Архив публикаций за октябрь 2015

...– Друзья мои! На прошлой лекции, месяц тому назад, мы получили наслаждение, видя на экране прекрасные пейзажи далматинского побережья, дуврских утёсов, норвежских фиордов и альпийских лугов... Мы с восторгом разглядывали Реймсский собор, Миланский собор, Нотр-Дам де Пари и храм Саграда Фамилиа в Барселоне... Мы прониклись величием Европы – континента, давшего нам чудеса современной цивилизации!.. Но за этот месяц в Европе произошли ужасные события. Чтобы вы глубже поняли их кошмарные последствия, я познакомлю вас вначале с великими произведениями искусства, посвящёнными европейскому континенту, и, в первую очередь, с картинами, имеющими общее название Похищение Европы...

И с этими словами наш лектор включил видео. На экране, одна за другой, появились изумительные картины, трактующие одну и ту же тему – изображение прекрасной девушки, уносимой быком.

– Друзья, – говорил Аристарх Всеволодович, – перед вами чудесные произведения искусства, принадлежащие кисти Тициана, Веронезе, Рембрандта, Франческо Альбани и нашего российского Валентина Серова... Вы видите здесь воплощение мифа о красивейшей девушке по имени Европа, которую похищает Зевс, принявший облик быка...

Аристарх Всеволодович помолчал, вытер пот со лба и промолвил:

– А теперь смотрите последние известия...

И с этими словами он включил телевизор.

Первое, что мы увидели на экране, была чудовищно длинная, исчезающая на горизонте, извивающаяся, как змея, колонна измождённых людей, нагруженных всевозможным скарбом, волокущих мешки, корзины и рюкзаки и плетущихся среди полей то ли Македонии, то ли Хорватии...

Аристарх Всеволодович говорил устало и монотонно:

– Сотни тысяч беженцев из Сирии, Ирака, Пакистана, Бангладеш и Афганистана заполонили Грецию, Македонию, Сербию и Хорватию. Они рвутся в богатую Германию, где потерявшая разум канцлер Анжела Меркель пообещала принять один миллион беженцев. Эта невиданная волна мусульман угрожает погубить то, что мы привыкли называть европейской цивилизацией!.. Это и есть современная картина похищения Европы!..

...Наталья для чего-то заперла дверь на ключ. Запор при этом громко щелкнул. Потом она ушла в ванную комнату и вышла оттуда в просторном синем халате с белым воротником. Я с недоумением и досадой посмотрел на неё, не понимая, для чего она это сделала. Сейчас её полнота, её капельки пота над верхней губой меня откровенно раздражали. Она села на кровать своей подруги и всем телом откинулась на высокую подушку. После недолгой паузы спросила:

– Ты согрелся?

Её вкрадчивый грудной голос заставил меня вздрогнуть. Руки она закинула за голову. При этом её большие полные груди под халатом тоже слегка приподнялись.

– Да, – ответил я.

– Здесь хорошо. Уютно. Правда?

– Да.

Я понимал, что с моей стороны сейчас должны последовать некие действия. Я должен был найти и произнести какие-то очень нужные в данный момент слова...

...И Россия уже не так велика, а отступать всё ещё есть куда...

Могущество российское прирастать будет разорением Сибири и отравлением Ледовитого океана...

Откуда берутся только в России деньги на восстановление жулья?

Новизна стареет со скоростью слуха

Деньги то начинают кончаться, то кончают начинаться

Здоровенный образ жизни

С кем поведёшься, с тем и наберёшься

Выпьем за родителей Ваших детей!

Ну и ню!..

Прецедент с презентацией претенциозного претендента в президенты...

Писатель-сортирик:

– Мы их будем мочить в сатире!..

Фолк-фестиваль «Играй, гормон!..»

«Тихий Дон Жуан»

Нежен инжир нежирной жены инженера...

Ой ты, буйтурист Фёдор Конюхов!..

HOMO-хапиенс

...Да, было время, и были стихи, и были ночи напролёт за чтением вслух Клычкова. Павла Васильева. Запрещённого тогда Клюева, начинающего Николая Рубцова…

С ума сойти, какие строки! Какая поэзия, какой народный говор! Как мы всем этим восхищались!

Сегодня узкогубый мальчик, ползая козявкой по всемирной паутине, вряд ли знает эти имена: Нарбут, Ксения Некрасова, Михаил Кузмин. Да мало ли кого ещё можно вспомнить, кто не на слуху у сегодняшних тинэйджеров. Вот ведь слово какое! Заграничной чёрной блошкой прыгнуло в наш язык, как будто мы племя пигмеев с побрякушками.

Поэзия, без которой ни одна нация не может осознавать самоё себя, сегодня воспринимается электронными пауками как атавизм, ну, вроде слепой кишки, которую надо ещё в зачаточном состоянии скальпелем вжик! И нету! Что за чудачество писать метафорами да ещё в рифму проклятую? Давай коммерцию! Коммерцию давай!

Становится страшно, что для души в авральной и аварийной России не хватает пространства. Она, эта душа народа задыхается в потаённых углах человеческой психики, не зная востребованности. Нам всё некогда, деньги, деньги-деньги! Мани-мани! От общения с печатной нынешней продукцией остаётся только привкус жжёной ваты. Привкус горечи. А ведь всего лет тридцать назад было совсем другое. Поэзия била из отворённой жилы Кастальского родника ключом…

...В Иордании, при собственном населении порядка 7 млн. человек, сейчас около полутора миллионов сирийских беженцев, этнически им близких. Отношение к прибывшим более чем приветливое: местные считают сирийцев очень трудолюбивыми и законопослушными, работу предоставляют охотно, тем более что есть где приложить силы. Практически единственное неудобство из-за наплыва беженцев – стало несколько грязнее на улицах и вдоль дорог.

Самое интересное начинается дальше: все обсуждают российские действия в Сирии, причём крайне эмоционально. Мнения разные, но в основном положительные. Особый позитив испытывают русскоязычные арабы, либо учившиеся, либо долго жившие в России, либо на Украине или в Белоруссии, что равнозначно. Насчёт мнения сирийцев не всё так ровно. Один местный иорданец, совсем не владевший русским языком, заявил категорично: все сирийцы ненавидят Асада!

Категоричность всегда сомнительна (касается, кстати, не только ситуации на Ближнем Востоке), поэтому пришлось делать практически «опрос общественного мнения». Картина маслом получилась примерно такая...

Холмоуотс

«Что вы скажете об этом багровом зареве?».

Автор:

Саша Николаенко.

Источник изображения:

http://newlit.ru/

Пятого июля Погремушкиным прислали счёт за коммунальные платежи. Колька Погремушкин, глава семьи, достал его из почтового ящика, тут же прочитал и легкомысленно заржал.

– Смотри! – сказал он, ехидно-кисло ухмыляясь, и сунул бумажку супруге своей, Клане. – Совсем уже ох… – и произнёс грубое матерное слово, которое у них в семье давно уже никого не оскорбляло, потому что при детях Колька старался не материться, а Кланя к такому мужниному фольклору уже давно привыкла. Хотя в первые годы их совместной супружеской жизни лупила его по губам мокрой тряпкой.

Супруга привычно вытерла руки о фартук, взяла в руки бумажку и, прочитав, подняла на Кольку не понимающие его веселья глаза.

– И чего?

– Ничего! Ты тоже, что ли, такая же, как эти?.. – и повёл головой куда-то себе за спину, словно эти загадочные «эти» находились именно там, за его спиной.

– Какие «эти»? – на всякий случай обиделась Кланя. – Умный больно стал! Щас как врежу поварёшкой по лбу, сразу узнаешь, как обзываться! «Эти»…

– Вот, смотри! – не обиделся Колька (на Кланю было совершенно бесполезно обижаться. Она всё равно никаких выводов из этих обид не делала.) и ткнул пальцем в одну из строк. – «Лифт – шестьдесят один рубль». Ну? Поняла наконец?

– Нет, – растерялась супруга, эта совершенно удивительная в своей дремучей наивности и прямо-таки детской непосредственности женщина. – Какой лифт? Откуда у нас лифт-то?

– Об чём и речь! – торжествующе хмыкнул Колька. – О чём тебе здесь и толкую! Совсем обнаглели! Теперь ещё за лифт требуют!

– Может, это не наша жировка? – засомневалась Кланя. – Может, по ошибке сунули?

– Да какая ошибка! Вот адрес!

– А откуда у нас лифт-то, если его отродясь не было?

– А на дураков рассчитывают, – подумав, выдвинул наиболее логичную версию Колька. – Вдруг кто-нить и заплотит. От ведь гадость! Совсем людей за идиотов держат! Ну, ничего! Я разберусь! Им там никому мало не покажется!

– Коль… – попыталась урезонить его супруга, но...

...Раньше я не ценил часы, пропуская их мимо себя беззвучными стадами, а теперь один час стоит многого... Мы свободны в ожидании конечного безапелляционного вердикта, ставящего на нас печати. Как и было обещано – гробы разверзлись, и кости вернули плоть свою, разгребая землю худыми пальцами. Мириады душ надели костюмы, любуясь ими заново и возвращая уже потерянную привычку быть скованными. Это финишная черта забега цивилизации, это ожидание результатов в шестидесятиминутном волнении, кое всегда захватывает души при невозможности сделать решающий жест. Изумлённые глаза наполняют толпу, скопившуюся на земном шаре, и пытаются вместить в разуме скудного раба предречённую победу и вечное величие Творца, всходящего на трон судии. Что грядёт – не знает ни одна фибра в этом потоке, где полководцы понимают бренность гениальных побед, а проигравшие – глупость уныния поверженных от меча сильного. Все замрут в немом оцепенении спустя миг, и жар тел, поднимающийся к небесам, сдавит дыхание тисками меньшими, чем те, которым суждено разделить нас на два стада праведных и проклятых. Здравствуйте, величайшие поэты и мыслители, толкающие друг друга в давке конечного расчёта! Теперь основы устройства людского мира бесполезны, и впереди всех идей гордо держат головы рисунки детских рук, имеющие в хитром и абсурдном хаосе красок больше тайны и значимости, нежели фундамент словоблудия, желтеющий ныне синими чернилами на дешёвой бумаге прошлых веков. Падайте на колени пред жертвами рук ваших, молчаливые убийцы и безгласные палачи, пытаясь оставить тяжесть порока здесь, на засыпанной людом планете. Нет смысла сейчас тянуться к кумирам пропавшего света, ибо они не имеют жестокой власти уже ни над разумом толп, ни над телами их. Я склоняю голову перед замыслом Вездесущего, признавая ничтожность свою, но и в это мгновение протест бьётся во мне, призывая уйти от миропорядка в леса одиночества и мысли, продолжая ненавидеть и читать папирусы мудрости, периодически царапая на разлинованных листках собственные строки. Бояться движения и желать жить им – вот моя суть, наполняющая нутро тщеславного бунтаря. Но что она значит в последний час?..

...Резня была страшной…

Горячая чёрная кровь покрывала мёртвых и опьяняла живых…

Поднявшаяся буча скоро охватила почти весь лагерь. Каждый нашёл себе врага. Одни сводили старые счёты, другие обнаруживали затаённые обиды, третьи просто боролись за свою жизнь, иногда за чужую… Страшная резня… Ледовое побоище!.. Наверняка, как обычно бывает в подобных ситуациях, находились и такие, которые наносили смертельные удары, уже не видя в кровавом азарте, кто именно стоит перед ним – враг ли, товарищ ли, свой – чужой… Было уже не важно! Главное было вот что – либо ты его, либо он тебя!.. Бородино! В стороне оставалась только охрана. Солдаты открывали огонь только в тех редких случаях, когда кто-то из заключённых приближался к заборам или к административным зданиям.

Ох, и туго же нам пришлось. Очень туго. Поначалу особенно. К ворам, непонятно почему, примкнули бандеровцы. А последние, как известно, если заведутся – народ боевой. И дрались они тогда так, точно от этого зависело – быть «незалежной» их неньке Украине или не быть.

Я слышал, Беляев орал им:

– Уйдите, хлопцы, это не ваша война!

А хлопцы теснили нас, гады…

– Уйдите, ради Христа, не будите во мне зверя!

Но вольнолюбивые «браткы» с хмурым молчанием продолжали отсылать наших – одного за другим – к чертям за спичками.

– Ах, вы так! – задыхался Михал Андреич. – Ну держитесь, мать вашу за ногу! Фашистские прихвостни! Свиноеды проклятые!..

Тут ему проломили голову, и он умолк...

Александр Левковский: Вообще, нашим читателям было бы интересно услышать от вас развитие этой мысли о том, почему одному человеку дан писательский талант, а другой, не менее достойный и умный, лишён этого таланта начисто. Это ведь не то же самое, что наличие или отсутствие музыкального слуха, или таланта живописца, или инженерных способностей, не так ли? Мне в моей литературной практике часто встречались интеллигентные, начитанные, грамотные люди, способные написать блестящую статью или эссе на изысканном русском или английском, – но совершенно беспомощные в попытках создать художественное произведение, где надо выстраивать интересный сюжет, выписывать образы героев, нагнетать напряжение, рисовать тонкими штрихами атмосферу, доводить повествование до кульминации...

Это именно то, что называется, увы, – отсутствием писательского таланта.

Дина Рубина: Вы имеете в виду довольно распространённую драму. Она тем более значительна, когда человек не подозревает об отсутствии у себя оснований для творчества и усердно строчит и строчит. Вы спрашиваете – почему? Я отвечу вам...

Холмоуотс

«Похоже, друг мой, что на этот раз...».

Автор:

Саша Николаенко.

Источник изображения:

http://newlit.ru/

...Время шло, и услышал Господь моления родительские. С подозрением поглядывал я на большой живот матушки. Размышлял о своей горькой участи, о том, что будут неизвестного мне младенчика любить не меньше, чем меня, их кровиночку. Сердито наблюдал, как радуются мои родители появлению в нашем доме новорождённого. Понимал, что перестал я быть в центре внимания. Обдумывал, как вернуть себе преимущества единственного и ненаглядного первенца. И готовил змей в моей душе почву для преступления. Распалял сердце детское гневом нешуточным. И когда мне исполнилось шесть лет, приступил ко мне дьявол с искушением. И внушил мне придвинуть к плите стул и залезть на него. И вложил он в мои детские руки силу сильную, наклонил моими руками кастрюлю кипящую, опрокинул на пол, прямо на карапуза ползающего.

Оторвалась от дел хозяйственных маменька, полетела на шум птицей быстрою, потемнело в глазах её от увиденного, закричала в голос как раненая… И сбежал я в комнаты дальние, и сидел там, забившись под кроватями, и всё плакал и плакал без устали. И был в сердце моём страх огромнейший, но и было злорадство немалое. Сердце торжествовало победу тайную. «Я снова единственный!» – повторял нашёптывания змея лукавого.

И радовалась душа убитого мною младшего брата, возносимая Ангелом в рай.

Но спустя год омрачилось вновь моё существование. Послал Бог утешение тятьке с мамкой скорбящим. Разрешилась снова сынишкой матусенька, ненаглядным, таким желанным. И от счастья родители плакали, благодарственные молебны заказывали. И носил я в душе тучу тёмную, ревность злую, не перестающую. Наблюдал, как лелеяли братика мой папенька, моя маменька. И когда брату годик исполнился, приступил ко мне, восьмилетнему, дьявол с прежним искусом ужасающим. И послушался я аспида мерзкого, полюбил его речи коварные. И пришёл день чернее чёрного, когда я, как змей ласковый, согласился нянчить последыша. «Посмотри за ним, сынушка, чуточку, поиграй с ним, не дай расплакаться. А я скоренько, на минуточку, в магазин за хлебом сбегаю»...

...Анжела поднялась на ноги и ощутила, как её охватывает волна озноба. Вокруг никого. Впереди и сзади – пустынная тропа, а прямо перед ней два сексуально озабоченных зверёныша.

– Ребята, вы что? Это у вас шутки такие? Вы куда шли? На Псенодах? Вот и идите себе, пока вас мой пёс не порвал.

– У-тю-тю! – засмеялся парень и, вытянув руку, попытался ухватить девушку на нос. – Ну, скомандуй ему! Скажи ему: «Фас! Ату!». А мы посмотрим.

Оборвав внезапно смех, он схватил её за лямку майки и резко рванул вниз:

– Раздевайся, детка! А то я на тебе всё порву. Дальше пойдёшь голая.

«Как они могут, возле обелиска?» – мелькнула в её голове нелепая в этой ситуации мысль. Нелепая – потому что было очевидно: этим примитивам обелиски «по барабану».

Анжела размахнулась и ударила парня по лицу. Он схватил её за руку и попытался повалить. Она не поддалась, повалила его самого.

– Толян! – завопил он. – Держи эту стерву! Прямо кошка какая-то!

Толян неуклюже поспешил ему на помощь, схватил девушку за руки и не без труда завел их ей за голову.

– Только быстрей, ради Бога! – взмолился он. – Вдруг кто-нибудь придёт!

Анжела почувствовала, как чужие злые пальцы мнут её грудь, спускаются по животу, расстегивают замок на шортах…

– Ветер! – завопила она что было мочи. – Ветер! На помощь!..

Державший её за руки поднял глаза и бросил взгляд на пса, который стоял в стороне и с недоумением наблюдал за происходящим. Парень твёрдо знал: хаски никогда не кинется на человека, эта порода совершенно не пригодна для защиты и охраны, он читал об этом в надёжных источниках. Однако…

– Ветер! Ветер! – отчаянно кричала Анжела, а злая рука продолжала своё движение.

Ветер припал грудью к земле и взвыл. Опять припал и опять взвыл, белый хвост его бешено бил по земле, разбрасывая вокруг мелкие камни. Веками воспитанная порода отчаянно боролась в нём с ещё более древними инстинктами, любовь ко всем людям – с любовью к хозяйке...

...Тем не менее нескольких сот лет легионам лингвистов, филологов и языковедов не хватило, чтобы разобраться и классифицировать все существующие в мире языки по их действительным, а не мнимым признакам, когда вдруг по неизвестным причинам в группу индоевропейских языков попали славянские, причём в качестве одних из самых молодых. Вернее, причина-то известна – это сходство (отдалённое или близкое) лексики, морфологии и синтаксиса, а если проще – наличие схожих слов и законов построения предложений. Но ведь тем же лингвистам давно известно, что подавляющее большинство слов состоит из корней, вокруг которых «крутятся» приставки, суффиксы и окончания. Однако до сих пор в мире нет ни одного собрания выделенных корней слов, со всеми возможными сочетаниями с другими частями слова. Так же как нет вариантов видоизменения корня за счёт взаимозаменяемости однотипных согласных и свободной взаимозаменяемости гласных (и даже их возможного выпадения) с сохранением неизменной семантики корня. В отличие от тайн вселенной, количество таких корней явно конечно, даже с учётом богатства и пластичности нашего родного русского языка.

В данном случае претензия моя адресована, прежде всего, отечественным учёным, покорно согласившимся с западными основоположниками науки лингвистики, поставившими славянскую группу языков, в лучшем случае, на один уровень с другими индоевропейскими. И что уже совсем странно – лингвистика выделяет в отдельную группу балто-славянские языки, будто бы они между собой наиболее близкие, а, например, литовский язык при этом считается более древним. Между тем, тем же лингвистам известен закон: тот язык, в котором есть самая обширная группа слов с семантически единым корнем, является прародителем данного корня и никак иначе. Уверяю вас, что по распространённости в языке слов с общей корневой основой сразу же выяснится простая вещь: практически все схожие слова будут иметь своим первоисточником славянские языки, а многие, давно и прочно занявшие места в «словарях иностранных слов», неизбежно и безжалостно придётся оттуда изымать. Как необходимо срочно изымать «молекулу», имеющую якобы латинское происхождение, и «идеологию», заимствованную греками от русских (древнерусских) слов «вед» (ведать, видеть, видение...) и «дело» (деять, дею, делать...), имеющих в нашем языке сотни однокоренных образований, которых хватит не только на европейские, но и на все «индоевропейские» языки, вместе взятые. Касается это не только традиционных слов, но и многих современных, например, якобы английского слова «сайт».

Возражения, кстати, принимаются, но только без ссылок на академические авторитеты, ибо я большинство их трудов уже освоил, но вопросы без ответов так и остались...

...По мнению исследователя Океании Те Ранги Хироа, нигде в Полинезии туземное население не подвергалось такому жестокому обращению и такому разлагающему воздействию, как на острове Пасхи. При этом незадолго до пришествия на остров Пасхи европейцев его культура была одной из самых высокоразвитых среди первобытных народов. Об этом свидетельствуют каменные идолы, культ сооружения которых существовал на острове (их к настоящему времени сохранилось более семисот), многочисленные поделки и росписи, а также уникальная письменность ронго-ронго, содержавшая более 400 знаков, наносившихся на деревянные дощечки.

В результате европейского пришествия культура острова Пасхи была практически полностью уничтожена. К концу 1880-х гг. все идолы были повержены, сброшены с постаментов, дощечки ронго-ронго были сожжены, а сама письменность утрачена.

К началу ХХ века уникальный остров был превращён в большое пастбище, находящимся под управлением военно-морских сил Чили. Деградацию острова удалось остановить лишь к концу ХХ века. В настоящее время на острове Пасхи развиваются туризм и местные промыслы, связанные с изготовлением сувениров, также получила динамичное развитие сфера услуг, но большинство его населения составляют приезжие чилийцы. Культура коренных жителей острова вытесняется чилийской и все больше носит лубочный, рассчитанный на туристов характер...

Холмоуотс

«Все лавры опять достались Лейстрейду!».

Автор:

Саша Николаенко.

Источник изображения:

http://newlit.ru/

...Листая старую потёртую Библию, напечатанную в Синодальной типографии в предвоенном 1913 году, я вдруг вспомнил эту историю и подумал о том, что Будды нет и в книгах. Нет даже в этой. Самой великой. Книге книг. Что уж говорить о прочих, большинство из которых не более чем чтиво, убивающее время. Ведь любая книга, о чём бы и как в ней ни говорилось, всегда, в конечном итоге, отражение сердца читателя – каждый видит в ней своё. Каждая строчка если даже и вызывает схожие мысли, переживается всегда по-разному. И спустя годы от книги остаётся только совокупность переживаний по её поводу, более или менее значимых, в зависимости от статуса читателя, но никак не от неё самой. Но исчезая, книга превращается в сердце читателя. И потому в каком-то смысле не мы читаем книги, а они читают наше сердце, нашу душу. Это обратная перспектива чтения. Книги, а не мы в них, смотрят на нас. От хорошей книги не скроешься. Она прочитает человека до дна. Она расскажет о нём всё. Даже то, в чём он стеснялся признаться или совсем не догадывался. И, быть может, какая-то из них – чаще всего она бывает одна за всю жизнь, если вообще бывает – откроет в сердце читающего Будду, и его улыбка, как и улыбка императора Чан Тхай Тонга, останется на земле в чьём-нибудь просветлённом лике, или просто в добром слове, сказанном однажды в минуту слёз и печали…

Не в кайфе финиш, яд прикола – в умате.

«Плод у вас лежит наоборот». Наташа ахнула. «О, прошу прощения, я кадр перевернула…» – гинеколог противно хихикнула.

Опухшим от рыданий глазом косила бледная луна…

Потому что… всякое искусство – это аборт человечности.

Умирать было весело, но это сильно отвлекало от жизни.

– Ой, анекдот вспомнила!.. – хохотнула Чума. – В отеле – на ресепшине: «Фамилия?», «Чья?», «Имя?», «Чьё?»… «Та-а-а-к… Чья. Чьё… Мексиканцы, что ли?..»

Я могу в гробу спокойно полежать?!

Противно причислять себя к «проклятым поэтам», но оставаться невостребованным через секунду после излияния нутра.

Жизнь – одна из самых вредных привычек.

А писателям что? Они, известное дело, люди отвязные, привыкшие к разным вольностям и радостям жизни… (Какое прочувствованное откровение. Н. П.)

О его лоб только поросят бить…

Пьянели. Темнело.

...Три дня тому назад я сказал ему, что бросаю этот воровской бизнес.

– Ты не можешь это сделать, – сказал он. – Ты меня разоришь. Твоя шайка – лучшая на барахолке. Без тебя я должен буду свернуть операции на пару месяцев. Ты ведь хорошо зарабатываешь. В чём дело?

– Я обещал матери, – пробормотал я, чувствуя себе слегка пристыженным.

Он расхохотался.

– Матери не должны знать, что делают их взрослые сыновья.

– Я не взрослый.

Он молча смотрел на меня. Веко его левого глаза заметно дёргалась. Это был верный признак того, что он был разгневан.

Мы сидели в деревянной будке, которая служила нам штабом на барахолке.

– В любом случае, – сказал Марков, – ты должен заплатить мне за ущерб, который ты наносишь мне своим идиотским решением.

Я знал, что наш разговор сведётся к этому. Законы барахолки очень суровые. Если ты был в серьёзном деле, то ты не можешь так просто завязать и отвалить. Ты должен будешь заплатить бабки. Иногда – очень приличные бабки. Иногда, если ты не можешь или не хочешь расплатиться, тебе могут переломать пару костей. Я знал это. Я не был удивлён. Я был готов.

– Я не должен вам ничего, – сказал я, встал и пошёл к двери...

...Теперь Марков с двумя гадами пришли расплатиться со мной. Я был уверен, что первый же тип, приблизившийся ко мне, будет через десять секунд кататься по земле, держась за окровавленную голову. Потом я прыгну навстречу второму сучонку. Два быстрых удара цепью – и он присоединится к своему товарищу, валяющемуся в пыли. И вот тогда я повернусь к моему боссу, бывшему лейтенанту Виктору Маркову. Но это будет встреча один на один, а я не помню, чтобы я когда-нибудь проигрывал такой матч.

Всё произошло почти точно так, как я предполагал. Почти...

...Не скрою, иногда появляется червь сомнения, и тогда, стряхнув наваждение, я понимаю: в мире нет ни одной страны больше, чище, духовней, свободней и сильней, чем Россия. И дело не в полках и витринах магазинов, не в хороших или плохих дорогах, не в отсутствии или наличии развитой демократии. Это добро преходящее. Россия не живёт только прошлым, она одновременно живёт во всех временах, и не только в своих, но и всего человечества. Она не может по-другому, ей нельзя, иначе придётся превратиться в заурядную третьесортную полуевропейско-азиатскую страну, по земле которой очень быстро начнут стройным чеканным шагом маршировать начищенные сапоги цивилизаторов всех мастей, деля территорию и природные богатства в соответствии со своими представлениями о том, как должен быть устроен мир.

Что делать, мы, русские, не можем жить по-другому и никогда не сможем. Научить нас можно только тому, что соответствует нашей ментальности, такая уж у нас генетика. И плохие дороги нам не помеха, наши танки и «камазы» грязи не боятся. Закатать землю в асфальт ума много не надо, только вот где тогда найти место, чтобы босиком и по настоящей натуральной грязи после летнего дождичка, а потом со всей дури, поскользнувшись, в эту же грязь, да совковой мордой?!

Так уж случилось, что волею судьбы мы были одарены русским языком, связывающим воедино весь наш внутренний мир со всей окружающей природой, поэтому и грязь после дождя для нас – это совсем не та грязь, что для любого иноземца, это частица нас самих же. Потому что она часть всей окружающей приРоды, неразрывно связанной через корень «Род» со всем нашим Родом, соединяющим воедино прошлое и будущее, предков наших и наших потомков.

Я часто пишу о том, что главным фактором формирования нашей ментальности является, в первую очередь, именно русский язык. В предыдущей статье я коротко сформулировал механизм этого процесса, когда одно только слово способно оставить глубочайший след в мировосприятии русского человека, всегда в глубине души рассматривающего весь окружающий мир в качестве своего родного дома, а всех людей – равными себе. Сейчас же я хочу несколько расширить свою гипотезу...

...Ночью позвонила Милка. Пыталась разузнать про жизнь Константинова, требовала подробности. Он её от них избавил. Скрепившись, сказал, что Слюнтяя больше нет, что он один, и его это вполне устраивает. Не смерть Слюнтяя, а одиночество. Это чтобы предупредить её возможное предложение вернуться к нему из Парижа.

– Я из Сан-Франциско звоню. Я замуж выхожу, Константинов, – и заплакала.

«Из-за собаки», – подумал он и был за это Милке даже благодарен. Хорошо, что и за океаном Слюнтяя оплакивают. Может, ему поэтому легче носиться там, в раю, по облакам.

Потом он, конечно, так и не уснул до утра. Давным-давно, ещё до Слюнтяя, они ехали вдвоём на его раздолбанной машине. Тогда им всё было нипочём: и старая машина, не вылезавшая из ремонтов, и отсутствие денег, и бесконечные посиделки в их задымлённой квартире. Константинов помнил, что была любовь.

Помнил, но не сердцем. Да, было. Да, ехали в машине. Была ранняя весна. Ещё ни листьев, ни травы, ни тепла. Но внутри, под курткой, под майкой, под кожей было жарко. И Милка показала на закатное небо с торчащим на нём расплавленным диском солнца. Из пологого холма тянулись вверх тоненькие, чёрные, голые деревца.

– Как иероглифы на мокром японском флаге, – сказала Милка, и Константинов аж присвистнул от восхищения. Помнит ли она про это? Не спросил. Теперь не узнает, наверно, никогда...