Архив публикаций за апрель 2013

...Тошка сидит под столом в комнате. Скатерть, свисающая до пола, скрывает её от взрослых. Чтобы устроить себе убежище, Тошке пришлось несколько раз потянуть скатерть на себя. Тётка Секлитинья уже в третий раз бросает недоумённый взгляд на вазу с прошлогодними многолетниками. Ей кажется, или на самом деле ваза ещё больше переместилась к краю стола? «Не нужно было столько валерьянки пить», – с тревогой думает пожилая женщина.

– Настя, ну куда ты опять собралась? – уговаривает она хозяйку дома.

– Не могу я дома сидеть, понимаешь, не могу, – простонала Тошкина мать. – Ведь третьи сутки найти не могут.

– А ты найдёшь? Вот так пойдёшь и найдёшь! – не унимается соседка. – Детей пожалей, ты ведь сама на себя не похожа. Давай я тебе чаю успокоительного налью?

– Какой чай, тётка Секлитинья?! Муж у меня пропал, – заплакала Настя.

– Поплачь, милая, поплачь, – вздохнула Секлитинья. – Всё лучше, чем в пургу по реке мотаться. – Ищут мужики твоего Виктора, ищут.

К горьким рыданиям отчаявшейся Анастасии примешались чьи-то всхлипы.

– А это ещё что? – побледнела суеверная соседка. – Неужели вьюга так плачет?

Но всхлипы доносились не с улицы. Приподняв скатерть, Секлитинья уставилась на зарёванную Тошку.

– Тошка, а ты разве не у Корнея?

– Да я же её сама утром отвела к Луше, – прошептала Анастасия, подхватывая дочку на руки. – Ты что здесь делаешь, доченька?

– Я папку с тобой искать пойду, – плакала девочка...

...Могу ли я вспомнить, что со мной было 10 сентября 2001 года? Честно говоря, ничего не могу вспомнить. Но простая логика поможет предположить, например, что 10 сентября 2001 года я был на работе… с 9 утра, поскольку это был понедельник (пришлось подсмотреть в календаре) и… скорее всего… в 5 вечера оттуда ушёл.

Можно ли верить моему утверждению? Вполне. Поскольку это воспоминание никого ни к чему не обязывает. Мне скажут – это ведь твоё воспоминание, и ты можешь делать с ним всё, что захочешь. И вообще, зачем бы ты стал нам врать?

А знаете, почему вы так легко мне поверили? Потому, что вам «по барабану», – что именно было со мной 10 сентября 2010 года. А теперь ситуация неожиданно меняется. В разговоре с вами я вдруг «вспомнил», что в тот день забронировал себе билет на самолёт и, стало быть, на работе не был. Весь оставшийся день собирался в дорогу. Правда, сам я не уверен, что было именно так. Может быть, я соврал, имея в этом какую-то выгоду. Но вы ведь всё равно мне поверите. Вы как бы мой гость в моих воспоминаниях, и возражать мне не собираетесь – вам просто некуда деваться.

Мы сидим за обеденным столом, пьём чай вприкуску, а я всё больше и больше «вспоминаю» о том, что происходило со мной 10 сентября 2001 года. Далее выясняется, что я выходец из арабской республики, у меня карие глаза и смоляная борода, и что я утром следующего дня, 11 сентября, управлял авиалайнером Боинг-767 рейса №11 American Airlines…

А знаете, перед лицом учёных-историков мы ведь все оказались такими же гостями, которым деваться некуда. О чём бы нам ни рассказали, мы всему вынуждены верить. Даже если это является полной ерундой. У нас просто нет другого выхода, нет альтернативного взгляда на историю. Да и некогда нам тратить своё драгоценное время на такие пустяки, как история. Работа, понимаете ли, семья, друзья, гараж, проблемы на работе, в семье, в гараже…

...Николай окончил исторический факультет университета, когда троянский конь перестройки уже исполнил свою разрушительную миссию – через год после развала СССР. Люди старшего поколения чувствовали опасность происходящего в стране не столько в силу глубоко въевшейся в сознание совковости, сколько интуитивно, руководствуясь простым житейским опытом, в то время как молодёжь, оболваненная демагогией о псевдосвободах, с головой бросалась в рыночный омут, не умея плавать в его мутных водах и не задумываясь о последствиях.

Кому-то удавалось вписаться в новую реальность, оказавшись в нужном месте в нужное время, кто-то открывал в себе ставшие внезапно востребованными таланты, большинство же суетилось вслепую, на авось. К числу этого неустроенного, но активно ищущего большинства принадлежал и Кондрашов, чьё положение осложнялось двумя обстоятельствами: бесполезным дипломом историка и отсутствием в своём окружении сильных мира сего, способных обеспечить молодому человеку достойные стартовые позиции. Из всего курса лишь несколько человек пошли работать по специальности – школьными учителями и сотрудниками архивов; остальным пришлось штурмовать стихийные университеты выживания в новой, кастрированной стране, где царил хаос не только на улицах, но и в головах. Бабушка Николая не дожила до лихих времён, скончавшись в восемьдесят девятом. Женился Кондрашов на последнем курсе и довольно поспешно, чем удивил не только родителей, но и многих друзей. Кстати сказать, родители остались в Казахстане и после выхода отца на пенсию: слишком много в те годы произошло глобальных катаклизмов, чтобы кардинально менять свою жизнь в зрелом возрасте...

...Перекличка закончилась, и командир отделения, уже несколько раз доложивший преподавателю о том, что все на месте, стоял в замешательстве, вопросительно оглядываясь на товарищей. Но литрук не торопился начинать занятие. Сказать по правде, он забыл, что находится в классе. Его больше занимал плакат, который он только что повесил на импровизированный держатель. График, изображённый на плакате, будто бы детская горка, начинался где-то в верхнем левом углу, а потом плавно упирался в нижний правый.

– Ах да, да, – встрепенулся он, поймав вопросительный взгляд смуглого командира. – Садитесь, благодарю. Ну что же, товарищи-господа. Приветствую вас на курсе литературной критики. Зовут меня Фёдор Максимович Дифиевский, я буду вести этот курс на протяжении всего вашего обучения здесь. И сегодня у нас вводное занятие, так что не советую засыпать, хотя и будет скучно. И первый, да и чего греха таить, главный вопрос нашего курса звучит следующим образом: «Для чего нужна литература и нужна ли она вообще?». Кто-нибудь сможет ответить мне на этот вопрос?

Весь класс тут же поднял руки, сгорая от желания проявить эрудицию. Фёдор Максимович указал на одного из курсантов за первой партой, и тот чётко и громко выпалил:

– Литература – это язва на теле общества! Её разлагающие влияние погрузило мир в пучину деградации!..

...Скажем сразу, речь пойдёт о политике, экономике и той самой части человеческого меньшинства – мировой элите, для которой фальсификация минувшей уже части истории человечества и слияние настоящего с грядущим будущим в единый узел миллионов судеб являлось и является одной из тактико-стратегических задач. В результате такой деятельности у обывателя не может существенно не атрофироваться интерес к собственной истории, что уже и наблюдается в мировом сообществе, а будущее – обратиться в беспрерывную суетную череду дня «сегодняшнего».

Одна моя добрая знакомая, замечательная писатель-реалист, в частном разговоре как-то призналась, что её беспокоит, как плохо нынче живётся россиянам, что было бы достаточно всем нам в одночасье выйти из насиженных квартир на улицы городов, чтобы смести эту антинародную власть и поставить во главе наиболее уважаемых сограждан. И тогда бы народ вздохнул полной грудью, а жизнь – быстро переменилась к лучшему.

Я не придерживаюсь подобной точки зрения, и делаю это всего лишь по одной простой причине. Я вижу, что моя добрая знакомая может просто не знать истинной подоплёки скрытых явлений и событий, развёртывавшихся вокруг России, как в период последних двух десятилетий, так и на протяжении всех четырёхсот лет со времён Московской смуты.

Это и события совсем ещё недавнего прошлого, в котором, оказывается, были свои подводные камни, не видные и непонятные обывателю, это и история настоящего (чем и как «дышит» планета сегодня, и Россия, в частности), это, опять-таки, и то, какие именно силы и куда хотят втянуть россиян и всю цивилизацию в уже обозримом будущем.

Собственно, моя знакомая, как и любой из нас, могла об этом не знать по вполне объективной причине: ей не давали этого сделать. Но, ведь, сегодня ситуация другая: возможность иметь нужную информацию появилась, и проблемой остаётся только само желание ищущего и его способность вникать, анализировать, сопоставлять. И информация при этом может вскрываться столь неожиданная и архиважная, что не придавать ей должного значения мы не имеем права. Если, конечно, кому-то из нас не всё равно, кто именно владеет его сердцем, умом и плотью...

...Саблин ходил за морошкой. Брал её в пяти километрах, на Сычьем болоте. Возвращался с полной корзиной.

Грохот, который он уловил сквозь шелест деревьев, его встревожил, и он ускорил свой шаг.

То, что увидел он, выйдя из леса к своей поляне, показалось невероятным. «Мерещится мне, мереск стоит у меня в глазах, – сказал самому себе. – Этого быть не может! Куда я пришёл? В никуда! Был дом, были постройки, был огород. А где это всё?» Но тут он увидел бульдозер. И Михаила Петровича разглядел. Трактор с хозяином Еловца стояли на берегу так уверенно и привычно, будто они находились на этом месте всегда.

«Спокойнее, – приказал себе Саблин, – без рук». Спасаясь от комаров, был он в зелёной, застёгнутой до конца всеми пуговками рубахе, в лёгких кирзовых сапогах и белом, завязанном на затылке платке – ни дать ни взять флибустьер из «Острова сокровищ». Пройдясь по чёрному, со следами от гусениц, взмолотому участку, где ещё утром стоял его дом, он вышел на берег, откуда увидел оконную раму, обломок фронтона и несколько брёвен, плывших по Ляле в сторону Еловца.

– Изболомы! – сказал он, медленно поворачиваясь к незванцам. – С винтов посходили! Да вы знаете, с кем связались!

– Я же, Саблин, тебя как будто предупреждал, – ответил Трофимов, – что если не съедешь отсюда, то будешь дело иметь со мной! А я на ветер слов не бросаю!

Брови у Саблина выломало углами, худое с тяжёлым носом лицо окидало багрянцем, как у охранника нефтебазы, обнаружившего пожар.

– Поганец ты, Михаил Петрович! И те, кто припёрлись с тобой на мою территорию – тоже поганцы!

– Но, но! – поднял голос Трофимов.

Саблин сделал к нему разгневанный шаг. Трофимов попятился...

...Я придвинулся к брату, отрезая ему путь к побегу.

– Вот, посмотри, Колька, как устроен человек. С одной стороны – он весь, как недоделанная скульптура. Ногти, волосы на теле, короткий хвост в виде ненужного копчика. Но с другой стороны, – есть на туловище и признаки работы дизайнера…

Колька ожил, услышав знакомое слово «признаки»:

– Что ли инопланетяне под призраков косят?

Чтобы подбодрить Кольку, я  поддакнул:

– Да, они любят под призраков косить. Особенно ихние женщины-инопланетянки.

В присутствии отца мне вдруг захотелось перевести разговор на женскую тему:

– Вот, сравни, например, мужчину с женщиной. Кто из них больше на призраков похож? Думаешь, у девчонок случайно всякие там ресницы длинные, щёки румяные без бороды, и все такие секреты? Да и вообще, тебе не кажется странным, что они и не очень-то на нас похожи? Но, с другой стороны, Коля, одной их красивости ещё мало, чтобы вот так вот легко заманивать нас в сети. Согласен?

Обречённый слушать меня, Колька не проявлял признаков жизни.

– Когда мужчина смотрит на какую-нибудь симпатичную особу, у него из гена желания, по науке, должен вырабатываться гормон  любви. Только без женской красоты у мужчины никаких гормонов не получается. Тогда бы мы ничем не отличались от твоих лягушек. С этого всё и начинается…

– С гормона? – шевельнулся Колька.

Я обречённо кивнул:

–  … и производство людей, и заселение планеты. Мы, мужики, выполняем программу пришельцев, наших настоящих родителей, Коля. Работаем. А любовь – это только результат наших вложений в любимую женщину...

У входа в вагон Валерку уже ждали.

Коренастая, с маленькими розовыми прыщиками на бледных скулах, проводница ещё пару раз перевела взгляд с паспорта на листок билета и обратно. Посмотрела на Валеркин подбородок. И протянула документы длинной сутулой девушке в чёрном, с четырьмя золотистыми пуговками, форменном кителе.

– Он… Он самый…

Девушка нежно улыбнулась.

– Потапов Валерий Антонович?.. 1990-го года рождения?.. Проживаешь: Московская область, Истринский район, городской посёлок Снегири, дом 5?..

– Да-а-а-а… – опешил Валерка. – А откуда вы всё это знаете?..

– От верблюда!.. – захохотала проводница. – Кредитов наберут, алиментов не платят, а сами катаются!.. Туда-сюда!.. При мне уже десятого такого с поезда снимают!.. Что смотришь?! Рожа твоя бесстыжая!..

Валерка открыл рот и часто-часто заморгал.

– Во!.. – глянула на чёрную девушку проводница. – Варежку раззявил!.. И моргун его пробил!.. Типа, не сечёт!.. Сейчас гнать начнёт!.. Видала я таких!..

– Александр Палыч!.. – махнула рукой девушка в форме. – Идите сюда!.. Ещё одного сняли!..

К вагону медленно подошёл крупный, со светло-русой щёткой усиков, мужчина...

Вэй большими глотками впитывал в себя горечь чайной влаги, закатывая глаза под лоб. У него было удивительное и пугающее лицо. Словно бы на нём отпечаталось нечто ужасное. Увидев такого человека на улице, вы бы точно обратили на него внимание, но вскорости с отвращением отвели бы взор, как от чего-то, что недостойно сострадания.

Вэй был один с тех пор, как его мать произвела на этот свет и бросила на воспитание хромого матроса, которому случилось быть его отцом. Старик знал всего два занятия – пить и спать на деревянной кровати, укрывшись старым бушлатом. Когда он не спал – он пил, а когда он пил – предавался ненависти и отчаянью, как все, кто пьёт из жалости к самому себе. О своей матери он знал лишь то, что, очевидно, она была проституткой – одной из тех женщин, которые стоят в тёмных ночных подворотнях, выманивая у пьяных прохожих скупую отплату за сомнительное удовольствие наслаждения обвисшим изнеможённым телом, утратившим все признаки прелести и очарования юного женского тела, которым, быть может, когда-то ему приходилось быть. Если бы вы спросили у Вэя о его детстве, вероятно, он ничего не смог бы сказать, так как детство его терялось в пустых грязных комнатах старого дома, затуманенное тысячами часов одиночества. Когда ты всегда один, трудно сказать, где заканчивается детство и начинается тот мир, к которому были не готовы все мы тогда, когда ещё немного были детьми. Тот мир, которого мы боялись, и был его детством. Он не рассуждал об этом и не предавался мышлению, так как не было никого, у кого бы он мог научиться этому нехитрому делу. Единственное, что отличало его от всех людей в портовых доках, – любить и ненавидеть он умел сильнее, чем кто бы то ни было...

…Но, может быть, где-то ещё ценятся именно духовные качества, качества Человека с большой буквы? Может быть, в семье, где люди «обязаны» любить друг друга?

Но ведь и в семье становится уже почти обыденностью, когда за словами любви скрывается банальное потребительство. Пока ты ещё что-то из себя представляешь как добытчик, ты любим и ценен. Но если споткнёшься, да ещё неудачно, тебя отключают от любви, и ты становишься попросту не нужен. Не о таком ли потребительском отношении к человеку неумолчно вещают радио и телевидения всех мастей? Не по лицензиям ли из США и Запада, где президенты регулярно клянутся на Библиях, наши отечественные продюсеры продвигают передачи, пропагандирующие силу, ловкачество и стяжание?

Нелюбимые работы и службы разных мастей – тоже не лучшее место для оценки тебя, как Человека. Ты обязан быть работоспособным, приносить регулярный доход фирме. Старых безработных людей после 50-ти, какими бы они добрыми качествами и «старыми закалками» не обладали, на работу не берут. Кругом достаточно молодых.

Так сколько же стоит человек? И кому он может быть дорог, если даже наши родные жёны и дети научаются видеть в нас лишь источник денежных поступлений?

Отмерим сто, пусть двести лет в прошлое, и вспомним, как в то время жили люди. Труднее жили? Безусловно. Один ручной труд чего стоил! Сейчас его на 98 процентов заменяет труд «железки»: механика, автоматика, электроника, роботизация. Как говорится, сегодня, со всеми этими бытовыми новшествами и машинами я и сам полюбил стиркой заниматься. Да и посуду не прочь помыть. Долго ли – в посудомойке-то?!

Только стал ли человек при этом свободнее, досужее, чем эти же 100-200 лет назад? Или стал он богаче и ему теперь меньше надо работать, а свободное время он может, наконец, посвящать творчеству и любимому делу? Нет, средний человек как был занят «работами» за кусок хлеба, так и остался таковым до сего дня. Борьба за хлеб насущный никогда не оставляла человека, какие бы расчудесные технологии и цивилизации его ни окружали.

Но почему так? Что на самом деле происходит вокруг? Неужели кто-то всё время контролирует ситуацию, не давая человеку расслабиться и обрести себя? Если так, то кто это существо, кто этот гений? Он из людей? Или не из людей? Тогда кто же он?..

Вообще-то, ковёр купили на пол. Но Нюся упёрлась: повесим на стену! Уж больно картинка красивая! Что-то там в лесу. То ли медведи, то ли лебеди…

– Вы совсем, что ли, очумели! – сказал Саня. – Там же ясно написано – «напольный»! А вы чего? Совсем, что ли, уже?

– Вот только тебя не спросили! – сразу же кинулась в атаку Нюся. – Тоже мне, какой правильный выискался!

– Напольный же, дура!

– Не дурей тебя-то! «Напольный»! А как обожрёшься, блевать на такую красоту будешь? «Напольный»! Сам ты напольный!

Дочь противно захихикала. Ещё одна дура растёт, подумал Саня, раздражаясь. Живу как в тылу врага, на оккупированной территории. Дай им волю – они и пиянину к потолку приколотят. Чтобы я пияниновые углы не сшибал. Поставили свою музыку у самой двери, а ему, Сане, чего теперь, по воздуху в собственной квартире летать?

Да, жизнь чего-то не заладилась. Может, она уже раньше разладилась, но до поры до времени это как-то не замечалось. А сейчас как будто прорвало – и из-за чего? Не из-за ковра же этого поганого! Саня вообще предлагал старый оставить, с собакой и деревьями вдалеке. У собаки была такая зверская морда, что её и облевать было не жалко. Но Нюся упёрлась: старьё, вытерлось всё, на помойку пора! Вот новый и купили. Лес какой-то. Птицы с клювами. Чья-то волосатая то ли морда, то ли ж… в кустах. Не ковёр, а сцена из фильма ужасов…

– Лучше бы фотообои купили, – сказал Саня примирительно. – На всю чтоб стену.

– Ага! – опять возразила Нюся (а ведь была когда-то покладистой женщиной. Во всём с ним, Саней, соглашалась. Что произошло, почему сейчас, чуть что – и сразу на дыбки?). – И чтобы ёлки во весь рост! Думай, чего говоришь-то, умник!

Дочь опять захихикала, и опять противно. Какая она была хорошенькая, когда была маленькая! Всё кашу овсяную кушала, с неё какала жидко, они с женой пугались и к доктору возили… Когда выросла? Зачем? Чтобы так вот над ним, отцом, унижающе хихикать?

– Я на этот ковёр спокойно смотреть не могу, – признался Саня. – Гадость какая! Мерзость!

– Ничего ты не понимаешь! Это же ретрО! – Нюся так и сказала, с ударением на «о». Грамотная! Три класса цэпэша! А ещё в институт по молодости хотела поступать, в педагогический! Вот таких педагогов нам сегодня только и не хватает! «РетрО»! «Накласть!»...

...Матросу Караваеву все время срочной службы хотелось душить руками американцев и японцев, из-за которых он оказался так далеко от дома, а не мять руками тесто для пельменей, о чем он неоднократно нам заявлял. И мы верили: при случае так и будет.

– А кто на кого бомбу сбросил, знаешь? – спрашивали его, намекая на Хиросиму.

Караваев категорическим матом отвечал, что ему все равно.

Наверное, он хотел бы душить всех, но всех не позволял корабельный устав. А вот про американцев и японцев в уставе ничего сказано не было. Поэтому, когда командир корабля, на котором матрос Караваев служил коком, капитан второго ранга Веня Барков хитроумным маневром и смекалкой сумел захватить в наших территориальных водах быстроходную японскую шхуну, полную браконьерского краба, Караваев первым вызвался в осмотровую группу, так называемую «абордажную команду»:

– Пойдем японцев душить!

Но Веня Барков строго настрого запретил старпому, командиру «абордажной команды», брать Караваева с собой, – кок представлял реальную угрозу миру и мог втянуть Советский Союз в локальный международный конфликт. Да и оружие, которое полагалось по уставу иметь при себе осмотровой группе, матросу Караваеву никто бы выдать не смог: за коком не числился ни пистолет, ни автомат, как за другими военнослужащими. Не было у Володи Караваева никакого оружия. Да оно ему и не требовалось, – у него были руки...

1 апреля – день рождения Н. В. Гоголя

...Родословная матери Гоголя изложена историками подробно. Дед Косяревский после военной службы стал Орловским почтмейстером с окладом 600 рублей в год. Его сын был «приписан» по почтовому ведомству… В 1794 г. у супругов Косяровских родилась дочь Маша, которую отдали на воспитание её тётке Анне, в семью генерал-майора А. П. Трощинского, поскольку сами родители жили слишком скромно. Маша «стартовала» рано. Играла в домашнем театре Трощинского много ролей, в том числе – кающейся Магдалины. И – доигралась… В 14 лет (пишу прописью – в четырнадцать лет), вопреки российским законам, запрещавшим браки в раннем возрасте, вышла замуж за Василия Гоголя-Яновского (1777–1825), владельца небольшого хутора Купчин, который именовали Яновщина, а затем Васильевка. А Марии досталось в наследство имение Яреськи: всего 83 десятины земли (около 83 га), численность «населения», находящегося в собственности у Косяровских – 19 человек. Отчего скороспело породнились Яновские и Косяревские? Потому что «школьница» Маша была беременной. От кого?

В экспозиции музея Гоголя есть копия «Послужного списка А. Д. Яновского» за 1788 год. В нём сказано, что дед Николая Гоголя родился в 1738 году. Выходец из польской шляхты. Окончил Киевскую духовную академию. Свободно владеет пятью языками: русским, латинским, греческим, немецким и польским. Служил в Генеральной войсковой канцелярии на должности полкового писаря. Впервые фамилия деда писателя с прибавкой «Гоголь» появилась в «Дворянской грамоте», которую он получил 15 октября 1792 года. Младшая сестра Гоголя Ольга Васильевна вспоминала: «Мне непонятно, по какой причине журналисты пишут, что родители Гоголя бедствовали. Матери Николая Васильевича почти 40 тысяч подарил на обустройство хозяйства сенатор Дмитрий Прокофьевич Трощинский, статс-секретарь Екатерины II. Он любил Марию Ивановну как родную дочь (подчёркнуто мной. М. А.)… Поэтому большую часть времени они с мужем жили в его имении Кибинцы. Отец ставил на сцене театра Трощинского свои пьесы на русском и украинском языках, а мать Гоголя часто выступала в главных ролях, потому что была не только дивной красавицей, но и талантливым человеком. В доме сенатора Николай Гоголь с детства видел полотна английских, французских, голландских художников. В исполнении домашнего оркестра слушал музыку Баха, Бетховена, Моцарта. В парке любовался итальянской скульптурой. Всё это воспитывало и развивало его гений»...