Архив публикаций за октябрь 2023

...Реальность – это время, которое наполнено чем-то.

Разум есть способность придавать нашим знаниям логическую форму, а именно: подчинять низшие правила высшим (условия которых охватывают условия первых).

Устанавливая законы того, что до́лжно делать, было бы в высшей степени предосудительно заимствовать из того, что де́лается.

Человек не совпадает с идеей человечества, хотя носит её в душе как прообраз своих поступков.

Скептицизм – принцип искусного и учёного невежества, подрывающий основы всякого знания, чтобы нигде не оставить ничего достоверного и надёжного в нём.

Сколько бы ни было естественных мотивов, побуждающих меня к хотению... они не могут породить долженствование.

Особенность идеи в том и состоит, что никакой опыт никогда не может быть адекватным ей.

Если наша воля несвободна... то моральные идеи так же теряют всякую значимость.

Обычный рассудок считает понятным всё, что ему известно благодаря частому применению.

Человеческий разум... допускает только такие принципы, которые не мешают быть в одной системе с уже имеющимися у него знаниями.

Явления сами по себе вне наших представлений есть ничто...

...В русском языке ударение падает на «ё», коли оно в данном слове имеется. На «е» может и не падать. В результате многие, видя «ё» без точек и думая, что это «е», передвигают ударение. Таким образом делаются уже две ошибки в одном слове.

В постсоветии деградация дошла до того, что люди не знают даже собственной профессиональной терминологии. Юристы говорят «осу́жден» вместо «осуждён» (всё равно как сказать «при́веден» вместо «приведён», или «дове́денный» вместо «доведённый»). Месяца три назад в сети один военный с передовой, явно этнически русский, брякнул журналисту: «са́перная лопатка». Подозреваю, что он разумеет лопатку сапёрную, то бишь для сапёров. Наверно, думает, что есть такая профессия – са́пер.

«Ё» в русском языке буква особая, не чета многим. Не знающий её ошибается дважды в одном слове. Уважать её надо...

Здравствуйте, дорогие друзья! Я, Глафира Карркодилова, рада новой встрече с вами. Сегодня я хочу немного поговорить о том, как изобразительное искусство находит отражение в произведениях, опубликованных в «Новой Литературе», а также о роли живописи в нашей жизни.

На днях я прочитала интервью Анны Кругловой с Валерием Переверзевым, режиссёром фильма «Брат 3», премьера которого состоится 18 ноября. Среди прочего Переверзев отметил: «Те, кто видели фильм, говорят одно: “Твой фильм – музей”. И это так, потому что каждый кадр завален экспонатами. Каждый кадр – это витрина музея. В кадре нет случайного объекта, случайной позы героя. Всё выставлено как инсталляция. Каждая сцена выстроена по свету, по художественному решению». Валерий также сообщил: «У нас использованы произведения искусства таких авторов, как Ринат Волигамси, башкирский художник, который живёт в Уфе – это человек, которого можно назвать современным Айвазовским или современным Репиным. Уникальный человек в плане живописи».

Признаюсь, я не сразу вспомнила, кто такой Волигамси. Полезла в «Википедию», где сказано, что «Ринат Фазлетдинович Волигамси (настоящая фамилия – Исмагилов; род. 6 марта 1968, село Ермолаево, Башкирская АССР) – российский художник-сюрреалист». Сравнение сюрреалиста с Репиным и Айвазовским заинтриговало, и я зашла на сайт художника посмотреть его работы. И оказалось, что часть из них я видела ранее...

...Я грибник необычный. Не всегда мои утренние прогулки в лес – это охотничьи вылазки за добычей. Скорее, я грибник настроения. Сейчас поясню. Мне не столь важно, в каком количестве я принесу плоды природы. Гораздо значительнее – настроение, которое сформируется во время движения в лес и обратно. Настроение на весь день. Это важно. Не бросаться впопыхах в начало суток, отдавая таинство духа на откуп страстей. Когда утро начинается с чувства нервной торопливости, ничего доброго днём не жди. Любой сосед в публичном пространстве может вывести из себя. Мышь покажется слоном. А настоящего слона не приметишь. Публичное пространство – это множество нервных клеточек. Задень одну из них, получишь стократную отдачу. Нужно либо не задевать, либо настроить себя на стойкую радость.

Что это такое? Это нечто похожее на психический бронежилет. Создаёт ощущение комфорта и защищает от проникновения вирусов раздражительности. И заземляет ток отрицательной энергии соседних клеток. К сожалению, купить его в аптеке или магазине невозможно. Люди, плотно сидящие на плацебо, иногда обманываются и принимают за бронежилет горсть успокоительных таблеток или полулитровый пузырёк жидкости. Но это не так...

...Длинные, ниже плеч, густые волосы пшеничного натурального цвета, точь-в-точь как у молодой Катрин Денёв в «Шербурских зонтиках», были далеко не единственным достоинством Вероники, просто они первыми бросались в глаза постороннему, особенно если этим посторонним был мужчина. Вероника сетовала на то, что за такими волосами хлопотно ухаживать, и добивалась от Лобачёва согласия на короткую стрижку. Лобачёв согласия упорно не давал, объясняя, что в эти её длинные роскошные волосы ему иногда приятно, как он выражался, «зарыться носом в эстетическом порыве», а она со смехом поправляла его: «В экстатическом, ты хочешь сказать, да?..»

Тем не менее, для женщины такое объяснение выглядело убедительным, и волосы пока оставались требуемой длины. Кроме этого и подобных ему достоинств, у неё было ещё высшее гуманитарное образование по специальности «психология», о чём она, впрочем, говорить не любила, так как работала сейчас совсем-совсем в другой области, о которой говорить любила ещё меньше...

...«Я еду на встречу активистов общества дружбы «Франция – СССР» с Леонидом Брежневым, – вспоминает Марина Влади свою встречу с Генеральным секретарём ЦК КПСС 29 октября 1971 года. – Актёрская дисциплина снова выручает меня. Я приезжаю в посольство СССР как ни в чём не бывало, готовая к рандеву, важность которого я предчувствую. Мы ждём в салоне, все немного скованы, потом нас впускают в зал, где стулья стоят напротив письменного стола. Входит Брежнев, нам делают знак садиться. Нас пятнадцать человек, мужчин и женщин всех политических взглядов – голлисты, коммунисты, профсоюзные деятели, дипломаты, военные, писатели – все люди доброй воли, которым дорога идея взаимопонимания между нашими странами».

Марина Влади рассказывает, как держался руководитель советского государства с приглашёнными и какие знаки внимания оказывал лично ей: «Ролан Леруа мне шепчет: «Смотри, как он поворачивается к тебе, как только речь заходит о причинах этой дружбы...» Действительно, я замечаю понимающие взгляды Брежнева. Я знаю, что ему известно всё о нашей с тобой женитьбе».

Во время встречи Брежнев рассказал Марине Влади, как нужно пить водку и сделал ей в память о встрече подарок – электрический самовар, к которому были приложены две бутылки крепкого алкогольного напитка «Старка».

Но главным подарком для Влади стало фото с Леонидом Ильичом: «Прежде чем уйти, мы фотографируемся: группа французов вокруг советского главы. Этот снимок сделал гораздо больше, чем все наши хлопоты, знакомства и мои компромиссы, вместе взятые. Чтобы понять настоящую цену этой фотографии, мне было достаточно увидеть по возвращении в Москву неуёмную гордость, внезапно охватившую твоих родителей, которые демонстрировали вырезку из газеты кому только возможно»...

...По поводу главных героев: конечно, это – произведение искусства. И это не метафора. Кино, если говорить об определении, – это аудиовизуальный продукт. Это звук и это картинка.

По поводу звука: у нас невероятный подбор песен, мы очень серьёзно поработали с музыкой, у нас лучшая музыка. Это Александр Лаэртский. Круче невозможно представить себе. Если говорить о русском роке, русском панке, русской альтернативе, андеграунде – это номер один. Группа «Дочь Монро и Кеннеди» – Света Чапурина на своей домре и её ребята на барабанах и басе. Дальше – группа «ДК». Сергей Жариков – основоположник альтернативного рока в России. «Чёрный Лукич» – ребята, которые работали с Летовым и «Гражданской обороной» – это самые крутые тексты и песни сибирского рока, они у нас есть. И так далее… Это невероятный музыкальный ряд. Любой человек, у которого есть элементарный музыкальный вкус, увидев нашу картину, говорит: «Ну, всё, ну, капец – по максимуму».

А второе – это картинка. У нас использованы произведения искусства таких авторов, как Ринат Волигамси, башкирский художник, который живёт в Уфе – это человек, которого можно назвать современным Айвазовским или современным Репиным. Уникальный человек в плане живописи. И так далее…

Те, кто видели фильм, говорят одно: «Твой фильм – музей». И это так, потому что каждый кадр завален экспонатами. Каждый кадр – это витрина музея. В кадре нет случайного объекта, случайной позы героя. Всё выставлено как инсталляция. Каждая сцена выстроена по свету, по художественному решению.

Фильм снят на сложнейшую цифровую технику с анаморфотными объективами. Мы ещё снимали на лично мной изобретённую физическую линзу, где всё такая сокуровщина. Много вставок снимали на 8-миллимитровую камеру. У меня есть советская камера «Кварц». Я выгреб всю плёнку, которая была в России. В итоге в Китай слетал, там купили плёнку, из Америки прислали… У нас много архивных съёмок. Стыкуем архивные кадры с восьмимиллиметровыми, и колорист сводит это всё под наши анаморфотные линзы. То есть это сложнейшие техники.

Мы делаем оммажи всем выдающимся художникам России. То есть если это декорация – это оммаж Кабакову. Если это натурные съёмки – то это оммаж Тарковскому. И так далее… Это безупречная визуальная работа...

Зарегистрируйтесь на сайте нашего партнёра – издательства «Эдитус» – по специальной ссылке от журнала «Новая Литература», после регистрации введите промокод NEWLITISBN0 и получите бесплатный ISBN при заказе печати книги в издательстве «Эдитус».

Не нужен бесплатный ISBN? Есть другой вариант! Скидка 50% на дизайн обложки вашей будущей книги вам обеспечена в течение 30 дней со дня регистрации по промокоду NEWLITDESIGN50.

Зарегистрируйтесь на сайте нашего партнёра – издательства «Эдитус» – по специальной ссылке от журнала «Новая Литература», и скидка 50% на дизайн обложки вашей будущей книги вам обеспечена в течение 30 дней со дня регистрации по промокоду NEWLITDESIGN50.

Все подробности – ниже.

Но сначала – секретная ссылка.

Зарегистрируйтесь по ней прямо сейчас:

...– Угадай! Угадай! – не веря своим глазам, тряс отец любимого пса. Тот вытянулся на траве и без признаков жизни уставился взглядом в её зелёную гущу. Отец обернулся к трёхлетнему сыну. Тёма ещё не имел ясного представления, что такое смерть, и поэтому не видел в происходящем трагедии. Ему казалось, что Угадай притворяется, что он сейчас вскочит и, как всегда, будет прыгать вокруг них и лаять, и ластиться, и руки лизать. Отец смотрел на Тёму очень внимательно и долго, как будто решал в уме сложный арифметический пример...

...Уже битый час в крайнем смятении Микола крутился на опушке леса, не решаясь от неё отходить далеко. Невероятно, но в этих краях он был впервые. К лесу, захламлённом заграничными бутылками и банками, вплотную примыкал явно не советский город. Яркая реклама на стенах домов, диковинные автомобили, люди за столиками в цветных трусах, визгливая музыка – все было чуждое и враждебное. Собаки на поводках – и те были похожи то на чертей, то на поросят. – «Неужели Америка?.. Вон и безработные в мусорнике роются. А небоскрё-ё-бы...» – Придерживая за козырёк сползающую с головы ссохшуюся фибровую каску, Микола насчитал четырнадцать этажей! Конечно, того, что американцы за сутки заняли СССР, у него и в мыслях не было. Да и когда бы они успели всё это построить? Выходило, что он сам оказался в Америке. – «Сошёл с ума? Нет, – ум есть… Под землёй везде советские шахты?.. Нет. Усыпили и… Та не…» – Он заметил, что начинает привлекать к себе внимание. – «Шо, давно чёрного негра не видели? Конечно, у них работа в шахте только для белых… Денежная же… Шо ж делать?.. Искать коммунистов? Придётся, наверно, пробиваться на Кубу, к Фиделю Кастро».

Увидев курящих за столиком уличных девиц, он вдруг подумал, что на прощание интересно было бы хоть одним глазом взглянуть на публичный дом. «А ещё советский комсомолец!..» И чтобы отогнать возникающие в его воображении похабные картинки, он стал глотать слюну, стараясь представить миску аппетитного борща, сало с чесноком, любимые вареники с вишнями... Но румяное сало вдруг начинало утопать в кружевах, и на глазах превращаться в розовый кусочек женского тела...

...УЛИСС. Несносная угадчица человеческого сердца! Заставила-таки сказать мне то, о чём я предпочёл бы не заикаться. Одного ты не учла: если я таким варварским способом разобью её сердце, то мое лопнет тут же. Да разве смогу я вынести мысль, что разбил сердце такой женщины?

Что может меня заставить думать, что её больше нет или что она не такая, какой я её себе представляю? Не дуй губы, Цирцея, раз уж ты вынудила меня к откровенности за откровенность, так уж слушай. Хоть ты и гордишься своей вечной, как неразменный рубль, красотой, при всех твоих волшебных чарах ты не такова, как Пенелопа. А нам пусть гирше да иньше. Ты прямо воплощённая секс-бомба, а любовь она ведь немножечко другое.

Ну вот посуди. Как я могу тебя любить, когда ты превратила меня в животное для удовлетворения твоих никогда не насытимых желаний? Прямо хоть ошейник на меня вешай. А Пенелопа побуждала меня к героизму. Её любовь облагораживала, давала силы, возвышала ум. Она вечно зудила, чтобы я плыл в Трою, когда вся Греция собралась туда, хотя разлука со мной и была ей не по нутру. Она просила, чтобы я был вечно в первых рядах героев, хотя её мысль трепетала, что бабахнут в меня из арбалета, да так, что и костей не соберёшь.

Да и в других наших делах между нами царили мир и согласие. Я ещё и подумать не успел, а она уже сделала. Ещё когда твоя коллега по божественному цеху Минерва учила меня мудрости, Пенелопа была тут же. Сядет в сторонке как кошка и слушает себе, слушает. Да на ус, если продолжить сравнение с кошкой, наматывает. А потом мне же в качестве советов выдавала те Минервины поучения. Но всегда в мягкой форме и с неизменной грацией, не то что другие бабы: гав да гав. И хотя бы правильно говорили, а так и хочется треснуть по башке. А ещё мы вместе с ней читали. И Шекспира, и Петрарку, и Тургенева, и она обращала всегда моё внимание, как они хорошо выражаются, особенно на тонкость психологических деталей. Меня-то всегда больше тянуло к action да приключениям.

Как и у всех мужиков, чувства у меня были несколько глуховаты. И потому она всегда казалась мне самой Музой, которой были вдохновлены стихи и лирическая проза. Она словно вливала в меня мудрость и добродетель, а значит и любовь к вам, богам. И хозяйкой она была отличной: экономной, распорядительной и всегда в хороших отношениях со всей службой, включая последнего раба-свинопаса. Она читала им священные книги, требовала внимания и снисхождения к чудачествам старпёров. Указывала, кого нужно наказать – особенно она была неумолима к тем, кто проявлял жестокость к животным и слабым, – а кого наградить.

И что, ты мне предлагаешь отказаться от этого уюта? Ради чего? Бесконечного, хотя и разнообразного секса. Быть мужиком только потому, что есть, что болтается между ног, а не потому, что отвага переполняет сердце, а способность суждения – мозги, быть по сути этаким офисным планктоном? Тьфу, блин, даже думать об этом противно...

...– Нжок Нжок, нам нужно уходить в двадцать ноль-ноль.

– Остаюсь на час, раз попросили.

Захожу в свой квадрат, вздыхаю и продолжаю работать.

Без десяти минут восемь вечера закончил работать. Когда оглянулся, около квадрата стояли пять человек: Три женщины, Гена и парень с первого степа. С интересом смотрели на меня. Я обрадовался и произнёс импровизированную речь:

– Самоё дорогое, что есть в жизни, – время! Мы свою работу выполнили, давайте по домам. И вообще, самое важное в безопасности трудовой деятельности – это гармоничное распределение времени труда, досуга и сна.

Из соседнего квадрата мужчина в очках крикнул мне раздражённым голосом:

– Слышь, ты! Перестань мутить людей.

Я грубо и надрывно в ответ выкрикнул:

– Мутишь – ты! А мы требуем уважать наши права!

Неуверенно я потопал в сторону проходной, за мной гуськом пошли люди. Страшно, а вдруг уволят? Из четырёх сотен рабочих склада только шесть человек ослушались требования начальства. Точно уволят...

...«От стужи даже птицы не летали,

А вору было нечего украсть,

Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали,

А я боялся – только б не упасть!»

В этих четырёх строчках Высоцкому удалось передать то, о чём написаны тысячи страниц и отсняты бесчисленные документальные киноленты. В Ленинграде в первую блокадную зиму 1941-1942 года всё, что имело материальную ценность, было выменяно на хлеб на чёрных рынках. Книги, картины, мебель, паркет сгорали в печках-буржуйках, кое-как поддерживающих тепло. Поживиться грабителям в квартирах умирающих от голода ленинградцев действительно было нечем. Разве что хлебными карточками, но суточная норма была настолько крохотной и символичной, что сама по себе от смерти не спасала. По рабочей карточке ленинградцы получали 250 граммов. А детям и иждивенцам – таким, как наш герой, доставался ещё более скудный паёк – 125 граммов и даже меньше. Крошки, вкус которых изголодавшиеся ребята даже не успевали почувствовать. Так было и зимой 1941 года, и позже. Об этом в своём стихотворении «Дети войны» скажет позже другой поэт, Илья Резник, ровесник Высоцкого и очевидец блокады:

«Никогда я забыть не смогу

Крошки хлеба на белом снегу».

Ленинград, задыхающийся в блокадном кольце, прошёл через семь кругов ада по вине внешнего врага – немецких захватчиков, фашистов. Но был в ту же пору и другой враг, внутренний, с которым герой песни Высоцкого столкнулся после войны на своей кривой дорожке. Выжив и став хулиганом, парень выставил моральный счёт бригаде содействия милиции, представителям Бригадмила. И неспроста...

Хотите перевести в текст свои аудио- и видеозаписи? Расшифровать и оформить в печатном виде рукописные тексты? Отредактировать фотографии?

Журнал «Новая Литература» предлагает вам такую услугу:

1. Транскрибация ваших аудио- и видеозаписей.

2. Расшифровка и печатное оформление рукописного текста.

3. Редактирование фотоматериалов с помощью «Фотошопа» и других фоторедакторов.

Моего отца убил генерал. В этом нет никаких сомнений. Кроме одного: я никогда не видел этого человека, не знаю, где он живёт, в каких войсках служит. Не могу сказать, жив ли сейчас. Был ли он в реальности или явился призраком больного воображения? Породила ли его отцовская горячая кровь или генерал всё-таки был? Чёрт разберёт. Я не знаю. Точно могу заявить только то, что генерал убил моего отца. Как это вышло? Сейчас расскажу.

Впервые я услышал о генерале, когда мне было пять лет. Мы жили с соседями в коммунальной квартире. Однажды весной вместе с запахами талого снега в открытую форточку влетело слово, и в семье все затрепыхалось, будто это была хищная птица с огромными крыльями. Оно летало в тесной квартире и разрушало всё вокруг. Слово это было «генерал»...

...– По твоей милости город уже без прессы, без бизнеса и без управления! – Самохвалов обличал всё более заметно пьяным фальцетом. Тип в рубчик потягивал пиво, рядом лежала сумочка-«педерастка», лица не видно было за газетой. – Сначала я думал, что ты хочешь в мэры, и был бы руками и ногами «за». А ты… ты… Это ж всё твои ученики, коллеги, партнёры! Иуда Христа продал. Ученик – учителя! А ты наоборот? Учеников продаёшь?

Пустая пол-литра давно перекочевала под стол, и её место занял крымский коньяк. Максим почти не пил, а распалившийся вице-мэр, казалось, этого не замечал. Громче всех кричит «держи вора» – ясно кто. И Максим пошёл ва-банк.

– Так это твоих рук дело? – Кивок в сторону. – Если я шестидесятник, то ты параноик. Я рвусь в мэры и убил первоклашку? Ты боишься, что тебя посадят в пытошную психушку? Таких, как ты, не сажают. Ты и сам допьёшься. До цирроза. У тебя что-то перестало ладиться, а я виноват? Не написал за тебя чего-то, как раньше программы писал? Буржуи не угостили на халяву, вот и…

– Кто кого угощал, Блошкин разберётся. Да! Ик… я там был!

– Кто это – Блошкин?

– Подполковник… ик… и нос сломан...

Где-то через месяц, как жена вернулась с курорта, Дерюгин обнаружил в почтовом ящике странную открытку: «Аня, получи до востребования. Твоя Вита».

Дерюгин прочёл открытку, хмыкнул и начал задумчиво подниматься по лестнице, забыв закрыть почтовый ящик. Он силился вспомнить: кто такая Вита? Такого чудного имени не было ни у подруг жены, ни у родственниц. Да ещё «твоя» подписано…

Что получить-то до востребования? Дерюгин сердился. Если посылка или там бандероль какая, извещение должно быть. А если письмо, то почему не прямо домой? Получи-ка, мол, я твоя Вита. Твоя! Вроде как дочь написала. Но какая у Аньки может быть неучтённая дочь, если взял он её девкой? Кроме законного сына Кольки, которому вот уже пять лет, никого у неё нет.

Дерюгин даже усмехнулся своим подозрениям. Однако открытку жене почему-то не отдал. И даже не спросил у неё, кто такая Вита. А подмывало спросить, и отдать открытку хотелось, чтоб выяснилось сразу и никаких опять секретов. Ну а если тут тайна какая? Дерюгин недавно прочёл «Книгу о верных и неверных жёнах». Насмеялся вдоволь. А теперь вот задумался…

...Я установил фоном цветную фотографию амёбы, amoeba proteus, сделанную под электронно-микроскопическим увеличением, и сокрыт был в этом поступке глубокий смысл, доступный, впрочем, не каждому. Так, один из моих приятелей, брутальный мужик и большой художник, зайдя ко мне в гости и увидев на мониторе фото амёбы (бесформенный ком цитоплазмы с подвешенными внутри пузырьками-вакуолями), изумлённо задрал брови и вопросил: «Это ещё что за говна кусок?!». Гуманитарий, блин… У него-то самого на мониторе компа вечно красуются какие-то полураздетые тёлки с во-о-от такими сиськами …

Я терпеливо разъяснил Художнику фишку: вот, дескать, одно из самых простейших живых существ на свете, невидимый глазу комочек слизи, от которого, если придерживаться эволюционной теории, произошла вся прочая живность; если уж на то пошло, то от этого комочка слизи произошёл в конце концов и человек, который придумал и сработал множество вещей, в том числе и полезных, в том числе и этот вот лэптоп; так пусть же amoeba proteus красуется у меня на мониторе, чтобы, глядя на амёбу, мы все – включая и сам лэптоп – помнили, с чего всё когда-то начиналось!..

Между компьютером и амёбой на его мониторе пролегает не один миллиард лет… Понимаете? До чего может дорасти со временем микроорганизм из тёплой первобытной лужи – понимаете?

Кажется, гость мой, Художник, просёк фишку. Особенно когда осознал, что излюбленные им тёлки с во-о-от такими… ну, вы меня поняли… тоже произошли от доисторических амёб...

..Русские страницы Вильнюса насчитывают несколько поколений деятелей в сфере религии, государственного управления, политики, военного дела, просвещения, науки, искусств и литературы. Первые сведения о центре этнополитического образования литовцев дошли до нас из XII века. Правда, тогда он назывался Кривой город, или город кривов – по самоназванию славянского племени кривичей. Когда в 1323 году православный Великий литовский князь Эдимантий (Гедимин) призывал в свой стольный город Вильну европейских купцов, в нём стояли лишь православные церкви, в которых вершился христианский обряд по константинопольскому чину, а вся переписка государя велась кириллицей на староцерковном славянском языке. Ещё в XV веке в Вильне в два раза было больше православных церквей, чем католических...

Кто ничего не боится, не менее могущественен, чем тот, которого боятся все.

Понять любовь

Может лишь тот, кто любит без надежды.

Вот дух – он строит тело под себя.

Человек растёт вместе со своей большой целью.

От чего не отказался, то не потеряно.

Кто владеет, учись терять,

Кто счастлив, учись страданию!

Слепо и бессмысленно гонят нас по жизни путаные желания.

И слабому дано жало.

Пуста земля под тиранами.

Большинство? Три ха-ха. Большинство это несмыслы;

Понятия всегда имеются только у немногих.

Похоть и червю дана.

Высшая степень изысканного – очарование, высшая степень достоинства – величественность.

...– Я часто езжу этой дорогой, – уже бодрее сказал Игнат, – туда – зерно, яички, оттуда – ткани, конфеты, мыло, соль.

– Много людей повидали?

– Много, – дед вздохнул. – Все деревни пустые, одни погосты. Вона, смотри, стоят, на нас глядят, будто мы в их смерти повинны.

Вдоль берёзовой рощи тянулись ряды деревянных табличек. Стволы деревьев тряслись на холоде, дрожали их пальцы на ветру, а неподвижные свежие надгробия молчаливо и устрашающе застыли в этом мире непрекращающейся жизни. Ветер шуршал вдоль рядов, сдувая с них снег. Сколько людей!

Райка испуганно затаила дыхание и еле смогла прошептать:

– А где же сама деревня?

– А нет больше деревни. Мужики воевать ушли. Бабы и дети померли, кто с голодухи, кто от болезней. Два дома на всё село.

– А к кому же мужики вернулись?

– Да никто не вернулся. – Игнат украдкой смахнул слезу. – Из моих троих только старший и пришёл, а младшие даже жениться не успели. – Он громко отпил чай.

Райка закусила губу. Она видела, как беззвучно рыдает дед, и боялась помешать ему, и стыдилась его и своих слёз.

– Это мы как у Христа за пазухой жили. Голодали, жрали что попало, но не дохли. А тут мне такие истории рассказывали. С голодухи-то кору берёзовую жарили на солидоле. Поумирали все дети в одной избе. Шесть человек. Мать сама не ела, всё им. А всё попусту – один за одним ушли. Она от горя вся высохла, кости одни, но жива. Хоронит их, слёзы льёт, и ничего её не берёт, ни голод, ни болезни, ни горе, Бог не прибирает.

Райке страшно стало проезжать мимо могил. Дорога поворачивает, и кажется, будто они вокруг кладбища едут, а таблички поворачиваются им вслед и не отпускают.

– Чего ты трясёшься? – спросил у неё дед. – Замёрзла или страшно? На вот, – он кинул ей старое одеяло, – укройся. А бояться не надо. Немцев победили, и с голодом и разрухой справимся. Нас так просто не сломаешь. Тут, говорят, стали детские дома привозить из Курска, Ленинграда, Донецка. Детей там тьма. А кормить нечем. А у нас тут земля богатая, всё родит. Выкормим и их. Это ж и наши дети – советские. Мужиков у нас мало осталось. Считай, каждый третий погиб. Работать вам, бабы, придётся, и рожать, и воспитывать. Так что, вы себя берегите. Не для себя – для народа, для будущего...

...Одновременно с Буковски многие писали грязный реализм, писали и после, и будут писать и дальше. И есть ряд авторов, у которых он вполне удался, и у кого-то, несомненно, удастся ещё. Тем более что ниша практически вакантна. В моей собственной писательской практике я не раз сталкивался с тем, что грязный реализм это по-прежнему течение маргинальное, на которое смотрят свысока и мейнстрим, и так называемая «высокая» литература. Только они это просто и незатейливо стигматизируют мерзким словом «чернуха». Сколько раз я получал отказы примерно такого содержания: пишете вы, конечно, неплохо, но это чернуха, когда перерастёте её, когда прильнёте к материнской груди традиции, тогда и приходите. Только вот то, что они называют чернухой, было и есть мой писательский стиль и язык, то, что имманентно, моя природа; и я совершенно не понимаю, зачем это нужно перерастать мне или кому-то ещё. А традиция… так когда-то не было никакой традиции, когда-то много чего не было, пока не появились те, кто это породил, ну, те самые гении.

Но я бы тут ещё поподробнее остановился на коннотациях слов: «чернуха» и «грязный». Коннотации эти мне кажутся чудовищными. Ведь грязный реализм достоверно описывает жизнь простых людей. Работяг, пьяниц, нищих, поэтов, продавщиц, дворников, бандитов, музыкантов, проституток, бродяг, таксистов, официанток, солдат... То есть, нас с вами, и тех, кто нас окружает каждый день. Народную жизнь. Описывает без виньеток или сложных конструкций, простым и понятным языком на грани или даже и за гранью «допустимой нормы» и, конечно же, без опьяняющей пошлости хэппи-энда.

Так вновь спрошу, почему же это чернуха и реализм этот грязный? Не социальный ли это шовинизм, или даже дарвинизм? Не попытка ли сказать тем, кто не преуспел в современном Буковски обществе, и современникам нашим, что они ‒ ничто, неудачники, грязь под ногами, загнать их в стойло, обозначить им место, назвать то, как и чем они живут – недостойным, грязным, чему нет и не будет пропуска в высший свет капиталистического рая. По-моему, она и есть...

...Только притворившись безумцем, можно оставаться в здравом уме в огромном сумасшедшем доме.

– Раздевайся. И трусы снимай, – говорит санитарка приёмного покоя. – Я тебя смотреть буду.

– Зачем меня смотреть? Я и без того весь на виду.

Санитарка молодая, весёлая, опытная. Улыбается в усики, которые покрывают верхнюю губу. Глаза чёрные, с искрой. Движения быстрые. Уверенные. В белом халате она красивая. Важно, как человек одет. Очень важно. Форма, влияющая на содержание.

– Ну, точно по адресу заехал, – смеётся она. – Мне до твоей души дела нет. Душой заниматься на отделении будут. Врачи. А у меня инструкция. Прежде чем оформить, я должна осмотреть тело. А вдруг у тебя инфекция? Тиф какой-нибудь или сифилис? Понял? Ты думаешь, мне приятно всех осматривать? Инструкция.

– Угу, – киваю я и медленно снимаю с себя одежду. И слегка краснею...