Волшебный мир

Волшебный мир

Встаёт заря улыбчиво и нежно.
У школы золотятся тополя.
С годами я бываю здесь всё реже,
Но всё сильней любовь и грусть моя.
Волшебный мир… не сон,
А быль, как сказка:
Косички, бантики, игривые глаза.
Учитель строгий у доски с указкой.
И слово, что соседке не сказал.
А как хотелось облегчить мне душу,
Но я гасил неистовый порыв.
Как два костра, пылали мои уши
И, кажется, горят до сей поры.
Как далеки, как невозвратны годы!
Но если вдруг несбывное – свершись (!),
Едва ли больше внутренней свободы
Внушила наша прожитая жизнь.
Волшебный мир… не сон.
А быль, как сказка:
Косички, бантики, игривые глаза.
Учитель строгий у доски с указкой.
И слово, что соседке не сказал.
Встаёт заря улыбчиво и нежно,
У школы золотятся тополя.
С годами я бываю здесь всё реже,
Но всё сильней любовь и грусть моя.

Сокровенное

Гей ты, полюшко, поле русское,
Колос свесился тяжело,
Что ведёшь меня, тропка узкая,
Зорькой раннею за село?
Сердце жаркое к песне просится,
А над полем звенит, звенит
Серебристая разноголосица,
Реет жаворонок в зенит.
Счастьем полнится существо моё:
Ширь бескрайняя, Дон у ног.
На земле родной всюду дома я.
И звучит донской говорок.
Велика Земля! – Не объять рукой.
Где-то есть места заповедные,
Но вся жизнь моя – поле щедрое,
И не надо мне красоты другой.
Гей ты, полюшко, поле русское,
Колос свесился тяжело…
Не с того ль ведёшь, тропка узкая,
Зорькой раннею за село?

Родник

Из-под земли, с неведомых глубин
Родник забил прозрачно и несмело.
Чтоб жажду утолить, я эту воду пил,
А сердце вдохновённо пело.

И так слилось журчанье ручейка
С мелодией в душе моей живущей –
Звучнее стала, песенней строка,
Любовь к Донщине – смелой и зовущей.

Звезда

Бежит к парому лунная дорога,
Застыла ночь, щекой прильнув к реке,
Среди жнивья, у стога на соломе
Я, кажется, звезду держал в руке.

И от неё – фонтаном к небу искры.
Я их не мог и не хотел задуть…
Звезда – души моей пожар неистовый,
А искры – это Млечный путь.

И я спешу по звёздам, как по кочкам…
Где поплавку Луны тонуть – не утонуть,
Стыдливо гаснет метеоров прочерк,
Земли задевших девственную грудь…

Но я горю, не поджигая стога,
не растворившись в звёздном далеке…
Я снова слышу, как шуршит солома,
И душу, как звезду, держу в руке.

Родное

Не знаю, чья рука резцом ли,
тонкой кистью возводит лес –
в любое время дня
Я, словно крадучись, иду,
по-лисьи,
чтоб хруст ветвей не разбудил меня.

Здесь,
в тишине чарующей и звонкой
застыли годы, превратясь в дубы…
Эх, сторона моя! Родимая сторонка,
Святая колыбель моей судьбы…

В сумерки

Свечерело. Прямо к Дону
Солнце красное скатилось
И туману голубому
Неожиданно приснилось.

Кроны верб вонзились в небо,
Опрокинутое в реку,
И тревожит быль и небыль
Красотою человека.

Вдруг раздался всплеск игривый:
Что-то быстрое блеснуло
И мгновенно утонуло,
Вспенив ствол плакучей ивы.

Рыбаки, глаза расширив,
Зависть от себя не пряча,
Вмиг забыв все блага в мире,
Сокрушались: «Неудача!».

В ожидании вылета

В Уфе пурга. Закрыт аэропорт.
В Ташкенте Илу запретили вылет.
Заочники взволнованы – «Ах, чёрт!
Не вовремя, знать, сессия нас примет».
Но делать нечего: Фортуна к нам спиной.
А то и чище – повернулась задом…
За тыщи вёрст не побредёшь домой.
И что ж домой? В университет же надо!
Вдруг где-то рядом дрогнула струна.
Затейливо скользнули переборы.
И навалилась сразу тишина.
Ненужными вдруг стали разговоры.
А гитарист смелее взял аккорд,
Извлёк живые трепетные звуки…
Ноктюрн, Прелюдия Чайковского, гавот,
Бетховен, Бах… А руки-то, а руки!
Задумчиво-отсутствующий взгляд,
Ушедший в глубь себя ли, мирозданья ль…
В руках искусных струны всё звучат,
И в каждый миг всё новое свиданье:
Фантазию сменяет Менуэт,
От вариаций сходу к Сарабанде…
Круг всё тесней. Игре запрета нет.
Дежурный беспристрастен –
Тарабань-де…

Так ночь прошла.

Каблучки

По тротуару каблучки
с надменным стуком…
«Не оглянусь! Сниму очки.
Возьму их в руку –
Пусть простучат, заторопясь,
быстрее мимо…» –
В волненье ощущаю связь,
Даже незримо.
Что за магнит в звучанье том
её каблучном?
Дышу «навзрыд» раскрытым ртом –
увы! – не лучше.
Нет силы сдерживать порыв,
хотя он странен…
Я каблучками с той поры
как будто ранен.

Позови

Ночь-кудесница тихою дрёмой
навевает волшебные сны.
Вот я, чудится, в Нырково, дома –
время лучшей моей весны.

На опушке синеет подснежник…
Синь – подснежников – море в лесу!
Я любви своей юную нежность
чистым золотом в сердце несу.

В нём надёжно. Оно не расплещет.
Сохранит для желанной своей,
хоть заметно в волненье трепещет,
когда трелью плеснёт соловей.

Ночь-кудесница – памяти вспышка,
Колыбель и хранитель любви…
Где ты, радость босого мальчишки?
Отзовись.
Позови!
По-зо-ви-и-и…