Архив публикаций за ноябрь 2014

Статья в Интернет-журнале Answering Islam (answering-islam.org). Перевод с английского и редакция Александра Левковского (публикуется с сокращениями).

 

Примечание редактора:

 

Эта статья – о терроре. Почему мы поместили её под рубрикой «Война и Мир»? Да потому, что понятие «террор» в наше время является составной частью как войны, так и мира. Во́йны во всём мире ведутся сейчас с широким применением террора, и мир беспрестанно нарушается страшными террористическими актами.

Говоря о терроре, мы не хотим обвинить в нём всю полуторамиллиардную массу мусульман, являющихся зачастую заложниками в руках религиозных фанатиков-террористов. И, тем не менее, нельзя отрицать, что значительное число актов террора в мире совершается последователями ислама.

Предлагаемая нами статья из известного американского сайта «Answering Islam» – не бесспорна, но она, мы надеемся, даст нашим читателям представление об обвинениях в адрес ислама и о позиции его защитников.

 

Когда мы пытаемся вести диалог с мусульманами, включая даже «умеренных мусульман», желая понять взаимоотношение между терроризмом и исламом, мы натыкаемся на ответ, который фактически ставит телегу перед лошадью, переворачивая причину и следствие в потоке посторонних событий и несправедливостей – не признавая тем временем никакой исламской вины! – и заканчиваясь самооправданием террора. Хотя наши мусульманские собеседники могут лично осуждать террор как средство достижения поставленной цели, тем не менее, их реакция выглядит обычно такой...

Давно у нас уже в рамках «Стоп-кадра» не возникало ситуаций диалога с артистами. И вот как раз гастроли петербургского театра, который привёз в Одессу комедийный спектакль «Месье Амедей», предоставили нам такую возможность. Жаль, только времени у нас у нас было мало, спектакль уже вот-вот должен был начаться, а мы ещё и планировали взять интервью сразу у двух артистов.

Это, во-первых, обаятельная, утончённая Ирина Мазуркевич, известная широкому кинозрителю ещё по фильму «О бедном гусаре замолвите слово» или, например, по картине Александра Митты с не менее замысловатым названием «Сказ про то, как царь Пётр арапа женил». Ну разумеется, у актрисы есть и другие, куда более свежие киноработы, но о них, в общем-то, мало кто знает. И в целом Ирина Мазуркевич работает больше в театре, чем в кино. Ну а второй наш герой – это Илья Олейников, который и не нуждается в особом представлении.

В общем, нам повезло, и мы, хоть и не долго, но успели пообщаться и с Ириной Степановной, и с Ильёй Львовичем. Ну а начнём передачу, конечно же, с беседы с дамой...

...За три с лишним часа ходьбы Ромка изрядно пропотел в своей тёплой брезентовой куртке. Очки сегодня он в спешке не сменил и вышел в тундру в домашних, а они были лёгкие, держались на носу плохо, что называется, скользили постоянно вниз... Он регулярно поправлял их, пододвигая пальцем в мост на переносице, но через минуты очки упрямо сползали.

Осмотрев капкан, он вытащил нож, решив проверить – не подмёрзло ли устройство? Мало ли? Подмёрзнет и не сработает. Ромка ножом ткнул в приманку, капкан мгновенно хлопнул своими челюстями и зажал нож мёртвой хваткой. Ромка расправил его обратно, положил ещё один кусочек мяса на «пятачок», как-то бережно положил капкан в углубление в снегу, легко рукой стал присыпать свою ловушку снегом, в голове промелькнуло – а устройство-то зверское, мучиться зверь будет... метаться... Едва эта мысль посетила впервые его голову, как оправа очков вновь скользнула вниз по носу, Ромка не успел её поправить... очки слетели с лица, перевернулись заушниками вниз и упали ровно на «пятачок» капкана... Ловушка сработала быстро, хватко и чётко – челюсти с металлическим лязгом щёлкнули, во все стороны полетели брызги стекла...

Первое мгновение, когда вместо окружающего пространства появился «белый туман», когда вместо того же капкана на снегу мутно затемнело какое-то пятно, Ромка ничего не понимал. После поднял голову, глянул по сторонам и ничего не увидел. Точнее, он увидел. Увидел тот же туман вокруг. Даже кустов, что находились вот здесь, рядом, метрах в трёхстах, вот здесь... нет, не здесь, там... или здесь? Так их нет – ни здесь, ни там... Так. Кусты находились по левую руку – там. Или?.. Или здесь? Может, сходить, глянуть? Зачем? Он зажмурил глаза, открыл, вновь зажмурил, опять открыл – картинка не изменилась, вокруг была белая мгла. Ни горизонта, ни кустов, ни даже антенны городской телевышки, что находилась километрах в десяти отсюда и здесь, в низине, была видна даже в пасмурный день из-за тундрового подъёма – ничего видно не было. Молоко. В один миг Ромка остался слепым...

...Входная дверь опять открылась, и в помещении материализовались трое. Масштаб личности первого поражал: гигантский рост, массивная, как у гейдельбергского человека, нижняя челюсть, низкий лобик, вдавленные виски, расплющенный нос. Увидев этого гиганта, у любого закралось бы подозрение, что некоторые люди ещё не произошли от обезьян. Зато пара других не отличалась ярким своеобразием. Они казались плюгавыми карликами на фоне доисторического великана. Просто два невзрачных гнома у ног громадной уродливой Белоснежки-мужика. Сходство с Белоснежкой человечищу придавал белый спортивный костюм, там и сям покрытый мудрёным красным орнаментом. А ассоциацию с гномами вызывал малый рост, турецкие кожаные куртки непонятного цвета и носато-усатые физиономии этой парочки.

– Ну, кажется, все в сборе, – почти прошептал исполин неожиданно мягким голосом. Впрочем, затем он хищно улыбнулся, показав редкие зубы, похожие на огромные зубы человека. – Спасибо, что зашли.

– Я сделал всё, как вы велели, – волнуясь, сказал Доброе Утро. – Вот ваш покойник, в целости и сохранности.

– Благодарю, молодой человек, – учтиво произнесло человечище так сладко, что его захотелось лизнуть.

– Значит, мы можем идти? – с надеждой спросил Доброе Утро.

– Вы куда-то спешите? – удивился «гейдельбергский человек».

– Ну, вообще-то, да, – замялся Доброе Утро. – Час уже поздний.

– Всё же позвольте с вами не согласиться, – виновато прошуршал гигант. – Признаюсь честно, я пригласил вас сюда не для того, чтобы сказать «спасибо» и дружески расстаться.

– А для чего? – отважно подал голос дед Брюсли. Этот детина с каждой минутой нравился бывшему летчику всё меньше.

– Слышь, Основняк. Может, врезать старпёру? – предложил один из гномов с лицом социопата. – Чтобы не бибикал.

Второй уголовный микроорганизм шагнул было к деду Брюсли, но великан успокаивающе прошептал:

– Важик, отойди назад. А ты, Труша, не теряй самоконтроль. Давайте не будем отвлекаться.

Гигант показал рукой на покойника. На толстом как бревно запястье человечища сверкнул красивый жемчужный браслет.

– Мне очень нужен этот дохлый яхтсмен в бейсболке. Вы уже, наверное, все знаете, что в нём спрятаны большие деньги. За такие деньги я зайца в гору на коленках догоню!

– Так и забирайте его, а нас отпустите, дяденька, – жалобно сказал Доброе Утро.

– Вы преждевременны, молодой человек, – печально укорил исполин. – Я ещё не договорил.

Человечище обвело собравшихся давящим взглядом и спокойно шепнуло, как будто процитировало таблицу умножения:

– К моему сожалению, вас придётся ликвидировать...

...Её звали с претензией, ТвояМечта. Возраст – сорок пять. Очень и очень даже ничего… Фото претендентки впечатляли: дерзкий взгляд, каштановые локоны на ветру, фигура в рамках приличия. Вот она в офисе сама деловитость, вот она под пальмой вся в истоме, вот она, вся игривая, собачку душит в объятиях. А как знать, может, и правда, моя мечта, думал Серёга, тюкая по клавишам. Мечта кокетничала, задавала каверзные вопросы, напускала туману. Но всё-таки призналась, что зовут её Татьяна, и добавила, что на фоне всеобщей сайтовской серости и пошлости сразил её Серёга наповал своим умом, эрудицией и серьёзным отношением к жизни. А именно эти качества она, как старатель с тазиком на заповедной речке, давно и упорно намывала в хитросплетениях виртуальных сетей. Польщённый Ефимцев не стал ждать у моря погоды и тут же предложил встретиться. Ответ пришел незамедлительно: «Завтра в 19.00 в «Кофемании» на Кузнецком».

Спал Ефимцев на удивление плохо. Чай, не мальчик, а вот как-то оно стрёмно. Первый раз вот так, по новым технологиям-то. Весь день прошёл в предвкушении. В кафе он пришёл заранее, занял столик. Она появилась внезапно. Серёгу пружиной выбросило навстречу. Галантно руку поцеловал (ох, кожа-то просто шёлковая!), креслице придвинул, сел напротив. Ух, ты! Очень, очень приятная фемина! Прям головокружение какое-то! А прелестница с ходу пошла в наступление. Пригубила кофе и прицельно посмотрела кавалеру в глаза. Стала вдыхать-выдыхать часто и с каким-то надрывом. Откупорила ещё одну пуговку на блузке. А потом выдала мастер-план их совместной жизни. И выходила по этому плану не жизнь, а сплошной плезир. На Гоа. Все продвинутые люди именно там радуются восходам и закатам, самосозерцают и самосовершенствуются, не напрягая свои тела холодом и неприветливой угрюмостью климата Средней полосы России. И что совсем уж замечательно, изучают на приволье «Камасутру» на, так сказать, почве, её и породившей...

...Арестаул не успел договорить, как из дальнего угла горенки донесся до нас чей-то стон, будто кто жалостливо на помощь позвал. Может, кот приблудный завыл, а может, и показалось нам. Глянули друг на друга, плечами пожали. Дом-то, вроде, пустой. Я решил, что осмотреть вторую, тёмную половину комнаты всё же надо, и пошёл на голос. Обшаривая углы, в самом дальнем конце нащупал тряпицу, вроде занавеси, подвешенную на бечёвке, отодвинул её и стал приглядываться. И вижу, вроде, печь большая передо мной, как бы встроенная в стену, а поверх, на полатях, вроде, старуха лежит. Неправдоподобная, точно мёртвая. Ровненькая, как доска, худая, морщёная и как есть макияжем не накрашенная. На вид лет двести, и не дышит.

– Мы из Ленинграда, гидрологи мы, – говорю тихо, не хочу покой в избе потревожить. И добавляю для смелости: ‒ Вы отдыхаете?

А сам гляжу в сторону смеющихся приятелей и думаю, может мне попугать их этой старухой? Дурак, одним словом, был. Вот, притащу им бабку, усажу за стол и скажу, что мумию нашёл, что там, в подвале, таких много ещё. Целая деревня. Пусть идут сами посмотрят. Да только сразу за мысль дерзкую и поплатился. Прямо в ухо мне кто-то и говорит: «Помираю я!». Гляжу, а у покойной вроде как веки дёргаются...

...От забойного техно, написанного специально группой «Пет Шоп Бойз» к фильму Эйзенштейна, вернёмся всё же к самому Эйзенштейну, который и без техно, а тогда ещё при помощи музыки даже не Шостоковича, а Эдмунда Майзеля, первой музыкальной версии к фильму, ну а, прежде всего, самим ритмом хождения поршней погружал зрителя в транс. И сам Эйзенштейн говорил, что форма произведения должна воздействовать именно на архаичные механизмы психики. Тогда как содержание произведения должно быть ориентировано на современное, на логическое мышление. То есть, в целом Эйзенштейн делал всё, чтобы мобилизовать эмоциональные рефлексы зрителя и вот через эти рефлексы привести его к ощущению идеи фильма. А идея, как известно – победа революции, ну и в целом, доведение зрителя до революционного экстаза.

И потому неудивительно, что фильм даже некоторое время в некоторых странах был под запретом. Вот, скажем в Германии или Америке – в общем, там, где боялись распространения коммунистической идеологии. Но, правда, это не мешало тем, кто запрещал фильм, самим быть от него в восторге. Вот, скажем, Геббельс, ответственный за пропаганду Третьего рейха, мечтал создать свой, национал-социалистический «Броненосец "Потёмкин"». Геббельс отлично понял, что Эйзенштейн выступил как гениальный манипулятор сознанием. Он выбирал определённый смысл, который ему был нужен, и очень чётко его навязывал зрителю, уничтожая иные смыслы. В данном случае надо было нанести удар по православию и самодержавию. Так, по сути, обходясь без слов, Эйзенштейн, нанося короткие монтажные смысловые удары, бил по тем понятиям и как раз словам, которыми народ жил веками...

...Они свернули с оживлённой улицы и ползли теперь, мягко переваливаясь, по ухабистой распутице богом забытой дорожки, которая бесконечно тянулась меж бетонных заборов безжизненных кварталов промзоны. Так буднично, безразлично-буднично всё было вокруг, что Саня даже не удивился тому, с каким спокойствием выслушивает хладнокровную жуть Артура, словно всё это – самое обычное, будничное предприятие, такое же безымянное и безжизненное, как вот эти заборы, постройки, трубы, ангары, столбы, провода... Слова Артура были простыми и тусклыми, он всего лишь излагал суть предстоящего дела, которое нужно выполнить как простую и тусклую работёнку, в исходе которой Артур был уверен – уверен настолько, что даже не допускал тени сомнения, что предполагаемый исполнитель может взять, да и попросту отказаться.

– А кто он, этот клиент? – полюбопытствовал Саня.

Артур повернул к нему невозмутимость лица, чуть изогнул уголок рта и снова вернулся в невозмутимость.

– А тебе это надо? Близкое знакомство – это лишнее, совершенно. Близкое знакомство – это уже повод к эмоциям. Ты ведь можешь его нечаянно... – тут он позволил себе смешок, – полюбить... или возненавидеть... И то и другое одинаково делу вредит. Чтобы всё получилось, не должно быть эмоций. Никаких. Это – просто объект, просто заказ. А ты – просто профессионал, этот заказ выполняющий.

Как всё просто, нахмурился Саня...

– Ты меня знаешь, – добавил Артур, – я с мелочёвкой не связываюсь. Задаток уже внесён. Серьёзный задаток. Остальное – по факту. Поверь, для нас это – достойное предложение. И я уверен, ты с этим достойно справишься.

Как же всё просто, снова подумал Саня. Просто и неизбежно. То, к чему ты стремишься, тебя отвергает. А то, от чего бежишь, само находит тебя. Как всё просто, взаимосвязано и переплетено. В чём случайность? В чём закономерность? В чём проигрыш? В чём выигрыш? В чём, в чём он, свободный выбор свободного человека?..

Сергей Иванович Огурцов решил водки выпить. Повод был куда как серьёзный: он сегодня картошку выкопал. С трёх соток взял восемь мешков. Урожай, конечно, на ахти какой, но всё одно – не покупать. До следующего года своей собственной картошечки хватит славной семье Огурцовых, которая, по правде сказать, пожрать ох как любит! Правда, чтобы папашке помочь эту картошечку посадить, выходить и выкопать – это уж увольте, милый папа! Это уж, как говорится, хрен вам да наны по всей вашей распрекрасной морде да со всем нашим семейно-огурцовским удовольствием. Нет, прямо так, в открытую, конечно, не говорят (ещё бы сказали! ещё бы вякнули!), но у всех домашних, когда речь заходит о поездке на огород, почему-то сразу же и почему-то совершенно срочно находятся совершенно неотложные и исключительно важные дела. В общем, всё понятно: милейшая семейка. Оглоеды чёртовы. Всю жизнь на его, сергейивановичем хребте. Вот и сейчас: выкопал, привёз, рассыпал просушить – а им всё по хрену, всё по большому музыкальному барабану… Никто даже в окошко не выглянул: дескать, как вы, папа? Притомимшись до упаду или пока ещё стоите, шатаясь?.. Что жена, что дочь… И зятя в семью привели такого же придурошного. Хорошо хоть не бизнесмена: Ирка сначала за бизнесмена собралась, торгового барыгу. Уж его-то Сергей Иванович точно бы не выдержал! Пролилась бы кровушка, пропала бы картошечка! А этот – ничего, слесарит на картонажке. Если слишком выжирать не будет – до мастера дорастёт. Как его звать-то… Сергей Иванович всё никак запомнить не мог: Тасик? Васик? Расп…дясик?.. Фильм ещё такой есть. Там зятя тоже Тасиком кличут, и он тоже ни рыба ни мясо, ни коклета ни колбаса. Всё какие-то скульптурки из деревяшек вырезал, из разных там пенёчков и сучочков… Конечно: кода ума палата, а делать ничего ни хрена не умеешь, то и пенёчку будешь рад… Ему в том фильме тёща (её Мордюкова играет) по лбу так ахнула, что этот Тасик-распи… перед ней сразу на полу расстелился. Во баба! Молодец! Умыла «дорогого зятя»! Да… Тасик, Васик… Напридумывают имён, запоминай их, куёхтайся. Напрягай мозговые извилины, от которых и так уже ни хрена не осталось по причине их постоянного умственного и физического напряжения…

Так что повод был. Отличный повод! Сергей Иванович даже языком аппетитно прицокнул, когда представил: вот сходит он сейчас в лавку, купит бутылку, принесёт её, родимую, домой… Нальёт стопарь, хряпнет-крякнет и начнёт не спеша, смакуя и душевно отдыхая, закусывать малосольным огурчиком и специально для этого момента только что отваренной, исходящей нежными, неповторимо-духмяными паром и ароматом молодой картошечкой. Эх, жизнь, тудыть тя в растудыть! Распрекрасной ты, собака, в такие редкие моменты кажешься вещью! И даже на три буквы в такие моменты никого посылать ну совершенно не хочется! Ну, совершенно и категорически! Вот такое это удивительное состояние!..

...– Да что вы все, девушки, помешались на семье? Всё у вас к этому сводится. Почему я не могу жить так, как мне нравится?

– Ну, потому что в этом смысл всей жизни: построить дом, посадить дерево, родить сына. Или не так?

– У меня – не так. Я для себя смысл бытия по-другому сформулировал. Причем, уже давно, и пока не разубедился.

– Серьёзно? Поделись! – Алёна заинтересованно подалась вперёд, положив на стол локти.

– Да тут, вроде, всё просто. Это не моя мысль, я её когда-то где-то прочитал, но я с этим совершенно и категорически согласен. Мы, человечки – часть эволюции. Часть процесса усложнения организации. Вселенная растёт, развивается, усложняется, и мы должны расти и развиваться с ней и всячески помогать ей в этом. Мы начали с волосатого примата с дубиной и дошли до использования энергии атома. Придумывали колесо, цемент и пластик, электронику и механику, химию и генную инженерию. Мы приходим в этот мир, чтобы делать его сложнее, интереснее. Созидание, понимаешь? Вот она, цель и смысл. Сначала – собственное развитие, а потом и привнесение чего-то нового в окружающий мир.

Другое дело – мало кто это осознаёт и ещё меньше тех, кто воплощает. Казалось бы, что тут думать: живи, расти духовно и умственно, делай мир вокруг себя чище, красивее, занимательнее, но нет – все заняты извлечением личной выгоды, а после – всякой совершенной хернёй. У кого-то нет возможности, кому-то не хватает мотивации, кому-то просто лень. Зачем что-то изобретать, создавать, если и так всё хорошо? Зачем замахиваться на сверхзадачи, если в твоём стойле тепло и достаточно корма? Кайфуй себе, хрюкай – жри, сри, спи, трахайся – простые животные радости. Вот это и проблема. Моя, его, их – большинства людей. Я должен был строить чудесные, вечные здания – пирамиды, колизеи, таджмахалы и саградафамилии. А стал мелким лавочником и променял мечту на личную независимость и благоустроенность. Ты должна была придумать новое направление в хореографии – но уезжаешь рожать карапузов юэсэйскому примитивному мужлану...

Антоний Барановский, двадцатидвухлетний студент фортепианного отделения Киевской музыкальной академии, недавно приглашённый частным репетитором в солидную (судя по трёхэтажному особняку почти в черте города и гаражу для двух иномарок) еврейскую семью Зак (может, точнее: Заков, но это как вам угодно), был буквально шокирован вопросом, заданным ему его ученицей Яной, тринадцатилетней девочкой в ореоле густых вьющихся рыжих волос и с огромными немигающими зелёными глазами в обрамлении таких же рыжих ресниц, уже на третьем уроке:

– Антоний Евгеньевич, а хотите, я вам покажу всю себя… ну, без одежды?..

Барановский вздрогнул. Неужели проект, на который он возлагал такие надежды, может вот так, из-за подобного рода ерунды, из-за половой акселерации этой чёртовой рыжей куклы, – лопнуть вдрызг?..

Эта статья вызвана одной фразой в сборнике замечательных афоризмов писателя Николая Пантелеева, опубликованных в «Новой литературе» 18 ноября. Вот эта фраза:

 

«За два года армейской службы на Украине, ещё при социализме, я, побывав в Одессе, Николаеве, Львове, Феодосии, Жмеринке, десятке сёл и прочем, ни разу не слышал полноценной украинской речи…».

 

Здесь безошибочно чувствуется негласный вопрос: Да есть ли на свете эта пресловутая «полноценная украинская речь»?

Мой ответ на этот подразумеваемый вопрос однозначен – есть! Полноценная украинская речь существует, но, к сожалению, услышать её не так легко – и тому есть причины... Вот об этом я и хочу поведать читателю...

...Устрашающие лобовые метафоры свойственны Михалкову в последнее время. Вся эта сцена с руками чем-то напоминает финал фильма «12», где чувство ужаса от Чеченской войны зрителю передавалось тем, что на него неслась собака, держа в зубах именно что человеческую руку. А скажем так, художественной деталью, для ещё большего ужаса, были не тикающие часы, а золотой перстень, сияющий на пальце.

Ну а в «Утомлённых солнцем 2» оторванных рук, ног, вообще кровавых моментов несоизмеримо больше. Сам Михалков, кстати, говорит, что его фильм – это в какой-то степени ответ на кровавую картину Спилберга «Спасение рядового Райана», в своё время поразившую зрителей натурализмом, оторванными конечностями и вывалившимися кишками американских солдат.

И в картине Михалкова, в общем-то, по-своему не меньше физиологического кошмара. Смерть советских солдат на Великой Отечественной войне, пожалуй, ещё никогда не показывалась с такими жуткими кровавыми подробностями. Следуя за Спилбергом, Михалков так же выстраивает на экране ну прямо-таки натюрморты или пейзажи из изуродованной человеческой плоти. Но вот у Спилберга последствия страшного боя размывает морская вода, смешиваясь с кровью, превращаясь в своего рода кровавый прибой. А в картине Михалкова камера долго, внимательно созерцает тоже целое поле, усеянное телами советских солдат. И, скажем так, главным пейзажным элементом здесь уже является не вода, а снег.

Ну конечно, когда Михалков сам говорит, что его фильм – это в какой-то степени реакция на фильм Спилберга, он имеет в виду, прежде всего, не соревнование в показе анатомии смерти, а надеется, что, выбрав такой кровавый киноязык, ставший уже где-то привычным для молодого поколения, сумеет перебить тот внутренний идейный эффект, который возникал у зрителя после просмотра фильма Спилберга. Ведь если судить по картине американского режиссёра о Второй мировой войне, то возникает ощущение, что её выиграли американские и европейские союзники. Хотя известно, что они вступили в неё они только в сорок четвёртом, когда и так уже стало ясно, что Советский Союз рано или поздно разобьёт фашистов.

То есть, цель у Михалкова была очень конкретная: объяснить подрастающему поколению, кто на самом деле выиграл войну, кто вообще, прежде всего, воевал в этой войне. Вот ради этого он, наверное, и готов нам показывать то, как наматываются кишки на гусеницы танка, придумывает своему герою металлическую руку (с пальцами металлическими, которые напоминают то ли Терминатора, то ли Фредди Крюгера), прибегает и к другим физиологическим подробностям ради того, чтобы увлечь зрителя.

Помимо обмочившегося пионервожатого в исполнении Панина, показательна голая задница немецкого пилота, вообще вся сцена с фашистским засранцем...

Пространство лопнуло – и я вышел из всех его констант. Мир вновь открылся для меня: восстало с иным ритмом время, невиданный свет пришёл с далёких звёзд. Я, Бортинженер, был абсолютно цел, но ни Командира, ни кресла его не существовало более. Справа от меня оставались обрывки проводов и остатки такелажа. Каким-то образом Командир исчез из корабля. Отсутствовал и орбитальный отсек. Вместо переходного люка над моей головой зияла обыкновенная дыра. Второй Пилот, находившийся за бортом, исчез также без следа.

Я не знал, какая сила вела мой корабль, по всем параметрам он должен был быть мёртв. Но ревела аварийка, мигал кое-где пульт, глухо постукивая, работали движки. Корабль уже оценил ситуацию и строил ориентацию на аварийный спуск.

Я всегда считал «Союз» самой умной и живучей машиной из созданных людьми. Но то, что делал этот корабль сейчас, уходило в красивую легенду. Мне показалось, мы упали камнем вниз, на самом деле, спускаемый аппарат вонзился в атмосферу под небольшим углом. Мозг корабля, к счастью оставшийся живым, закрутил аппарат вокруг оси и направил на баллистический спуск. Рёв стратосферной плазмы ворвался в дыру от вырванного люка. «Союз» запульсировал, заплясал, стараясь удержаться под набегающим потоком. Чувствовалось по конвульсиям и рыску, по отчаянным хлопкам движков, каких усилий это стоило ему.

Я знал, что топлива в системе управления осталось мало, что парашютный отсек сильно повреждён, и готовил себя достойно умереть. Надежда была лишь на экспериментально-надувной конус – но сработает ли он в критический момент? Пока что меня спасало два чуда: невероятная живучесть «Союза» и мой скафандр.

Дрожь корабля перешла в неистовую пляску; в рёв набегающего потока добавился скрежет испаряющейся теплозащиты. Я увидел себя в одном мгновении: как коснулся Вселенной – и вдруг вернулся вновь. Всё это было в новом мире, от старого я был беспрекословно отсечён.

Вдруг зазвучала чья-то песня – и встала рядом со мной на корабле. Голос песни был женский, он поведал: «Всё было, всё прошло. Ты же, пришедший, ещё не знаешь ничего».

Я подумал: «Что же это раскрылось для меня? Ни образа, ни источника, из которого песня излилась. Возможно, уйдя, песня живёт теперь среди высоких облаков? Возможно, это и был мой новый мир?».

И вот я спрашиваю вас, во что превратится человек, если деформируется его тело и лицо, во что превращается мир вокруг человека, когда он уходит от себя?..

...Во всём виноват тот, у кого есть совесть.

 

*   *   *

Россия начала ХХI века: двадцать лет ушло на то, чтобы наесться.

 

*   *   *

Порнография – это, по сути, визуализация матерщины.

 

*   *   *

Поэзия – это искусство сильных выражений.

 

*   *   *

Там все места уже давно забиты! На всех Кремлей не хватит…

 

*   *   *

Политика – это борьба за власть. Власть – это могущество и большие деньги. Так чего вы ждёте от власти, маленькие люди?

 

*   *   *

Не возжелай лишнего, и у тебя будет всё необходимое в рамках возможного.

 

*   *   *

Дельцы могут стряпать только деньги, творцы – всё.

 

*   *   *

Гадким быть не стыдно, стыдно, когда другие об этом знают.

 

*   *   *

Я не Достоевский, но болит у меня не меньше!

 

*   *   *

Вера – это хорошее настроение слабого человека, а у сильного оно таково по факту бытия.

 

*   *   *

Телепрограмма – это народная конституция на одну неделю.

 

*   *   *

Между творчеством и деньгами нередко стоит философская лень.

 

*   *   *

Иметь к кому-то негативное отношение – значит жить больше для него, а не для себя, не для своего душевного покоя.

 

*   *   *

Жить надо так, чтоб не заметить приход собственной смерти…

 

*   *   *

Если мозгов нет, то язык в голове занимает слишком много места…

 

*   *   *

Твой писатель – тот, с кем хотелось бы, выпив, поговорить.

 

*   *   *

Все женщины прекрасны, если припечёт…

 

*   *   *

За два года армейской службы на Украине, ещё при социализме, я, побывав в Одессе, Николаеве, Львове, Феодосии, Жмеринке, десятке сёл и прочем, ни разу не слышал полноценной украинской речи…

...Луч фонарика прыгает в темноте. Склад с оружием в порядке. Берём «калаши». Времени в обрез. Надо уходить. Прапор опускает напольную дверь, щёлкает ключами, подвал закрыт. Накидывает сверху тряпок. Передвигает ногой цокающие друг о друга пустые пыльные бутыли. Смешная маскировка. Но хоть так. Впрочем, если нас взяли на мушку – то ничего уже не поможет. Осталось только их опередить.

Мы едем навстречу смерти. Но не знаем – чьей: может, нашей?

В голове у меня звучит придуманная в промежутке между сонными провалами речь кандидата в президенты: «Соотечественники! Я решил переименовать партию из «Новой гвардии» в Партию сумасшедших. И знаете, почему? Потому что мы будем олицетворять то, что не принято делать в нашей маленькой республике. Когда благодаря вашей поддержке мы придём к власти, мы запретим всё то, чем живут чиновники-толстосумы и демагоги-депутаты. Вы думаете, я сейчас скажу, что не будет взяток, коррупции, передела собственности, разворовывания казны, клановой междоусобицы, мордобоя на сессиях, ни всякого другого, без чего уже никто не может представить нашу власть? И вы угадали. Но скажу более того. Мы поднимемся на глобальный уровень воплощения цивилизационных задач и объявим войну всем, кто несёт зло в этот мир. Мы будем добиваться того, чтобы зло больше не проникало в нашу республику ни через какие границы или контрабандные каналы. Теперь, надеюсь, вы поняли, почему наша партия будет называться Партией сумасшедших. Если хотите, мы объявим войну самому дьяволу. И знаете, что? Я уверен в вас. Я уверен в вашей поддержке. Ведь это я, ваш Креветка. Разве я когда-нибудь обманывал вас?»...

...Печально известная Евгения Васильева в своём новом клипе. Впрочем, почему печально известная? Очень даже не печально. Вон так зазывно улыбается, поводит плечами, поигрывает глазами, пританцовывает ногами в колготках, на высоких каблуках. Пританцовывает, кстати, довольно средне. Поёт ещё хуже. Про текст песни, написанный ею собственноручно, и говорить не приходится – откровенная мура. Ни уму, ни сердцу, ни какому другому органу. Полная бессмысленная фигня. Чушь. Да и сама далеко не красавица – мордастая, полноватая, лицо, если убрать макияж, простецкое. Такой бы сниматься в кино в роли доярки Дуси. И вообще, если посмотреть на эту Васильеву, то девушка достойна всяческого сожаления – под следствием, и давно; сидит под домашним арестом; по многим пунктам вина её доказана неоспоримо; вся страна знает, что она воровка и мошенница, причём воровка миллионного и даже стомиллионного масштаба; по её вине обороне страны нанесён существенный ущерб; её презирает или ненавидит полстраны; семьи нет, детей нет, а возраст, между прочим, немногим меньше, чем мой; бывший любовник трусливо её бросил. Да на этом фоне я смотрюсь исключительно замечательно. Но я при этом считаю себя неудачницей, а потенциальная заключённая безмятежно пляшет, распевает на всю страну свои песенки, ни о чём не печалится, роскошно выглядит и вообще, вся в шоколаде. Почему так? Я сидела и размышляла об этом странном парадоксе. И чем больше размышляла, тем непонятнее мне делалось...

...Папа позвонил в неурочный час, далеко заполночь, и это было необычно и тревожно. В Донбассе с весны шла война, Донецк и Луганск были под обстрелом, по всему Донбассу формировались полувоенные подразделения, Россия и Украина обвиняли друг друга в агрессии, предательстве и в военных преступлениях.

– Женечка, – говорил, задыхаясь, папа, – у меня кончается инсулин. Здесь его сейчас не отыскать днём с огнём... Мама носится по всем аптекам, но там сейчас даже бинтов нельзя найти... Я тебя умоляю – пришли этот проклятый инсулин как можно скорее!

Папа на старости лет подцепил сахарную болезнь, и вот уже четыре года делает сам себе уколы инсулина.

 

...Мы с Иосифом упаковывали ампулы инсулина, когда послышался звонок. Иосиф открыл дверь. На пороге стоял Ави, исхудавший, небритый, одетый не в военную форму лейтенаната, а в лёгкую тенниску и стёртые джинсы. Он сбросил на пол увесистый рюкзак, и они с Иосифом обнялись.

– В чём дело, Ави? – спросил тревожно Иосиф. – Разве война кончилась?

Ави сел, не отвечая, и стал бездумно катать по столу ампулу инсулина.

– Ави, отвечай! – повторил отец. – Что случилось?

– Аба, – прошептал Ави, – меня уволили из армии...

– Уволили!? Почему?

– Меня будет судить военный трибунал...

– Судить!? За что?

– За военное преступление, – сказал Ави и заплакал...

...Особый интерес объединения в один фильм на тему любви режиссёров с такими разными вкусовыми пристрастиями в том, что никто из них, снимая свою короткометражку, даже приблизительно не знал, что параллельно снимали его коллеги, и это было главное условие женщины-продюсера. Авторы не должны были чувствовать себя участниками состязания, ну что ли киноолимпиады, не должны были сознательно или подсознательно оказаться под воздействием чужих творческих задумок.

Ну а ещё одним важным условием женщины-продюсера было то, что каждому нужно было рассказать историю о знакомстве, о самой встрече мужчины и женщины, показать, что называется, химию или физику первой встречи, когда два полюса – плюс и минус – соединяются и происходит эмоциональный разряд. Ну, как бы удар током.

Отсюда, собственно, и говорящее название фильма – «Короткое замыкание». Которое, к том у же, ещё и удачно подчёркивает и сам формат фильма. Ведь это сборник короткометражек, и все пять историй, все пять режиссёров как бы замкнулись на теме любовных токов, пробегающих между мужчиной и женщиной.

Естественно, каждого режиссёра замкнуло по-своему. Допустим, Иван Вырыпаев, чтобы максимально перевести разговор в плоскость чувств, специально устроил встречу героев не просто из совершенно различных социальных групп, а из разных стран – то есть, они не понимают язык друг друга. Тем самым Вырыпаев полностью отключил рациональное мышление, оставив лишь одни флюиды...

...– Бога нет, – она сказала, свесив ноги с облака.

– Разве? А кто же я?

– Ты миф. Легенда, сон, моё воображение.

– Что ж! Тогда нет и тебя! Ведь я с тобою говорю!

– О, нет! Я есть! Себя я ощущаю. Я помню, что жила, любила! Я помню, что ушла. А может это он ушёл? Но помню, что простила! Или это он меня простил? Я помню, что спросила: «А что потом?». Он не ответил мне, но дождь сказал: «Зима потом». Постой!!! То был не дождь! То ты ведь был!!!

– Меня же нет? Я миф, легенда, сон, твоё воображение?

– Как долго я блуждала по мокрым улицам, дворам! Я заблудилась в них! В себе я заблудилась! В нём. Ещё в своей любви, в судьбе. Ох, и зачем, скажи, ты понастроил столько лабиринтов?!

– То был не я! То ты сама!

– О, нет же! Нет! Сама я столько возвести бы не сумела!

– Меня ведь нет? Я миф, легенда, сон, твоё воображение!..

В просторном кабинете главного редактора районной газеты Ирины Матвеевны Садовиной было в тот день удивительно солнечно и тихо, как, наверное, бывает всегда в русской провинции где-то в середине апреля, когда белые оконные косяки начинают привлекать первых мух и мохнатых невесомых бабочек.

Ирина Матвеевна в блаженной сонливости сидела за красивым столом из морёного дуба и мечтательно смотрела вдаль, за прозрачное оконное стекло. Там на самом краю горизонта золотыми подсолнухами горели маковки Троицкого собора, а дальше по крутым берегам Уржумки густо синел сосновый лес. На душе у неё было спокойно и чуточку грустно.

Но в это время по широкому полумрачному коридору редакции прозвучали чьи-то шаги. Раздался неуверенный стук в высокую дверь, и тихий голос спросил:

– Можно к вам?

– Да, да, заходите, – вынуждена была отозваться Ирина Матвеевна, таким образом нарушая привычное состояние спокойствия и сонливости...

(В соавторстве с Андреем Бусыгиным)

 

Ящерицы. Маленькие чёрные ящерицы. Они ползут по белому раскалённому песку, сплетаясь желеобразными телами, соединяются в пульсирующую пирамиду, втягивающую в себя пространство, поглощая полумрак комнаты, заливая образовавшийся вакуум зелёным светом. Свет заполняет пространство, выжигая остатки кислорода, закручивая потёртое кожаное с широкой спинкой кресло, как аппарат для сладкой ваты в руках у умертвлённого хасидами Голема.

Время остаётся. Оно блюёт обрывками коричневых рубашек штурмовиков, железными крестами с выгравированными на них изображениями ампул с цианидом, приколотыми на разорванную снарядом грудь белокурого подростка, сжимающего закоченевшими пальцами фаустпатрон, клетчатыми рубашками с навсегда прилипшими к ним подтяжкам, пропитанными кровью индийских мусульман, тяжёлыми ботинками, которые пожирают белые могильные черви, завязывающиеся в петли на виселицах капитана Дрейка и его команды, Баркашовым, завёрнутым в талит, раскрашенный цветами прусского флага, беззаботно пролетающим над разоренным атомной бомбардировкой Бердичевым. Вы говорите: «Время проходит!». Глупцы! Это вы проходите!

Жирные ящерицы, вдоволь наигравшиеся фигуркой Гитлера, расписанной гжелью, с усами из солдатской ваксы. Гитлер с орлиными крыльями, как на гербе Пятигорска, зажимает в руке кинжал, подаренный дагестанскими мастерами Шамилю. Ящерицы, марширующие с факелами «Sochi» и скальпами Тины Канделаки, остановились возле кресла, салютуют своему новому властелину, сыну Одина. Огромное, чёрное, похожее на нефтяно, пятно разлилось вокруг ножек кресла. Треск бетона и скрежет металла от девятимиллиметровых раскалённых зубов рептилий меньше чем за минуту вверг кресло с сидящим в нём человеком в зияющую пустоту...

...В различных странах различных времён литература уподоблялась (и уподобляется) религии, творчеству, проституции и производству. Все варианты, кроме религии, светского характера. Опишем их и дадим сравнительный анализ.

 

*   *   *

Религиозный вариант порождён иудаизмом и православием, воспринят исламом, частично викторианской Англией, царил в СССР с тридцатых годов, с примесью производственного варианта. В смягчённом виде представлен Древней Грецией. В последние годы древнегреческий вариант я называю не религиозным, а религиозно-творческим. Религиозная литературная система окончательно сложилась у греков-христиан.

Существует бог литературы: в России Пушкин, в исламском регионе – Низами. Бог идеален. Его нельзя критиковать. Вы обязаны его любить, иначе вы подлец или сумасшедший. Вопрос, любите ли вы его, оскорбителен, допуская подлость или сумасшествие вопрошаемого. Его сочинения – священное писание, вроде Библии и Корана в религии. Цитаты из него являются доказательством. Превзойти его невозможно. Сравняться с ним также невозможно, ибо, согласно христианству и исламу, бог един.

Ангелы, святые и «отцы церкви» в литературе идентичны – это «классики, гении, великие». Им также надо поклоняться. Не уважать кого-то из них очень нехорошо, не уважающие большинство или всех – подлецы или сумасшедшие. Включают в их число, канонизируют – как правило, посмертно – только литбогословы и власти (иногда представленные одной группой людей). Равняться со святыми-классиками – большой грех, лишающий надежды на канонизацию...

Предлагаем вниманию читателей «Новой литературы» статью из американской газеты «The Washington Post» о беззастенчивом вранье, которым кормили и кормят доверчивую американскую публику недавние и прошлые обитатели Белого Дома.

Все президенты врут! (Причём, надо заметить, не только американские). «Что имеют общего между собой Никсон, Рейган, Клинтон, Буш и Обама? – восклицает газета. – Все они лгали...»

 

Газета «The Washington Post» от 27 марта 2014 года

 

Перевод с английского и редакция Александра Левковского

 

Приводим здесь, в хронологической последовательности, наиболее существенные заявления, искажающие действительность, произнесённые американскими президентами за последние 55 лет.

Существуют различные категории [президентской] лжи: оправданная ложь (например, враньё, направленное на сохранение государственной безопасности); незначительная ложь, как, скажем, преувеличения в ходе избирательной кампании; ложь для предотвращения позорных [личных] последствий (к примеру, отрицание президентом Кеннеди, что он страдает болезнью Аддисона); ложь, направленная на сокрытие важных фактов, как, например, [лживые заявления президена Эйзенхауэра] о шпионском самолёте У-2, сбитом над Уралом; и, наконец, наиглавнейший вид лжи – ложь политическая: Линдон Джонсон и ложь о Вьетнаме или Ричард Никсон и ложь о Камбодже...