Гайд-парк
Румяный старичок
с трибунки говорит
о пользе рисовых котлет в пищевареньи.
Юнец лохматый на зеленой травке спит.
Ещё оратор.
Он – о пользе лени.
Дискуссия:
– Наука – мир спасёт!
– Назад, в пещеры!
– Всем пещер не хватит!..
А этот, в смокинге, такую чушь несет,
как будто за неё прилично платят...
Вот левый профашист.
Вот правый демократ.
Вот некто просто так –
с ушами и глазами...
И всё же всё это сложнее во сто крат
всего, что я пишу, и до меня писали...
1973-1975
Видно, взбесились реки...
(Из Мусы Джалиля)Видно, взбесились реки
И ринулись воды вспять,
В проклятую ночь на муки,
Видать, родила меня мать.
За что мне смолоду мучиться
От горя и одиночества?
Ведь лучшей хотелось участи –
Солнца, Свободы, Творчества!
Разве я в ночь ненастную
Кого-то убить покушался?
Ножом на жизнь зарабатывал?
Грабил и наживался?
Крепки тюремные двери.
Вся молодость здесь пройдёт.
Но сердце в Победу верит
день и ночь напролёт.
1943 (1969)
* * *
Политика – грязна. А мы – чисты?
И в нас хватает всевозможной скверны.
Чьи откровенья до конца честны?
Молчишь? И в этом ты не будешь первым.
1967-2000
* * *
Ищи друзей! Пока их тесным кругом
ты окружен – не совладать с тобою вьюгам.
Вино и то – перестоится, скиснет.
А друг с годами станет старым другом.
1976
* * *
Жизнь – подарок. Налетай, не жалко,
всех дарю от своего подарка!
Скряга поле жизни переходит –
никому ни холодно, ни жарко.
1975
В горы пошёл я, в гору...
Станиславу ГоворухинуВ горы пошёл я, в гору,
радуясь свету, простору,
шёл к вершине упорно,
и вот я стою на ней.
Одолевая гору,
думал – с горы, бесспорно,
я не замечу вздора,
главное – станет видней.
Но – попирая гору,
встал, и – сжимает горло:
земля настолько огромна,
что не видать – людей...
1971
Покуда не утихомиримся...
Алексею ЖитковуПокуда не утихомиримся –
пузыримся, спорим, топыримся,
а жить всё никак не научимся –
всё бедствуем, всё колотыримся…
1996
* * *
Кисть, резец, перо, смычок артиста –
всё зовёт понять и породниться.
Нет, культуры – враждовать не могут.
Творчество – рожденье, не убийство!
13.4.1976
Еще вчера мы пели песни с ним...
Памяти геолога Андрея ГлуховаЕще вчера мы пели песни с ним,
ещё вчера нас полночь обнимала,
и тяга встречная расстаться не давала,
и мы дышали ветром молодым,
нам ноздри щекотал кизячный дым,
и небо – звёздами азийскими блистало,
и слишком быстро, скоро утро наступало,
и нам казалось – мы ещё поговорим
о многом, дружески…
И вдруг – его не стало.
Но песня, та, которую мы с ним
певали –
всё-таки живёт, не отзвучала!
11.12.2001
* * *
Призраки, кино-герои, фантомы
нас окружают, внедряются в нас,
в клеточках мозга бытуют, как дома,
вдруг оживая в негаданный час.
Вон на поляне из темного стога
в сумерках вдруг проступают черты
мудрого странника, Л. Н. Толстого,
хмуро глядящего из темноты.
09.12.2004
* * *
Когда мелеет, как река, язык,
иди туда, откуда он возник.
Но помни: и язык – не цель, а средство.
Ты с целым миром говоришь, а мир – велик.
1976
* * *
Коварнейшая штука – пьедестал.
Не торопись, дружище, стать чугунным,
а то и гипсовым... Ведь не один – упал,
рассыпался, быть чем-то перестал.
А ты для всех остаться хочешь юным.
1985
* * *
Самодовольство – подленькое свойство,
парадный плащ духовной пустоты.
Не оставляй меня, святое беспокойство,
пусть даже на тебе – печать тщеты.
1979
* * *
Жизнь ежедневно тычет носом в грязь,
и это – унижает всякий раз.
Но тут же учит – выше стать, подняться,
и дальше жить, не закрывая глаз.
1983
* * *
Есть тайная безнравственность искусства.
Безнравственно – кричать «Ку-кареку!»
и мерить столь возвышенное чувство
рублём, поскольку платят за строку.
1975
Поклонник критики и гласности столичной...
М. З.Поклонник критики и гласности столичной,
ты знаешь цену им, но сам – иное гнёшь.
Из безопасности своей, сугубо личной,
готов живое слово свесть под нож.
За это не казнят у нас, не судят.
Перестраховщик – он незаменим.
Мы все уйдём. Он – есть, он был и будет.
Бессмертен он. Склонитесь перед ним!
1987
На фронте, чтоб на вражескую мину...
(Из Сибгата Хакима)На фронте, чтоб на вражескую мину
не наступил случайно наш солдат,
сапёры, прутик остругав наполовину,
втыкали рядом… Всё же – виноват! –
Не разглядел и наступил на мину.
И замер, чуя смертный холодок.
И – трое, трое нас на всю равнину –
Смерть, я и тонкий ивовый пруток.
Всё замерло. И прутик неподвижен.
И я стою. И даже Смерть – бледна.
Ни звука. Кто сорвётся, кто не выдержит?
Кто шевельнётся, вскрикнет – я, она?
Не шелохнёмся… Я изнемогаю.
Стоим и ждём. Как ноги затекли!
И как мне быть, куда шагнуть – не знаю.
И нет сапёров. Да и что б они смогли?
А вечность длится… И в глухую осень
ракета вспыхивает, в небо взяв разбег.
Кому-то важно: там ли, в той ли позе
стоит на минном поле человек.
Кому-то важно: явь я или сон,
реальность или привидение ночное.
Комок огня упал, почти задев носок
и рядом с прутиком погас…
И снова – трое,
стоим…
Стоим, пока не грянул час,
под звёздами, среди воды, огня,
на грани жизни и небытия…
Во всей вселенной только трое нас:
Смерть, этот прутик ивовый и я…
1978
* * *
По снегу, по ночному пустырю
по кругу ходит человек, и громко
на весь пустырь – старательно вещает,
как диктор – звонкие, но странные слова:
– Вы, принимавшие присягу Гиппократа,
в халатах белых! Вы меня хотели
лишить голосового аппарата!
Хотели спрятать в недрах спецбольниц…
Я мимо шел и эту речь услышал,
через пустырь мы медленно сближались,
меня заметив, резко он свернул,
речь прекратил и начал отдаляться…
Какой-то сломанностью вся его фигура
влекла к себе, поговорить хотелось,
помочь… Возможно, он доверился бы мне
и рассказал свою историю подробней.
Я не догнал его, мы не поговорили.
Но голос тот, артикулированный чётко,
ночами зимними – звучит над пустырём,
и через годы – помнится, не гаснет…
1970-2005
Друг другу на бегу – спешим! – киваем...
Ахсану БаяновуДруг другу на бегу – спешим! – киваем,
двух связных слов сказать не успеваем.
А в залах, на собраниях всеобщих
мы порознь, молча – на судьбу не ропщем.
Не то чтоб было не о чем – с трибуны,
не то чтоб молчуны и тугодумы,
не то, чтоб всем дорогу уступаем,
но всё же мы – иначе выступаем.
Без нас делёж общественной ковриги
обходится и, верно, обойдётся.
Пусть это нас вовеки не коснётся!
Пусть спорят не амбиции, а книги.
Лихим словам и жестам зная цену,
из гущи смотрим, издали – на сцену,
где происходит что-то так нечасто!
И где томится бедное начальство.
Когда же все воспрянут, разойдутся,
и мы уйдём – зовут семья и труд свой.
Глаза твои я вспомню, вид усталый...
Подумаю тепло: – Он – добрый малый!
Приду домой, достану с книжной полки
твои стихи, и в них уйду надолго.
Тревожным светом душу вдруг пронижет.
На сердце целое
весь мир мне станет ближе.
1983
Рисунок печали
(Из Ахсана Баянова)Миг листопада, осеннего солнца
перенести на бумагу хотелось.
Ивы, что гнутся, а всё же не ломятся,
увековечить в рисунке хотелось.
Тучи над пашней, дождём налитые,
запечатлеть мы когда-то пытались,
Наши ночные костры золотые
с жаром на наших набросках метались.
Тучи рисуя и листья, и пламя,
думали – разнообразие это...
Жизнь показала – лежат перед нами
только рисунки бесплотного ветра.
Воспоминаний не счесть – одолели.
Жизнь лишь одна, да и та не в начале…
Листья – истлели, костры – догорели,
тучи – пролились и вдаль улетели.
Нарисовать мы лишь ветер успели.
Ветер… А может – рисунок печали.
1984
