HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Авторы

Саша де Рок

Непостоянство – вторая натура,
Сколько же губ ты уже целовал?
Чувства, покрытые цветом пурпура,
Ветер менял и нещадно трепал.

Боль научила неверию, грусти,
Счастье учило ценить то, что есть,
Страх перед новым и страх перед чувством –
Все это в сердце осталось, вот здесь!

Тот, кто терял, тот познает мотивы,
Тот, кто любил, уж не будет гореть.
Сердце мятежное, бьется строптиво –
Видимо ищет в волнениях смерть!

Бейся и бойся, пурпурное, знаешь
Пепел любви – это гибель души,
Всю отдаешь по кусочкам и таешь –
Так что дыши напоследок, дыши..
«Семь Поцелуев»

Сенилга

…Вначале убили его друга.

Его же самого томили

пытками

и ожиданием.

В этой ужасающей череде событий Боэций остался верен себе –

поперечный срез жертвенного мученического перехода

он оставил в предсмертном трактате «Об утешении Философией»

перед самым алчущим алтарём и

шагнул

вместе с богом,

приютившимся в его душе,

прямо

в вечность.

 

…Она

явилась

к нему,

истерзанному

невиновностью…


«Эклектика софистики»

Сколько стоит человек

Вводная статья из цикла «Сколько стоит человек? Забытая воскресшая Россия»

 

Может ли человечество хранить тайны, о которых не догадывается?

Да, если под человечеством подразумевать не всех людей на планете, а так называемых отдельных избранных, соотношение которых может быть 1:100 или меньше, в зависимости от степени посвящения. Они-то как бы и действуют от имени человечества, имея у себя на содержании тайны, о существовании которых 99% населения может только догадываться или делать вид, что ничего не происходит, и никогда не происходило.

Для исследователя сегодня не может быть важнее вопросов, чем подлинная история человечества и – так называемый иной разум. Обе темы родственны и тесно связаны между собой. Мы, находясь в так называемом настоящем, на деле постоянно пребываем где-то в середине между прошлым и будущим, разделяющей пополам эти обе неуловимые виртуальные реальности. Но одно дело будущее, которое прогрессивное человечество мало-мальски научается прогнозировать хотя бы и в общих чертах, – от нас пока мало что зависит. Другое дело – история и историография.

Здесь мы вправе задать специалистам некоторые вопросы. Например, насколько верны отправные точки традиционной истории, изучаемые в различных школах и читаемые с академических кафедр? Как могло случиться, что ранние исторические изыскания и хронологии до сих пор не были пересмотрены с учётом последних независимых исследований, включая вновь обнаруженные артефакты, архивные документы и т.д.? А что касается новейших научных открытий, методов, приборов и оборудования – разве всё это способно работать только на настоящее и будущее человечества?...


«Ошиблись, или нас опять обманули?»

Соня Сейчас-Потом


Станислав Ежи Лец


Стефания

Триптих «Ангелы». Репродукция (холст, масло).


«Триптих “Ангелы”»

Стивен Джон Халас

Давным-давно, между 1810 и 1840 годами, мальчику, родившемуся на ферме Северной Каролины, было дано имя Алекс МакМэнти. Не исключено, что в действительности его назвали Александер, но в те времена люди не придавали такого важного значения именам, как сейчас, тем более – именам фермерских детей. Кроме того, окончание «-ндер» требует определённых затрат энергии, а жители тех мест всецело посвящали себя её сохранению. В итоге Александер стал Алексом, но и это для многих было затруднительным, и в конце концов у имени остались только первые две буквы – Ал. Так оно за ним и укрепилось.

Алу было двадцать или тридцать лет, когда он потерял родителей, и он решил завести жену. Сначала Ал пытался найти супругу обычным путём, и в этом ему помогал чернокожий слуга его отца по имени Кэб. Кэб был самым опытным среди знакомых Ала насчёт жён, которых у негра было пять, если ему не изменяла память. На тот момент Кэб не был женат – по-видимому, для передышки, и в свободное от работы время консультировал Ала по матримониальному искусству. Процесс ухаживаний в те дни был более сложным и тонким, но, по сути, таким же, как сейчас, поэтому я не буду углубляться в стратегии, разработанные Кэбом в отношении юных леди, а предоставлю их вашему воображению. Однако должен заметить, что Ал нёс немалые потери времени и усилий в течение периода ухаживаний, так как все его любезности незамедлительно разбивались об упомянутых милых существ, как птицы о гранитную скалу. Для объяснения его неудач стоит сказать, что планы ухаживаний были построены на типичном для мужчин заблуждении в понимании другого пола. Кэб свёл это к следующему:

– Я думаю, что ты мужчина такого типа, чья способность попасть под возвышающее влияние женщины ниже абсолютной, – прокомментировал негр. – Женщина может в один момент определить мужчину такого сорта и не захочет с ним больше иметь ничего общего.

На такой случай у Кэба имелся запасной план...


«Скунс бежит прочь»

Стило

...По настоянию матери, понявшей, что со мной сладу нет, свадьбу пришлось сыграть со всей помпой – был заказан лучший в городе ресторан и приглашены все ее многочисленные подруги, знакомые и «нужные люди». Гости, которых набилось битком, пили-ели и во все горло орали «горько». Мы со Светланой и еще парой друзей, бывших у нас свидетелями, сбежали оттуда под конец вечера, и этого никто не заметил.

Мать Светланы ушла ночевать к каким-то родственникам. Светлана была девственницей, я был ее первым мужчиной. Она забеременела в первую же брачную ночь, уже через месяц ее тошнило и лицо ее стало землистого цвета.

Жили мы в двух маленьких комнатках вместе с ее матерью. Я сказал ей, что не готов пока иметь детей – ну как мы станем жить здесь все вместе на мою стипендию и ее декретные?

Она молча согласно кивала головой в ответ на мои слова и тихо плакала в подушку по ночам...


«Купель»

Андрей Сабинин

…Это был удар. Сердце на секунду замерло, а потом забилось часто-часто, и Алексея Павловича прошиб пот. Он быстро заморгал и ошарашенно посмотрел по сторонам, как будто ища чего-то, что могло бы ему помочь. Троллейбус как раз подъехал к остановке, на которой ему нужно было выходить. Алексей Павлович выскочил из него с такой прытью, какой не выказывал даже в юности, и, настолько быстрым шагом, насколько позволял ему возраст, поспешил домой.

Забежав в свою старенькую квартиру, Алексей Павлович, не раздеваясь, только включив свет, достал из ящика шкафа пакетик с принадлежностями для шитья. Тут были нитки, иголки и, конечно, пуговицы. В отдельный маленький пакетик Алексей Павлович складывал использованные катушки и сломавшиеся иголки, и потому сейчас мог произвести тщательнейший подсчет – подсчет, который должен был со всей ясностью показать и доказать, что в троллейбусе произошла ошибка, досадное недоразумение – иной мысли Алексей Павлович не смел допустить.

Чтобы не ошибиться, он выложил все содержимое пакетика на стол и начал складывать вещи в него назад, отмечая стоимость нитки, иголки или пуговицы, и приводя ее в соответствие с возможной поездкой на маршрутном такси. Пакетик постепенно наполнялся, и когда подсчет был закончен, стоимость его содержимого была ровно на десять копеек меньше стоимости поездок, которые необходимо было бы совершить не на троллейбусе, а на маршрутном такси, чтобы избежать покупки этого самого содержимого…


«Пуговица»

Игорь Савельев

...Всё полетело, закружилось, засверкало. То, что он упал, Вадим скорее понял умом, вычислил логически. Он долго ещё – как ему казалось – не мог осмыслить, что произошло, а всё вокург звенело и звенело, а прямо в глаза ему нёсся локомотив... Потом оказалось, что это всего лишь фонарь над его лицом. Вадима тормошила Настя.

Оказалось, всё было так. После того, как Вадим упал, вероятно, “торжество” – глумление над новой жертвой – продолжилось бы полным ходом, если бы не решительность Насти. Кричать, умолять, звать на помощь – всё это было бы бессмысленно: представьте, что вы в мёртвом городе, где жителей давно нет. Психологически так даже лучше. К чему пустые надежды на людей из окрестных домов?..

А Настя взяла с земли камень и вышибла им окно на первом этаже. Она знала, что делать в такой ситуации. Знала, что обыватель в наше время может проявить храбрость только в одном: защищая своё имущество и спасая своё жирное пузо...


«Бледный город»

Ульяна Савина

Под лёгким и пушистым одеялом
Я вижу берега,
Как тихо проплывают над каналом
Немые облака,

Как старый пёс с обвислыми ушами
Сгрызает кость
И как скрежещет между этажами
Забитый гвоздь.

Сосущий ветер брызжет волны,
Шипит сквозь свист.
Живот его, снегами полный,
Бело-слоист.

Мне каждый раз нашёптывает кто-то
Про низкий дом.
И голова, вся липкая от пота
Под лоскутом

Волос, под руку с лёгким одеялом
Идёт опять
Туда, где проплывает над каналом
Ночного снегопада непроглядь.
«Полгода и полночи»

Екатерина Савинцева

...– Я часто езжу этой дорогой, – уже бодрее сказал Игнат, – туда – зерно, яички, оттуда – ткани, конфеты, мыло, соль.

– Много людей повидали?

– Много, – дед вздохнул. – Все деревни пустые, одни погосты. Вона, смотри, стоят, на нас глядят, будто мы в их смерти повинны.

Вдоль берёзовой рощи тянулись ряды деревянных табличек. Стволы деревьев тряслись на холоде, дрожали их пальцы на ветру, а неподвижные свежие надгробия молчаливо и устрашающе застыли в этом мире непрекращающейся жизни. Ветер шуршал вдоль рядов, сдувая с них снег. Сколько людей!

Райка испуганно затаила дыхание и еле смогла прошептать:

– А где же сама деревня?

– А нет больше деревни. Мужики воевать ушли. Бабы и дети померли, кто с голодухи, кто от болезней. Два дома на всё село.

– А к кому же мужики вернулись?

– Да никто не вернулся. – Игнат украдкой смахнул слезу. – Из моих троих только старший и пришёл, а младшие даже жениться не успели. – Он громко отпил чай.

Райка закусила губу. Она видела, как беззвучно рыдает дед, и боялась помешать ему, и стыдилась его и своих слёз.

– Это мы как у Христа за пазухой жили. Голодали, жрали что попало, но не дохли. А тут мне такие истории рассказывали. С голодухи-то кору берёзовую жарили на солидоле. Поумирали все дети в одной избе. Шесть человек. Мать сама не ела, всё им. А всё попусту – один за одним ушли. Она от горя вся высохла, кости одни, но жива. Хоронит их, слёзы льёт, и ничего её не берёт, ни голод, ни болезни, ни горе, Бог не прибирает.

Райке страшно стало проезжать мимо могил. Дорога поворачивает, и кажется, будто они вокруг кладбища едут, а таблички поворачиваются им вслед и не отпускают.

– Чего ты трясёшься? – спросил у неё дед. – Замёрзла или страшно? На вот, – он кинул ей старое одеяло, – укройся. А бояться не надо. Немцев победили, и с голодом и разрухой справимся. Нас так просто не сломаешь. Тут, говорят, стали детские дома привозить из Курска, Ленинграда, Донецка. Детей там тьма. А кормить нечем. А у нас тут земля богатая, всё родит. Выкормим и их. Это ж и наши дети – советские. Мужиков у нас мало осталось. Считай, каждый третий погиб. Работать вам, бабы, придётся, и рожать, и воспитывать. Так что, вы себя берегите. Не для себя – для народа, для будущего...


«Война кончается не сразу»

Владимир Савич

...– Что значит музыкант, – усмехнулся Благонравов. – У него даже храп похож на сонату…

Вскоре соната сошла на менуэт и вовсе стихла. В домике стало тихо. Только за окном скрипели деревья, да изредка вскрикивала ночная птица.

Благонравов погасил сигарету и вышел в прихожую. Из своего рюкзака он вытащил старый кухонный топорик.

– Привет, дружище! – Тимур Александрович подбросил топор. Потолочная лампочка спрыгнула с его тусклого лезвия. – Тряхнем стариной? Не забыл еще, как это делается? Щелк и нет пальчиков. Говорят, что они у него в миллионы оценены. Ну, тем и лучше. Ты станешь великим топором! Не всякому, брат, выпадает такая честь. Тебя, еще станется, в музей упекут. А хозяина твоего новым Сальери объявят! Как говорится – не мытьем, так катаньем в историю попадем.

Тимур Александрович вернулся в комнату. Зажег настольную лампу и положил безвольную, спящую правую руку "клавишного укротителя" Шпильмана на прикроватную тумбочку...


«Шпилька»

Юрий Савченко

Бежит к парому лунная дорога,
Застыла ночь, щекой прильнув к реке,
Среди жнивья, у стога на соломе
Я, кажется, звезду держал в руке.

И от неё – фонтаном к небу искры.
Я их не мог и не хотел задуть…
Звезда – души моей пожар неистовый,
А искры – это Млечный путь.

И я спешу по звёздам, как по кочкам…
Где поплавку Луны тонуть – не утонуть,
Стыдливо гаснет метеоров прочерк,
Земли задевших девственную грудь…

Но я горю, не поджигая стога,
не растворившись в звёздном далеке…
Я снова слышу, как шуршит солома,
И душу, как звезду, держу в руке.
«Волшебный мир»

Юлия Садовская

Балконная дверь была закрыта, и мы не могли даже выйти покурить. Мне хотелось открыть дверь и – да, чёрт возьми, мне хотелось, чтобы она, наконец-таки, спрыгнула с этого проклятого балкона или хотя бы снова попыталась это сделать, и он бы её снова избил. Но она лежала на кровати неподвижно, как мелкие облака в голубом августовском небе, и лишь прерывисто и тяжело дышала. Он сидел напротив с красными глазами и слегка дрожащими длинными пальцами. Я помнила его таким после секса и после бессонных ночей, оставляющих после себя полную пепельницу окурков и готовый медиа-план. Тогда он был ещё моим. Сейчас же моим он не был, и только ненависть к ней была объединяющим нас двоих фактором. Различие было лишь в том, что его ненависть была минутной, по другую сторону которой была его любовь – всепрощающая, всеобъясняющая, всепринимающая и всеобъемлющая – вместившая в себя весь его огромный мир и сосредоточенная в этом тщедушном создании по имени Соня.

Создание это лежало на огромной кровати в беспорядке смятых простыней, одной из которых были связаны её руки – в кровоподтёках, синяках, порезах.

Наверное, сегодня сложно было во всей Москве найти человека несчастнее этой двадцатилетней девушки, обезумевшей, униженной, избитой. Но всё же один человек несчастнее её в этот момент был. Причем, был непосредственно в этой комнате. И этим человеком была я...


«Его жена и моя нежность»

Михаил Садовский

…Митенька с испугом смотрел на свою бабу Пашу, потому что, возможно, он один единственный почувствовал, как заволновалась она, стала скованно говорить и всё чаще незаметно поглаживала его по спинке, чуть слышно бормоча: “Не тушуйся, не тушуйся!”. Она, не посвящённая в тайны директорской кухни, и лишь по слухам и намёкам угадывавшая следующего избранника, при каждом приезде переживала больше всех и боялась за “своего”, единственно близкого и любимого на всём белом свете, но не дай Бог, что б это обнаружилось прилюдно – такое каралось жестоко, вплоть до увольнения с работы, да и каждый понимал, какую боль невольно может причинить остальным детям...

Баба Паша замерла и ожидала. Новая пара каждый день приходила в дом и проводила с ребятами время до отбоя, никого не выделяя, а когда оказалось – правда, что это за Митенькой, и он в субботу не уйдёт ночевать, а останется с новыми родителями в Доме, в специальной комнате, – словно какая-то жила лопнула в ней, и кровь так ударила в голову, что пришлось поскорее выскочить на крыльцо и глотнуть прохладного воздуха…


«Митенька»

Вадим Сазонов

...Войдя в прихожую, он споткнулся о стоявшую на полу сумку, в дверях комнаты появилась одетая в пальто Вера, в руках она держала стопку сложенной одежды:

– Ты!? – на лице её удивление сменилось смятением.

– А ты что здесь? – не менее удивлённо спросил Павел.

Вера первой пришла в себя от неожиданности встречи:

– Ну, раз уж так получилось, давай поговорим, – вздохнула она, бросила одежду на сумку, прошла на кухню, сняла вязаную шапочку и присела на табуретку у подоконника.

Павел последовал за ней и остановился в дверях, прислонившись к дверному косяку.

– Я ухожу, – не поднимая глаз, сказала Вера, стряхивая со стола несуществующие крошки.

– Ты…

– Я ухожу от тебя, – решительно продолжала Вера, как будто боясь не сказать того, что должна была сказать, не давая себя перебивать. – Я ухожу совсем. По-другому быть не может! Я это окончательно решила! Ох, Пашенька… – она вдруг замолчала, опустила плечи и тихо заплакала.

Павел сделал шаг вперёд, опустился на табуретку и взял в ладони Верину руку:

– Как же так? – тихо спросил он.

– Так получилось.

– Кто он?

– Фёдор.

– Федька!? Как же так?

– Так получилось.

– Давно?

– Да. Пашенька, мне и тебя… Я и тебя… Не могу я…. Не могла я разорваться, с тобой мы так давно, что кажется, что всегда. Мне кажется, я вас обоих люблю, по-разному, но обоих, душа разрывается. Такие это муки были! Но теперь уже так нельзя.

– Что?

– У нас с… У меня будет ребёнок…


«Принцип равновесия, или Дубль два»

Резеда Сайфутдинова




Резеда Сайфутдинова. "Марина". Репродукция (роспись по шелку).



«Зебры»

Сергей Сакадынский

Умолкнули звуки органа,
И сумрачный храм опустел.
От боли я в бездну обмана
Напрасно укрыться хотел.

Пылают и плавятся свечи,
Огнём освещая алтарь,
И мне опустилась на плечи,
Как груз непомерный – печаль.

Среди деревянных распятий
И сумрачной сводов тени
Я вижу безумье объятий,
Я слышу признанья любви.

Прости! Ни о чём не прошу я.
Прости! Это слёзы души.
Лишь звук твоего поцелуя
Мне чудится в скорбной тиши.

К Христу я взываю упрямо,
Но лик его хладен и нем.
И снова под сводами храма
Прощальный звучит реквием.
«Я жду тебя»

Юлия Сакунова

…Действительно, каждую неделю, приезжая на рынок, мы встречали у решетки неподвижную фигуру монаха.

Зимой и летом он носил одну и ту же одежду. Только в холода надевал поверх подрясника черный ватник, а на ноги черные валенки с матово-блестящими галошами. Большую часть времени монах стоял, лишь изредка присаживался на свой раскладной стульчик.

Иногда я опускала деньги в его ящик, он благодарил поклоном головы, не отрывая глаз от толстой книги в бумажной обложке. Лицо монаха казалось угрюмым, да и лица-то видно не было: только темная борода, да густые брови, да нос. Он казался неотъемлемой и незаметной частью рыночного быта, наравне с пронзительными голосами продавщиц, тяжкими повозками грузчиков, вечно голодными кошками…


«Нищие люди»

Александр Салангин

Женя Тарибо сказал:
«Пчела проживает месяц
и за эту недолгую жизнь
собирает ложечку мёда,
такую вот ложку мёда».

Он на неё показал –
ложка лежала в мёде
или у края блюдца,
мы собрались и вышли
в утреннюю Москву.

Я помолчал и сказал:
«Женя, займи мне денег,
дай мне шестьсот рублей,
выключился мобильный,
через неделю отдам».

Счастливо наползал
автомобиль на утро,
Женя полез в карман
и, доставая деньги,
думал о летних пчёлах.

Чуть ли не наверняка.
«Семь раз о счастье»

Умит Салиев

Несомненно, все люди хотят счастья и мира. Но почему столько страданий и несправедливости на земле? Почему из 6 млрд. населения земли большинство людей прозябает в нищете и бедности? По оценкам экспертов Организации Объединённых Наций, половина богатства всего мира сосредоточена в руках 2% населения Земли; на долю беднейшего населения приходится всего лишь 1% мирового благосостояния.

Сегодня голодает каждый седьмой человек на Земле. Число живущих на 1 доллар в день превысило уже 1,2 миллирда человек; 1,3 миллиарда не имеют источника чистой воды, за последние пять лет около 20 миллионов детей умерли от передающихся с водой инфекций; 113 миллионов детей не знают, что такое школа. По этим проблемам состоялось несколько международных конференций, решивших, что богатые страны будут помогать бедным странам и даже обозначили сумму помощи. Но положение, если и улучшилось, то только в отчётах Организации Объединённых Наций.

Чем дальше – тем хуже и безысходней становится жизнь. Невозможно смотреть в телевизионных новостях на то, как безумное человечество c маниакальным упорством занимается самоуничтожением.

Неуклонно растут преступность, наркомания, катастрофически ухудшается экология. Руководители государств, занятые политикой и борьбой за власть, не способны решить создавшиеся проблемы. Алчность и коррупция разъедает государственные властные структуры. «Покажите мне хоть одно государство, в котором нет коррупции и воровства!» – говорит федеральный прокурор Швейцарии Карла дель Понте, известная непримиримостью к нарушителям законов.

Человеческое сообщество стремительно деградирует. Мораль и нравственность – попраны. Миром правит закон джунглей. Христианский мир и Церковь предали Бога – чего стоят лишь педофилы в рясах и священники-гомосексуалисты англиканской церкви в Америке: «Они говорят, что знают Бога, а делами своими отрекаются, будучи гнусны, непокорны и неспособны ни к какому доброму делу», – сказано о них в Библии.

Не утихают войны на земле. Люди гибнут в межгосударственных конфликтах, в идеологических и вероисповедальных войнах. Отвечающая за безопасность в мире Организация Объединённых Наций совершила политическое самоубийство, допустив войну в Ираке, и следующими жертвами агрессии могут стать Сирия, Иран, Северная Корея.

Над миром нависла глобальная проблема терроризма, рвущегося к обладанию оружием массового поражения. Не исключена возможность развязывания Третьей Мировой войны с применением ядерного оружия.

Нерешённые глбальные проблемы неуклонно нарастают и могут превратиться в необратимые катастрофы, которые покончат с человеческой цивилизацией и планетой навсегда.

Где же выход из создавшегося тупика?... Как уцелеть от гибели?... Или человечество обречено?..

Вопросов множество. Но автор уверен, что предлагаемая книга ответит на все вопросы.


«Программа Высшего Разума (книга первая)»

Дамир Саликов

Оглянись… Этот поезд гремит
По всё тем же заезженным рельсам.
Новый день новизны не таит,
Он – минувших ещё одна версия.

Век за веком порочный сей круг,
Но бывают такие мгновенья:
Приключись что-то яркое вдруг,
Свыше знак видим мы в совпадениях.

Потому, устремив думы ввысь,
Чередою увлёкшись событий,
Отвергаем мы мысль, что жизнь –
Не вояж… подготовка к отплытию.

И отрадно вздымается грудь,
Но лежит на поверхности тайна:
Уникальный твой жизненный путь
Пройден был миллионами ранее.
«Оглянись»

Алексей Салов

Я был человеком незрелым,
не знающим жизни своей.
С таким непонятным уделом,
что думал: уйти бы скорей.
Я ясности жаждал, как чуда,
я самопознанья хотел!
Знамения, знака – "оттуда" –
из мира, где нет больше тел...
И что же в итоге? Расплата
за тягу к небесным ключам!
Зачем же нас тянет куда-то?
Зачем так мучительно нам?
«Четвертое измерение»

Григорий Салтуп

...Много лет это случайная сцена преследовала меня. Я никак не мог дать себе отчета, – почему же я время от времени вспоминаю тот прекрасный взгляд телки из грузовика, и нескладные попытки её сверстника дать начало новой жизни? Почему же этот предпоследний эпизод чужой короткой жизни до сих пор не уходит из моей памяти?

Попытаюсь дать один из вариантов ответа. (Литература не дает «Формулы Мира», она лишь ищет её вместе с читателем…)

Современные глянцевые («гламурные») доходные и прибыльные журналы изначально жестко опекают круг красивого, сытного и удобного бытия для двуногого быдла. Как причесаться, во что одеться, на чем поспать и где без запоров лучше испражняться; на чем кататься, чем заправляться и где застраховаться; что съесть, что выпить, с кем принято совокупляться и как предохраняться; где можно отдохнуть от выпивок, совокуплений и сна; и каким образом этими великими деяниями занимаются великие мира сего и звезды эстрадны…

И всё.

Вопросов не задавать.

Из круга не выходить.

Любите и цените свой загон.

А то – …!

Мир плоский, многоцветный и блестящий, – на бумаге «мелованной №12».

Мир лишь слегка неспокойный, – ведь кузов-то трясет по дороге на мясокомбинат...


«Проза и прочее...»

Алексей Самойлов

...Амбиции «продвинутого ученика» уже не бросают его из одной крайности в другую. Ремесленнику свойственна завышенная самооценка: «Я пишу гениально, и мне всё равно, что вы обо мне думаете», «Я интеллектуал, а вы с вашей романтикой, детским садом и любовью-морковью можете идти на все четыре стороны». Ремесленник хочет одобрения, но не со стороны двух-трёх близких друзей, а со стороны широких общественных масс. Ему, в отличие от ученика, уже мало Интернета для публикации своих произведений – он хочет, чтобы издавали его книги. Ему мало выступать в прокуренных клубах на арт-салонах – он хочет ЦДЛ, ДК и творческие фестивали. Иногда ремесленник хочет стать частью литературного общества – вступить в как можно большее количество союзов, гильдий и клубов, поучаствовать во всех мыслимых и немыслимых конкурсах, стать их лауреатом, получить премии, призы и попасть в телевизор. Иногда ремесленник, наоборот, протестует против официоза и становится аутсайдером. Но и здесь он хочет быть первым среди отвергнутых: лидером андеграунда, рупором «настоящей» поэзии, скандальным писателем. Вспомним главную мотивацию ремесленника – его убеждения. И через творчество, и по жизни он будет цепляться за них, пока не поймёт всю глупость подобного времяпрепровождения...


«Муть литератора»

Павел Самойлов

...– Слушай, студентик, – кокетливо захрипела соседка, – а может, ты мне на водку дашь, а я любить тебя буду.

Мадин чуть не расхохотался. Широко улыбаясь, он подошёл к ней и машинально заглянул ей через плечо. В комнате, на полу, он увидел маленькую, лет десяти, девочку. Выгнувшись, словно кошечка, она что-то искала под кроватью. Неправильное, опасное, но при этом непреодолимо влекущее чувство вспыхнуло в нём, и он ощутил, как в его жилах заструилась горячая, упругая мужская сила, способная заставить броситься в любую, даже самую грязную и вонючую бездну, лишь бы это падение обещало утолить так внезапно охватившую его жажду наслаждения.

– Не нужна мне твоя любовь, – всё так же с улыбкой на лице ответил Мадин, продолжая смотреть в комнату, – но если хочешь, можешь три рубля заработать, – озвучил он своё неожиданное предложение, и глаза уже было поникшей соседки вспыхнули алчным блеском.

– А что нужно-то? – спросила она.

– Дочка твоя? – Мадин кивнул в сторону девочки.

– Ну да… моя, – медленно выговорила соседка, начиная смутно догадываться, к чему идёт разговор.

– Оставь меня с ней, – без лишних церемоний произнёс Мадин.

Окончательно сообразив, за что Мадин предлагает ей деньги, соседка удивлённо вытянула лицо и уже хотела что-то возмущённо сказать, но поймав на себе пристальный и даже суровый взгляд, опустила лицо и задумалась.

– Давай деньги, – шепнула она и, быстро обернувшись, посмотрела на дочь с каким-то непонятным, адресованным то ли ей, то ли себе сочувствием.

Мадин сунул ей в руку три рубля и сказал:

– Часа мне хватит. Погуляй где-нибудь.

Накинув на себя старый, вытертый плащ и ещё раз стыдливо взглянув на ничего не подозревающую девочку, соседка потихонечку вышла. Мадин бросил пальто на стул, а сам уселся на застеленную белой несвежей простынёй кровать. Девочка равнодушно посмотрела на него и, ничего не сказав, продолжила ползать по полу и мурлыкать себе под нос какие-то, понятные ей одной, мотивы.

– Ну иди сюда, – ласково позвал Мадин и протянул руку.

Девочка застенчиво улыбнулась и, поднявшись, подошла ближе. Мадин усадил её на колени и, поглаживая по волосам, спросил:

– Ну и как зовут такую красавицу?..


«Последние дни Терентия Мадина»

Иван Самохин

...Новин положил перед собою графлёный лист с плохо пропечатавшимся двуглавым орлом. Показалось, что орёл не двуглав, а двуличен. Подумалось о жар-птице Истины, у которой до сих пор нет ни скипетра, ни державы. Но Носителю верилось в свой талант заговорщика, способный возвести Её на трон уже в этом столетии. Эта вера то гасла в нём, то вновь разгоралась – и не всегда с новою жаждою. Хотелось надеяться, что она бережёт себя во имя судьбоносного сполоха. Он посмотрел в очи коронованному стервятнику, раскорячившемуся над словом «заявка», и увидел там больше духовной скупости, чем у птицаря на реверсе монеты... Почувствовалось, что вдохновителей конкурса «Первоцвет нации» привлекают не идейные зарницы, а энергосберегающие лампочки. Что прометеев огонь попадёт в безвоздушное пространство. А ведь это ещё хуже, чем угаснуть в борьбе с ветрами несправедливости! Те хотя бы разнесут по миру крупицы благословенного тепла, которые могут сделаться семенами, дарующими жизненное ристалище новым пламенным росткам... С другой стороны, Носителю понималось, что Истину давно пора избавить от златотканого кляпа, дать Ей возможность размять могучие связки... В то же время перед его мысленным взором вставал огромный дубовый стол, покрытый толстым бумажным панцирем из желаний усовершенствовать налоговую систему, модернизировать нефтедобывающие технологии, реформировать оборонную промышленность. Ему понималось, что умиление вызовут проекты, направленные не на искоренение несправедливости, а на её усовершенствование, модернизацию, реформирование. Ведь она уже немолода: ей нужно двигаться, чтобы не возникло ячменей, суставного хруста, болезненной вялости. И лучше всего для этой цели подходят экономические будители, утопленные в обаятельном социальном тумане. А этот туман клубится не в нефтяных скважинах и не в горнилах военных заводов, а под куполами храмов медицины, искусства и просвещения...


«Вызов»

Виктор Самуйлов

…О трагедии в посёлке Семён узнал, лишь вернувшись из отпуска. Оглушённый известием, растерянно тискал в руках коробочку с серебряными серёжками. Вот… хотел порадовать… Как же… Лапушка… Гутя! Не верилось… Какая-то путаница, тем более, девчонка должна быть далеко – на Енисее, и под пули пьяного придурка никак не должна попасть. Нет, не она! Лапе пятнадцать лет, а говорят, что самой младшей семнадцать было, и Леной звали… Нет, не может быть…

Спешил девчонку порадовать, задерживаться в городе не стал, хоть и на вахту через неделю. Собрался за сутки, упросил начальство… и продуктовым рейсом через полтора часа был в вахтовом посёлке. Про трагедию краем уха услышал в аэропорту.

Рюкзак тянул плечи, мела в лицо позёмка, Семён, не замечая ветра, шагал к себе в общагу, вглядываясь во встречных, стараясь подгадать хорошего знакомого, расспросить. Как назло, народ спешил к вертолёту, строители, их вахта, базовских не встретил. Так и домчался до барачного, низкого, разлапистого строения, уже занесённого снегом почти под крышу. Обстучав унты, рванул примёрзшую дверь, протопал в конец коридора. Ключ выскакивал из замочной скважины, вывёртывался из дрожащих пальцев. Наконец, щёлкнул замок раз, другой, вошёл в комнату, рюкзак поставил у порога, сел на койку. Теперь почему-то Семён уже не сомневался: нет Лапули. Сердце гулко било в виски, в груди ломило. Он, пошатываясь, встал, открыл форточку, приоткрыл дверь, посмотрел на телефон… руки свинцом налиты, набрал номер...


«Лапуля»

Александр Сапир

...Сама Фет – так звали её Боги – помнила эти несколько дней, которые её маленький Ахилл провёл с ней на Милете, до мельчайших подробностей. Вот они прошли в кабинет её отца, Нерея. Он сидит, склонившись за компьютером, и что-то бормочет про себя.

– Посмотри, папа. Твой внучек.

Он скосил глаза, тряхнул бородкой и погладил мальчика по голове.

– Чудесный мальчуган. Приходи с ним вечерком, я покажу ему компьютерные игры.

И он снова углубился куда-то в свой мир.

А вот аудиенция у её дедушки, Посейдона, младшего брата Зевса. Он руководил Анхел-центром на Милете. Желчный и нелюдимый, он почти не бывал у своего брата на Олимпе, людей и вовсе презирал и предпочитал проводить своё время в обществе интеллектуально развитых анхелов, которых сам же и создавал. Из Богов же он любил только троих – сына Нерея, с которым постоянно работал, внучку Фет и племянницу Афину, которую считал достойной себе по уму и развитию.

– Мальчик, ты умеешь читать, писать? – спросил он ребёнка, разглядывая его из-под насупленных бровей.

– Нет, сударь, я ещё не учился в школе.

– И считать не умеешь?

– Нет, сударь.

– Ты что же, совсем ничего не умеешь?

– О нет, сударь, я многое умею. Я быстрее всех бегаю, дальше всех прыгаю. Самый меткий при стрельбе из лука. А когда мы дерёмся, я побеждаю всех.

У Фет упало сердце, но Посейдон вдруг улыбнулся, потрепал мальчику вихры и разрешил прогуляться по Анхел-центру.

– Сударь, я всему научусь, – крикнул ему на прощание Ахилл, – я скоро иду в школу.

– Давно пора, – ухмыльнулся Посейдон, – такой верзила и неуч. Люди они и есть люди, – добавил он вполголоса...


«Деидамия»

Соломон Сапир

Окошко ударников открыли вчера. Его украшали целую ночь. И вот полотнища кумача рухнули вниз…

Нет. Лозунгов было мало, их, пожалуй, совсем не было. Начальник паспортного пункта недолюбливал лозунги.

– Показом… Показом, ребята, – начальник ладонью прятал смешок, – показом!

Показом? И Они показывали. Твердолицый кудрявый парень. Девушка с озорными губами, с волосами огненными, зажигавшими лицо; веснушки тлели, как угольки… Они показывали. Ночь напролёт. Лица их пожелтели от бессонницы и отвратительной охры.

– Показом… Показом, ребята.

И по широкому кумачу ползли зелёные танки, суставчатые и строгие. Грозный Пролетарий с молотом стоял рядом с Бородатым Крестьянином. Розовые заводы дымили лиловыми хлопьями. От заводских ворот шла целина. Рядом с ней золотые хлеба сгибались от тяжёлой зрелости колоса. Времена и сезоны спутались. Это было весело, это называлось «Весна республики».

Да, самое главное. Посредине полотнища жил барабан. Он существовал автономно. Он отщёлкивал неугомонную походную дробь… Страна на марше...


«Паспорта»

Нина Сапрыгина

В сонетах Шекспира ощущают гармонию, однако чувствуется и хаос. Возможно, в них что-то зашифровано. Со времени их появления прошло уже 400 лет, а всё множатся желающие их расшифровать и устранить хаос.

Первым попытался это сделать издатель сонетов Джон Бенсон в 1640 году. Он расположил сонеты по темам и соединил некоторые в одно целое. Такова позиция читателя.

Читатель может выхватывать из сборника сонетов понравившиеся стихотворения и перечитывать только их. Если так, порядок сонетов для читателя не имеет значения. Но те, кто любознателен и кто испытывает интерес к личности автора, ощущают странности в порядке расположения сонетов. Это вынуждает их искать ключ. Но «ключ к душе автора», по выражению поэта Вордсворта, так и не нашли. Нет ли там романа в стихах?

В 1790 году Эдмунд Мэлон сделал вывод, что сонеты 1-126 относятся к другу поэта, а остальные 28 – к женщине, которую потом читатели стали называть Смуглой Леди. Нежные обращения «к другу» Мэлон объяснял обычаями эпохи Возрождения – ренессансным культом платонических отношений и дружбы.

Почему-то трактовка эта стала популярна в академических кругах. И поныне её навязывают читателям. Трудно сказать, когда в этой версии произошла подмена: симпатию к юноше стали считать любовью, и тайну сонетов пытались раскрыть ключом идеи гомосексуальности автора...


«Таинственное величие шекспировских сонетов»

Григорий Саркисов

От бухгалтера Егорова ушла жена.

Вернувшись с работы, он обнаружил пустой платяной шкаф и записку: «Не жди. Ушла к Карманчикову. Борщ в холодильнике. Люся».

Егоров тупо смотрел на знакомые круглые буквы. В романах брошенный муж берёт пистолет и… Но пистолета не было. Да и стреляться Егорову не хотелось. Хотелось лечь на продавленный диван, укрыться с головой одеялом и увидеть какой-нибудь приятный сон. Но спать человеку, от которого только что ушла жена, как-то глупо. Егоров вымыл посуду. Долго стоял у окна, кусая оранжевые от табака кончики усов и бездумно таращась в сиреневые сумерки. Потом вышел из дома, спустился узкими улочками к реке и побрёл по топкому берегу. В ботинки сразу набился песок.

Егорову стало жалко себя. Вот идёт он, всеми брошенный, по грязному берегу грязной реки, и никому нет до него никакого дела.

– Утоплюсь! – решил Егоров. Но вспомнил, что умеет плавать. Огляделся, выбрал из прибрежных камней пару булыжников поувесистей, запихал себе под куртку и пошёл к воде...


«Таракан»

Михаил Сафин

Как бледны нашей памяти фрески!
Устремлённые ввысь купола
Наших душ позолотой облезли,
Не слышны больше колокола.
Не гудят, не поют и не плачут.
Храм заброшенный тёмен и пуст.
Только скрип половиц, только хруст
Штукатурки от фресок незрячих.
Молчаливым укором полны,
Чуть видны меж колоннами нефа,
Но упрямо по-прежнему в небо
Светлой памяти обращены.
«Я к тебе не хочу привыкать»

Вячеслав Сафонов

Когда я сошел с поезда, на одну минуту остановился на перроне. И вот он, свежий аромат природной чистоты, наполнил мою внутренность. Шум уходящего поезда постепенно утонул в безграничных звуках природы. Оглянувшись, я понял, что вся чистота и манящие запахи леса сегодня на этом озере будут проистекать только для меня одного. Я один сошел на этой станции. Здесь всё очень знакомо и в тоже время ко всему этому никогда не привыкнуть. Та же вытоптанная тропинка, те же засохшие следы на глине, те же сумасшедшие птицы. Но вот чистейший лесной воздух кружит голову и всё уже не такое как в прошлом году.


«Мои мысли о ней»

Виктор Сбитнев

Мне как прежде и вольно, и грустно,
Щиплет щёки крещенский мороз,
Тишина, разве полозом хрустнет
Припозднившийся до ночи воз.

Скрипну по двору лёгкой походкой,
Млечный путь над избой, как река,
Чудный месяц серебряной лодкой
Против ветра скользит в облака.

Ни дымов, ни собачьего лая –
Всё леса да леса без конца,
Только сосны согласно кивают,
Да шуршит снеговая пыльца.

Вот и снова на дальнем кордоне
Я живу, как отшельник, один,
Грею воду в железном бидоне,
Чищу ветошью свой карабин.

И как прежде, и вольно, и грустно,
Когда просто идёшь налегке,
И забытое первое чувство
Сторожит в голубом сосняке.
«Прозрачный мир»

Лариса Сбитнева

Холодный дом. Окурки в банке. Вечер.
Шальная муха в форточке зудит.
Сидит усталый, хмурый человече,
сидит и курит, курит и молчит.
О том, что день прошёл, как ни бывало,
что нет любви и пусто на душе,
что всех друзей по свету разбросало,
горит окно на верхнем этаже.
Пожухлыми листочками герани
и старым фото в рамке на стене
живёт одно его воспоминанье
на самом дне души, на самом дне.
…Ну, вот оно случилось, наказанье.
А что ещё там будет, впереди?
И обступили сумрачные зданья,
и поезд с дальней станции гудит –
в дому его почти не слышно.
И нацедив из чайника воды,
напьётся человек и хрипло дышит,
и капли вытирает с бороды.
Не скрипнет под ногою половица.
Темно и тихо. Глухо, как на дне.
Он кашляет, он поздно спать ложится.
…И снег в окне. И первый снег в окне.
«Окно открыто в листопад»

Виталий Свирин

В вычурном стиле… молчу, в эпилоге
Несостоявшийся востоковед
Пишет о вечном. В читательском блоге
Ёмкие строфы и ссылки из вед.
Рыба, по утреннему небосводу
Плавая, держится на высоте
Мыслей моих, не уходит по воду.
Рифмы висят у неё на хвосте.

Музыка сфер, чувств спонтанных мелизмы
Из струн натянутых. Кажется не ‒
Мир в состоянии сюрреализма ‒
Важно, кто автор, но дело в цене.
Кто не испытывал творческий голод,
Тот не насытится даже на треть.
Плод вдохновения… голод – не холод
Разума, замысел должен созреть.
«Рисунок с натуры»

Светлана Севастьянова

Сонное утро. Мартовский сплин.
Линька того, что было.
Комом выходит не первый блин –
думала, что забыла.
Я основательно чищу сны,
просеиваю сквозь сито.
Раньше казалось, дожить до весны,
и будет всё шито-крыто.
Всё, что затянется – отболит,
всё, что болит – отпустит.
Те разговоры, что не о любви,
вовсе не повод для грусти.
Мой личный доктор – кофейный дух –
часто гостит на кухне,
он говорит: досчитай до двух,
падай в барахты-бухты!
Вот я и падаю. Тили-бом!
Крыша горит, не гаснет,
солнечный луч сквозь оконный проём
смотрит и шепчет: здравствуй…
«О красивом и светлом»

Наташа Северная

…Когда представление закончилось, Неферкари быстро удалилась со сцены, даже не дав зрителям возможности осыпать ее цветами. Вначале Тутмосу хотелось последовать за ней, но затем он передумал. Он боялся потерять в сутолоке и суматохе ощущение радостного покоя, и еще его не покидало чувство, что на его глазах свершилось нечто великое.

Возвращаясь домой, Тутмос думал о себе, об Эхнатоне, Неферкари, о многих других, кому посчастливилось родиться в эпоху, когда за свободу и правду превозносили и хвалили. Они, друзья Эхнатона, нарушали тысячелетние традиции, во имя чего? Что за страсть живет в его сердце, рисовать открыто и честно, изображая правдивые рисунки быта, и… Тутмос резко остановился, он вдруг понял, что откроет для себя сейчас, что-то очень важное. Но излишнее волнение уже спугнуло некую тайну, которая, как ему казалось, была присуща смыслу его жизни.

Во сне ему мерещилась танцующая Неферкари, и язычки огня, пробегая по ее телу, приятно ласкали его.

С тех пор танцовщица огня мерещилась ему везде. Он думал о ней всегда. И даже не столько из-за влюбленности, сколько из-за непонятного ощущения, что ему надо что-то разгадать, открыть для самого себя нечто важное и ценное…


«Одержимые»

Алексей Седов

...Валерина жизнь, в отличие от сюжетов его историй, которые всегда развивались последовательно и закономерно, год от года всё больше путалась и всё дальше отходила от того пути, который Миша с детства считал Валериным призванием. Всякий раз, как они снова встречались или созванивались, Валера менял работу, и Миша никогда не мог заранее сказать, чем он будет заниматься в следующий раз. Он был разнорабочим, барменом, курьером, ночным сторожем, продавцом на блошином рынке, ди-джеем в стрип-клубе. Он всё больше пил и всё реже давал о себе знать. Последние годы Миша по большому счёту знал о нём только то, что он по-прежнему живёт с отцом в доме-корабле.

Валера начал отдаляться первым, хотя они никогда не ссорились, и им всегда было о чём поговорить друг с другом. Больнее всего было думать о том, что Валера избегал его потому, что в глубине души стеснялся, что не оправдал его ожиданий, и что Миша продолжает верить в те его способности, в которые он давно перестал верить сам.

Миша никогда не сомневался в том, что истории, которые Валера придумывал, вернее, то, что заставляло его внутренне их проживать, и было его настоящим призванием. И он всегда ждал, подобно тому, как из игры в Джи-Ай-Джо родилась история Ирландца, его мир совершит следующий виток и воплотится в новой форме – книг, сценариев или, может быть, пьес. Иначе не могло и быть.

Валера и сам хотел этого. Возможно, поэтому он до последнего оттягивал финал саги о неприкаянном городском ковбое. Потому что не знал, что будет после этого с ним самим. И чистый лист был для него уже не тем зимним полем, по которому он когда-то уверенно вёл Мишу за собой на лыжах, а снежной слепотой, от которой оставалось только укрыться в доме-корабле...


«Параллельные коридоры»

Юрий Селиверстов

Как хочется по лужам босиком,
Не думая о завтрашней простуде.
И вопреки сердечной амплитуде –
Рвануть до самой речки кувырком.

А там – в заплыв до темной глубины
Без всякого душевного испуга,
Без лодки и спасительного круга –
На гребне убегающей волны.

Как здорово, что нам разрешено
Врываться в мир без грусти и оглядки.
Так прорастают к солнышку маслятки,
Которым абсолютно все равно –
Когда и кто их срежет до поры,
Не дав подняться даже над былинкой…
И все же это счастье – быть пылинкой,
Рождающей вселенские миры.

Как хорошо, когда цветут сады,
Когда ни капли слез на белом свете,
И кажется, что не бывает смерти,
За исключеньем гаснущей звезды.
«Избранное»

Андрей Семакин

...На улице было настоящее столпотворение. Со всех сторон к площади тянулись люди. Все возбуждённо переговаривались, и гул стоял невыносимый. Многие держали лампы, почти все одеты были по-домашнему, в рубахах, некоторые выскочили из дома в исподнем. Женщины несли на руках маленьких детей, кто был старше – шли сами, цепляясь за юбки матерей и пугливо крутя головами. Всюду бегали солдаты из городской стражи, стараясь не допустить беспорядков и преждевременной расправы над ведьмой. Я сразу свернул в боковую улочку, где было не так тесно и где я мог идти достаточно быстро.

Я направлялся к дому ведьмы. Дороги я не знал и ориентировался по отблескам занимавшегося пожара, рассудив, что это подожгли дом несчастной женщины. Я не ошибся.

Дом тот стоял в нескольких кварталах от постоялого двора, в той части города, где жил «чёрный» люд. Здесь строения стояли плотно, почти впритык друг к другу. Но начинавшийся пожар тушить никто не думал. Только несколько женщин поодаль голосили и умоляли спасти их добро. Где-то недалеко плакали испуганные дети. Но люди, во множестве собравшиеся здесь, не обращали на них никакого внимания.

Я протолкался сквозь кольцо зевак во двор пылающего дома. Там я стал свидетелем отвратительного зрелища – десяток озверевших мужчин били ребёнка. Тот лежал на земле, свернувшись клубком и закрывая лицо руками, вздрагивая от сыпавшихся ударов. Окружающие шептали страшные проклятья «ведьмовскому отродью». Рядом, равнодушно опершись на пики, стояли несколько солдат.

Я, оттолкнув мешавшего мне человека, вырвался на открытое пространство и изо всех сил вбил посох в землю...


«Маг»

Игорь Семецкий

После отбоя Опарышев дёрнул Максима за руку:

– Вставай. Тебя Немец кличет.

Максим слез со второго яруса и последовал за Опарышевым в дальний угол казармы, к кровати Немца.

– Салага, – сказал Немец, давя прыщ на ляжке, – сделай-ка мне массажик.

Максим замер. Немец снял майку и лёг на живот. Максим почувствовал омерзение, глядя на его прыщавую спину.

– Приступай, – скомандовал Немец.

Максим не шелохнулся.

– Делай, что велено, – Опарышев толкнул Максима сзади.

Максим презрительно оглянулся на погодка. Тот ощерился.

– Мне долго ждать? – проворчал в подушку Немец. – Или ты отказываешься делать массаж? – Немец обернулся. – Хочешь горя хапнуть?

Максим отрицательно повертел головой.

– Тогда не выёживайся. Сделаешь и пойдёшь спать. Устаканили?

Максим отрицательно качнул головой.

– Ах, ты чмо, – устало произнёс Немец и медленно перевернулся на кровати, – не понимаешь по-хорошему?

Максим молчал. Немец опустил ноги на пол:

– Не понимаешь?

– Он не понимает: он борзый! – пискнул Опарышев.

– Кто борзый? Он борзый? – насмешливо переспросил Немец, указывая мизинцем на Максима. – Ты борзый?

Максим посмотрел в тёмную даль окна и подумал, что, может быть, он и не борзый, но хлебальники этим двум гадам разорвать сумел бы, если бы не остальная блатота в роте. На прошлой неделе один из салаг пошёл в отмах на Немца – после отбоя паренька изнасиловали старослужащие в сортире...


«После отбоя»

Виталий Семёнов

...Вот и очередная станция. На этот раз вызвалась идти Кира. Она уже неделю, с самого Ташкента, не выходила из вагона, хотелось просто постоять на твёрдой, не шатающейся земле. Ещё пошла Люська, из начала вагона. Они были почти последними в очереди. Красномордая тётка с хмельными глазами разливала огромным черпаком. Подставляли вёдра, тётка наливала, несколько раз промахивалась, и часть драгоценного пайка выливалась на пол. Люди начали ругаться и возмущаться, требуя восполнить пролитое. Тётка восполняла и вновь проливала. Да что же это такое, где начальник станции? Вот Кирина очередь, эта проклятая пьяница опять проливает.

– Доливай!

– Подожди, а то вдруг не хватит, отойди пока.

Кира подождёт, она обязательно выбьет из этой сволочи положенное! Вот и Люська уже ушла, и последнее ведро доливают.

– Всё, что ждешь-то, не видишь, кончилось?

– А ну, доливай, рожа пьяная, я сейчас к начальнику станции пойду и в НКВД заявление напишу!

– Ну, ладно, не шуми, чего сразу шуметь-то? Подожди, я сейчас. – И ушла. Ушла и пропала. Прошло минут десять, пока тётка вернулась, неся кастрюльку с добавкой. Кира отняла у неё кастрюльку. Ба, картошка! Отварная, килограмма два, наверно. Загустеет наш супчик! Бульк в ведёрко. Теперь в вагон. Картошка утонула, сейчас на дне, значит, Геночке тоже достанется.

Кира так увлеклась отстаиванием справедливости и наполнением ведра, что только сейчас поняла, что задерживается. Стоянку здесь обещали короткую, надо поспешить. А ведро такое полное, от быстрой ходьбы начинает плескаться, а этого допускать нельзя! Кира, поглядывая на ведро, осторожно поднималась по лестнице, ведущей к перрону. Там, на третьем пути, её поезд. Ну вот, теперь напрямую не пройти, подогнали товарняк. Можно бы между вагонов, но с ведром-то куда? Как всё долго, что там двигается? Кто? Уходит! Это же её поезд! Ведро, да чёрт с ним! Кира поставила ведро и стала перелазить под межвагонной сцепкой товарняка, споткнулась. Она перелазила и видела мелькающие вагоны убегающего состава с беженцами, уносящего её сына всё дальше и дальше. Кира подбежала к третьему пути, когда последний вагон родного поезда был метрах в тридцати от неё. Он весело убегал вперёд.

Всё! Всё! Не догнать! Как теперь? Как же мальчик без мамы останется? Как его теперь найти? Найти! Найти обязательно! Не для того они уехали так далеко от дома и мучились, чтобы потеряться...


«Картошка с укропом, с цибулею, хиба не»

Владимир Семиряга

Как известно, пенсионеры самые занятые люди. Они вечно куда-то спешат, они постоянно кому-то звонят и им непременно надо куда-то попасть. Им до всего есть дело, и любое нарушение порядка – будь то брошенный кем-то окурок на улице или чрезмерно большая очередь в поликлинике – вызывает у них справедливое возмущение. Наиболее активные пенсионеры начинают действовать. Они пишут письма в разные инстанции, идут на приём к чиновникам и депутатам или группируются во всевозможные общества неравнодушных граждан.

Пенсионер Алексей Афанасьевич Белов был из этой категории людей неугомонных. Жил он в Подмосковье и ездил в Москву на электричке только в силу необходимости. Сегодня как раз был такой день. Он обещал своему старому знакомому Борису Петровичу Важкому помочь в покупке телевизора. Купив льготный билет, он дождался прихода электрички, зашёл в вагон и поудобнее устроился около окна.

Через пару минут электричка начала движение, как всегда, с какими-то толчками и рывками, лязгая и дрожа всеми своими металлическими частями. Складывалось впечатление, что машинист впервые сел за управление поездом и не совсем ещё разобрался, какие кнопки и в какой последовательности надо нажимать. «А ведь с этого, пожалуй, бардак в стране и начинается!» – подумал Алексей Афанасьевич и посмотрел по сторонам, как бы ища у других пассажиров поддержки этой мысли.

Но все были заняты своими делами, и на мысли Алексея Афанасьевича, понятное дело, внимания никто не обратил.

Белову стало обидно, что никто не реагирует на явное нарушение порядка. Ну не может электричка так начинать движение. Не должна! Конструктор куда глядел? И госкомиссия не могла принять такую модель, которая перед тем, как тронуться с места, из пассажиров все нервы наизнанку выворачивает. То, что нервы наизнанку не выворачиваются, Белова особо не волновало...


«Электричка»

Оксана Семиряга

...Где-то около двух лет назад он оказался в районе Рузы. Там на пожертвования местных жителей была построена небольшая часовня, внутреннее пространство которой, не считая алтарного, всего-то было метров девятнадцать и пока ещё без церковного убранства и утвари. Но на двери были уже прикреплены бледные от снега и дождя детские рисунки с подписями: «Будьте счастливые», «Будьте хорошие». Это писали мальчишки-детдомовцы из психоневрологической больницы, что находилась в километре от часовни.

Ему показалось, что это была просто глухая психушка для малолетних с серьёзными заболеваниями или же обычных драчунов, мелких воришек и одиночек. Он видел некоторых из них: мальчишки с грустными глазами, с гостинцами в карманах и с добрыми словами; они тогда крутились вокруг отца Владимира с вопросами: «Пап, ты завтра придёшь? У меня печенье есть, хочешь? А когда будем красить?». На одном из них были надеты кроссовки, которые были ему очень велики; штаны другого поддерживал не ремень, а верёвка; из рукавов свитеров, которые были им всем малы, как палки, торчали худые руки со ссадинами.

Он понял одно: это были нормальные дети, только никому не нужные...


«Предсказание»

Мария Семкова

Иллюзии, скорлупки, предрассудки,
Слепые страхи, старые защиты –
Не только глупый хлам – вы лепестки
Души, вы – пестрый венчик,
Защита завязи, что облетает,
Когда намечен плод.
                                     И не всегда
Вам ведомо, как должно охранять.
 
А вы, желанья, ценности и страсти,
Цветка души наивные тычинки,
Вам дела нет, что пыль, мороз и ветер
Бесплодно вас погубят. Лепестки
Вас не пускают, не дают подняться,
Отдать пыльцу какой-нибудь пчеле.
Вы замираете, вам больно – ведь пыльца
Грозит просыпаться. Момент упущен –
Пылинки потеряют силу.
                                             Если
Вам повезет, и венчик вас отпустит,
Раскрывшись, развернув свою приманку,
Пыльца поступков выживет, позволив
Нам сбыться в мысли, чувстве и в делах.
 
А как же завязь? Вряд ли нам дано
Предвидеть свойства плода. Облетят,
Умрут тычинки и засохнет венчик.
В покойной темноте под толстой кожей –
Там мякоть тихо нянчит семена.
 
Нас поднимает к небу прочный стебель,
Нас кормят листья, дарят воду корни.
Мы ждем цветенья, опадаем, зреем,
И мы – живые…

«Среда обитания»

Николай Семченко

...Что можно изменить в этом мире? И надо ли его изменять? Может, он изменится, если изменишь себя? Я где-то вычитал умную мысль о том, что изменять мир надо начинать с себя. А может, и не изменять – просто закрыться… Закрыть то, что живёт внутри тебя, – я не знаю этому названия: может, это душа, или второе «я», или подсознание, или что-то ещё. Это нечто представляется мне маленьким и беззащитным человечком, который любит меня, но у него пока не хватает сил оберегать меня, подсказывать, как поступить в той или иной ситуации… У него не хватает сил, потому что он зависит от меня, а я так редко вспоминаю о нём, и потому он – махонький, беззащитный, но бесконечно преданный мне, не смотря ни на что.

Иногда мне кажется, что он сможет стать сильным, если я сам себя разрушу – убью свои привычки, избавлюсь от плохих мыслей, перестану лентяйничать, злиться на тех, кто мне не нравится, и буду любить, а не заниматься любовью – это надо же такое выдумать: заниматься любовью – всё равно, что заниматься английским или, допустим, чтением… Мой отец в таких случаях говорит определённее: «Совокупляться». Меня коробят его слова. Но разве он не прав? Да! С Алиной я занимаюсь любовью. Не могу сказать, что люблю её. Или всё-таки это и есть любовь?

Ничего, ничего я не понимаю.   

Понимаю одно: внутри меня живёт Некто, он пока слаб и беззащитен, но порой застенчиво и как-то нерешительно напоминает мне о себе. Ему надо расти, и, может быть, ради него придётся что-то разрушить в себе. А надо ли? Я ведь даже не знаю, кто этот Некто… Может быть, любовь?..


«Глупая песня о первой любви»

Денис Сенин

...«Дорогие сограждане! Резонансная ситуация с массовыми отравлениями, имевшими место в нашем городе была предметом сегодняшнего экстренного совещания городского головы с руководителями городских правоохранительных и санитарных служб.

Рассмотрев имеющиеся на нынешний час материалы и заслушав отчеты городского прокурора, начальника УВД города и главного санитарного врача, городским головой было принято решение проинформировать общественность о негативных предпосылках случившейся трагедии, а также предупредить о возможных её рецидивах.

Объективный анализ произошедшего события, позволяет сделать однозначный вывод о том, что это была умышленная, хорошо спланированная акция возмездия со стороны симпатиков и активистов политических партий, проигравших на последних парламентских и местных выборах. Выбрав наименее защищённую часть населения города – лиц без определённого места жительства, преступники действовали наверняка. Войдя в доверие к несчастным жертвам, убийцы предлагали последним распить бутылку спиртного напитка, в который было добавлено сильное отравляющее вещество - полигексаметиленгуанидин гидрохлорид. Препроводив жертву к месту преступления, отравители под надуманным предлогом избегали совместного распития, в результате чего жертва принимала отравленную водку сама, что и приводило к летальному исходу.

Умертвив подобным образом более трехсот лиц без определённого места жительства, совершив, таким образом, диверсию, преступники создали искусственный резонанс, оповестив о большом количествесмертей представителей средств массовой информации. Последние же, игнорируя нормы общественной и гражданской морали, в погоне за сенсацией сослужили плохую службу жителям и гостям города, пойдя на поводу у преступников. Разгласив непроверенную информацию, недобросовестные журналисты причинилитем самым ущерб имиджу нашего города, а учитывая начало туристического сезона и вред материальный.

Уважая принципы свободы слова и демократии, городская власть считает нужным обратиться в городскую прокуратуру с заявлением о привлечении к уголовной ответственности лиц, виновных в распространении неправдивой информации о ситуации с массовым отравлением лиц без определённого места жительства.

Во избежание повторения трагедии, убедительно просим граждан и гостей города воздержаться от приобретения спиртных напитков улиц осуществляющих продажу таковых без соответствующих разрешительных документов.

Расследование уголовного дела о массовом отравлении взято на личный контроль прокурором города и в кратчайшие сроки будет завершено»...


«Мертвое»

Максим Сентяков

...Раньше я не ценил часы, пропуская их мимо себя беззвучными стадами, а теперь один час стоит многого... Мы свободны в ожидании конечного безапелляционного вердикта, ставящего на нас печати. Как и было обещано – гробы разверзлись, и кости вернули плоть свою, разгребая землю худыми пальцами. Мириады душ надели костюмы, любуясь ими заново и возвращая уже потерянную привычку быть скованными. Это финишная черта забега цивилизации, это ожидание результатов в шестидесятиминутном волнении, кое всегда захватывает души при невозможности сделать решающий жест. Изумлённые глаза наполняют толпу, скопившуюся на земном шаре, и пытаются вместить в разуме скудного раба предречённую победу и вечное величие Творца, всходящего на трон судии. Что грядёт – не знает ни одна фибра в этом потоке, где полководцы понимают бренность гениальных побед, а проигравшие – глупость уныния поверженных от меча сильного. Все замрут в немом оцепенении спустя миг, и жар тел, поднимающийся к небесам, сдавит дыхание тисками меньшими, чем те, которым суждено разделить нас на два стада праведных и проклятых. Здравствуйте, величайшие поэты и мыслители, толкающие друг друга в давке конечного расчёта! Теперь основы устройства людского мира бесполезны, и впереди всех идей гордо держат головы рисунки детских рук, имеющие в хитром и абсурдном хаосе красок больше тайны и значимости, нежели фундамент словоблудия, желтеющий ныне синими чернилами на дешёвой бумаге прошлых веков. Падайте на колени пред жертвами рук ваших, молчаливые убийцы и безгласные палачи, пытаясь оставить тяжесть порока здесь, на засыпанной людом планете. Нет смысла сейчас тянуться к кумирам пропавшего света, ибо они не имеют жестокой власти уже ни над разумом толп, ни над телами их. Я склоняю голову перед замыслом Вездесущего, признавая ничтожность свою, но и в это мгновение протест бьётся во мне, призывая уйти от миропорядка в леса одиночества и мысли, продолжая ненавидеть и читать папирусы мудрости, периодически царапая на разлинованных листках собственные строки. Бояться движения и желать жить им – вот моя суть, наполняющая нутро тщеславного бунтаря. Но что она значит в последний час?..


«Записки блуждающих душ»

Александр Сергеев

Передо мной комната. Такая светлая, что у входа в неё, по краям, лучи солнца создают мистическую картину. Словно это портал в другой мир. Я почти невесом. Пересекая белоснежный порог, плавно перемещаюсь внутрь. Движение даётся так легко, что я не чувствую работу ни одного мускула.

Она сидит спиной ко мне на небольшом диване. Вокруг нас простенькая мебель. Стол, два деревянных стула, невысокий шкаф. На девушке платье с короткими рукавами и большим вырезом. Почти вся спина обнажена. Русые волосы, длиной ниже плеч, равномерно покрывают её белую кожу. На её шее чуть заметно пульсируют кровеносные сосуды. Я просто смотрю. Наслаждаюсь, сам не знаю чем.

Окно, обнаруженное мной за секунды до этого, приоткрывается. В комнату дует ветер. Его силы едва хватает для того, чтобы длинные волосы слегка всколыхнулись. Это оживляет её, и она поворачивается ко мне.

Знакомое лицо, которое я где-то видел. Черты лица, которые взволнуют любого. Щёки с лёгким румянцем, руки, сложенные на коленях и улыбка, от которой стало теплее. Я вижу её – ту, которая всегда была рядом и никогда не покидала меня. Ту, которую никогда до этого не замечал из-за собственной слепоты.

Зелёные глаза пристально смотрят на меня. Я отражаюсь в них. Неподвижно стоящий молодой человек с умиротворённым выражением лица в полный рост помещается в её зрачке.

Я опомнился, но поздно. Хотел подойти ближе и прикоснуться к ней, но всего этого уже не было...


«Порыв ветра»

Вадим Сергеев

Там, где тонны небес
Уплывут без следа,
Омывает песок
Голубая вода.

Серебрится огнем
Половодье миров,
И одарит простор
Сенью тысячи слов.

И растает вся ложь
Перепутанных дней,
Отразившись в реке
В ожерелье огней.
«Мой город»

Олег Сергеев

...У него ещё оставалось несколько доз «райских врат», как он называл этот психоделик, и на этот раз я не хотел упускать шанса.

– Ха! Тебе слабо! – бросил он. – Хотя зачем он тебе, когда ты наяву галлюцинируешь?

Я попытался настоять, и тогда он вдруг рассмеялся, а в глазах его заплясали адские сполохи:

– Ну, допустим, не слабо, но только в домашних условиях на тёплом и мягком диване на такое решится даже курсистка! А вот попробовать рискнуть, поймать адреналин…

– О, боже, только не говори, что ты хочешь предложить принять его на кладбище!

– В каком-то смысле так оно и есть. Помнишь, мы студентами мечтали побывать в Припяти?

– О нет, Игорь! Даже не проси меня об этом! Ты точно сумасшедший!

– Ну как хочешь, было бы предложено…

Я задрожал от возбуждения. Виски мои покрылись испариной. Игорь обожал такие безумные затеи и наверняка смог бы реализовать все это и без меня, даже не вспомнив о моём существовании. Я на секунду прикрыл глаза и представил его сидящим где-нибудь там на колесе обозрения или даже на огороженном БТР, всё ещё радиоактивном, поглощающим мескалин и… Нет, такой шанс выпадает всего раз в жизни.

– Идёт! – хрипло каркнул я, и щёки мои запылали от страха и удовольствия одновременно...


«Ад»

Сергей Серебряков

...Настоящая статья представляет собой попытку изыскания истины в религии посредством установления логических связей в фундаментальных понятиях с философских (идеалистических) и религиозных аспектов. Подобный метод рассмотрения религии избран ввиду того, что с материалистического аспекта в виде научного познания, обладающего наивысшей степенью объективизма,  не обнаружено ни прямых, ни косвенных свидетельств существования Бога. Статья не ставит целью опровержение религии и пропаганду атеизма, но результатом приведенных в статье рассуждений является несостоятельность религиозных учений, что представляет собой обоснование атеизма. Вспоминаются слова одного священника: «Если Бога нет, то зачем его опровергать?!» – справедливо, но если есть учение и проповедование религии и существования Бога, если нет ему даже косвенных доказательств, то только в целях поиска истины нужно пытаться понять сущность религии и только тогда делать вывод о ней и о богах.

Богословие стремится обрести и обретает в некоторых странах статус науки. Если богословие признать наукой, то оно должно быть отделено от апологетики, поскольку стремится к объективизму своих тезисов. Настоящая статья стремится восполнить недостающие части богословия до уровня науки, которое будет представлять собой не однообразное, выгодное религии описание Бога и мира, а именно стремиться обнаружить истину о Боге...


«Ересеслов»

Светлана Сибряева

...Сегодня он решил покончить с собой. Эта идея посещала его и раньше, проскальзывала тонкой молнией меж отяжелевших, с багровым отливом, тёмным нектаром наливающихся мыслей. Но он всегда откладывал, отнекивался, уговаривал сам себя – подожди, чуть позже, быть может, ещё что-то изменится. Но месяцы непрерывно стаптывали календарь, ничего не менялось, ничего не происходило, никуда ничего не двигалось. Всё застыло на своих местах, как застывают дети в старой игре – хихикая и слегка покачиваясь, но из принятых дурашливых положений не выходя. Тянулась та же никчёмная жизнь, из которой хотелось сбежать, не оборачиваясь, как порой сбегали случайные люди из его промозглой квартирки, запоздало понимая, что делать им здесь, в сущности, нечего. Нет, он не испытывал мук безответной любви, не пребывал в безнадёжно-надёжной,  почти обязующей к смерти ситуации, которая могла бы явиться приятно непоколебимой причиной для прощания с земным миром. Он просто существовал. И само это существование – бесцельное, бесплодное, окаймлённое чем-то беспросветным, опутанное чёрным кружевом, карминным бархатом (будто всечасно пунцовеет над головой крышка дурно обитого, кривобокого гроба) – приводило его в неописуемое отчаяние. Что он здесь делает? Зачем встаёт утром, одевается, ест, куда-то идёт, возвращается, ложится? Зачем она приходит к нему несколько раз в неделю, оставляя после на желтоватой наволочке странную роспись, подтверждение своего недавнего присутствия – светлый волосяной завиток? Они «встречались» пятый год, она уже устала делать весьма прозрачные намёки о замужестве, а он устал делать вид, что их не понимает. Всё он понимал. Что ей «уже пора», что «годы уходят», что «и он уже не мальчик». Но почему-то одна мысль о том, что эта женщина станет совсем его (угнетающая собственность!) – раздражала. Она не была той, о которой хочется заботиться, которую хочется мять, сжимать, целовать, говорить ей «любимая», «дорогая». И дело не в том, что он знает её достаточно давно, настолько долго, чтобы угасли нежнейшие из чувств. И в самые первые их встречи он не ощущал того волшебного подъёма, волнительно-щемящего трепетания, дымчато-розового наплыва набухающего умиления, присущего началу влюблённости. Не было никакой влюблённости. Он просто решил, что она нормальная женщина, ничего особенного, и он – ни аза выдающегося, поэтому им будет комфортно вместе. А она не поняла. И до сих пор не понимает, что любовь – это не то. Это не так...


«Умирать страшно»

Иосиф Сигалов

Итак, две непримиримые точки зрения. Первая: Сталин – кровавый тиран, уничтоживший сотни тысяч лучших, достойных и честных людей России. Вторая: Сталин был продолжателем дела Ленина, он создал великий Советский Союз.

Парадокс в том, что правы и те и другие! Давайте попробуем разобраться. Как могло случиться, что этот низкорослый, сухорукий, рябой кавказец с низким покатым лбом – признаком недалёкого ума – возглавил огромную страну и правил четверть века?..


«Парадоксальная ипостась Сталина»

Юрий Сигарев

На улице стоит дождливая осень. На разъезженной машинами дороге образовалась грязь. Мимо проходящие люди пытаются обойти её. Но её так много, что у них не получается этого сделать, и они всё равно вступают в грязь.

Только дети обходят её. Ведь дети они шустрые и проворные. Только они могут найти способ перепрыгнуть или обойти эту грязь.

Рядом с этой грязью стоит небольшой однокомнатный домик. В нём нет стёкол. Вместо стёкол вставлен полиэтилен. Лучи света практически в этот дом не проникают.

В комнате на полу лежат четыре рваных матраса. На одном из них спит Валера. Он издаёт такой храп, что слышно его даже на улице. Рядом с ним в инвалидной коляске сидит полностью парализованный Сергей. У Сергея так парализовано тело, что он может лишь глотать пищу и издавать непонятные звуки. По всей комнате разбросаны вещи. На столе стоят рюмки и пустые пузырьки из-под спирта. Посередине стола стоит консервная банка, она наполнена окурками. Вся комната пропитана запахом сырости, табака и перегара. В комнату забегает Коля, он подбегает к Сергею и кидает ему в лицо мяч. У Сергея наклоняется голова и выпадает язык...


«Грязь»

Анатолий Сигов

…От зрелища, открывшегося его глазам в комнате, бутылка выскользнула из рук, но он автоматически подставил ногу, и, резко наклонившись, успел поймать её в сантиметре от пола. Да так и застыл в нелепой позе. А за столом на месте, предназначенном генералу, сидела какая-то личность и рассматривала его, выглядывая из-за рюмок, чтобы было лучше видно. А он, полковник МВД – на полу в позе орла!

– Здравствуйте, Олег Петрович! – сказала личность.

Голос был мерзким.

Полковник сглотнул слюну и, схватив бутылку за горлышко, как гранату, медленно поднялся.

– Ах ты, сука!

С этими словами рванул по коридору в кабинет. Там распахнул шкаф, и стал лихорадочно рыться в пиджаке, никак не попадая рукой в карман. Наконец, это удалось, и с рычанием рванул связку ключей, которые зацепились за материю и никак не вытаскивались. Затем, поглядывая на дверь, бросился к письменному столу. Руки предательски тряслись, пока выбирал нужный ключ. Казалось, что прошла вечность, пока пытался попасть в замочную скважину. Ящик поддался, и со вздохом облегчения ухватил кобуру и выдернул из неё пистолет. Взвёл, снял с предохранителя и сказал себе:

– Ну, сейчас я ему покажу, как ко мне в дом лазить.

Осторожно двинулся по коридору в сторону гостиной, держа в вытянутой руке Макаров. Заглянул внутрь. Личность продолжала сидеть на генеральском месте и рассматривать закуски на столе…


«Разговор с чертом»

Сергей Сидоров

Всё так же самолёты улетают...
Рёв двигателей небо бороздит...
Всё так же кто-то их боготворит,
Всё так же кто-то проклинает...

Стальные птицы воздух рассекают:
К кому-то кто-то искренне спешит,
Кого-то кто-то искренне встречает,
Кого-то кто-то провожает,
Кому-то что-то говорит...

Я этих птиц когда-то тоже ждал,
Смотря на цвет небесного покрова,
И в трубку говорил, почти кричал:
«Скажите, как там из Ростова?!»...

Вы, самолёты, далеко не Боги,
Но чудеса творить умеет ваш полёт...
…Когда Она под Новый год
    Стояла на моём пороге...

Сквозь зыбкую ночную дремоту
Нередко слышатся раскаты грома, –
То самолёты набирают высоту,
 Кого-то унося,
                          кого-то приближая к дому....

Спешите, лётной вам погоды,
Стальные вестники разлук и чудных встреч,
Творите чудеса
                           в любое время года,
 Чтобы
             любовь
                           сберечь!..
«Дневники военного (о боли, грусти и любви)»

Елена Сидорова

Верю мраку, верю свету,
Верю небесам,
Верю алому рассвету
И твоим глазам.

Верю звуку, верю песне,
Верю соловью,
Верю в искренность объятий
И любовь твою.

Верю снегу, верю солнцу,
Верю ручейкам,
Верю нежным поцелуям
И твоим словам.

Верю ветру, верю ночи,
Огненной звезде.
И тебе я буду верить
Больше, чем себе.
«Верю…»

Олег Сидько

...Путы литературных произведений прочно держали меня лет до тридцати пяти... Затем я стал понемногу освобождаться. Я перестал мысленно вставлять эпизоды собственной жизни в прочитанные романы; перестал мысленно менять сюжеты, заставляя героев совершать те или иные поступки, отличные от выписанных авторами. Оставаясь для меня безусловной ценностью, литература перестала заслонять от меня реальную жизнь. Мне стало и легче и труднее одновременно. Легче, ибо я перестал нагружать свой мозг часто непосильной работой; труднее, ибо не мог уже, спасаясь от реальных проблем, уйти в выдуманные другими людьми миры.

Выйдя во двор, я понял, что напрасно волновался за жэковских дворников: снег, по крайней мере, во дворах, по случаю субботы никто не чистил. С третьего этажа соседнего подъезда молча наблюдал за мной приятель детства Саша Гнып. Саша – почти не пьющий и почти не читающий, и, тем не менее, я с ним уже много лет поддерживаю дружеские отношения, и нам всегда есть о чём поговорить. Гнып помогал мне избавляться от литературно-алкогольной зависимости, ибо много лет я говорил исключительно о литературе, и исключительно – выпимши.

Я кивнул Гныпу, здороваясь, поправил шапку, и пошёл, оскальзываясь, вдоль дома. Гляжу на окна... За ними живут много незнакомых или малознакомых мне людей – постепенно, с начала девяностых, старожилы стали сменяться другими людьми. Люди умирали, разменивали квартиры на лучшие или худшие; квартиры первых этажей стали выкупать под филиалы банков, магазинчики; есть аптека и даже секс-шоп. Но я здесь прожил почти всю свою сознательную жизнь, здесь прошла моя молодость, и мне дорог и этот дом, и этот двор. Хотя строение и земля вокруг него – всё же не главное. Главное всё же – люди, но уже многих нет, а те...


«Черниговские зарисовки»

Егор Силенов

...– Кап, – прервал его мысли уставший голос.

Оказалось, Каптивас не заметил, как его начальник вошёл в комнату и сел в своё кресло. На старинный круглый стол Атум поставил два стакана, тарелку с устрицами и…

– Это что, коньяк?! Где вы его взяли?! Нам запрещено иметь здесь алкоголь! – вскричал помощник смотрителя.

– Успокойся, Кап, – повелительным тоном сказал Атум, разливая алкоголь. – Никто ведь об этом не узнает. Если, конечно, ты сам не проболтаешься.

Каптивас и не подумал притронуться к напитку. Лысый смотритель вдохнул аромат коричнево-золотой жидкости и продолжил:

– Ты спрашивал меня, почему я отправился сюда, на этот кусок суши, полный скорби, грусти и скуки, посреди океана тайн, опасностей и беспокойства. И я дам тебе ответ. – Старик одним глотком опустошил весь стакан и съел одного моллюска. – Но сначала расскажи свою историю ты.

Старик устремил на помощника свои тускло-зелёные глаза, и в его взгляде читалось непритворное любопытство.

Почему бы и не рассказать, подумал Каптивас.

– Моя история типична для тех, кто работает на таких маяках. У меня было две причины бросить свою прежнюю жизнь на год с лишним ради бессмысленного зажигания маячного фонаря ночью и в плохую погоду и выращивания овощей с фруктами на пригодной только сорнякам земле: деньги и отвращение ко всему роду человеческому.

– Так ты социофоб? – спросил Атум заинтересованно.

– Социофоб? Нет! – воскликнул Каптивас. – Я общества не боюсь – я его ненавижу. Ненавижу каждую человеческую тварь, считающую себя выше самой природы и вселенной. Ненавижу и презираю!

В улыбке смотрителя маяка отразилось разочарование.

– Я надеялся, что ты окажешься умнее, – произнёс он негромко.

Каптиваса как будто ударили наотмашь. Ему сначала стало стыдно, но вскоре стыд сменился на злость и обиду. Этот старик ничего не понимает!

– При всём уважении к вам, мне плевать, что вы думаете обо мне, – сказал холодно помощник смотрителя, стараясь не выдать гнев, бушевавший в его душе в тот момент. – В этом вопросе нет правых и виноватых, ни один человек не доказал, что к людям надо относиться так или иначе.

Атум снова зашёлся в кашле, и капля крови, вылетевшая изо рта смотрителя, попала в нетронутый стакан Каптиваса с коньяком, как неудачно выпущенный снаряд из катапульты, приземлившийся в ров вокруг замка...


«Смотритель Маяка»

Ирина Силецкая

Завершил свою работу Второй международный фестиваль литературы и культуры «Славянские традиции-2010», проходивший в Крыму на Казантипе в г. Щёлкино. На фестиваль собрались 95 писателей из России, Украины, Белоруссии, США, Чехии. Если учесть то, что в работе фестиваля на выездных заседаниях принимали участие писатели литературных союзов и объединений городов Керчь, Феодосия и Старый Крым, то форум собрал более 130 участников. Таким образом, можно сказать, что фестиваль «Славянские традиции» является одним из самых крупных литературных фестивалей на Украине. Впечатляет список прибывших на фестиваль членов жюри и почетных гостей фестиваля: В.Костров, А.Ольшанский, И.Панин, А.Ермакова, Е.Чигрин, С.Айдинян, В.Шемшученко, И.Силецкая из России, А.Корж, А.Грязов, Ю.Ковальский, В.Спектор, В.Басыров, Н.Вареник, С.Бондаренко, С.Главацкий, Л.Рябчиков с Украины, О.Зайцев, А.Курейчик из Белоруссии, Карел Сыс, Ян Елинек, А.Шитов из Чехии, В.Захаров из США.

В фестивале приняли участие литературные союзы, издательства стран-участников при медиа-поддержке «Литературной газеты» и других литературных газет, журналов и альманахов. Фестиваль длился пять дней, но времени все равно не хватало, чтобы осилить всю его интересную программу. Поэтому до фестиваля, 23 августа, десант фестиваля был высажен в г. Старый Крым на празднование 130-летия со дня рождения А.С.Грина, а 25 августа состоялось открытие фестиваля в г. Щёлкино, на котором выступили все члены жюри и почетные гости, мэр города Щёлкино, было зачитано приветствие фестивалю Председателя Правления СП России В.Н.Ганичева. Вечером писатели разделились на мастер-классы поэтические и прозаический, которые проводили члены жюри фестиваля...


«Второй международный фестиваль литературы и культуры «Славянские традиции-2010»»

Евгений Сильман

внутри строк
внутри каменного лабиринта
каждый дом иероглиф
каждая дверь открывается
в ещё одно имя
все имена однозвучны
дома из серого камня
неразличимы

прочти любой город
от ворот до центральной
площади, от печальных
стражников до минотавра
его улицы – ода
поэма роман или песня
баллада или сказанье
о пепелище

все города
стоят на своих руинах
все города
построены на молитве
на забытой молитве той
что забыта
на чёрной земле
под белым небом

в каждом городе
всегда
чуть-чуть осень
«Осенний триптих»

Андрей Симакин

...Все обнажили оружие, кто-то даже взял в левую руку кинжал. Две конные массы столкнулись на полной скорости и увязли друг в друге. Кирилл с видимой лёгкостью, пользуясь только последней четвертью клинка, перерезал вены на шее одному противнику, полоснул по хребту другого, ткнул ещё одного в грудь… и получил удар в висок. Всё вокруг стало размытым, неясным и каким-то несерьёзным, ненастоящим, шутейным. Он потерял сознание.

Придя в себя, Кирилл почувствовал, что у него страшно болит голова, и затекло всё, что только могло. Открыв глаза, он понял, что сидит на земле связанный, лицом вниз. Рядом он услышал речь, которую узнал бы, даже если бы говорящий использовал русский язык, по одной только интонации. Чечены. Кирилл повернул голову, чтобы увидеть, кто говорит. Он увидел трёх абреков в чёрных черкесках. Судя по лицам – братья. Вдалеке, в какой-то балке, были видны те самые поредевшие полторы сотни. «Теперь уже скорее сотня, и то, наверное, неполная», – отметил про себя Кирилл.

– А, второй гяур тоже очнулся. Молодец. От такого удара кто другой бы околел уже, – сказал один из них, щурливо улыбаясь. Я возьму на себя смелость, уважаемый Читатель, приводить речь абреков в литературной обработке, чтобы облегчить восприятие. – Только тебя мы и дожидались.

Кирилл покрутил шеей, чтобы увидеть «первого гяура», позвонки жутко хрустнули, и он встретился глазами с Макаром. Парень выглядел измученным, и словно принявшим какое-то нелёгкое решение.

– Нам с братьями стало жаль добивать таких отважных воинов, поэтому…

– Где остальные казаки? – В горле было сухо, и Кирилл едва слышно просипел эти слова.

– Все неверные, кроме вас двоих, приняли смерть от нашего оружия возле того ущелья. Так вот, мы видели вас в бою и посчитали, что Шамилю не помешают такие джигиты. Вы ещё молодые, вам ещё не поздно покинуть отару и присоединиться к стае.

– Чего тебе надо от нас? – исподлобья глядя на говорящего, спросил Кирилл.

– Мне – ничего. Это нужно скорее вам самим. Если вам не нужна смерть. Вот вам два пути: принять истинную веру, стать нам назваными братьями и вместе с нами присоединиться к Шамилю, либо умереть. Что скажешь ты? – Абрек ткнул пальцем в сторону Макара.

– Я хочу жить, развяжите меня, братья, – ответил казак, уперев взгляд в землю.

– Вот это решение, достойное мудрого, – одобрительно кивнул оратор и сделал знак своим братьям. Те сняли с Макара верёвки. – Но помни, предав братьев, ты не успеешь увидеть весь цикл луны, когда тебя уже зарежут. Иди к прочим молодцам. А что скажешь мне ты?..


«Ночь на мельнице»

Кора Синдар

...Через два часа, когда вино было почти допито и они сидели на диване, поджав под себя ноги, Кира, тяжело вздохнув, сказала:

– Том, я тебе завидую.

– Ты изрядно пьяна, раз такое говоришь, зная, что в моей сумке всегда есть нож, – весело ответила подруга, доливая остатки вина в их бокалы.

– Я серьёзно. Ты пишешь замечательные картины, которые критики не устают нахваливать. Ты признанный художник, почти каждая картина которого – шедевр! А я уже 10 лет пишу любовные романы о том, как одна дура встречает идиота и…

– Ха-ха-ха! Ты точно пьяна!

– Хватит ржать, я тебе интимные вещи рассказываю…

– Ха-ха-ха!

– Короче, мои романы, в отличие от твоих картин, никогда не попадут в учебники по литературе.

– Родная, могу тебя заверить, что мои картины тоже в учебники по литературе не попадут. Ха-ха-ха!

– Ну, ты поняла, о чём я. Хочу написать действительно хорошую книгу.

– Зачем?

– Чтобы вечно жить в сердцах людей.

– А чем тебя твоя квартира не устраивает?

– Том, я серьёзно.

– Я тоже! Кир, ты забываешь одну «маленькую» деталь – за твои романы, в отличие от моих картин, прилично платят. Ты живёшь в хорошем районе, у тебя шикарная квартира, где есть всё, чтобы счастливо закончить жизнь самоубийством...


«Happy end»

Олег Сирин

Гадать по крыльям певчих птиц,
Что пыль в лицо – священнодейство.
Из писем, вверх лежащих текстом – 
Ты – шелест вырванных страниц.

Чернильный блеск нетопырей,
Над пламенеющей бумагой,
По ком скребут дубы корягой,
Давя из крон вино теней.

Недолго плыть вверх по воде,
Ты – кровь на черном полотне,
Вовнутрь свет звезды приречной.

Вальяжно время движет вспять,
Безмолвных лун седую прядь
Под головой пятиконечной.
«Песни Сатья-Юги»

Игорь Сироткин

Как странно видеть эти сказки-сны.
Да я не здесь, да я и не отсюда.
Асфальт продавлен, улицы грязны.
Слепые окна ожидают чуда.

Как странно видеть – семенит поток.
Цветные планы, фонари, вокзалы.
Просты сюжеты; время крутит рок.
Только потоку вечно будет мало.

Плетутся мысли, затмевают день.
Как много света выше этих зданий.
Ещё чуть-чуть тянуть среди людей,
Надежд неверных, страхов и страданий.

Как странно видеть, только не тебя.
Для нас – лазурь над первозданным лесом.
Живём любя, чтоб умереть любя
И, взявшись за руки, тайком от всех воскреснуть.
«Сказки-сны»

Богдан Скаленко

...Мы никогда не будем вместе – это факт. Однако «мы» существуем в том отрезке времени, что посвятили друг другу, отпечатавшись на негативах нашей памяти. Уверен, что ты ценишь это время не меньше меня. Чернила высохли, а раны зарубцевались. До сегодняшнего дня ты продолжала смотреть на меня с экрана рабочего стола ноутбука и с экранной заставки на смартфоне. Я не проснулся с мыслью: «Всё, забыл», – мне пришлось пройти пять стадий, чтобы осознать разлуку. Я не смогу найти никого «лучше» или «хуже» тебя – чувства и люди уникальны! Каждая миновавшая весна невозвратима, и самая безумная и стойкая любовь всего лишь скоропреходящее чувство...


«Горизонт»

Ирина Скар

Невыносимо яркий свет.
Как вспышка фотоаппарата.
Гляди, пока ты не ослеп:
Вот это точка невозврата.

Сжимать вселенную? Нельзя.
А ты рискни. И пусть взорвётся.
Сейчас. Гляди в меня. В глаза.
В своё единственное солнце.
«Письма за кордон»

Анатолий Сквозняков


Леонид Скляднев

Край мечтаний фарисея –
Связи, грязи, мат да блат.
Полупьяный крик "Расе-ея-а!.."
Увенчает голь бравад.
 
Лучше опусти ресницы –
Не с кем бросится в разгон.
Невозможно объясниться,
Не срываясь на жаргон.
 
Лучше памятью согреться,
Чем, играючи в живых,
Затеряться, затереться
В жути лестниц винтовых,
 
В желтой жути коридоров,
В пыльном празднике углов,
Где не убран труп раздора –
Жалкий кухонный улов
 
Коммунальных перепалок
Без надежды на разъезд:
"Все пропало! Все пропало!"
Пахнет кошками подъезд.
 
Пахнут старым жиром плиты.
Дверь плотнее затвори.
Мы – забыты, "планом" крыты –
Спим в глуши периферий.
«Разные стихотворения»

Валерий Скорбилин


Михаил Скрип

...Мальчик всё-таки был не полный кретин, и при всей своей безумной влюблённости многое видел и о многом догадывался, – серость выплёскивалась, просачивалась из всех Девочкиных щелей.

Но он истово верил, что любовь, его ЛЮБОВЬ – ого-го!, всё победит и всё преодолеет и всё сможет, всё построит и всё вырастит.

Он, бедняга любил за двоих!

Самое удивительное было то, что во всём его окружении, полном друзьями, одногруппниками, родственниками и знакомыми, не нашлось ни одного человека, который бы сказал ему правду о его серой Девочке.

Жалели они его, что ли, или всё равно было, но никто его не тронул за руку. Может, кто и хотел, но отступались, натыкаясь на его сияющие глаза и улыбку счастливого идиота.

Ведь все всё видели.

И абсолютную серость, и скудость ума и интеллекта, и манерность, и изуитское ханжество и завистливую безграничную жадность!

И полное отсутствие любви, и вообще умения любить кого-либо!

И единственную цель в жизни – брать, брать и брать!

И абсолютный холод разума, души и сердца!

Полный Север.

Арктика.

Когда после их «занятий» он удивлялся её холодности, вялости и даже фригидности, серая Девочка с гордостью выдавала очередной шедевр: «Да, я с Севера! Северинка – сердце с льдинкой!»

Ошибалась она только по поводу «льдинки».

Размерчик там был другой...


«Жаба»

Наталья Славина

...Он учился в Консерватории, в Москве, был очень талантливым, прям очень, до гениальности, и играл на альте. Альт – это как скрипка, только чуть больше размером и звучит пониже. Давид всегда носил альт с собой, инструмент был продолжением его сущности, личности. Он отпускал от себя альт только на время секса, но и тогда продолжал играть. У Давида было всё большое, и у него были огромные руки с длинными пальцами, сильными и одновременно нежными. Когда он откладывал альт, он играл на мне. Да, он прям перебирал меня, будто я состояла из струн, и тихо приговаривал: «Верхняя дека… эсочка, а вот здесь колки… нижняя дека… возвращаемся, гриф и струны… ага, а вот и эф, эфочка, твое ре-зо-на-торное отверстие… тише-тише, там соседи, милая, они ж думают, что я музыкант… люблю твои эсы, они такие округлые, правильные, как у альта… но вот и пуговичка… ты знаешь вообще, где у тебя пуговичка, видела? А у альта ты видела пуговичку? Напомни, я покажу…» Он нажимал на потаенные точки и пуговички, будто настраивал инструмент, пробовал каждый раз новые, играя и импровизируя с мастерством гения, а я в ответ пела, урчала и солировала не хуже первой скрипки. Я даже никогда не представляла, что могу так звучать...


«Третий ряд, семнадцатое место»

Александр Славнов

…Неожиданно обнаружилось, что память вообще представляет собою подобие перегоревшей золы, однородной массы, серого тумана. Из серого тумана совсем уже ничего не значащих событий, конечно, выплывают более или менее цветные островки, но цветными они только кажутся в сером окружении. По большому счёту, и они едва светятся. Самые яркие воспоминания бледны, будто приготовились умереть, погаснуть навсегда, и вызывают в память о себе кривую сентиментальную улыбку…. Нет, я не желаю вот так вот криво улыбаться! Где она, звонкая, лучистая радость…?! Ещё теплилась надежда на полузабытое раннее детство. Говорят, обычно всё самое звонкое и лучистое остаётся в детстве…. Я попытался вспомнить, но и там не нашёл, что хотел. Те же бледно-розовые гаснущие картинки. И с той же кривой улыбкой я провожал одну за другой. Вспоминались больше тревоги, неясности, желание скорей подрасти и узнать, не лучше ли быть взрослым…? Промелькнули последние, едва припоминаемые фрагменты, как выцветшие цветные фотографии, как полинявшие детские игрушки – и всё не то, не то, не то…. Вот – жизнь, можно сказать, от первой странички и… ничего…. Среди угасающих картин много разного: смешного, забавного, милого…. Если вспомнить, кое-что подкрасить, оживить…. Но зачем, зачем? – Лучше честно признаться: ничего особенного, ничего такого, что захотелось бы назвать месторождением известной мне радости. Ни в зрелости, ни в юности, ни в детстве… Книги и сказки – всё перебрал…. Больше предположений не оставалось. Никаких…
«Основания для лучшей жизни»

Дарья Слепухина

Второе место в конкурсе фантастических рассказов «Коронавирус. После»

 

...Поднимаюсь, чувствую, как ноет всё тело. Да, алкоголь в тридцать лет не приносит радости, как в двадцать. Плюс добавляет страданий утром. Зато ночью нет снов. Они мне не нужны, они приносят послевкусие никчемности. В целом, сложно ощущать себя стоящим, когда на тыльной стороне ладони стоит клеймо «Не пригоден для брака».

– Вы умылись? – задаю вопрос, как можно строже.

– Конечно, – в дверях появляется Маша. – Мы уже всё сами сделали. Собрались и завтрак приготовили.

– Это чудесно, – бурчу себе под нос. – Не всегда братик будет рядом.

На кухне меня ждёт холодная яичница. Всё равно забота девочек радует. В нашем мире женщины не обязаны, вообще, заниматься бытом. Ведь их осталось совсем немного. Миллион против десяти миллионов мужчин. Куда же ушел прекрасный пол? На небеса. Пали жертвами омега-коронавируса.

– Не забыли? – суплю брови на близняшек, превозмогая мигрень от похмелья. – Сегодня ревакцинация.

– Ой, фу, ну опять температура будет под сорок. – Маша всегда тяжело переносит омега-прививку.

– Зато дадут шоколадку. – Даша до конца не осознаёт масштабов проблемы.

У нас сейчас, в двадцать третьем веке, очень весело. Никто точно не знает, откуда два столетия назад взялся этот штамм коронавируса. По официальной версии, его синтезировали в американской лаборатории. А потом распылили над всем миром, пока люди были заняты войной. Этот коронавирус назвали «омегой», потому что он положил конец привычному миру. Я учился в медицинском университете. Я знаю, что у всех мужчин есть иммунитет, а женщины до сих пор нуждаются в вакцинации.

– Быстрее! – на правах старшего командую девчонкам.

– Ишь ты! – Маша в этом дуэте заводила, она упирает руки в боки на пороге больницы.

– Да, Стас, так-то нам – несколько лет до совершеннолетия осталось, мы взрослые! – Даша всегда поддерживает проделки и выпады сестры.

– Ох уж мне этот переходный возраст, – вздыхаю и заталкиваю их в вестибюль. – Я таким в пятнадцать лет не был.

Да, в целом, мужчинам теперь не до гордости. Иммунитет нам достался со странными мутациями. У каждого, кто выжил и дал потомство, остались метки под глазами. Они растворяются во время первого полового акта и превращаются в синие слёзы. Теперь мужская невинность – разменная монета. И любой огрех в здоровье – весомая причина получить клеймо непригодного...


«Роман с белладонной»

Владимир Смирнов

Серебрили сад тумана седины,
Вдруг ладошку обожгла кисть рябины,

И в огне заката вспыхнуло платье.
Ты решил, гори огнем все, сказать мне:

– Будь царицею моей и при этом
В плен возьми меня придворным поэтом,

Обжигай, рази огнем и морозом,
Не рождаются стихи под наркозом.

– Будь царицей?.. Почему не богиней? –
На ресницах заблистал колкий иней,

На губах застыла горечь полыни.
Убежало эхо в ночь: Мне б в рабыни.
«Стихи разных лет»

Кифа Смирнов

Существует множество статей, посвящённых развенчанию теории Раскольникова о праве на преступление и самой философии сортировки людей на «право имеющих» и «тварей дрожащих». Однако практически не снискать сочинений, направленных на аргументирование, защиту и углубление этих концептов. Моё эссе постарается внести разнообразие.

(Фактически работа раскрывает неожиданно для меня проявившуюся параллель теории персонажа произведения Ф. М. Достоевского и идей испанского философа Ортеги-и-Гассета)...


«В защиту теории Раскольникова»

Михаил Смирнов

Заехав к матери, чтобы достать из кладовой с антресолей какие-то банки, я наткнулся в дальнем углу на тяжелую коробку, завернутую в холстину. Взяв банки, я прихватил и этот сверток, посмотреть, что в нем находится. Отдал его матери и спросил у нее:

– Слушай, мам, что за клад ты спрятала в кладовке? Я что-то не видел раньше.

– А, этот? Это от бабы Дуси остался. Я уж, старая, и забыла о нем. Много лет он лежит у нас. Я его с глаз подальше убрала, чтобы вы ненароком не сунулись в него, – ответила мне мать.

– Какая баба Дуся?

– Ты должен ее помнить. Маленькая такая старушка на первом этаже в угловой квартире жила. Помнишь?

– Что-то не очень…

– Сын у них был старше тебя – Женька. Их отец умер, когда ты еще пацаненком был. А баба Дуся после работы ходила по подъездам, мыла полы. Подрабатывала, чтобы сыну отправить все деньги. Он в институте где-то учился.

– Подожди-подожди… – задумавшись, перебил я ее...


«Материнское сердце (Нечего оставить на память, сынок…)»

Юрий Смирнов

…А как сложилась судьба первого в мире ледокола арктического класса «Ермак»? В проектировании судна принимал участие русский адмирал С. О. Макаров. Построенный в Англии в Ньюкасле фирмой «Армстронг», ледокол был введён в строй в 1889 году и проработал до 1963 года. Атомный ледокол «Ленин» неоднократно встречался с «Ермаком» в Арктике, иногда участвуя в совместной проводке судов. Во время стоянки в Мурманске я несколько раз бывал на «Ермаке», видел внутренние помещения ледокола, меблировку кают-компании и кают, выполненную из ценнейших пород дерева. В 1963 году «Ермак» был выведен из эксплуатации, и ему не нашлось места для вечной стоянки. Его поставили в Угольной гавани Кольского залива и… подожгли, чтобы потом разрезать «на иголки». Он горел трое суток. Проезжая по нижней дороге пригорода Мурманска, мы видели, как уничтожается история русско-советского ледокольного флота...


«Земля Франца-Иосифа»

Художественный смысл

Я пишу это после смотрения фильма «Точка» (2006). Удручающего донельзя.

Возникает вопрос, зачем жить.

А фильм «говорит»: «По инерции».

Я же думал до сих пор, что живу для будущих читателей своих.

Точнее, так я думал до 1994 года, когда в семье появился компьютер. Я писал. В стол. И вбил себе в голову, что это имеет такую ценность, что в принципе не может потеряться. Пусть не сейчас. Пусть в будущем. Надо только позаботиться о надёжном сохранении написанного. И я позаботился. Воспользовался дядей. Он работал фотографом в Национальной библиотеке России. Его там очень уважали. И согласились с его предложением рассмотреть мои рукописи (я и писать-то стал с его подачи), – согласились рассмотреть, не стоят ли они того, чтоб их принять на хранение. Назначили комиссию. И та их решила принять.

И я стал благополучен.

Компьютерная эра мало прибавила. Я издал за деньги всяких состоятельных людей 18 малотиражных книг. Их тоже согласилась взять та же библиотека и энное число других разных библиотек. И там их никто не читает, наверно. Немного больше читать стали, когда сын мне сделал сайт. Ещё немного больше, когда стали меня печатать электронные журналы. И, возможно, больше ещё чуть-чуть, когда я пошёл делиться своими сочинениями в несколько писательских групп социальной, так называемой, сети. – Всё ерунда. Считанное количество людей это читает.

И я по-прежнему уповаю на будущее.

А его я вижу коммунистическим на всей планете. И смысл жизни у тех людей, мол, жить в искусстве (творцом или сотворцом).

Ясно, что ТАМ я буду нужен.

И – живёшь относительно спокойно.

Пока не посмотришь вот такой фильм, как «Точка»...


«Зачем я живу?»

Катерина Снежная

давай, сегодня будет облачно,
и по такому злому случаю
на крышу ляжем, полуночную,
чтоб сказку новую разучивать.
пройдём сквозь холод водосточных труб,
сквозь гобелены мокрых зданий и
согреем прошлогоднюю листву

своим дыханием.

давай, сегодня будем кошками,
мчась – сами по себе – по городу…
на время станем нехорошими,
всё небо расцарапав – поровну.
дотронемся, совсем нечаянно,
губами… можно не скрывать от всех:
там пешеходы беспечальные

уже не смотрят
                    вверх.
«Усатые полосатые»

Михаил Соболев

– Ага, про крыс… Так вот, в трубе жизнь, как ты сам понимаешь, – не сахар. Старшие всё время куда-то ходили: изучали схему тоннелей, пути отходов, запасные выходы… А моё дело – рация, батареи аккумуляторные. Поднимут среди ночи, всегда неожиданно, – идём на точку. Отстучу ключом шифровку и – ходу! Опять четыре-пять дней – без дела. А я – молодой мальчишка, мне двигаться хочется. Запел раз – по морде схлопотал. Все на нервах, злющие! Нельзя шуметь! Нельзя свет жечь! Нельзя! Нельзя! Нельзя!..

И стал я с крысами разговаривать. Насыплю яичного порошка на фанерку, поедят они и садятся столбиками передо мной полукругом. Лапки на груди сложат, глазки-огоньки в темноте на меня смотрят, не отрываясь, – слушают, что я рассказываю. Особенно один выделялся – крупнее других, вожак, повиновались они ему беспрекословно. Я его Кирой звал, как мама меня в детстве. Маму помнил смутно, дома она бывала редко. Всё время на работе, партийная. Арестовали её ещё в тридцать пятом. А батьку не знал совсем. Лётчик, говорили, погиб, якобы… А как на самом деле оно, мне неведомо… Время было непростое.

Да, крысы… Привык я к ним – поверишь? – радовался, когда приходили, как ребёнок. У Киры голос отличался от других. Все попискивали, а он как бы рычал приглушённо, что ли. Всегда, когда возвращался, рыкал, здоровался, значит. А потом и подходить стал, гладить разрешал. Усами щекочет ладошку, шёрстка мягкая, сам тёплый…

Я, знаешь, Михаил, от нечего делать последнее время к чтению пристрастился. Даже в библиотеку районную на старости лет записался. Дома сидишь, как сыч, один. Откроешь книгу и не так тоскливо. Как бы, уже и в компании… Так вот, попалась мне тут брошюрка психологини одной… Как звать – забыл, а пишет она интересно и понятно. Утверждает, что есть такое понятие: «недотроганные дети». Мол, ребёнка надо трогать. Не только говорить с ним, но и обязательно гладить, щекотать, за ушком чесать, волосики перебирать. А то вырастет недотроганным и сам потом приласкать никого не сможет. Вот и я недотроганный вырос. Матери некогда всё было, она светлое будущее строила для всех на земле, значит… Няньке – пофиг, батю я не знал… Увижу, как мужик ребёнка вверх подбрасывает, а тому страшно и радостно – веришь, ком в горле…

Вот и крыс, будто родной стал мне. Глажу его, бывало, а сам слезу сдержать не могу… Всё ему рассказал, всю свою жизнь: как маму увели, как в детдоме били, как девочка, которую любил, насмехалась надо мной… Всё Кира понимал, даже говорить со мной пытался, по-своему, по-крысиному…


«Недотроганный»

Сашко Соболевский

Она мила, её глаза
Как будто океан бездонный:
Аквамарин и бирюза,
Ультрамариновые волны.
Бывало, в них блеснёт слеза,
И грудь вздымается неровно,
И разыграется гроза,
А после штиль наступит полный.
Но он никак не мог сказать,
Что был красой её пленённый,
И всё бродил вперёд, назад,
Вокруг да около, влюблённый.
Она не против и не за
Была казаться примадонной,
А он червового туза
Всё в рукаве держал упорно.
Жизнь извивалась, как гюрза,
Под небом град первопрестольный,
Сверкали в церкви образа
Под звук трезвона колокольный.
Забыл нажать на тормоза
Седой водитель фаэтона,
Сирена выла как фреза,
Сошлась толпа на Малой Бронной.
Потом звонок его терзал,
Он отвечал в ночи бессонной,
А голос в трубке объяснял,
Что разговор не телефонный.
Он помнил сумеречный зал,
Огромный и многоколонный,
И марш Шопеновский звучал
Над ним коленопреклонённым.
Глаза закрылись, как Сезам,
Была весна, цвели пионы,
И виноградная лоза,
Как символ жизни эталонный.
«Я хочу поиграть в любовь»

Андрей Соколов

Мысль моя,
Как подводная лодка,
Что плывёт
По Балтийским шхерам.

Я балласты
Продул – сжатым воздухом.
Я в тумане плыву
Вечернем.

Хорошо ей лететь
По пространству земному,
Вечному…

Хорошо мне дышать –
Смыслом жизни –
От мыслей встречных.
«Памяти вязь»

Владимир Соколов

Изучающий советскую историю, как и историю любой неевропейской страны, должен быть готов к одной особенности, возникающей при лобовом столкновении с источниками. Источники буквально ломятся от информации о многих вещах, явлениях, институтах, которые, вопреки более чем громким воплям артефактов, на самом деле не существовали. Совещания молодых писателей, литературные студии, общества книголюбов и краеведов – вот примеры этих фантомных явлений, взятые только из мира советской литературы, хотя свидетельских показаний и документов об их деятельности хватило бы не на одно собрание сочинений. В другой своей статье автор подробно объяснял механизм их мифического бытия, современному же мне отечественному читателю для справки укажу на нынешние общественные организации, разного рода независимые экспертные сообщества, которые вроде бы и есть, но следов их деятельности отыскать невозможно. Хотя и адреса и отчёты – всё имеется в более чем обильном количестве.

Но если не было того, что утверждалось существующим, то, очевидно, и существовало реально и что-то такое, чего официально не было.

1. К таким вполне осязаемым вещам относился семинар переводчиков с иностранных языков при Литературном институте. Ни в каких официальных проспектах и документах или перечнях курсов института он не числился, а вместе с тем регулярно собирался в институтских аудиториях. На доске объявлений вывешивалось расписание его занятий, почему-то составленное от руки, когда даже задрипанную курсовую работу во время моей учёбы уже требовали сдавать отпечатанной на машинке.

Вели семинар ведущие советские переводчики, то есть те, кто занимал все хлебные места в этой сфере в наших журналах и издательствах. Посещали его по большей части какие-то пришлые люди, не студенты нашего Литинститута, в основном нерусской национальности, как деликатно выразилась одна из наших студенток, как раз относившаяся к этой национальности. То что семинар существовал в реальности, кроме моей памяти подтверждают интервью нынешних переводчиков, многие из которых как раз с гордостью заносят его в свой curriculum vitae.

Попасть туда было не просто трудно, а невозможно. Никаких объявлений о наборе, или там конкурсе, никто никогда не видел. В ректорате, как рассказывал один из наших студентов, как раз занимавшийся переводами и мечтавший влезть в эту профессию официально, ему сказали, что семинар не институтский, а при институте, поэтому слушатели договариваются о приёме с преподавателями сами. Преподаватели же, которые были все приходящими (впрочем, для литинститутских, даже легальных структур, ничего необычного в этом не было), отвечали на вопрос «как можно к вам записаться?» двояко. Либо «на этот году запись уже закончилась», либо, как нетрудно догадаться, «она ещё не начиналась». Что же касается условий приёма, то «ну вот когда будет запись, приходите, мы и посмотрим».

Ситуация тому, кто имеет даже небольшой, а большой тем более, опыт работы с российскими издательствами и журналами, если он, конечно, не принадлежит к определённой тусовске в силу родственных или служебных связей, до боли знакомая. Выросшая из этого и ему подобных семинаров советская переводческая школа принадлежит также к разряду фантомных явлений, которые то ли нигде не числились, но на самом деле существовали, то ли, судя по частым упоминаниям в нынешней критике, существовали и даже имели замечательных представителей. Какое из этих двух предположений ближе к истине, мы и попытаемся разобрать...


«О советской переводческой школе»

Ярослав Соколов

...– Простите, мой господин, но сколько лет вашему сыну? – вкрадчиво спросил несколько приободрившийся торговец, с робкой надеждой прислушиваясь к их диалогу.

– В этом году исполнилось одиннадцать.

– Ещё раз извините мою назойливость, добрый господин, а в каком месяце был рождён столь храбрый отрок?

– А тебе-то что за дело? Впрочем, какая разница… Родился этот шустрый отрок в месяц лой, что соответствует афинскому гекатомбеону.

– Как странно, мой господин. Это, без сомнения, добрый знак, так как конь, которого я привёл к вам, не только одного с ним года, но и был рождён в том же месяце. Думаю, что в этом определённо сокрыто предзнаменование судьбы…

– Надеюсь, это предзнаменование состоит не в том, чтобы малец переломал себе хребет, упав с этой проклятой лошади. Иначе, боюсь, вместе с ней я тогда прикажу прикончить и тебя, «мой добрый господин». Медленно. Очень медленно. Бездна побери твою жадность!

Всё это отец произнёс чуть слышно, наклонившись к моментально побледневшему торговцу. Тем не менее мальчик всё же успел их расслышать и еле заметно улыбнулся, направляясь к белоснежному коню, внимательно следившему за каждым его движением.

Сам он тоже неотрывно наблюдал за конём и видел, что тот сильно напуган и раздражён. А ещё он успел заметить, что благородное животное всё время беспокойно косится на собственную тень, падающую впереди него и чётко очерченную лучами яркого полуденного солнца. Эта тень явно тревожила коня, просто-таки выводила из себя. Подойдя вплотную к белому красавцу, нервно роющему землю передними копытами, и улучив благоприятный момент, он схватил огромную морду скакуна обеими руками и повернул в сторону солнца – так, чтобы яркий свет залил ему глаза. Конь от неожиданности замер на месте, словно бы войдя в мимолётный транс. И пока продолжался этот краткий ступор, мальчик положил ладонь на его лоб и прошептал на ухо: «Никогда не бойся собственной тени».

Между тем коня уже отвязали, и парнишка, удобно перехватив уздечку, легко побежал рядом с ним, успокаивающие поглаживая по шее. Сделав небольшой круг и дав строптивому животному привыкнуть к своему присутствию, ловким стремительным движением он вскочил в седло и сходу пустил скакуна в галоп. Сделав пару кругов по небольшой площади, дерзкий наездник перевёл коня на рысь, подъезжая к отцу и десятку других восхищённых зрителей, встретивших его радостными возгласами. Пару минут погарцевав на месте, мальчик соскочил на землю, ласково погладил разгорячённого коня по шее и заговорщицки шепнул ему на ухо: «Спасибо тебе, мы будем друзьями»...


«Город светлого дня. Александр Македонский»

Екатерина Соколова

Не заклеишь скотчем
Слов неровный почерк.
То, что на бумаге,
К счастию, в веках.

Не забéлишь мелом
Мыслей неумелых.
Легких строчек точки
Снова в облаках.

Лишь смахнешь украдкой
В старую тетрадку
То, что, может статься,
Причиняет боль.

И, вздохнув беспечно,
Вновь спешишь о вечном
Строчками скитаться,
Падая в любовь.
«Строчками скитаясь, падаем в любовь»

Наталья Соколова

Старость – это старость. Постепенно ты привыкаешь к своему телу как к чужому, новому для тебя. Как к неловко сшитому костюму, который постоянно где-то жмет и тянет, и надо помнить об его изъянах, чтобы ненароком не попасть впросак.

Что ж, годы, годы… Но мои года – это прежде всего повод для гордости. И рассказ о них станет Золотым храмом моей судьбы. Исповедью сына века. Первой в своем роде. Оставим за скобками воззрения томных котов и хронологическое биение и тиканье собачьих сердец. Что толкового могут явить миру бескрылые немые, шныряющие исключительно по земле под ногами своих таких же бескрылых хозяев. Несовершенную же человеческую природу отчасти извиняет только то, что они, люди, иногда все-таки умудряются сделать правильный выбор спутника своей жизни и приближают к себе такую исключительную особь, как я. Меня, императора духа и мысли, призванного скрасить их суровые будни (пустое и праздное человеческое заблуждение), в действительности же пролагающего собственное дао в испещренном трассами чужих пернатых судеб пространстве. Гедонист, эпикуреец, завсегдатай горних олимпийских пиров, но и свидетель, соглядатай адской изнанки жизни homos soveticus, каким он стал еще до Советов и остался прежним после величайшей геополитической катастрофы двадцатого века.

Да, много воды утечет и мисочек с кормом сменится, прежде чем я произнесу с облегчением: еще одно последнее сказанье, и летопись окончена моя. Пугает ли меня взятый на себя труд? И да, и нет. Привычка к дозированности и упорядоченности возьмет свое, и я сделаю это дело – пошагово, ступенчато, порционно. Торопиться мне некуда, хотя крылатое memento mori с каждым днем становится для меня все актуальнее. Это моя схима, мой подвиг, предвижу – сизифов труд, ибо колодец памяти неисчерпаем, и танталовы муки – ведь сколько ни входи в воды юности, живой и молодильной она для тебя не станет...


«Cocotau»

Алёна Сократова

...Легковесность моя, от тебя одиночеством веет.
Тонкий газ ожиданья накину. Никто ни о чём...
...Тихий шорох печали, улыбки распахнутый веер
Да тепло невесомое чьё-то за правым плечом.

Легковесность моя, никому, никому, никому ты!..
Просто так – потому что земля, потому что трава,
Потому что в ладонь, серебрясь, опадают минуты,
А меж пальцев потом почему-то стекают слова –

Те, которыми мне не писать гениальную повесть,
Что совсем не нужна ни земле, ни траве, ни ручью...
Легковесность моя, бестелесность моя, невесомость...
Ты не взвешивай – гирь не найдёшь – легковесность мою...
«Легковесность моя»

Игорь Солнцев

На деревенском кладбище – часовенка и сосны,
Да три седых берёзы – словно плакальщицы – в ряд,
Склонились над могилою, оплакивают вёсны,
Что жили в твоём сердце … до шестого октября;
Роняют листья жёлтые, как слёзы, на могилу…
И тихо шепчут сосны (как молитвы говорят)…
А я бреду по жизни: еле-еле, через силу…
Ведь не был я с тобой, тогда… Шестого октября…
«Многоточия надежды»

Алексей Соловьев

...– Сильно, Лёх. Сильно, – произнесла Тамара, непроизвольно сворачивая в трубочку листки. – Правда, неплохо.

Лёшик воссиял, это было видно даже в окончательно победившей темноте, но скромно старался этого не выдать.

– Правда?

– Правда. Есть, конечно, наивные моменты, ты, видимо, неисправимый романтик всё-таки, но в целом… А что ты это нигде не напечатаешь?

– Да ну… – отмахнулся Лёшик. – Я отправлял. Серьёзные журналы или совсем не отвечают, или отвечают, что не их формат. Да у них там, Том, свой круг, узкий. А другие… Куда? В «Красную бурду»? Сейчас время фэнтези и фантастики, белогривых единорогов, принцесс на драконах. Вот это печатается, читается и продаётся, хоть и конкуренция большая. А люди не хотят, наверное, видеть своих проблем, героев и антигероев, которые каждый день рядом с ними…

От выпитого Лёха говорил уже, теряя связь между словами, но Тамара его понимала.

– Все, кто читает, – продолжил он, – говорят «здорово». Хорошо пишешь, но не будут печатать. Потому что не продать. И сведущие люди так говорят. Кому нужна история про двух обыкновенных людей средних лет, теряющих сына сначала как родного человека, а затем и вообще? Не то. Пиши, Лёха, про драконов и принцесс. А я не хочу...


«Божья малость»

Валерий Соловьёв

...Эти отношения были сродни сумасшествию.

Причём с первой же нашей встречи.

Безобидная переписка в социальных сетях поначалу не предполагала встречи. Да, я отправлял ей свои литературные опусы, она их хвалила, что, как вы понимаете, небезразлично любому автору. В какой-то момент я предложил ей встретиться, на что получил немедленный отпор знающей себе цену женщины: «Я несвободна».

Однако наша переписка на этом не закончилась. В один из вечеров я понял: в её жизни что-то случилось…

И снова без всякой надежды предложил ей… приехать ко мне домой. Поговорить по душам.

Она написала в СМС: «Я не занимаюсь собирательством сердец. Но приехать могу. Если будешь предельно корректен со мной!»

Я написал: конечно.

Автомобилистка приехала.

Выяснилось, что её подавленность связана с грубостью мужа, который поднял на неё руку. Она была расстроена. Часа два за чаем мы вели разговоры на разные темы. Я понял, что у нас много общего, в том числе по части литературы.

Потом она поднялась и пошла к выходу.

Я пошёл провожать.

В маленьком коридорчике моей квартирки-студии прозвучала фраза, которую мне никогда не говорили женщины.

Она спросила просто и без фокусов:

– Можно я тебя обниму?

Знойная женщина, мечта поэта… Можно ли обниму?!

Я притянул её к себе...


«Дневник ухажёра, или Любовь украдкой»

Ирина Соляная

Гордеева топталась у дверей военкомата. Раннее июльское утро было непривычно зябким, кардиган домашней вязки не спасал от сквозняка, который то и дело выскакивал из подворотни. Бумажки и мелкий мусор играли на мостовой в догонялки.

Гордеева оглянулась: она уже была не одна, людской ручеёк стекался к плохо окрашенным воротам с алыми звёздами на створках. Люди шумно говорили, натужно шутили, искусственно бодрились. Медленно собиралась толпа, гудевшая разными голосами. Ушастые юноши выныривали из её пёстрого нутра, наскоро целовались и обнимались со всеми подряд, а затем исчезали за воротами.

– Сейчас штатское отберут, и рюкзаки тоже, – услышала Гордеева скрипучий голос, – а выдадут казённое барахло. Я Тёмке колбаски положил сырокопчёной, даже в жаре не пропадёт, огурчиков свежих. Две полторашки с водой.

– На год домашним не запасёшься, – возразил грустный девичий голос.

– Не тюрьма, там и магазины есть. И посылку собрать можно...


«Где Токарев?»

Роман Соляник

...И приснился спящему монаху рай. И ад.

Приснился сперва ему рай. В раю он видит, собственно, рай. Там огромное пепелище на выжженной земле, и деревья горят. Вот такой вот рай, представляете? Посреди этого всего стоит котёл, а вокруг него сидят люди по-турецки. Они хотят есть, и в руках держат ложки. Они худые, люди эти в раю, и есть хотят, но не могут – ручки у ложек длинные-длинные-длинные. Большие-большие-большие. И они не могут зачерпнуть из котла, и потом выпить эту порцию – всё выливается на землю и мгновенно впитывается почвой. Можно только зачерпнуть. Суп, вероятно. И сидят голодные, потому что так и надо – так в какой-то умной книге написано.

И видит монах в следующем сне своём ад. Там везде хлам, трава горит, дым и огонь. Не рай, естественно, но очень похож, ясно, да? И котёл там есть, и люди. И ложки, ручки у ложек этих длинные-длинные-длинные. Но все сыты, потому что кормят этими ложками они не себя, а друг друга...


«Инспектор»

Алексей Сомов

И ты так беззаботно обречен
(совсем как в детстве, улизнув с уроков,
от изъязвленных стен, от окриков суровых –
НЕ ВЫУЧИЛ, НЕ ВЫЧЕЛ, НЕ ПРОЧЕЛ)

блуждать сомнамбулой в казенных коридорах,
потом слететь по лестнице, и вот –
запретный сад, чужой и милый город,
где счастье тихоглазое живет,

где все твое, ты слышишь – ВСЕ ТВОЕ:
и лебеди, и розовые хлопья
на палочке, и разве это плохо –
стряхнуть себя с себя, как школьное тряпье,

и, всю-то смерть на пустяки угрохав,
на липкие грешки –
(однажды дверью – хлоп!) –
как пятиклассник, что сбежал с уроков,
глазеть на Божьи чудеса взахлеб.
«Стихотворения, написанные во сне»

Валерий Сорокин

Быть может я живу всего лишь в чьём-то сне
желаниям потворствуя другого
такого же как я что хочет обо мне
сказать давно но не находит слова
и только в снах своих он пишет свой роман
где я героем стал его желаний
где я его рукой вдруг обнимаю стан
той девушки с глазами быстрой лани.
Он пишет свой роман. Он знает наперёд
когда вдруг оборвётся жизнь героя
и может быть тогда настанет мой черёд
чтоб в снах своих опять разрушить Трою.
«Сныявь»

Анастасия Сорс

...– Метров через двести должен быть поворот на ту самую дорогу. Ты как? – Майк вопросительно посмотрел на неё.

– Всё в порядке. Просто болит голова, – неохотно отозвалась Кристина.

«Новости какие! Её голова всё время болит, а особенно в самые неподходящие моменты. Если бы он получал доллар за каждое заявление, что у неё болит голова, то он бы уже был миллионером!»

– Вот жалость! Может, примешь таблетку?

– Я в порядке, не волнуйся, – Кристина снова изобразила улыбку.

Дорога продолжала петлять. Километр, другой. Через какое-то время дождь перешёл в липкий снег. Термометр опустился до нулевой отметки.

– Вот чёрт! Кажется, мы заблудились, – пробормотал Майкл.

«Вся эта поездка была ошибкой. Глупо было надеяться, что два дня у камина починят то, что не смогли починить три психотерапевта – между прочим, лучших на Ист-сайд».

Вдруг фары выхватили из слякотной темноты придорожный знак: «Пансион «Тёмный лес» – комнаты, завтрак и прекрасный вид! Романтика ждёт вас! Поворот через 50 метров».

– Думаю, что у нас нет выбора, – пробормотал Майк. Кристина ничего не сказала. Какая, к чёрту, разница, тут или там. И почему так болит голова?

Через пятьдесят метров действительно был поворот и дорога – не асфальтированная и уже совсем не скользкая от дождя, снега и льда – вскоре привела их к небольшому викторианскому домику, опоясанному верандой, на которой белели кресла-качалки. Майк остановил машину у самых дверей и легко вбежал по ступеням. Постучал, обернулся и улыбнулся Кристине. Она улыбнулась в ответ. «Скорее бы выпить что-нибудь от головной боли». Через пару минут Майк вернулся.

– У них есть две свободные комнаты. Обе одиночные, – он рассмеялся, – тоже мне, романтический пансион.

– Неважно. Ты же сам сказал, что у нас нет выбора. А это не самый плохой вариант, – ответила Кристина.

«Можно подумать, это такая трагедия – разные комнаты. Пусть они и спят в одной кровати, но уже давно живут в разных мирах»...


«Однажды в Америке»

Саша Сотник

...Светка Карпина ходила и шипела по углам:

– Ненавижу! Почему деньги вечно у заказчиков, а они – идиоты? Женька, ответь!

– Что, – спрашиваю, – случилось?

– Какой-то придурок написал креатив про мороженое, и теперь нам нужен пингвин. Какая тварь это придумала?

Этой тварью был я. Пару дней назад Шеф вызвал меня в кабинет и сообщил о новом аврале. Вообще-то, аврал – это нормальное состояние российского бизнеса, но на этот раз Шеф был особенно взволнован.

– Если вы не напишете, то все! Заказчик уйдет к Леонтовичу. Вы знаете, кто такой Леонтович? Это – безнравственный неврастеник, вооруженный смехотворной истерикой; это акула в луже крови!

Короче, он нарисовал впечатляющий портрет врага: я даже испугался.

– Напишите, выкручивайтесь, как хотите! – заклинал Шеф. – Представьте сценарий сегодня в пять часов.

– Но сейчас уже половина третьего! – Воспротивился я.

– Либо вы – профессионал, либо я займусь поиском новых кадров! – Угрожал Шеф. – Наморщите ум: скорость мысли превышает скорость света! И поглядывайте на часы, дабы не расслабиться.

Поначалу я подумал о полярной экспедиции, но тут же вспомнил, что подобное уже есть. Белые медведи тоже отпадали в силу обилия таковых на экране. И тогда я пошел методом совмещения несоединимого. Так в жаркой пустыне появился пингвин, спасающийся от нестерпимой жары путем поедания мороженого. Он шел по барханам, весело приплясывая и таща за собой тележку с рекламируемым продуктом. Идея Шефу понравилась.

– Ведь можете, когда на вас орут! – Похвалил он. – Я только что разговаривал с заказчиком. Завтра же сценарий запускаем в производство.

Так я разбогател на триста долларов, а Карпина получила неприятность, и теперь с ненавистью смотрела на меня:

– Ты что, актерами обойтись не мог?

Приходилось оправдываться:

– Я-то тут при чем? Заказчик принял. Я подумал, что Савка в компьютере нарисует…

– Щас! Как же!.. Жди!.. Чертов заказчик хочет живого! Подлинность ему подавай!

– Позвони в зоопарк, – говорю.

– Да звонила уже. У них какой-то карантин. Завелась какая-то зараза. Директор ни в какую не соглашается. А съемки уже завтра.

– Тогда в цирке узнай.

– Какой ты умный. Там такую сумму запросили, что – до свидания, бюджет! – Ее, бедняжку, уже колотило. – Что ты молчишь? Сам придумал, а теперь – в кусты?

Гудман сказал, что пингвины в России – большая редкость; Гельфанд выразил готовность лично переодеться в пингвина и покрякать. Карпина обозлилась еще больше:

– Ты тощий. У пингвина «тело жирное в утесах». Вспомни классику!

– Ну и что? – Ничуть не обиделся Савка. – Он же в пустыне: вспотел и отощал.

Шеф каждые полчаса накалял обстановку:

– Уже нашли? Поторапливайтесь!..

Карпина стала звонить по знакомым. Ее речь на том конце провода принимали адекватно.

– Птица такая, во фраке, с клювом и недоделанными крыльями! – Объясняла по телефону Светка. – Дома не держите?.. Зря, это сейчас модно. А у соседей есть?.. А у друзей?.. Нет, рептилиями не интересуюсь… Какая, на фиг, игуана?.. Я же говорю: пинг-вин! Повторяю по буквам: Подонок, Идиот, Нахал, Гад, Выродок, снова Идиот, и еще раз – Нахал!..

Ее раздраженность с каждым последующим звонком все больше принимала форму бешенства:

– Ненавижу сценаристов! Оближут заказчиков, а мне пыхти! Ой, не могу. Надо выпить. Женька, будь другом, сгоняй за пивом.

Надо было хоть как-то реабилитироваться. Я оделся и побежал в ближайший магазин на Пятницкой. Здесь было много народу. Винный отдел находился рядом с рыбным, и я случайно услышал разговор продавщицы с невысокого роста мужичком. Мужчина был одет в дорогое пальто, его голову покрывала каракулевая шапка брежневского фасона.

– Привет, Сергеевна, – сказал мужчина. – Мне как всегда: десять кило минтая.

– Ты же сегодня утром уже брал? – Удивилась Сергеевна.

– Да все слопал, прорва арктическая, – пожаловался он.

Я навострил уши: арктическая прорва – это никак не кот. Тем более, какой кот поглощает рыбу в таких бешеных количествах?..

Я подошел к мужчине и, извинившись, витиевато поинтересовался:

– Какого рода животное имеете счастье держать в своем доме?..


«Рекламist»

Владимир Спектор

По контуру мечты,
По краешку тревоги,
Где только я и ты,
И помыслы о Боге,

Там чья-то тень с утра –
Лука, а, может, Павел…
И жизнь – словно игра,
Но, Боже мой, без правил.
«По контуру мечты»

Виталий Сперанский

...Рекс пошёл по избе, нюхая воздух раздувающимися ноздрями, выскочил наружу и, поймав верхним чутьём запах крови, потянул проводника к стоявшей неподалёку скирде соломы и коротко пролаял. Подбежавший Сергей разворошил скирду, вытащил топор со следами крови и передал его Алексею Ивановичу, а Рекс, взяв след, уверенно повёл Серёжу в сторону станции. След шёл вдоль просёлка, но потом вдруг резко оборвался. Рекс закрутился на одном месте и, поняв, что след потерян, жалобно проскулил, сел и виновато опустил голову, не глядя на проводника. Но тут подъехал на лошади председатель и крикнул: «Садитесь, мужики, поехали на станцию. Эти гады, похоже, туда направились»!

Когда подъезжали к Тавтиманово, председатель предупредил: «Ты, лейтенант, поосторожнее будь – у отца ружьё пропало». Людей на платформе было немного. На скамейке сидели трое мужиков, рядом стояла полупустая бутылка водки, и лежал кусок хлеба с салом. Двое были, что называется «в хлам», а третий вдруг очнулся и, при виде милиционера с собакой, схватил стоявшее рядом ружьё и побежал. Серёжа отцепил поводок, скомандовал: «Рекс, фас!», и они рванулись за мужиком. Рекс догнал мужика первым и, тихонько зарычав, прыгнул, но тот обернулся и поднял ружьё. В глаза Рексу полыхнули две яркие вспышки, что-то больно ударило в шею и голову, он услышал, как вскрикнул Сергей. Клыки его сомкнулись на руке мужика, она хрустнула, и Рекс потерял сознание.

Когда Рекс вспомнил всё это, его охватило волнение и неясное чувство потери. Пришёл ветврач Фёдор Фёдорович, присел рядом, поправил повязку, погладил его и, грустно вздохнув, ушёл. Рекс заскулил от боли и нехороших предчувствий. В клетку зашла Наташа, сказала: «Привет, барбос», сунула ему в рот конфетку и заплакала. Рекс конфету есть не стал, а лишь тихонько заскулил. «Нет больше у нас Серёжи, Рекс» прошептала она и, плача, вышла, а Рекс, поняв своим шестым собачьим чувством, что произошло непоправимое, приподнял голову и завыл в полный голос...


«Час Собаки»

Бенедикт Спиноза

...Ибо, как мы сказали, любовь есть соединение с объектом, который наш разум считает прекрасным и добрым, и мы разумеем здесь соединение, посредством которого любовь и любимое становятся одним и тем же и составляют вместе одно целое. Поэтому всегда несчастен тот, кто соединяется с какими-либо преходящими вещами. Ибо, так как они вне его власти и подвержены многим случайностям, то невозможно, чтобы при их страдании он был бы свободен от него. Поэтому мы заключаем: если уже так несчастны те, которые любят преходящие вещи, имеющие еще некоторую сущность, то как несчастны будут те, которые любят почести, богатства и сладострастие, не имеющие никакой сущности?..


«Краткий трактат о Боге, человеке и его счастье»

Николай Спиридонов

…Будучи представителем экспериментальной науки, Керосин завязал глаза рубашкой и принялся проверять прославленного естествоиспытателя. Поначалу он бестолково топтался по комнате, натыкаясь на мебель, но скоро понимание забрезжило на кончиках его растопыренных пальцев. Керосин был зачарован разнообразием слабых ощущений, легчайших дуновений, ветерков, покалываний, распираний и трепетов. Зарождаясь в пространстве за пределами тела, усиленные дрожью подушечек пальцев, они гудели в руках и голове, отдаваясь в груди томительной сладостью. Душою, расширившейся до пределов общажной комнаты, он чувствовал каждый предмет, и стулья не ставили ему больше подножек, а шкаф не ударял в грудь острым углом, когда Кера в упоении кружил вечерами по своей пятнадцатиметровке. Мир оказался сложнее и глубже, чем учили в вузе, и Керосин учился жить в этом по-новому открывшемся мире и сам менялся, углубляясь и мудрея.

Керосин сделался прозорлив. Он стал спокойным и вальяжным. Какие-то глубинные проблемы человеческого существования разрешились для него и посреди семестра наступили безмятежные каникулы. Манкируя лекциями, часами просиживал он на общежицком подоконнике, созерцал транспортную развилку и чему-то потаенно улыбался…


«Керосин»

Юлия Ставская

Кто вам сказал, что я уже мертва?
Затянутая в черные шелка,
Я выйду к вам в нелепые слова
С осанкой королевы – на стрелка.

Браслетами закрыв свои запястья,
Я царственно взойду на ваш костер,
За то, что хороша, и что остер
Язык мой, приносящий вам несчастья.

Что ханжеству я предпочла любовь,
А став ее рабой – хочу свободы,
И предков католическая кровь
Моя прольется до Его прихода…
«Некоторые избранные тексты из книги «Жажда»»

Елена Стадлерова

Стук раздался как раз в тот момент, когда Уно собирался пригубить своё пиво. Но напугал стук мужчину отнюдь не поэтому. В Уно словно бы пророчески дрогнула какая-то косточка – что-то сейчас будет.

Уно всё же сделал из банки глоток – дешёвка, «Будвайзер», но для таких жарких дней в самый раз – и подошёл к белой дощатой двери. Перед тем, как открыть, он зачем-то оглянулся и посмотрел в глубь дома.

С порога, где лежал коврик с надписью «Welcome» (причём слово было написано с ошибкой – «Welkome», оправдывая почти оторванный ярлычок «Made in Taiwan») был виден почти весь дом. Кухня, вымощенная белой керамической плиткой, на деревянном столе – тарелка из-под яичницы, в жёлтых пятнах от жира, закрытые шкафчики, раковина, этажерка с ящиками. Лестница наверх, к спальням Эшли и Элис и их с Кендрой. Арка в гостиную, где у стены стоит пухлый от набивки диван и два необыкновенно уродливых, но очень уютных кресла. На тумбочке возле телевизора – тонкая коричневая ваза, в которой стоят две сухие камышины, на открытых полках – книги, Стивен Кинг, Джон Апдайк, детективы в мягких обложках, довольно много классики и стопки «литературных месячников» (или, как их называла языкастая Эшли, «литературные месячные»), в которых печатали классные рассказы и аппетитные подборки вроде «Десять книг для дождливых дней». Всё такое мирное, нежится на обжигающем июльском солнце, и только пылинки пляшут в его канареечно-ярких лучах. И тихо, тихо гудит морозильник у стены. Да, бывают дома и посолиднее, но Уно нравился этот.

– Кто там? – спросил он наконец тихо и неохотно.

– Свои! – громко и весело отозвался незнакомый голос...


«Самый счастливый человек на свете»

Леонид Стариковский

...Следующее свидание состоялось на конспиративной квартире, где с Дмитрием говорил уже совсем другой человек – вальяжный седовласый мужчина сановного вида, генерал или министр, подумал Дмитрий, не зная, что ошибся не намного. Теперь уже разговор шел без обиняков: как отлично подготовленному специалисту в области термоядерного синтеза, Вронскому предлагалась служба в специальном подразделение КГБ, погоны лейтенанта и место младшего (пока!) научного сотрудника в Объединенном ядерном институте в Дубне, где он должен был, кроме научной деятельности, осуществлять негласные функции надзора за своими коллегами. Наивный Вронский пытался тут же отказаться, даже отшутиться, что к шпионской деятельности не имеет ни малейших способностей, но Иван Иванович или Николай Николаевич – Дмитрий с первого раза не запомнил как представился этот генерал или полковник – вдруг включил в свой до сих пор мягко рокочущий басок такой металл, что Дмитрий понял: попал, и выхода нет, вернее, выход остается только один! Во все времена все его предки по мужской линии были верны своему кодексу чести – кодексу Вронских, который передавался потомкам, несмотря на перемену мира и строя, наверное, уже каким-то особым геном. За многие века от пышного когда-то девиза, красовавшегося на гербовом щите над входом в родовое поместье, самой жизнью, как рукой искусного скульптора от глыбы мрамора, было отсечено все лишнее и второстепенное, осталось всего два кратких слова: совесть и честь. Вот и сейчас голос крови дал себя знать моментально, и Дмитрий, не желая тянуть время, необходимое якобы для размышлений, что могло бы несколько смягчить ситуацию, а наоборот – слишком резко встав, давая тем самым понять, что этот неприятный ему разговор закончен, отказался наотрез и пошел к выходу. Выскочивший непонятно откуда уже знакомый ему «комсомолец-доброволец» попытался остановить его, но Иван Иванович (или как там его?!) одернул помощника самым грубым образом, прикрикнув: «Пусть этот пацан убирается на все четыре стороны, он еще сам приползет к нам, только будет поздно. Отказать ему в допуске в нашей компетенции, пусть для начала дворником метлой помашет…»


«Вера, Надежда, Любовь»

Евгений Староверов

... – А Расеюшка-то плачет, – вставил кузнец. – То жрать неча, то пить. Да расскажи французам, али иносранцам каким, что в Руси пить нечего, засмеют.

– Во-во, все бунтуют, все бастуют. Учительши, врачихи, шахтеры, дорожники жилезные. И всем есть неча. И веть не телевизер просют, не какой-нибудь вольв, а пожрать.

– И че, не дают?

– В том-то и перец, что не дают.

Кузнец после очередного стакана вконец закручинился.

– Дак че делать-то, как быть?

– А, и ты, кузнечяра, спросил? Еще в прошлом веке один такой Чернышковский спросил, так ему, представляешь, шпагу сломали. Да, брат, раньше сто жили как министры, а десять – как цари. А щас – десять как цари, а сто – как педерасты.

– Кто? – пьяно удивился Антон.

– Педерасты,– это мужики такие, которых за баб пользуют.

Морда у кузнеца набрякла черным и недобрым. – А где эта сука, которая мне, трудовому пролетариату, предлагала задницу на п.… переделать.

Да ладно тебе, охолонись. Он теперь до века хайло лечить будет. Лучше думай, как Отчизну спасать будем...


«Ебитеньевка и ее обитатели»

Марта Старр

Она сидела за резным столом
В глухом молчании роняя на пол ноты
Ярился ветер где-то за окном
Дождь по стеклу в последний час субботы

Она украдкой подошла к двери
Паркет-предатель скрипнул еле слышно
И чей-то шёпот приказал: «Замри!»
Сквозь стену проступив улыбкой хищной

Лишь в ломких пальцах стиснув край одежд
Стараясь обуздать в груди тревогу
В провал глазниц всмотревшись – не сгореть
Раз плен иллюзий преградил дорогу

И тот же голос ей шепнул: «Пора…»
Огонь и пепел, кровь по сгнившим венам
Перед глазами. Мёрзли зеркала
И холод быстро полз по серым стенам

С приходом Смерти. Липкий едкий страх
Вниз по спине. А тени рук – на плечи
Она молилась, голос свой сорвав
Спустя одно мгновенье – канув в вечность.
«Миражи боли»

Валерий Степанов

...Стоял конец восьмидесятых. Воздух свободы пьянил и вселял надежды в сердца размороженных граждан умирающей великой державы. Во всех газетах и журналах каждый день появлялись материалы, разоблачавшие профашистский режим эпохи сталинизма. Зарождались первые кооперативы, появились первые миллионеры. Люди мечтали стать брокерами, дилерами или на худой конец торговать на рынке. Толпы челноков заполняли поезда, шедшие в Польшу, летели за шмотками в Турцию и Китай. Поезда, прибывавшие из Москвы, были перегружены непомерным количеством сумок, коробок, ковров. Все это поступало на рынки, которые поражали иностранцев изобилием народа и дикой толчеей, которую они иначе, как «сумятица», не называли. Люди в трамваях предлагали друг другу бартеры типа: вагон спичек на полвагона мыла. Из воздуха появлялись бешеные деньги, чтобы тут же растаять как мартовский снег. Пышным цветом расцвел криминал: по ларькам ходили несовершеннолетние собиратели дани, а по ночам поджигали их; каждый день находили трупы. Словом, смутное время пришло на Русь...

На каждом углу слышалось жалобное блеяние сладкоголосого «Ласкового мая», звучали горькая «Россия» Талькова и мистический голос Цоя. Проходили бесчисленные митинги: коммунисты под алыми знаменами призывали всех не поступаться принципами, распевали песни приверженцы «Памяти» в офицерских сапогах, демократы мощными колоннами запружали улицы городов... Страна, доселе тащившаяся на телеге, влекомой старой клячей, вдруг как будто пересела на скорый поезд и понеслась с такой бешеной скоростью, что пейзажи за окнами стали мелькать с калейдоскопической быстротой...


«Нерублевские судьбы»

Сергей Степанов

...Александра Фурсенко с четырьмя оборванными и голодными девчонками долго мыкалась по родным и близким, которые пускали их в дом от жалости, но со временем старались избавиться от бедных родственников.

Последним пристанищем оказалась избушка родной сестры Мани, живущей одиноко в глухой деревеньке с покосившимися домиками, разбросанными по берегу маленькой вертлявой речушки, берущей начало у родника и исчезающей где-то далеко в лесу. В молодости Маня вышла замуж по любви за бедняка Николая Баринова, который вскоре спился, оставив её одну-одинёшеньку. Бедная вдова оказалась никому не нужна. Она с молодости страдала женскими болезнями, о чём по пьянке проболтался своим закадычным друзьям Николай Баринов, и подтвердила знахарка Федосея, к которой иногда он заглядывал с просьбой дать что-нибудь «от головы».

Так и проживали бы бедные женщины в нищете и позабытые всеми, если бы не одно событие, изменившее ход их жизни. Сёстрам на голову вдруг свалился брат Паша, пропавший во времена НЭПа в неизвестном направлении, отправившись в город на поиски заработка и лучшей доли.

Приезд Паши был похож на цветную картинку, вдруг наклеенную кем-то добрым на сером заборе, огораживающем жизнь сестёр. Как будто волшебник открыл ворота, и в грязный, захламлённый мусором двор дома влетела лёгкая бричка, запряжённая резвой гнедой лошадью с пеной на морде...


«Война и революция»

Деян Стоилькович

Джимми знает: когда страх готовится взять за горло, лучше всего укрыться за гитарой.

Ведь там, за ширмой, поджидает громогласная армия девушек-подростков, жаждущая в миллионный раз слышать, как он споёт «You are beautiful». Они станут пожирать его горящими от обожания глазами, повторять за ним каждое слово и каждый куплет, будто концертный зал – это некая церковь, в которой он сам – мессия и создатель. Они будут хватать его за рукава выцветшей чёрной футболки, касаться шрамов и татуировок на его руках, умолять выйти на бис, визжать в экстазе… И снова потребуют, чтобы он спел им «You are beautiful». А он вместо этого исполнит другую песню, которую написал, ещё когда был солдатом, а не поп-певцом.

Джимми знает: среди них нет той симпатичной молодой брюнетки, которая нынче утром на его официальном профиле в Фейсбуке оставила сообщение.

«УМРИ».

Так написала она.

Только это. Одно слово.

«УМРИ». И не на английском.

Она не написала «DIE».

Нет. Там не было написано «DIE, JIMIE, DIE».

Было написано «Умри».

На языке, которого он не знает.

На сербском.

«УМРИ».

После того как капитан Джеймс Блант, бывший командир в Life Guards, элитном подразделении армии Её Величества, а сейчас поп-певец мирового масштаба, был гостем у Джереми Кларксона в его шоу «Top Gear» и исповедовался ему, рассказав о своём военном опыте в Косово, на него обрушилась лавина ненависти и злобы.

Он сказал: «Мы бомбами изничтожили сербов».

И сербы сошли с ума от злости...


«Нет храбрости»

Анатолий Столетов

Возвращается время на круги своя,
Возвращается тихо, но верно,
Одолев за века циферблат бытия
В нашем старом пространстве трехмерном,
 
Ничего не решив, возвращается к нам
Шумом желтой листвы и огнями реклам,
Легким взмахом крыла и свинцовостью пуль.
Стук дождя по стеклу превращается в пульс.
 
Жизнь доходит волной до трехмерных границ,
Но, плеснув по пространствам истертым,
Бьет прибоем строки в побережье страниц
И шумит измереньем четвертым.
«Бисеринки»

Олег Столяров

Куда ни глянешь – всюду снег…
Зима лихая закружила
И мир сияющий поблек,
Померкли гордые светила…

Но новый день и новый год
Спешит ушедшему на смену…
Что впереди, друзья, нас ждёт
Узнаем скоро непременно…

По новому календарю
Я стану жить, часы сверяя…
Себе январь я подарю –
Кружат, искрясь, снежинок стаи…
«По новому календарю…»

Лиза Стрелкова

Когда я родился, дома никого не было, а на столе лежала записка: «Суп на плите, котлеты в холодильнике». В детстве это был мой любимый анекдот, только я не смеялся, а воспринимал его очень серьёзно. Родители всегда были рядом, и даже когда они уходили на работу, мне казалось, что они всё равно где-то здесь со своим супом с котлетами. С советами, решениями. Что есть, где спать, с кем дружить, во сколько приходить домой. Мне казалось, думать, что ты один – значит становиться старше, а старше быть очень хотелось.

Маленьким я был поразительно терпелив. Я мог несколько часов пролежать во ржи, потому что это самое надёжное место, чтобы спрятаться. Колосья выше меня. Я лежу посреди поля, в рот лезут сухие травинки, на зубах песок, босые ноги замёрзли, всё тело чешется, муравьи заползают под майку и кусаются, а в колени врезаются мелкие камешки. Но я терпеливо лежу, потому что если встану, то меня тут же найдут – и это будет позор. Мне жутко неудобно, но, в конце концов, я всё равно засыпаю.

Сейчас я большой и у меня бессонница. Я лежу на дорогих простынях, каких-то очень полезных и натуральных, за кучу денег. И матрас у меня тоже полезный, особой жёсткости. Он набит чем-то с труднопроизносимым названием. Когда я был маленьким, я не знал таких слов, не знал, как выглядит морская трава, которая тоже есть в моём матрасе. Мне казалось, это что-то съедобное, типа морской капусты, только ещё полезнее. А сейчас я знаю точно, что это единственное, на чём я могу спать, чтобы не болела спина. Всё равно, кстати, не очень помогает. Не знаю, как повернуться. На левом боку колет сердце, на спине – мучает одышка. На животе – нечем дышать, да и шея затекает. Если лечь на правый бок, то бывает, можно отрубиться, подремать пару часов...


«Как правильно есть лягушек»

Татьяна Стрельченко

Время кипит в фиолетовом пламени,
А в небесах облака накрахмалены,
Годы прилизаны, дни – отутюжены,
Месяц уже третий месяц простуженный,
Вечность стоит над котлом фиолетовым,
Ложкой мешает вопросы с ответами,
Прозу – с куплетами, камни – с кометами,
Уксус с конфетами или котлетами...
Звезды моргают, как будто не видели
Пира, Перикла, Гомера, Овидия...
Мило моргают, глухие, незрячие,
Звезды холодные, звезды горячие...
Ясно же! Просто им все фиолетово:
Камни с кометами, мухи с котлетами,
Вторники с чаем и чайки с полетами,
Чьи-то стихи и туман над болотами...

...Только секунда, как прежде, взъерошена,
В общий котел почему-то не брошена,
Видит секунда огонь вдалеке,
Плотно зажатая в детской руке.
«Эскиз»

Александр Строганов

Поэт в расцвете лет нуждается в тоске.
Так ветер в сентябре скрывается в деревьях.
Качается тишайшая пора на волоске
Как бледный шарик с ярмарки безделья.

Встречает круглый гул скандалов и друзей
Как неживые поезда без пассажиров,
Без драм и фраз и чертиков везенья,
С годами записавшихся в сатиры.

Он нянчит звук, как ходят за больным
Безропотно и скучно. По ошибке
За день безлюдный платит золотым
Налившимся кровоподтеком слитком.

Украдкой от родных он обнимает ночь
Как осужденную за страстность малолетку,
И на прогулках выдает за дочь,
И учит грамоте по письмам на салфетках.

Он помнит вас. Он не забыл
Как вы его в затылок целовали.
Но он теперь вам не добавит сил.
Он – есть и нет его. Он – шорох в зале.

Он – в голосе, но нем. Он ищет знак в тоске,
Единственный, что в вензелях невидим,
Как ищут смерть, как строят на песке,
Как за любовь любимых ненавидят.
«Пианизм»

Алёна Стронгина

...Память. Ты привередливая штука: как картинки из калейдоскопа, исчезают из тебя дорогие нам моменты, ценные сведения, важные даты. Но, в то же время, с какой скрупулезной, педантичной точностью ты каждый раз восстанавливаешь омерзительные картины стыда и провалов, то липкое, что хотелось бы забыть, разорвать навсегда, на тысячи и тысячи мелких кусочков, а затем – сжечь в пламени ненависти. Ни одного удара, ни одного липкого прикосновения, ни одного из многочисленных ракурсов светящейся лысины не давала забыть Маше память. Расплывчато-добрые люди лишь зря расточали свои улыбки – они ни чем не искупят своей вины, ведь это их среда взрастила всю мерзость и пакость, через которую она прошла. Как же сказать ему – честнейшему и чистейшему из людей, – что с ней стало? Не сказать нельзя. Никакой лжи не может существовать между любящими людьми (сможет ли он теперь так же ее любить?). Все стало еще хуже после посещения врача, который с довольным лицом поздравил ее со здоровой, восьминедельной беременностью. Само это слово звучало противно, призывая память с ее неизменными картинами. Надежды на новое начало исчезли, как пожелтевшие листья, влекомые дождевой водой в сточную канаву. Прошлое, назойливой детской ручонкой тянуло ее за подол, вставало тенью над всем, что есть и будет...


«Волчица»

Константин Строф

...Наступила пора свету покинуть этот неприветливый скучный край. Берлинское небо на прощание начало загустевать, постепенно меняя цвет. Франя и Герман ушли в кухню, чтобы поесть и остаться наедине. Разговор с генералом так и не удался. Хотя, если говорить напрямоту, Франя была уверена, что Герману, собственно, и сказать было нечего. Нельзя же было выдать, что гость явился на его похороны.

Небольшая разношёрстная эмигрантская община в Берлине жила бедно, что, впрочем, было обычно среди подавляющего большинства всех сбежавших из России и попрятавшихся по разным углам послевоенного мира. Обитатели квартиры номер 12 дома 48 по улице Короля Вильгельма, несмотря на прежние чины и заслуги (в том числе и Франины – несомненно, более результативные, нежели исторические) исключением не были. Генерал стремительно сдавал. Звать врача к себе на дом по нескольку раз в неделю Франя была не в состоянии. Лишних хлопот ещё добавлял и сам генерал, несколько раз отказывавшийся быть обследованным, требуя непременно русского врача. Доктору Бергеру приходилось довольствоваться исключительно данными внешнего осмотра капризного пациента, каждый раз подозрительно разглядывающего его и не отвечающего ни на какие вопросы. Благо, доктор был совершенно спокойным прагматичным иностранцем. И на единственное предложение генерала «зашить Фране чресла» никак не отреагировал. При последнем визите доктор Бергер сказал, что генералу, очевидно, осталось совсем мало. От безвыходности Фране пришлось удовлетвориться этим довольно неточным прогнозом. Оплачивать вызовы на дом она больше не могла. Недолго поразмыслив, Франя начала звать оставшихся в живых родственников на похороны никак не желающего отдавать концы генерала уже заранее...


«Тризна по генералу»

Алексей Струмила

...Я спрашивал себя, ну вот конец вселенной, а за ним что? – другие вселенные, а за ними что? – Что-то. А за этим что-то? – Ещё что-то. А если ответишь ничего, так это опять что-то, потому что это – это. Какая разница, как это обозвать, «что-то» или «ничто». Языковые фокусы. То же и со временем. После этого будет то-то, а после ещё что-то и ещё что-то. И попробуй опять представь, что за этим что-то – ничего. «Что-то» никак не хотело у меня соседствовать с «ничем». Все эти бесконечности, это была какая-то полная бессмысленность. Пускай «Я» – это смысл. И этим самым «Я» я назначаю смысл всему, что обладает этим самым для меня смыслом. Хотя бы тем самым секундам, которых мне тогда хватило, чтоб не утонуть. Но это всё равно не выход, разум уже не отпускает: а в чём смысл этого? – в том-то, а этого? – в том-то? А в чём смысл жизни? А в чём смысл всего? А в чём смысл смысла? К моему «Я» ничего от этих построений не добавлялось. Ни до, ни после, ни вперёд, ни назад, ни по сути, ни как-нибудь ещё. Я и я – и всё тут.

– «Ты вечное «я» или конечное?»

– «Я – и всё тут».

– «Ты большое или маленькое?»

– «Я – я, и всё тут. Просто я, и вокруг чёрт знает что, полная бессмыслица, каковая обессмысливает и само «Я»». От этого можно было сойти с ума, а можно было как-то развлечься, к примеру, пойти с друзьями в лес, жарить шашлыки и пить водку. Ещё бы действеннее было впасть в безумие влюблённости. Однако по какому-то необъяснимому наитию я не сделал тогда ни того, ни другого, а поехал в Петушки. И, о чудо, нашёл там ту самую книжку, никто её не зачитал. Эразм Роттердамский «Похвала глупости». Я прочёл её на терраске в один присест. И был окончательно задавлен и убит. Неужели действительно миром правит глупость, и мир – глупость, и я сам со всей этой своей жизнью – глупость? «Нет, уж лучше жестокий закон эволюции. Лучше бы меня кто-нибудь попытался съесть, а я бы не давался. И может, сам бы кого съел. Только бы ни о чём этаком не думать». Но я думал, и чем больше думал, тем сильнее чувствовал себя самым хитрым, самым злобным, самым коварным и вероломным животным на планете. И самым несчастным. Терраска показалась мне самым нелепым местом, в каком только можно оказаться. И всё, на что бы я ни посмотрел, начинало превращаться в нелепость. И чем дольше я останавливал на чём-то взгляд, тем нелепее это «что-то» делалось. Жалко, что там не было зеркала. Теперь бы мне очень хотелось знать, каким бы я увидел тогда своё собственное отражение...


«Петушки»

Альберт Стыдов

...– Представляешь, сидел в засаде на медведя и заснул, а медведь шёл мимо, на уши наступил, да как на банановой корке поскользнулся, чуть зайца совсем не раздавил.

– Да-а, а то бы прям совсем как в Африке было бы. Неприлично.

– А так прилично?

– Смешно! – захохотала белка, – Наливай! Ну, хоть успели до нового года слякоть с дорог убрать, а то путаются под ногами. Эх! Ёжик! Заживём теперь в новом году как у Христа за пазухой! – белочка с ёжиком чокнулась, раздался долгожданный бой курантов…


«Праздник в лесу»

Фаина Судкович

Обними меня так, словно Завтра – не будет.
Дыши мне в щёку, гладь меня по спине.
Это сейчас мы – живые, влюблённые люди.
И только сейчас мы – с блаженными наравне.
Всего через миг всё изменится безвозвратно.
За мной закроется дверь, и стихнет стук каблуков.
Я выйду на улицу. Твоё время сквозь мокрые пятна
дождя потечёт без меня. Быть может, во веки веков.
Случится то, чего мы не могли придумать,
лёжа в объятьях. Предутренний мир за окном
разглядывал нас, как кусочки рахат-лукума.
– Где там орешки? – И что с вами будет потом?
Что с нами будет? Мор? Война? Угасание?
Не думай об этом, просто впитывай каждый миг,
слово, вздох, поворот головы, касание…
не привыкая к счастью. Несчастлив тот, кто привык.
Что там светлое будущее нам поднесёт на блюде?
Яства, отраву – узнаем. Оно не минует нас.
И потому обними меня так, словно Завтра – не будет.
А я, уходя в безвременье, запомню и день, и час.
«Погибла дура»

Сергей Сумин

...Теперь стоит сказать несколько слов о писательских методах работы Юрия Тубольцева. Главное, наверное, достоинство его миниатюр в том, что они быстро заканчиваются. Два-три предложения, максимум – абзац, и вы уже переворачиваете страницу. Тубольцев прекрасно помнит основное свойство сознания современного горожанина – разбросанность, фрагментарность, «клиповость», принципиальное нежелание, да и неумение на чем-либо сосредоточиться надолго. Минута, другая, и нужно переключить телевизионный канал, две-три минуты – и новый сюжет, новая встреча, полчаса – и книжка пролистана (лучше, если это будут книга комиксов). Хорошо ли это, плохо (скорее – второе), но это тенденция, и с ней нужно считаться. В Японии недавно вышла смс-версия романа Льва Толстого «Анна Каренина» – в 30-ти сообщениях. На Западе давно уже никто не пишет романы объемом более 200-250 страниц. Издатели убеждены, что современный читатель не купит и не станет читать произведение в 300, 400 или 500 страниц. Современному писателю приходится приспосабливаться к этой ситуации и писать лаконично, емко и стильно. В книге Юрия Тубольцева этот вопрос решен даже более радикально – самое длинное его произведение состоит из 10-15 предложений.

Стоит признать, у Тубольцева-писателя богатая и живая фантазия – почти у каждой миниатюры есть необычный заголовок: «Ледбовь», «Разговор двух часов», «Неодарвинисты», «Солнценосное», «Резонанс строк» и т.д. Заголовки эти ненавязчиво подталкивают к прочтению миниатюр, а иногда и несут дополнительную смысловую нагрузку. Автор «Поэтики развернутого абсурда» частенько использует молодежный сленг (аська, реал, френдить), создает неологизмы (кощенок, щеконок, солнцефальд, парасенок и двусенок), смешивает слова нескольких языков (лист talk, wwwновь, гороха.net ), обыгрывает фразеологизмы, религии и мифы народов мира (мастер дзынь, разбуддизм, зоостестизм, буратино-водолаз), работает с ритмикой строки и звукоподражанием (ыкзестензиализм, междуносие, хрюловеки) и т.д...


«Дведевочки и парасенок»

Дарья Сумкина

В соснах воет осень.
Звуки-корабли
Прочь меня уносят
От моей земли.

Надо мной смеяться
Смеет листопад.
Мне во сне являлся
Этот дивный сад!..

Слёзы на ладони
Падают ничком:
Где-то ветер струны
Трогает смычком.

Он! – кому не судьи
Даже Свет и Тьма!
Тот, кто на распутье
Свёл меня с ума...

Ах, душа рыдает
Скрипке в унисон...
Листья облетают...
Это лучший сон.

...Охватив листвою,
Золотой костёр
Вдруг над головою
Небо распростёр.

...Быстрыми шагами
Ветер-холодок...
И – поймал губами
Мой последний вздох.
«Ветер»

Алексей Сурин

...Знаете, что самое страшное в том, когда тебя убивают в собственной ванной? В том, что ты голый. Это делает тебя беззащитней в миллионы и миллионы раз, и сил сопротивляться у тебя уже нет. Только и думаешь о том, не увидел ли убийца твои гениталии? Всё ли в порядке с волосами на голове или там на ногах… Как будто тебе ещё жить и жить. Как будто ты на конкурсе красоты, среди голых жертв серийного убийцы. Словно этот огромный человек в новогодней маске улыбающегося зайчика просто ошибся дверью. «Тебе бы на утренник в детском саду, дружище», – думаешь ты, вместо того чтобы истерично кричать и звать на помощь.

Обычное убийство.

Только чувствуешь себя не обычно.

Не как обыкновенная жертва.

Просто ты голый, а он одет. Одет во всё чёрное. А на руках перчатки, сжимающие большущий кухонный нож.

А ты голый в ванной, хотел отдохнуть, прийти в себя после тяжелого рабочего дня, добавил в воду морской соли и пены. Ты голый в ванной, вода горячая, так что пробирает до костей. И так хорошо. Просто здорово.

Ты голый в ванной, ты расслабился, закрыл глаза и начал представлять себе разные картинки. Раздевающаяся женщина. Короткая юбка спадает с упругих колен. Нейлоновые чулки, немного в затяжку, тонкие кружевные трусики…

Ты голый в собственной ванной, самое обычное дело, и тут в неё врывается некто с ножом, и первое, что ты делаешь – пытаешься прикрыть свой стояк обеими руками.

Вместо того чтобы кричать.

Вместо того чтобы паниковать.

И первая мысль, которая тебе приходит в голову: «он пришёл отрезать мне “это”»...


«Обычный. Как все»

Евгений Сухарев

Давай поживем немного еще,
помедлим с небытиём.
И пусть не прощает нас дурачье,
по-божески – мы вдвоем.

Мы за себя платили сполна:
ты – страхом, а я – стыдом.
Коль страх – вина, то и стыд – цена,
и хватит хотя б на том.

Поскольку мы у себя в дому,
а не у райских врат,
не станем взваливать никому
на плечи свой рай и ад.

Пусть мы иссякнем так тихо, как
день затухает, тих.
И это будет последний знак
только для нас двоих.
«Давай поживем немного еще...»

Валерия Сухинина

Давай предположим, что я умерла.
Скажем, с девятого вышла в небо,
Остынет мой гроб за кулисой окна,
Платье в горох на тело надето.

Сидят вперемешку друзья и враги,
Плачут растерянно чьи-то лица,
Гранитом придавят мне обе ноги,
Забудут за душу мою молиться.

Останусь лежать в тишине земли,
Сверху цветочным пледом укрыли.
Которые в жизни цветов не несли,
Думают, этим венком искупили.

Послушайте повесть о мертвеце –
Мне наплевать, за кого вы пили,
И мне всё равно, на каком конце
Кладбище, где меня хоронили.

Растёт ли мох надо мной в лесу,
Курит ли кто-то угрюмый стоя,
Хранит ли улыбка мою весну,
Брюки на маме какого кроя.

Увидят ли люди меня во сне,
Держат ли траур по мне, усопшей.
Меня уже нет в той сырой земле,
Я рядом с вами душой, не больше.

Давай предположим, что я жива.
Враг не нажит, друзей – немного.
Лежу в темноте и слезах одна,
Смерть хохочет в моём чертоге.
«Давай предположим»

Анатолий Сухих

Есть время отлива, есть время отлова,
Есть время отплыть кораблю…
Попробовать спелое сладкое слово,
Пьянящее слово “люблю”…
Бесстрастно блестит амальгамой стекло,
Отбитая кромка остра…
Страшнее всего – девальвация слов
За десять секунд до утра…
Пусть сердце, как свечка, уже отгорело,
Пусть годы ощерили пасть,
И слово, должно быть, уже перезрело,
И слово готово упасть…
Оно упадет в благодатную почву,
Как в жирный густой чернозем…
Слова прорастают безлунною ночью,
И пешка проснется ферзем…
Во тьме проявляются боль ли, испуг ли,
Проклюнется новый восторг,
И новое пламя из тлеющих углей зари
Раздувает восток…
Слова, как шары, проплывают над лбами –
Коснуться, обжечь, уколоть…
Упругую мякоть ухватишь губами –
У слова сливовая плоть,
В нем время отлова, в нем время отлива,
В нем время – отплыть кораблю…
Губами раздавлена спелая слива –
Похмельное слово “люблю”…

Михаил Сухих

Ты проснулся позже,
Чем звонил будильник.
Ты идёшь на кухню,
Смотришь в холодильник,
Ничего не хочешь,
Ничего не надо,
В зеркале кого-то
Ты встречаешь взглядом.
Этот кто-то долго
Чистит твои зубы,
Бреет твои щёки
Старой бритвой грубой,
Соскоблит до нервов
Он твою надежду
На удачный день...
Ты уходишь между,
«Рано» и «не очень»,
Куришь на платформе,
Зная, что сегодня
Далеко не в норме.
А потом работа
И всё те же лица,
И дела всё те же,
Хочется напиться!

Иногда находит...
Нет, ты не капризный...
У тебя диагноз –
Аритмия жизни.
«Аритмия жизни»

Виктория Сушко

...Мы могли бы урвать у вечности еще несколько счастливых мгновений, но что с того? Мы уже состоялись в этом мире, наша любовь уже случилась – навсегда, что бы он впоследствии ни говорил, как бы я его потом ни ненавидела. И пусть никто этого не заметил, пусть не было свидетелей, да и он сам исчез, стерся с лица земли, перешел в иное измерение. Мне теперь не прорваться к нему, и я тщетно, уже без надежд, но неистово бьюсь головой, разбиваю стену между нашими мирами, и никак не разрушу ее. Я знаю, он там пишет стихи, курит, может быть, смотрит на меня – отстраненно или с налетом жалости. Он ведь всегда был умнее меня. И он все-все понимает. Может, и для остальных на самом деле нет в этой истории ничего сложного или даже хоть сколько-нибудь интересного, зацепиться не за что. Но я потерялась среди залов Эрмитажа, среди питерских дворов и переулков, впереди тупик, остается только карабкаться вверх по стене; лестничные пролеты, вокзалы, реки и океаны, я ищу тебя. Уже давно весна, а может быть, лето, а я все ищу тебя, и только бы узнать при встрече, только бы не ошибиться среди миров. Ничего нет в моей жизни, я созерцаю эту пустоту – вдруг через прозрачные стены мелькнет твой силуэт, вдруг я увижу тебя еще раз, и ты случишься в моей жизни...


«Может быть»

Даша Счастливая

...Или там, жарким летним днем ты свешивалась из окна, вглядывалась вдаль, думала о чем-то неземном, чувствовала себя легкой и воздушной, как белые облака на безумно голубом небе, готовой улететь куда-нибудь высоко-высоко, потеряться там, где-то среди высоких крыш, достававших почти до самого неба... И вдруг так резко разбивала все эти свои глупые, безумные мечты, доставала из кармана сигарету, оглядывалась по сторонам и наконец-то уже затягивалась, чувствуя себя невестой, лишившейся девственности за два дня до свадьбы с шофером своего жениха. Докуривала, выбрасывала бычок на дорогу, но еще долго не закрывала окно, говорила себе, что больше никогда-никогда, и что это был последний раз. И ведь правда – больше никогда...


«16 Мгновений Моей Улыбки»

Ольга Сысуева

Ночь близка.
И заснули все.
Этой ночью убийство свершат
Он, Макбет, и леди Макбет,
Его верная злая жена.
Ночь. Убит будет король.
О, коварство, хитрость и ложь!
Да, змея пригрел на груди
Дункан тот, этот змей и погубит его.
О, Макбет – возмутилась земля,
Чуя смерть своего короля.
Знай, злодей, что невинен был он
Твой король, Макбет, твой король.
Ночь пришла, и свершилась судьба,
Что ж поделаешь: жизнь такова.
«Кармен»

Сергей Сычев

…Федя сидел неподвижно и продолжал наслаждаться закатом и одиночеством. На Сейти не принято надоедать друг другу общением и навязывать свое общество. На Сейти принято созерцательное отношение к жизни и внутренняя погруженность в себя. На Сейти ценят, уважают внутренний мир другого и, как могут, оберегают его. Однажды, его чуткое, как и у всех сейтиан, ухо поймало одну из радиоволн, летевших с Земли. Это было напыщенное обращение очередного земного диктатора ни много, ни мало к земному человечеству. Этот диктатор ругал другого диктатора, что окопался в земном поселении с названием Багдад, и требовал от него немедленно установить по всему поселению и другим окрестным поселениям «демократию», угрожая, в противном случае, применить свою демократическую диктаторскую силу. Федя послушал его еще немного и в очередной раз удивился глупости землян. Демократический диктатор так часто произносил слово «демократия», что едва ли понимал и способен был в дальнейшем понять его смысл. Как же землянин, забывший, что такое «демократия», собирается добиться ее установления от другого землянина, который никогда не знал, что это такое?! Глупые, глупые земляне!..


«На Марсе жизни нет»
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!