт тротуара.… Нет уж, дудки! Это моя жизнь и я доживу её до точки…


«Еще один рассвет»

Виктор Петроченко

Случилось это в древние времена и минувшие годы, в стране, расположенной где-то на Востоке, Всевышний знает лучше нас про это. Та достославная история кочевала с караванами купцов и паломников, переходила от отца к сыну, перекатывалась, подобно волнам беспредельного моря от дворца Государя к бедным хижинам рыбаков, пока не достигла ушей наших. Автор соизволил тогда положить её на бумагу, да выложить в Интернет, поправляя кое-где неточности, известные ему, убавив для краткости самую малость, да прибавив ещё менее для связки слов и завершая выводом назидающим из всего услышанного им.

Итак, дошло до нас, что жил в одной стране, где-то меж Синдом и Китаем, купец, весьма уважаемый и достойный человек. Нажил он в своих походах и странствиях, торгуя всяким товаром, приличное состояние и имел прекрасный дом в тихом пригороде столицы, много рабов и челяди, да красавицу-жену и молодых наложниц. Одного был лишён досточтимый человек: наследника. И вот уже появились седые пряди в бороде его, что, говорят, есть первые предвестники смерти, и стал задумываться купец о своих годах и о богатстве, которое некому будет передать, и стал он молиться Всевышнему денно и нощно и, зная о благочестии мужа сего, внял Господь наш великий его молитвам и в ту же ночь любимая жена его понесла...


«Великолепная Немая»

Елена Петухова

Умывшись росой из-под крана,
Пью носом остывший чифирь...
Мне мало чего "слишком рано".
Я сам свой слепой поводырь.

Босой – я не следую моде.
Рисковый – зажат я в меха.
...Озноб. Это воды отходят
В преддверье рожденья стиха.
«Одиночество»

Мария Печурина

...Рядом с его домом недавно открылся детский сад, и на входе, прямо на воротах, мимо которых каждый день проходил Иннокентий, повесили белый листок бумаги с надписью: «Требуется сторож». Первый раз он увидел это объявление три дня назад, когда, к удивлению для себя самого, по возвращении с работы шёл не понуря голову, а с интересом поглядывал по сторонам. Сердце в его груди в тот день прыгало чуть быстрее обычного, виной тому было весеннее настроение, добравшееся и до него, или вкусные пирожки в буфете, неизвестно. Но Иннокентий чувствовал себя чуть живее обычного. Белый листок на ярких воротах как будто светился на солнце, и издалека привлёк его внимание. Остановившись, чтобы обдумать прочитанное, он заметил во дворе садика девушку в синем платье и переднике, наводящую уборку на клумбе. Девушка его тоже увидела и приветливо кивнула.

– Телефон ниже написан! – крикнула она ему. – Приходите на собеседование!

Иннокентий неловко кивнул и послушно записал телефон на краешке папки с бумагами. А придя домой, увидел во сне цветущий двор детского сада и весёлых детей, здоровающихся с ним. Проснувшись, он решил, что это знак судьбы.

Мысль хотя бы попытаться начать всё заново посещала его не раз, но всегда находился убедительный довод вроде нового поручения от начальника для того, чтобы отодвинуть её на задний план. «Сегодня всё по-другому», – подумал Иннокентий. На этот раз он исполнит задуманное...


«Маленькая история»

Лира Пиржанова


Зоран Питич

...Датская столица встретила нас пасмурной погодой и таким же пасмурным человеком из Нобелевского комитета. При ближайшем рассмотрении человек этот оказался ещё и женщиной.

– Так, так, Кубичек и Швайнштайгер… что-то я не могу найти вас в списках. А кто вас выдвигал, и в какой области вы работали?

– Мы работали в области философии, – сказал Кубичек.

– Но у нас нет премии по философии.

– Тогда можете дать нам её по литературе, – вмешался Швайнштайгер, – мы не обидимся. Нам очень нужны деньги!

– Да, – подтвердил Кубичек, – мы всё положили на алтарь научно-технического прогресса.

– Простите, видимо, произошла какая-то ошибка, я попытаюсь навести справки. А откуда вы приехали? – уточнила женщина из комитета.

– Мы из Каламбурга, – пояснил я. – Вижу, вы удивлены, – это город-государство в Европе, стыдно не знать человеку с вашим статусом. Кстати, позвольте представиться, Зоран Питич – известный меценат и мизантроп...


«Аттракционы науки»

Светлана Пичугина

Постучалась в дверь открытую.
Тихо. В доме никого.
И вошла в давно забытую
Осень сердца своего.
В доме пахнет не молитвою
И не ладаном.
И не дьявольская сила
Здесь припрятана.
Только бесконечность, вечность,
Жизнь бесцельная.
Да тоска лишь сердце гложет
Беспредельная.
Прочитать ли мне молитву
И зажечь свечу?
Или дьяволу открыться?
Нет, молчу.
Только слышу – дверь захлопнулась
За спиной.
Я навек осталась в осени
Неземной.
«Я, кажется, все написала...»

Наталья Пластинина

 

 

 

Наталья Пластинина. "Чужие цветы". Сборник художественных работ

 

 

 


«Чужие цветы»

Виктор Плетнёв

...Взгляд царя вдруг привлекли лежащие поодаль посохи мудрецов.

– Послушайте, волхвы! – сказал вдруг он. – Слышал я, что посох, с которым ходите и вы, и пастух, и кочевник, – суть символ жизни. У каждого свой посох, говорится в одной древней книге, не так ли? – Дарий переглянулся со своим жрецом. – Маги, покажите мне свои посохи! – И когда просьба царя была исполнена, он воскликнул:

– А ведь в самом деле, посмотрите, они и правда подходят волхвам – соответствуют их судьбе философов и поэтов! – Посохи были сделаны из ливанского кедра и инкрустированы вставками из драгоценных металлов и камней; а кроме того, источали свойственный ценному дереву из Ливана аромат. – Уверен, у пастуха посох гораздо скромнее.

И в доказательство его слов Нашмед подал царю свою грушевую палку.

– Если посох символ жизни, то что в нем самом... символизирует рождение и смерть? – Видимо, вино и компания мудрецов даже в суровом персидском царе вызвали философское настроение. – Итак, волхвы: тот, чье толкование придется мне по душе... получит дворец в одном из славных городов моей империи и станет таким образом знатным вельможей!..


«Посох»

Хая Плещицкая

...Исайя к мальчишкам сразу привязался, они играли в бейсбол, рыбачили и жарили маршмэллоу на костре, и не потому, что так полагается, а по зову души. Он с удовольствием проводил с пасынками всё свободное время, и Мэри, их мать, это очень выручало: она могла брать подработки и получать сверхурочные. Как выяснилось, её подработки были связаны с ухажёром из соседнего посёлка, и она по первому же его свистку собрала пожитки и съехала от Исайи. Напоследок она шаловливо потрепала его за бороду и сказала: «Ты хороший, Исайя, но простак». Её новый избранник водил фуры и исколесил всю Америку, и оттого представлялся ей влекуще-загадочным, почти пилигримом.

Исайя тяжело переживал. И измену, и разлуку с мальчишками. Он остался один, со своим домом, мотоциклом, пикапом и бородой. Борода его, разверзнутая на две идеально ровные части, была его тайной гордостью. Ни один байкер в их округе не носил такой фасон, позаимствованный им с выцветших фотографий прадеда. Исайя Смит тоже был загадочной личностью, но простушка Мэри его не разглядела.

Ещё ему нравилась его работа. Долгие и трудные вахты на фабрике давали ему чёткое и простое понимание смысла его дней. Он много и прилежно работает и с каждой сменой вносит свой вклад в будущее Америки, и сам становится лучше вместе с Америкой с каждым днём. Он устаёт, и поэтому его отдых радостен и заслужен. У него нет времени на ерунду. Для полного счастья ему не хватает только семьи.

Двоюродный брат Исайи из Питтсбурга женился на русской. Они жили вместе уже пару лет и казались очень счастливыми. Его жена, Наташа, была очень милая, она пекла, вязала и с упоением хлопотала по дому. Наташа на смешном ломаном английском уверяла Исайю всякий раз, когда он навещал их, что все русские – люди семейные, и ему нужно искать жену в её родной Белоруссии. И даже предлагала подсобить с поиском невесты среди своих подруг. Исайя, внезапно даже для самого себя, согласился...


«Исайя Смит»

Сергей Плотников

В двенадцати замках удачно купленных
В двенадцати случаях за дармовщину
Двенадцать господ плачут испуганно
В двенадцати ванных кабинах.
Скверный пассаж, принесли телефоны им
Скверную новость из скверной колонии
Кто-то из жителей тамошних,
Горбатясь на поле риса,
К солнцу взвился.
Нелепо толкаясь руками ввысь
Стиснув в пригоршне рис.
«Французы, времена и система Авакс»

Олег Плюхин

...Оэсси смотрел вдаль. Там впереди шелестели волны озера. Там ждал его покой и отдохновение. Серый зайчонок шевелил усами принюхиваясь к резкому запаху. Белый журавль над его головой издал свой приветственный крик. Теперь Оэсси знал. Знал, кто тот странник на древнем гобелене...



«Журавлиный крик»

Борис Плющиха

***

...2005

Долгий, прекрасный звук альта. Человек не может так играть. Компьютер? Человек. Звук трения кожи по струнам. Теплый звук. Появился гений. Не знаю. Звук – мостик между душой и богом.

***

2006

Год гаданий и пророчеств. Ожидают чуда, трагедии. Напуганы. Серые лица, строгие глаза. Ожидание-прощание. Ничего не происходит. Все сказанное – обман.

***

2007

Год праздник. Никаких сомнений. Ритм. Музыка. Улыбки. Праздник без масок и гримас.

***

2008...


«Книга зеркального рождества»

Александр Побегаев

ЗИНАИДА АЛЕКСЕЕВНА (торжествуя): Ага!!! Вот они, голубчики! Значит, не наврала Кузьминична, дай ей Бог здоровья!

 

(КОСТЯ в ужасе подскакивает, ГАЛИНА СЫСОЕВА застывает в недоумении)

 

ЛАРИСА БУРУНДУКОВА: Ну и что здесь происходит, вы можете мне объяснить?

 

ЗИНАИДА АЛЕКСЕЕВНА (ВЛАДИМИРУ СЫСОЕВУ): Полюбуйся, полюбуйся на них, касатик! Ты-то что молчишь?

 

ВОЛОДЯ СЫСОЕВ (отстраненно): Да! Скажите, что здесь происходит?

 

ЗИНАИДА АЛЕКСЕЕВНА (ВЛАДИМИРУ СЫСОЕВУ): А то происходит, мой сахарный, что застукали мы их, прямо в гнездышке! Тепленькими взяли!

 

ГАЛИНА СЫСОЕВА: Похоже, что Вы просто бредите! Ворвались, как сумасшедшие и не даете даже слова сказать!

 

ЗИНАИДА АЛЕКСЕЕВНА (перебивая): Да рассказывай! То-то мы уши все и поразвесили! Все и так ясно, как божий день!..


«Весёлые соседи»

Юлия Погорельцева

Надломи и раздели надежду
Пополам.
Смотри – стекает сок.
Эта сладость остаётся свежей,
Даже наполняя туесок
Наших душ и нашего дыханья.
А в мешок заплечный за спиной
Убери поглубже ожиданья,
Сердцем не забытые тобой.

Пусть восходят утренние звуки.
Мы, благословлённые в рассвет,
Нежно перекрестим наши руки,
Окунув ладони в божий свет,
И с поклоном тронемся в дорогу
По пути колосьев спелой ржи,
Где зарницей
               светит благость Бога
И любовь восходит у межи...
«Рождение любви»

Андрей Подколокольный

...После обедни девочка подошла к тете Фире (в храме ее называли Фрося) и велела передать дяде Вите, чтобы он больше никогда не навешал своего молчаливого друга в больничном морге. Она пояснила: "Дядю Гришу опознали бывшие лагерники по немецкому плену. Он уже арестован, и скоро будет новый суд".

"Его расстреляют", – добавила Вера.

Вечером пришел сам Виктор. Он сильно нервничал. "Кто тебе сказал про арест Гришки?" – был первый вопрос. Девочка молчала. Все уже привыкли: если Вера говорит что-нибудь, сомневаться не нужно – это правда.

"Кто тебе сказал про арест Гришки?" – почти кричал подвыпивший могильщик.

"Тебя тоже заберут на днях за преступный заговор против Советской власти, но не расстреляют, вернешься через семь лет, и еще увидишь свою Фиру,... если сегодня чего хуже не случится", – глядя пристально в глаза дяде Вити, ответила Вера.

Но худшее случилось...


«Детство Веры»

Григорий Подольский

На радость юных дев прелестных
Гусар летучий эскадрон
В тишайший город Н. уездный
Был на постой определен.

Вздыхали барышни украдкой,
И в полуночные часы
Мерещились им в грезах сладких
Гусаров пышные усы.

Но папеньки не спали ночью
И стерегли Надежд и Вер,
Прислушиваясь чутко очень –
Не скрипнет ставень или дверь.

А маменьки вздыхали страстно
С тоской по молодым годам,
Мечтаньям предаваясь праздным,
Не свойственным для зрелых дам.

И компенсировав шампанским
Несостоявшийся роман,
Корнет Голицын по-гусарски
Проигрывался в преферанс.

И дни текли без ласки женской,
Но, в общем, это – не беда.
Как вдруг пришел поручик Ржевский
И все опошлил, как всегда...
«Ночной визит»

Сергей Подольский

Бежит вода из родника…
Она бежит неумолимо
Десятилетия, века,
Чтоб напоить идущих мимо.

Она несёт в себе слезу
Рыданий Девы Непорочной;
И утра раннего росу,
Упавшую с травы непрочной;
И аромат душистых трав;
И ветра свежего дыханье;
И сладкий грех земных забав;
И Свет Небесный покаянья…
«Утро»

Владимир Подтыканов

…Васька смотрел на него, краем глаза наблюдая как дед, видимо заинтересовавшись и как бы вспоминая, поворачивался к нему, вновь отворачивался беззвучно шевеля губами, и наконец спросил:

– а ты, часом, не Чеботарь ли будешь?.. Васька?..

– Он самый…

Ответил, не столько обрадованный тем, что его узнали, сколько чувствуя ту, теперь уже неотплатную вину, перед отцом, матерью, братом. И что эту вину, конечно же, знали и люди, и знал этот дед.

– То-то я и смотрю… – раздумчиво протянул Свистун и, замолчав, сложил руки на сухую вишневую палку, поглядывая на проходящих коров тем вечным крестьянским оценивающим взглядом, как бы сравнивая их со своей. И, то ли эти сравнения были явно не в пользу его коровы, то ли то о чем думал, было не в пользу Васьки, со вздохом и едва скрываемым осуждением, наконец, сказал:

– Ждали… Ждали они тебя… Особенно мать…

С тем же, отозвавшимся в Васькином сердце болью, с горестным и как бы осуждающим вздохом, произнес:

– да и отец тоже…


«Калитка»

Михаил Поздеев

...Потом стали играть в карты. Играть «так просто» стало неинтересно. И тут Яков выдал: «А давайте сыграем на душу! Я свою душу ставлю!» Степаныч, хитро улыбаясь, согласился, а Сухомятин сказал: «Души нет, все это бредни, человек – звено эволюции, а впрочем, мне все равно!».

– А ты сыграй! – сказал Степаныч.

– И буду играть, давай, раздавай! – ответил Сухомятин.

Карты были розданы, игра началась и скоро закончилась тем, что Иван проиграл то, что поставил на кон.

– Вот твоя душонка-то – у меня! – радостно потирая руки, пропел Яков. – На Страшном суде поставлю её заместо тебя перед богом.

– Или дьяволу продашь, – просипел Степаныч и противно засмеялся.

Сухомятин обиделся на них, бросил карты им в лицо, обозвал жуликами, мошенниками, послал их матерно, припомнил старые обиды, развернулся и пошел прочь.

В свою очередь, Яков обозвал его психопатом, и напоследок сказал о том, что душа-то Сухомятинская находится у него...


«Человеческая душа»

Марина Позина

«Меня зовут Оскар. Мне десять лет, я умудрился поджечь нашего кота, собаку и весь дом (кажется, даже поджарил золотых рыбок), и я пишу тебе в первый раз, потому что прежде мне было совершенно некогда из-за школы». Я мог с таким же успехом написать так: «Меня прозвали Яичная Башка, на вид мне лет семь, я живу в больнице, потому что у меня рак, я никогда не обращался к тебе ни с единым словом, потому что вообще не верю, что ты существуешь» [1, с.7]. Это строки из письма главного героя книги Эрика-Эммануэля Шмитта «Оскар и Розовая дама».

Повесть «Оскар и Розовая дама» принесла мировую известность писателю Эрику Шмитту.

Она выросла из детских ощущений писателя, ведь ему, сыну врача, часто приходилось бывать в больницах, где лежали больные дети. Воображение юного Шмитта было поражено тем, что рядом с миром здоровых людей есть мир людей больных, для которых здоровье никогда не станет нормой.

Будущий писатель рано осознал, что для многих детей больничное пространство надолго, если не навсегда, до момента ухода из жизни, становится единственным жизненным пространством. Именно в детских больницах писатель постиг суть страха одиночества больных детей, которых избегали собственные родители, оттого что им было трудно смотреть в глаза умирающим детям. А ещё у взрослых не было сил помочь ребёнку прожить ярко и наполнено отведённое ему время жизни. У детей меньший жизненный опыт, но зато меньше барьеров, чем у взрослых. У них есть какое-то другое ощущение жизни – и со многими пациентами своего отца Эрик-Эммануэль дружил, проникая в неведомое ему до сих пор пространство. Во взрослом возрасте ему снова случилось стать частым гостем в госпиталях – и посетителем, и пациентом. Детские воспоминания перемешались в его сознании с новыми ощущениями уже взрослого восприятия жизни. Эрику-Эммануэлю Шмитту было трудно приступить к написанию книги, и ещё в нём жило ощущение, что, осмеливаясь написать о печальном конце, о невыздоровлении – он затрагивает тему, на которую в обществе наложено негласное табу, – тему о неизлечимо больных детях. Однако общество произведение приняло. И в скором времени был снят одноимённый фильм по этой повести. И рассуждая об этом, по-своему трактует Достоевского: «Разве Достоевский не сказал, что смерть ребёнка делает невозможной веру в Бога?»...


«И день как жизнь, или Уроки доброты: по мотивам книги Эрика-Эммануэля Шмитта "Оскар и Розовая дама"»

Яла ПокаЯнная

Поверить не могу. Я вновь, как и двадцать лет тому назад, кружусь с тобой в вальсе. Ты помнишь нашу последнюю встречу? Был школьный бал. Мы также вальсировали. Счастье витало в воздухе. Я тонула в бездне твоих глаз. Синих-синих.

В тот вечер мне хотелось сказать тебе о главном. О том, что совсем скоро мы станем родителями. А когда я сообщила об этом, ты очень рассердился. Потом сказал, как отрубил: «Рано нам думать об этом. Надо подождать». Меня как варом обдало! Да я и сама понимала, что не ко времени. Но что же делать? Ничего изменить невозможно. Мы расстались. А любовь к тебе жила ещё долго. Прищемил ты моё сердечко тогда... Душа была разбита вдребезги. Я знала, что ты не передумаешь, не осознаешь и не спохватишься. Характер у тебя – кремень! Это-то мне и ужасно нравилось в тебе...


«Поверить не могу»

Мария Полковникова

...Я помню только из того утра, как сильно мне хотелось выбежать из душного класса и упасть на траву. Какое жгучее чувство ныло в моей груди и пыталось выбраться наружу. Когда огласили список пяти тем, я даже не заметила. Увидела, когда класс зашептался и меня ткнул в спину мой сосед. Я посмотрела на исписанную доску и поняла, что не читала ни одного произведения. В таких случаях, как нам говорили на консультации, единственным вариантом оставалась работа с цитатой. Я помню её наизусть: «Пастернак, по словам Иванова, считал, что вообще сущность поэзии – в разговоре о счастье». Мне понравилась такая тема… Я взяла ручку, лист… И здесь, словно какое-то оцепенение! Я растворилась в словах, в постоянном шёпоте. Я стала той, которая была нынешней ночью – самой яркой и счастливой в мире. Самой лучшей и желанной! Я помню, как летели листы из-под моей руки, как классная два раза подходила ко мне. Но я, не обращая ни на кого внимания, строчила. Тогда я думала, что создавала новый мир. И что этот мир будет признан любым человеком, который прочитает это. Прочитает моё счастье.

Всё оказалось более чем не так. Всё оказалось резким обрывом, покончившим с моей письменной преданностью себе. Я никогда не забуду глаза директора, нахального мужичка, его презренный взгляд. Он вышвырнул меня из дверей школы, в которой я проучилась 10 лет – большую часть моей жизни! Из школы, в которой меня любили, а потом, едва уловив слабое место, с позором выставили и закрыли дверь. Да я бы и не вернулась. Конечно, я бы не вернулась...


«Магнолии»

Владимир Положенцев

...– В общем, все мы товарищи по несчастью, – продолжил Боря, – правда, ты, мент, по глупости, но сейчас это неважно. Предлагаю заключить тройственный союз. Основная доля от сборов, конечно, пойдёт внешней разведке. Нужно нервы восстанавливать после конспиративной работы. То есть – девяносто процентов. Ну, чекистам, думаю, процентов восемь отдать можно, остальное ментам, они и на это не наработали. Ха-ха! Возражения есть?

– Есть, – вдруг сказал я, – и очень существенные.

Щёлкнул пальцами. Когда прибежал официант, заказал виски «Белая лошадь». Бутылку. А чего нам? Может, в последний раз. Налил себе сам полфужера, выпил без закуски, наполнил до краёв Петин стакан, дыхнул можжевеловым ароматом в лицо Бори:

– Вот что, Абель, пока ты в Аргентине спайсами торговал, я тут добровольцев для Донбасса готовил. Про Дебальцевский котёл слышал? Моя работа. Так что делить проценты буду я, а ты лучше на другую ветку метро езжай.

– Так там уже всё поделено! – подскочил на диване разведчик Боря.

– И бабло захапанное верни! – вдруг ударил по столу Петя, пропустивший перед этим стакан виски. Его родинка на лбу разгорелась как сверхновая звезда. – Понаехали тут, продыху от вас нет!

Зал затих, обернулся на нас. Администратор закашлялся.

– Тише, товарищи, – засуетился полковник ГРУ, – мы обращаем на себя внимание, а это никуда не годится. Давайте спокойно, мирно, без эксцессов всё обсудим, нам только до перестрелки дойти не хватало.

– Я свой Глок-семнадцать дома забыл, – сказал я и понял, что после длительного воздержания от алкоголя здорово захмелел.

– Слава богу, – налил себе из моей бутылки Боря. – Когда говорят пушки, истина молчит.

– А я молчать не буду, – выкатил страшные глаза лейтенант Петя. После «Белой лошади» он изменился, будто под действием самоедского колдуна. – Вы, чекисты и грушники, – белая кость, жируете за счёт трудового народа и его же обираете, а мы, простые менты, этот народ защищаем. Куда он бежит, когда ему плохо? Не во внешнюю разведку и не на Лубянку, а в полицию! Если бы не мы, и народа бы не осталось, некого бы вам стричь было. Так что заткнитесь и слушайте, условия ставить буду я...


«Тройственный союз»

Николай Полотнянко

Симбирск, тому всего два века,

Был важный «Город-дворянин».

Он с высоты крутого брега,

Смотрел как властный господин

 

На Волгу, что живой и людной,

Была с весны и до зимы,

Кормилицей и песней чудной,

Мечтой, ласкающей умы,

 

Что счастье явится к ним скоро,

И случай даст разбогатеть.

Хоть у судьбы всем без разбора

Одно лишь счастье – умереть,

 

Чтобы избавиться от страха…

Судьбы коварная игра –

Идти по жизни, как по плахе,

В конце не видя топора.

 

Но кто об этом знает в детстве,

Кто строит по расчёту жизнь?..

Мы в счастье верим

с чистым сердцем,

И потому стремимся ввысь.

 

Ведь русский – тот,

кто жив в надежде

По правде жить, хотя бы раз.

И наши предки были те же

Мечтатели, как мы сейчас.

 

Не надо их корить за ломку

Того, что отжило дотла.

Не мне – усталому потомку –

Судить великие дела.

 

Дела людей оценит время.

И точный даст на всё ответ.

Взойдёт ли Ленинское семя?..

Иль сгинет Русь в пучине бед?..


«Сказания земли Симбирской»

Борис Поляков

Зачем любовью одержимы
Маниакально век земной?
Мы любим так, что не любимы,
Нас любят те, кто любит мнимо…
Зачем любить необходимо
Всем нам, живущим, под луной?..
«Без прошлого, без грусти, без названья...»

Илья Поляков

...Она была моя ровесница. И она была прекрасна.

Отца своего она не помнила совсем, а мать помнила, но не видела трезвой.

Её воспитанием занималась тётка, пьющая чуть менее матери, которой она была нужна как козе баян.

Иногда в процесс включалась бабушка. Но бабушка была так подвержена Альцгеймеру, что зачастую по пути забывала, кого и как собиралась воспитывать.

В девятый класс её не взяли, а из училища выгнали при поступлении. Она не была умной, но определённую жилку практичности жизнь ей привила, а потому она собралась замуж за придурковатого тракториста из соседнего села, который был старше её лет на пятнадцать. Родители и опекуны были рады дать любые справки и бумаги для ЗАГСа, только бы сбагрить её, но тракторист соглашался жениться не раньше осени, а к началу лета сломал по пьяной лавочке ногу и лежал теперь на вытяжке в районе.

Невеста была по-своему огорчена, но при отсутствии финансирования в район ухаживать за женихом мотаться не могла, а потому безвылазно торчала в деревне.

Молодёжи, кроме меня, в деревне не было, на неё внимания не обращали и не контролировали, тракториста никто не любил, а он никому, кроме себя, не верил. Поэтому она ничего не боялась, а в случае залёта собиралась обвинить в этом своего инвалида. Всех такое положение вещей устраивало...


«Пашкин сон»

Дмитрий Полянин

...В жизни каждого человека есть событие, кардинально изменяющее его дальнейшую жизнь, с треском ломающее все предыдущее, лихо изменяющее все последующее. Таким событием может быть что угодно: свадьба, "институт", "работа" – думаю, это зависит от человека, от его ценностных критериев, от уровня восприятия. Я расскажу вам о людях, которые связывали переломный момент своей жизни исключительно с трансляцией по телевидению передачи под названием "Место Климова"...


«Последнее место Климова»

Мария Полянская

...По-хорошему, еще в тот момент надо было повернуться и уйти, но уж очень не хотелось возвращаться в этот унылый коридор еще раз, и, закусив губу, я пошла вперед, хотя делала это далеко не так быстро, как вначале. Я заметила, что вольно или невольно замедляю шаг и перестаю держаться осевой линии, а постепенно прижимаюсь к правой стене коридора, которая одновременно является ближайшей к дороге. Странно, подумала я, неужели пустой коридор в обычном административном здании так действует на мои мысли, что я уже не в состоянии контролировать растущее ощущение опасности.

А ведь это было именно ощущение опасности – не острой, животной опасности, запах которой бьет в ноздри от дикого зверя или бешеного человека или бурной стихии. Нет, это было совсем другое чувство – едва слышный запах неопределенности исхода будущих событий, волнующий и в то же время очень неприятный, как если бы кто-то с ног до головы вывалялся в дерьме, а потом облился дорогими духами – вонь все равно бы пробивалась сквозь благозвучный аромат.

Я все шла по коридору, направо и налево были серые железные, наглухо запертые двери, без табличек и опознавательных знаков, без признаков жизни и индивидуальности. Мне было уже не просто страшно, а жутко. Я понятия не имела, прошла ли я весь 8 подъезд, или уже давно начался 9, или я вообще стояла на месте, и от этого меня сначала охватило жаром, а потом словно охладило струей из кондиционера. Я поняла, что больше не выдержу, и решила постучаться в первую попавшуюся дверь...


«Коридор»

Владимир Поникаровский

В пятницу, в конце дня, я ждал на перроне электричку. Был, как говорят знающие люди, “час волка”, когда поздние сумерки переходят в ночь. Солнце еще напоминало о своем существовании, окрашивая небо у самой земли апельсиновым желто-оранжевым светом. Однако ночь, побеждая, перекрашивала апельсины по-своему – переходящим колером от изумрудного зеленого к темно-синему цвету в зените. И уже полностью властвовала на востоке, зажигая на черном бархате первые звезды. На западе отгораживалась она от света умирающей зари вертикально вставшей абсолютно черной плоской стеной гор со щетинкой деревьев по волнистому гребню. По-осеннему быстро холодало, было начало октября.


««Горе-то небольшое…»»

Венечка Пономарь

...Тем вечером я намеренно отказался от ставшего привычным здесь обильного ужина, сказавшись больным, и уединился у себя в покоях, пытаясь сосредоточится на своих любимых штудиях, которые, признаться, забросил за дни пребывания в этом доме. За окном было пасмурно, тянуло сыростью, поэтому я устроился в кресле подле ярко пылающего камина. Признаться, всегда считал, что печи много лучше приспособлены для отопления, нежели камины – выходцы из Европы, которой не ведома русская зима. Увы, как бы мне ни хотелось оказаться в тот момент на печи, я вынужден был довольствоваться тем, что имел, потому так и сидел с книгой в руках, подставив озябшие ноги огню.

Внимание моё то и дело рассеивалось, и приходилось возвращаться к уже прочитанным строкам. Промучившись так некоторое время, я оставил свои бесполезные труды и отложил книгу. За окном к тому времени ночь разлила свои мрачные краски, снаружи не было ничего видно, доносился лишь стук дождя. Я посмотрел на постель, но мысли о сне даже не коснулись сознания, поэтому я уставился на огонь в размышлениях, чем занять время. После некоторых гаданий ничего лучше я не придумал, как пойти прогуляться по дому, который до сих пор так и не успел толком изучить, запомнив лишь дорогу от своих покоев до столовой и выхода из дома. Отворив дверь, я обнаружил полный мрак в огромном коридоре. Вообще, за время пребывания здесь я успел заметить, что хозяева не особо заботились об освещении многочисленных коридоров и залов, которые по большей части простаивали без надобности и были лишь частью огромной и бесполезной конструкции, именуемой домом. Я взял первый попавшийся под руку подсвечник и шагнул навстречу темноте. В коридорах гулял ветер, шатавший пламя моих свечей из стороны в сторону. Оглядевшись, я застыл в замешательстве и некотором волнении. Дело в том, что вокруг вообще ничего не было видно. Проходы между комнатами на этаже, где находились мои покои, были без окон, поэтому даже бледный свет луны не долетал сюда. Иного освещения, кроме того, что находилось в моих руках, также не было. Впрочем, то было не самым странным. Эти несколько весьма ярких свечей, которые были на моём подсвечнике, не давали видеть далее, чем наполовину вытянутой руки. Всё остальное казалось не более чем стеной, выкрашенной в чёрный цвет. От такого зрелища кожа невольно покрылась мелкими мурашками. Я убеждал себя, что волнения мои вызваны исключительно боязнью оступиться и, как следствие, получить увечье в незнакомом месте. Но потом сам себя поймал на мысли о том, что просто боюсь этой всепоглощающей темноты. Не было видно стен, украшенных старинными портретами, не было видно других дверей и лестниц, которые, я точно знаю, здесь были при свете дня. Ничего не существовало в тот миг вокруг, кроме меня, с этим немощным светом, казавшимся неуместной детской шалостью, и темноты, занимавшей весь остальной огромный мир. Я застыл на месте, не в силах даже ступить два шага назад, чтоб вернуться в свои покои, а просто стоял и вглядывался в стоящую передо мной чёрную стену.

Не знаю, что мной двигало, но в какой-то момент я нашёл в себе силы, собрав в кулак всю волю и ту часть рассудка, которая была ещё в силах мыслить здраво и не поддаваться первобытным страхам, и сделал несколько шагов вперёд, удаляясь от спасительной двери…


«Темнота»

Виктор Попов

Глубоко за полночь Вера остановилась у красно-кирпичной башни-монолита и задумалась. Как войти? Ключа нет и не было. Да, и номер квартиры она не знала. На прежнем адресе указали только улицу и дом. И ребёнок на руках того гляди закричит, и куртка на Вере тёртая, грязная, и одеяльце, в котором малой – то ещё… А охрана, дело известное, всего боится.

Размышляя, Вера достала из кармана крашенное луком пасхальное яйцо – люди у церкви подали. Картинка пышная, яркая – Богоматерь. Вера припомнила: не то Донская, не то Владимирская. Да, Бог с ней! Всё одно – Богоматерь. Как и она сама, в сущности – только Той теперь все рады – пойдёт пропуском…

Вера подошла к двери и вызвала охрану. Дверь открылась. Просунулась морда в проём:

– Чего тебе?

– Христос воскресе!

Протянула яйцо – взял и ответил:

– Воистину воскресе!

– Сестра моя тут. Я код забыла.

– Квартира?

– Не знаю. То есть, забыла... Виктория Иванова.

Яйцо застыло в пальцах, ликом к небу. Хрустнула скорлупа, продавилась ямочкой и дальше рытвиной пошла. Морда припомнила жильцов, прищурилась.

– Верно. Есть такая… Не спит, может… Пасха же…

Прижавшись к холёному косяку, Вера слушала разговор в конторке:

– Виктория Анатольевна, извините за поздний час, но тут, вроде как, сестра ваша. Пустить? А… Ну, она с ребёнком вообще-то… Как, с каким ребёнком? Мелкий, на руках ещё… Да, хорошо, пускаю… Проходи…


«Колыбельная»

Игорь Попов

Вырвав боль, кусок гранита,
Из израненной груди,
Процеди её сквозь сито
И на полке помести.

Пусть она пылится, сволочь.
Пусть она зачахнет, мразь.
День сегодня или полночь –
В сердце больше не попасть.

Ты исчезла так надолго –
Умереть успел сто раз.
Положу я боль на полку.
Хватит молчаливых фраз.

Я один, сижу в смятенье.
Я опасен, я больной.
Видимо, лишь в отчужденье
Обрету я свой покой.
«Седая Пыль»

Леонард Попов

 

 

 

Леонард Попов. "Книга Камней". Роспись на камнях.

 

 

 


«Книга Камней»

Рахман Попов

Я вышел из метро, купил в «Магните» 0,25, шоколадку и расположился на улице, возле окна магазина. Я мог видеть покупателей, а они меня нет, я уже было откупорил бутылку, как он вдруг появился, будто из воздуха материализовался. Стоит, смотрит, в руках объёмная сумка. Я убрал чекушку в карман, а он мне и говорит: «Простите, не желаете ли приобрести сборник стихов?» – «Чьих, – спрашиваю, – стихов?». – «Моих, – говорит, – недорого, триста рублей», – лезет в сумку, достаёт книжку и раскрывает, я только успел заметить имя Гавриил и золотой крестик на обложке. – «Извините, – говорю, – я неграмотный». – «Так бывает?». – «Как видите, а про что вы пишете?» – «Я, – говорит, – православный поэт». – Катастрофа, – подумал я. – «А я, – говорю, – отделочник, работаю на киргизскую строительную мафию». – «Не обижают?» – «Нет, на…бывают по-божески». – «А вы не богохульствуйте!». – «Простите, я немного взвинчен, а, в общем, утратил покой». – «Не веруете, поди, вот и беспокоитесь». – «А вы спокойны?» – «Абсолютно», – говорит.

А сам на месте устоять не может, топчется, суетится, то кепку снимет, то галстук поправит, явный компульсивный синдром, того и гляди в гиперкинез перейдёт. И продолжает говорить – про церковь, литургию, про первые шаги, причащение и прочее. А я и не слушаю, смотрю лишь на его суетливые руки. «А загробного мира, – говорю, – нету». – «Нет, есть», – возражает. – «А если есть, почему моя покойная мать не помогает мне?» – «Так молиться надо». – «А вы молитесь?» – «Каждодневно». – «А в детстве молились? Ну, чтобы мама дала вам кашку или молочка?» – «Молиться надо Богу». – «Бог тут ни при чём, это дело семейное». – «Да ведь мы и есть дети божьи». – «Разве не рабы?» – «Будто дитё не может быть рабом».

И опять понёс про Библию, сотворение мира, но неожиданно перескочил на жену...


«Яичница»

Эд Попов

...Стрижонок соскочил с носка и вскарабкался на ладошку. Я поднёс его к лицу и погладил указательным пальцем. Он нахохлился и закрыл глаза. Ему нравилось вот так лежать в тёплой лодочке ладошки, покалывать меня крохотными коготками и тихо сопеть. Мы прошлись по комнате: от кровати – к шкафу, от шкафа – к холодильнику, от холодильника – к столу, от стола – к кровати. Я встал на неё ногами, и она прогнулась под нашим со стрижонком весом. Провернув ручку, я распахнул пластиковое окно. Шум ворвался в комнату. Я уселся на подоконник, а ноги свесил вниз. Под моими босыми стопами, болтающимися между пятым и шестым этажами, плыла улица. Выгоревшие макушки парней прибивались к окошку сигаретного киоска, дивные девичьи платья облепили столики летней кафешки, в лучах заходящего солнца поблёскивало золото православного храма. Высоко над крышей в небе кружили стрижи. Пища, они ловили невидимых мошек в воздухе и мастерски маневрировали. В Интернете писали, что стрижи никогда не возвращаются на землю. Их пальцы не приспособлены для того, чтобы ходить или лазать. Они могут только висеть, цепляясь за выступы крыш, фасадов и скал. Интересно, живут ли они не в городах? Я ещё раз погладил стрижонка пальцем по голове. «Ты полетишь, слышишь, Стелс, ты полетишь, я обещаю», – сказал я. Повернув голову, Стелс посмотрел одним глазом в небо. Высоко в небе кружили стрижи...


«Стелс»

Александр Попрухин

минералка с аспирином – на завтрак,
и с моторчиком – опять перебои…
в небе шар летит – с востока на запад
заменяя – на бордо – голубое…

банка пива и рассол – натюрмортом
дополняют заоконную серость,
из динамиков – хрипящим аккордом
вновь напомнят, что вокруг у нас – север…

телефон молчит – четвертые сутки,
ложе – скручено – спиралями шёлка,
под симфонию пустого желудка
ухмыляется Рабле с книжной полки…

в темноте горит зрачок – вертикалью,
на столе лежат листы в хлопьях сажи…
впрочем, это – как обычно – детали,
что о главном –
ни-че-го
не расскажут…

«7.62»

Аверьян Порфирьев

Превращая в Купалу Сочельник,

вижу лето сквозь снежные ели.

 

Отобрав, отодрав от метели

жар, как судно, прибитое к мели,

 

как фольгу с липких стен карамели,

вижу лето бесплотным и в теле.

 

Вижу лето я пернатыми синими,

вижу максимум, когда даже минимум

 

не присутствует, множа прогулы,

будто слаженность на теле сутулом.

 

И в «Фантазии на темы Рябинина»

вижу лето я, и в утреннем инее.

 

Вижу лето в несмелом «прости меня»,

вижу лето в затасканном имени.

 

Я испытываю лето крайне часто,

лето чувствует мою сопричастность.

 

Откровенный союз-сочетание:

ощущения & испытания,

 

на который наложат пусть вето

даже, мне наплевать на это,

 

хоть на лбу теши тебе

крест.

 

Вижу лето в ответ –

манифест:

 

«На тотальную стужу вовне –

отвечать до́лжно летом в себе»,

 

на который пусть снова – вето.

Несмотря ни на что,

 

вижу лето.


«Принципиальная эклектика»

Александр Потёмкин

...Лев Николаевич Толстой добивался высоких гонораров и даже писал, что с издателей следует «драть сколько можно больше» и торговался с Некрасовым. Он повысил значение труда писателя именно в его финансовом эквиваленте, считая это естественным:

«После «Записок маркера» Толстому платили уже 75 рублей серебром за лист, а после «Набега» и «Святочной ночи» – 100. Дело дошло до того, что за лист статьи на педагогическую тему Лев Николаевич выбил 150, а вскоре 250 рублей…»


«Профессор? Доктор наук? Ректор? Лауреат многих премий? Известная личность в национальной культуре? Нет! Нет! И нет! Обычный хам»

Ольга Прасолова

…– Герой вчерашнего интервью изменил свое отношение к конькам! – восторженно произнес представитель четвертой власти, а оператор уже наехал на меня с камерой. – «Серебряный лед» влечет даже занятых людей?

Сказать в эфир что-нибудь язвительное я не успел: каток внезапно погрузился во тьму, все фонари погасли, тени граждан в смятении закружились, кто-то уткнулся в мою спину, чертыхнувшись; кто-то ойкнул и вскрикнул, а я в очередной раз брякнулся на лед. Парочка пенсионеров с их мешковатыми фигурами, подростки с их петушиными голосами, – все, кому не лень, спотыкались о мое тело. И кто-то дергал меня за ногу.

Когда фонари вновь засияли, я обнаружил лежавшего рядом с собой лысоватого господина. Его вязаная шапочка валялась поодаль, а из груди торчал нож, очень похожий на тот, которым я резал «Егерскую» для дегустации. А сам господин – я чуть не вскрикнул – смахивал на моего папочку. Его конек при этом намертво сцепился с моим коньком. Если бы я пожелал удалиться, пришлось бы тащить его за собой.

Уже вскоре, ковыляя на коньках к милицейской машине при усердном содействии оперативников, я увидел в толпе прекрасную незнакомку. Она смотрела на меня с состраданием. Стрела амура поразила меня в самое сердце…


«Два билета на каток»

Сплэтни Прачек

...Гудели турбины. Земля внизу тонула в мутной, однообразной дымке. Рыжее раскалённое небо за стеклом иллюминатора медленно остывало. Как остывало и горячительное, принятое внутрь пару часов назад. Самолет проделал около половины пути, и неизбежный финал полета приближался. «А с чего это я взял, что рейс завершится крушением? Тем более, при заходе на посадку!» – подумал Борис и понял, что уже давно не столько готовится к презентации технического задания, сколько раз за разом исследует тему, неприятно взволновавшую его перед полетом.

Он поднял глаза. Взгляд снова упал на бутылку. Что-то в ней было не то. И, поняв что, Борис вздрогнул.

– Что случилось? – встрепенулся толстяк.

– Смотрите! – обратным концом авторучки Борис указал на бутылку. – Видите?

– Что я там должен видеть? – недовольно отозвался сосед, но, тем не менее, потянулся разглядывать.

– Жидкость! Смотрите, уровень!

Толстяк напряг лоб: что хотел сказать его сосед? Что водки мало? Так он сам же ее и выпил! Но тут увидел и он: граница жидкости в сосуде была наклонена.

– Самолет валится на правое крыло! – довел до его сведения Борис и жутко разволновался.

– Да ну? – мужчина поправил на носу очки и придвинулся ближе. – Надо сообщить стюардессам!

Борис огляделся по салону. Стюардесс нигде не было. Тогда он нажал кнопку вызова.

Девушка в синей униформе появилась через минуту.

– Девушка, у нас все в порядке?

– Да, а в чем дело?

– Смотрите, что-то мы как-то боком летим. Валимся на правую сторону!

– Не переживайте, это нормально. Может быть, сильный боковой ветер, пилоты взяли поправку. А может, просто корректируют курс. Вы в первый раз летите?

– В том-то и дело, что не в первый, – смутился он.

– У вас боязнь перелетов?

– Да нет, обычно я переносил их нормально, а тут… что-то как-то не по себе…

– Может, вам нужно что-нибудь? – спросила она, увидев, как дрожат его руки. – Успокоительного?

– Да нет, спасибо, – жестом он указал на бутылку и попробовал улыбнуться, – у меня есть.

– Я могу дать вам снотворного, подушечку. Поспите, пока летим.

– Да, давайте. Спасибо. И плед, если можно. Знобит что-то.

Ему было неловко и перед соседом – тот деликатно отвернулся – и перед бортпроводницей. Такая юная миловидная девушка, а он распричитался тут, словно детсадовский карапуз. Но что же делать? Едкий, тягучий страх мало помалу вытеснял здравомыслие и самообладание. Борис опасливо переступил ботинками, скосил глаза на ворсистое покрытие пола. Там, под ним, таилась сейчас в бурой мгле бездонная пропасть. И опуская глаза, он опасался, что вполне может ее увидеть...


«Воздушная ярость»

Сергей Преображенский

...Врач оттянул Димке нижнее веко, хмыкнул, посветил маленьким фонариком в зрачок, затем попытался нащупать пульс на шее.

– Носилки, быстро! – скомандовал он стоявшим рядом санитарам.

Холодова уложили на носилки и санитары уже хотели его нести, но врач остановил их.

– Боюсь, не довезем! – озабоченно проговорил он – Ставьте носилки на пол! Сестра, дефибриллятор!

Пока сестра готовила прибор, врач удалил всех посторонних из помещения, а затем вколол Димке какую-то дрянь из шприца с длинной иглой под левый сосок. Тем временем сестра расстегнула рубашку на груди у Холодова и подала врачу металлические пластины.

– Разряд! – скомандовал он, приложив электроды к груди пациента.

Димку так долбануло током, что он буквально подпрыгнул на носилках.

– Да что же вы делаете? – возмутился он, – Вы, что совсем охренели!

– Мы пытаемся вернуть вас к жизни, а вы нам мешаете! – спокойно ответил врач и опять взялся за электроды, – Сестра, зафиксируйте больного!

Девушка в белом халате ловко пристегнула Димкины руки и ноги к носилкам и экзекуция продолжилась. После восьмого разряда врач, наконец, отложил в сторону орудия пытки и смахнул рукавом пот со лба.

– Бесполезно! – проговорил он, обращаясь к медсестре, – Мы его потеряли!

– Что значит, потеряли? – удивился Димка, – Я же здесь, на полу, вы что не видите?!

– Извини парень, мы сделали все что могли! – ответил врач, в бессилии разведя руки...


«Харон обратно не перевозит»

Алексей Преснаков

Встану я не с утром ранним,
Встану я когда хочу.
Кофе в турке медно-рыжей
Сам себе я заварю.

Сигарета тлеет молча –
Некому меня ругать,
Что в квартире рано утром
Развожу я дым опять.

Медленно плывут картинки,
Повторяясь день за днём,
И Ван Клиберн на пластинке
Заполняет весь мой дом.

Я присяду на балконе
С чашкой кофе на столе.
Иностранцы, наши люди –
Невский полон, день уже.

А троллейбус, как сохатый,
Вновь сорвёт с себя рога.
Выбежит шофёр усатый,
Всё поправит, как вчера.

Старый флигель мне помашет
Металлическим флажком.
Я ему кивком отвечу
Как знакомому, мельком...

Всё как прежде, всё как видел,
Будто это день сурка –
Кофе, флигель, иностранцы
И усатого рога.
«Ленинградское дежавю»

Рина Пронина

Вечера в июне длиннохвосты.
Вижу верх ворот издалека,
Ведь я выше, много выше ростом
Бабушки, чьи руки – облака. ⠀

Солнцеликий кот следит за нами,
Как брели вдоль леса, видел кот,
Как дошли неспешным шагами
Вместе до сиреневых ворот.

Мои пальцы выпачканы жёлтым:
Я в чужом саду рвала цветы;
Бабушкины руки на щеколду
Запирают дверь от духоты. ⠀

Бьётся кто-то в лампу у кровати,
И к утру, когда уснут сверчки,
Я надену бабушкино платье,
Чтоб не отнимать её руки.
«До сиреневых ворот»

Алексей Просветов

Мы уйдём. На рассвете, –

Обратимся в звезду…

И останется детям

Нас судить по труду, –

По тому, что свершили,

Что сумели призреть,

И какие вершины

Мы смогли одолеть.

Всё останется детям!

Этот день, этот час…

Лишь бы было на свете

Им не стыдно за нас!

Всё останется, люди!

Даже росчерк пера…

Наших праздников, буден

Сущность и мишура…

Свет пылинки и сини,

Тёплый отсвет земли…

Даже это – какими

Их оставить смогли.


«Было...»

Николай Прохоров

…Таким образом, прошла минута, а может, и все десять. За это время я понял, что почетный финал моей не самой удачливой и счастливой жизни, как минимум откладывается. Воспользовавшись услугами «скорой помощи», через какое то время я уже был в кардиоцентре. Там меня обрадовали тремя моментами: "уткой" под кровать со строгим запретом самостоятельных передвижений даже по палате, а также диагнозами "стенокардия" и "предынфарктное состояние".

И вот именно в этот самый момент, наконец, пришло осознание того, что сейчас, в следующую минуту или секунду все может кончиться. Просто взять и кончиться, как опустившийся после спектакля занавес или выключенный на ночь свет. Ну, а когда врач заявил о необходимости экстренной операции и дал подписать бумагу, заканчивающуюся словами «…согласен на оперативное вмешательство. В случае неблагополучного исхода операции к лечебному учреждению претензий не имею», осознание переросло в уверенность с заиканием, трясущимися руками и прочими проявлениями судорожного желания жить…


«Остановка»

Сергей Прохоров

Из жизни я,
Как из штанишек детских,
Давно уж вырос.
По мне кутья,
Наверно, стынет где-то,
И стонет клирос.
А я живу,
И радуюсь повсюду

Зверью и людям,
Кошу траву,
На счастье бью посуду,
И… будь, что будет!..
«Живу и радуюсь»

Владимир Прудков

III место в конкурсе журнала «Самиздат» «Нереальная новелла» за 2022 год

 

...Над деревней появился легкокрылый самолётик и стал кружить над домом. Фёдор, приложив ладонь ко лбу, вглядывался. Беспилотник? Нет, когда аппарат снизился, разглядел в тесной кабинке за штурвалом маленькое мохнатое существо. Должно быть, приступили к своей программе. Таки меняют людей на животных...


«Башкатов и мутанты»

Марсель Пруст

Нам нужно очень много времени, чтобы признать в своеобразной физиономии какого-нибудь нового писателя совокупность признаков, к которым мы приклеиваем этикетку "большой талант" в нашем музее общих понятий. Именно потому, что эта физиономия новая, мы не находим ее вполне схожей с тем, что мы называем: талант. Мы говорим скорее: оригинальность, обаяние, изящество, сила; и затем однажды мы отдаем отчет себе, что совокупность всего этого как раз и есть талант.


«В сторону Свана»

Антон Псевдонимов

Пятна мёртвых деревень.
Стая Родин.
Вечер слизывает день
С подворотен.

Гибель листьев. Жёлтый бал
Незаметней.
Вот ещё один упал.
Предпоследний.

А последний, верно, я…
Вихрь меж сосен.
Это Голос Октября.
Это осень.
«Слова хамелеонов»

Александр Пташкин

...Парк залился светом вечерних фонарей. Народу на катке заметно прибавилось. На соседней лавке девчонка пяти лет одевала коньки, от помощи мамы она отказывалась, мол, сама справлюсь.

– Обычно желания заказывают вовремя звездопада, – не унималась разговорчивая Лора.

– Я знаю своё желание, – твердо заявила девушка, состроив злую мину на лице.

– Хорошее?

– Чтобы не родился этот ребенок. Вот чего я хочу, – заявила Кейт.

– Что б тебя! Совсем сдурела девка! Никогда больше так не говори! Ребёнка тебе Бог подарил! И сохранить должна. Поняла?

– Я ещё сама молодая совсем. Как я его буду растить?

– В лепёшку расшибёшься, а вырастишь. Вот как я.

– Что – как вы?

– Ну, я такой же дурнушкой была. Также сидела и проклинала всех и вся. Но… дожила же как-то до своих лет. И самое главное – я сохранила сына. Он у меня молодец. Большим человеком стал.

– Вот так дела. Вот так чудеса! – кажется, Кейт ещё упомянула пару бессмысленных слов и вновь смолкла, ожидая сюрпризов от поистине загадочной незнакомки.

– В 11.07 начало звездопада, – напомнила старушка о причине своего прихода.

– Сейчас уже 11.05...


«Звёздный ливень»

Василий Пурденко

По грязным улицам села
Шла бронетехника, солдаты
На БТРы взгромоздясь,
Курили жадно, шла война.
Притихли улицы насупясь,
И мрачным взглядом, исподлобья
Смотрели люди на колонну,
И «Шилки», счетверено жмурясь,
Глядели в небо, шла война.
Все ближе подбирался вечер,
Глазницы окон исступленно
Кричали, к мщенью призывая,
Тяжелым саваном на плечи
Ложилась тьма, и шла война.
И было очень одиноко
Душе обманутой солдатской
В глуши далекой, где законы
К кровавой мести призывали –
За око зуб и зуб за око.
Так шла чеченская война,
Невольных рыцарей джихада,
И смерть была пьяным-пьяна,
Да, россияне, шла война,
И в черные объятья смерти
Спешили русские, чечены,
Последним шагом проклиная
Судьбу, что Русь им подарила.
И пятна крови на конверте
Алели ярко…, шла Война.
«Солнце уходит на Запад»

Михаил Пучковский

Жизнь вокруг елозит сукой течной,
Я ж – спокоен, собран, тих и шелков,
Из сердечноледяных осколков
На асфальте складываю "ВЕЧНОСТЬ".

Господи, вчера еще дымилось
Палочкой восточных благовоний,
И – остыло. И – остановилось.
Без скандалов, сплетен, мук, агоний...

Так сижу теперь я, бессердечный,
Ощущая мертвый холод слева,
В ожиданьи Снежной Королевы
Из осколков складываю "ВЕЧНОСТЬ"...
«Кольца»
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Служба дезинфекции обработка от комаров. . Тендер на аренду клиновых лесов.
Поддержите «Новую Литературу»!