HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Александр Бакаянов

Города мои не берут трубок

Обсудить

Сборник стихотворений

  Поделиться:     
 

 

 

 

Купить в журнале за апрель 2022 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за апрель 2022 года

 

На чтение потребуется 50 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

Опубликовано редактором: партнерский материал, 30.04.2022
Иллюстрация. Автор: Александр Болотов. Название: «Одинокий троллейбус». Источник: https://www.neizvestniy-geniy.ru/cat/design/holst/708550.html

Оглавление

  1. 3 июля
  2. «Эти дни, наши дни...»
  3. «В жестоких милых городах...»
  4. В кануны воскресенья
  5. «В сумерках – сумерек поперёк…»
  6. «Впервые всё – и всё не ново…»
  7. «Время разъято, и больше нет…»
  8. «Города мои не берут трубок…»
  9. «День начинается, как и обычно, с утра…»
  10. Для Веселы. З.
  11. Выдох
  12. «Следить круженье крошек чайных…»
  13. Друзьям
  14. «Давно не больно жить и скушно ехать...»
  15. «Зима предложит нам себя задаром...»
  16. «Квартира отдана в наём...»
  17. «И у дождя был привкус карамели…»
  18. «Какой-нибудь заштатный городишко…»
  19. «Когда и стрелки бросят циферблат…»
  20. «Когда на сердце залегла дорога…»
  1. «Люблю»
  2. «Маятник комнаты...»
  3. «Мелкой дрожью струны, снегом долгой зимы…»
  4. «Мир выблек – свет дотла снищал…»
  5. «На свете есть много страшных вещей…»
  6. «Небо – понизу, точно пуль бережась…»
  7. «Отрывной календарь километров…»
  8. «Стоят нахальные мущины...»
  9. «Пишу тебе из очень Странных Дней…»
  10. Подслушанное
  11. «Поезд, выходящий из точки А /Апрель/…»
  12. «Помнишь, бредит душа, драгоценная стерва…»
  13. «Пора прогулов школьных и уходов…»
  14. После грозы
  15. «Сегодня в мире не было людей…»
  16. «Сквозь бредень бреда проступал…»
  17. «Скрип качелей, скрип ка-челей…»
  18. «Слышен мячик летающий…»
  19. «Степь, заживо сожжена солнцем…»
  20. «Стояли вешние дворы…»
  1. «Сумрак свинцов…»
  2. «Февраль несёт дурные вести...»
  3. «Тебе же – весточка, шёпота влажный комочек…»
  4. «То, что оградам мерещится герникой сучьев…»
  5. «Дождик летальный...»
  6. «Устанут поезда…»
  7. «Что было тише твоего праха…»
  8. «Это – медленно, солнечно, ветрено – Бах…»
  9. «Будешь мыкать себя в толпах праздного люда...»
  10. «Я так боюсь нечаянного слова…»


«Люблю»

Тыщу лет без Тебя пропадал невем где.

Но лепит же Боже своих людей
из стыда, не из глины.
И обязательно где-нибудь должен быть
город
С названьем чудным – Серафимов.
В городе церкви и два вокзала:
Один и другой, чтобы никто не знал.
В исходе июля осыпается липа,
И будит его на рассвете скрип
Тележки молочника, старика-татарина.
Особенно же Твоих одиночеств
Огромность, Господи, видна ночью,
Когда не спит только «скорая помощь»,
И каждый беспомощен, и я беспомощен снова
Перед этим вот словом – «Россия».
Рос и я, рос и я, тыщу лет пропадал невем
где,
но когда и взаправду б это уметь
в словах, то – в словах не важных,
то есть совсем простых.
А может и вовсе единственным словом.
Ведь я знаю, знаю, вина да простится
каждому,
но извинится стыд?

Я хотел бы, хотел проснуться однажды,
И встретить взгляд, и знать – у меня Ты!

«Маятник комнаты...»

            В. Д.

Маятник комнаты,
свет.
Свет и его тень.
Стрелки будильника
движутся лишь ожиданием Вас.
Комната,
маятник.
Свет Ваших глаз,
свет осенний,
терновый венец – мне
и корона.
Да в окне:
Вознесение.
Клёна.

* * *

Мелкой дрожью струны, снегом долгой зимы
я прошёл от стены до стены.
От чужой стороны, в память некой вины
я прошёл бродом полной луны.

Сторожила петля, оглянуться веля,
но стояла звезда в тополях.
Расстилала поля, страхом путь веселя
на хмельные снега февраля.

Шла за мной по следам, ворожила беда,
что там было ещё, угадай.
Снег, луна, колея, не забыть ни х..я,
и судьбы сколько есть, вся моя.

Прорастала трава, говорила слова
и ловила рукою за стремя.
Пропадай голова, коли так, угадав,
вышло мне полюбить это время.

Мелкой дрожью струны, снегом долгой зимы
я прошел от стены до стены.

* * *

Мир выблек – свет дотла снищал –
и, к людям болен отвращеньем,
брезгливо пристальный – к вещам,
остановил своё вращенье.

Троллейбусных осенних лиц
в такое утро нету человечней.
В такое утро хорошо напиться,
иль за город заехав, на конечной
сойти и больше в город не вернуться.
В такое утро вовсе б не проснуться.

Колечко брошено, пропало по предместьям –
пропало лето, ну и хрен с ним, с летом.
Теперь я счастлив только тем, что есть,
минутами я даже верю в это.

Была судьба. Легчая год от году,
и я пришёл к тому же, что и все.
Я не нашёл, куда избыть свободу;
теперь учиться Твоему прощенью
пришёл, прозрачен, грустен чуть, осеннь.

Мне нравится, как этот воздух пуст,
и нравится, как этот свет доверчив.
Мне нравится, что я ещё могу,
слегка волнуясь безотчётным чувством,
что забывал так часто на бегу –
последних летних дней в себе тепло беречь,
чуть облетая редкой трезвой речью.

* * *

На свете есть много страшных вещей,
ты хотел знать, есть ли непрощенье,
теперь знаешь, что есть.
Небо осеннее берёт в перекрестье,
чувствуешь себя как под ногтем вошь –
беспомощность!
Но затаённой обиды не горше.
Бездарен как долбаный Буратино,
так трудно добывавший ключ –
в собственное одиночество, как оказалось.
Бряк пианино,
жёлтая лихорадка стен,
осень в жёлтых значках карантина.
Как напрасная жалость,
выморочная злость
да постылая лесть.

Как огню неизменно уступает воск,
как рукам неизбежно уступят колени,
войти в сны.
Уворовать у снов. Полоска
белая на загорелом плече –
это память о лете.
Где козырьком делала руку даль,
где сердце заставляла биться боль…
И если по весне страх,
а лето сплошная боль,
то осень –
вовсе недоразуменье!

* * *

Небо – понизу, точно пуль бережась,
то в дулю скукожась, а то в рост встав,
небо юродствовало.
Бога Июля город встречал.
Это небо! Ему бы сгореть со стыда,
что мы опять пощажены любовью.

Но – нагонит, едино, набредёт по следам
это давнее, тёмное, кочевое чего-то.
Вот как падает снег, как молитва проста,
лик на минутку из ладоней выпростав,
скороговоркою: ничего – ничего – ничего.

И когда бы брести, то и ввек не добресть,
но – ещё раз, рискнуть, отомкнуть троеперстьем
эту певную даль, эту звонную весть.
На всю долгую боль, на всю трудную волю
охрани, затаи вот сюда, и сюда, и сюда.
И будем оправданны, будем отпеты
после.
Смуром, дурью свинцовой, острожною,
неизбежна – как жизнь, только лишь невозможна –
осень.
Но скажи мне, ты помнишь ли те города,
у самых истоков стоявшие лета?
– Да.

* * *

Отрывной календарь километров…
Этот Сон Аризоны ты знаешь, напет кем…
Но уже нет времени – на запоминанье тебя.

Этот сон кем навеян, намаян,
телефонные будки окраин
и ночные пустые хайвэи –
знают, намаян, навеян
кем…
Заполошный стук не тревоги маятник,
вагонных колёс стук,
в летнее небо срывается круг
карусельный с духовыми музыкантами.

И ни проклятий не нужно, ни клятв,
ни суровых себе отчётов;
в ладони – лицо вчерашнее смятое,
женское чьё-то.
Так слушай, плещется комнаты в днище
как – Океан.
Обнаружь себя взрослым, спокойным и нищим,
Неизвестным солдатом безвестного дня.

Отрывной календарь километров…
Этот Сон Аризоны ты знаешь, напет кем…
Но уже нет времени – на запоминанье тебя.

«Стоят нахальные мущины...»

            парку Ангриньон посвящается

Стоят нахальные мущины –
на то имеются причины,
причины, знамо, есть у них.

Откуда на губах твоих,
нимфетка, мёд, почтовый клей?..
Как я, шалея и светлея,
весною в девяносто пятом
писал стихи, писал стихи –
то знает Парк, мой соглядатай.

«Бездонный миг души и счастья
в весеннем парке на закате,
и пить – дыхания не хватит,
но всё, что следует учесть,
мной учтено: вот скачет белка,
толчётся мошка, негр на ёлку
сс…, тихо свищет что-то…
И сердце набирает обороты,
и сердце набирает обороты –
и всё, и вот она черта».

Бывало страшно мне. До рвоты.
Бывало тошно – до черта.
Как элиотовский безумец
шатает дохлую герань,
была зима, Бедлам, зверинец!

И вновь – плывёт и больно ранит
/как будто мало прежних ран
мне! / небо. Здравствуй, здравствуй, Парк!
Ты весь как… как, ну, знаешь, марки
«незнаемых» и «дальних» стран.

Признайся, кем ты был целован
сегодня? Ну, признайся, Парк!

* * *

Пишу тебе из очень Странных Дней.
Последний золотой мною прожит сегодня,
один из тех, ты знаешь, звонких полдней,
я беден так, что вряд ли есть бедней!

Я двигался туда же, куда и все, –
крался на ощупь.
Лопатки как память о крыльях топорща,
я просто двигался, где мерещился свет,
где после нашёл тебя.

Всякий раз ухожу лишь затем, чтоб вернуться,
ухожу ни за чем.
Ни предлогов ища, ни примет, ни значений,
не считая шагов в бесконечности улиц,
– я какой-нибудь ключ среди прочих ключей,
– в прорву улиц, дней самую тьмы темь
ухожу лишь затем, чтобы после вернуться к тебе.

Протиснуться снова в ушко игольное
зари.
Но говори,
но касайся рукой,
я слышал сначала должно быть больно,
потом легко.
И всякий раз страшно и странно
до рвоты,
считать круги.
Но иногда мне кажется, это работа –
возвращаться.
Всегда другим.

Сердце в укромное место сложив,
наворожи,
Огонь покусывает пальцы,
но – ворожи.
Что с нами сбудется, что с нами станется,
всё расскажи.

Подслушанное

/Тиль и Нелле?/


– Пусть будет свет.
– Пусть будет всё, что будет.
– Пусть будет даже то, чему не быть.
– Мне страшно – разве можно так любить,
как любим мы?
– Скажи, а как мы любим?

– Как свет глубок.
– Как глубока истома.

– Как вечность эта в третьем этаже
/окно в поля/
с окном на поле…
– Да, и угол дома
соседнего – весь в золотой пыли.
– И столько жизней прожито уже!
– И столько жизней прожито уже!..
/И так томительны и юность и бессмертье./
Уездный полдень где-то сентябре.

– А хочешь – серпик из татарской сказки
и быстрый воск на медленном снегу?..
– Какой-нибудь приморский город, краски
запах, жареной рыбы…
– Дождя…
– И на берегу мокнут развешанные для
просушки сети.
– Дети.
– Дети?
– Да, дети – в прятки играют.
/В дожде./
– В прятки играют в дожде.
Дети прячутся в дождь.

– Мне страшно – разве можно так любить,
как я люблю?
– Как я люблю.
– Как – петь.
– Как – уходить.
– Как – возвращаться.
– Как – молиться – как тонет в небе птица.
– Как – …я забыл.
– Как ждать.

* * *

Поезд, выходящий из точки А /Апрель/,
неизменно приходит в точку А же
/Август сиречь/,
Лёгкое сердце в авоське багажной,
галочий профиль соседа узнаешь по «парус»
и «речь».
Зимний денёк припомнится,
куцый за слепым снежком,
и потом –
как закатного солнца багровый мотыль
маячил, маленький город ранил навылет.

И чем дальше теперь, тем верней это: ощупь
беглая облаков на лице площади,
стекло тополя…
Когда я, отовсюду отпущенный,
всеми прощённый, тобою не встреченный,
чуть помедлю у двери с замком певчим.

* * *

Помнишь, бредит душа, драгоценная стерва,
кое-что непонятное сыплется сверху,
если что здесь найду, утаю ото всех,
от тебя же утаю от первой.
Всё равно всё тебе! – этот город мой весь,
от панелей раскисших до крыш,
напрасный, невзаправдашний Париж,
что чудом только держит равновесье.

И как раз поспевая к разъезду из школ,
как набрякшая кровью шинельная пола,
билось небо вверху – то случался закат;
Из кромешных, как сны Ипполита, колодцев
поднимались сердца лавой аэростатов –
и летели к болящему зимнему солнцу.

Помнишь, медленный, сонный глотать порошок,
это словно бы в детстве, в дни детских болезней,
рук твоих нет беспечнее, нет бесполезней.
боли нет, первый раз умирать хорошо.

* * *

Пора прогулов школьных и уходов.
Город небо переходит вброд,
ком суицида подступает к горлу,
лист падает, падает, падает, прошёл год.
Я научусь не вздрагивать на звук
хлопнувшей во дворе дверцы.
Я приучу почти не биться сердце,
я так смогу, не стану брать из рук
чужих, не пить с ладоней солнца.
Осень обнажает плечи и грудь
сухим губам листопада…
Если ни фига нет, ни фига не надо.
В воздухе стынет жуть,
кайф стынет в жилах,
а впрочем, и денег ни на укол,
ни хотя б на «чернила»!
Полчища школьников, казенящих школу.
Мне бы как ветру! Горящим лицом –
в вороха юбок…
Отмалчивайся, покусывай губы,
повёртывай на безымянном кольцо.
Мне б верить тихо да молиться истово,
и просто пить, не то чтобы писать.
За решётку каминную взят рыжий тать…
По осени жгут, у кого есть чего,
рукописи в мансардах, а дворники – падлый
лист.
А у меня-то! По горлу стальною тугой биче –
вой
тоска всех дорог, всех железных бессонных
дорог.
Помолюсь сегодня, не о тех, кто дорог,
о тех – кто далёк:
за все одиночества,
за всех мною не любимых женщин,
за всё протяженье железных дорог.
Деревья отпускают нам золотым шёпотом:
богатые богаты и богаты нищие.
Я в окошко махну тебе ручкой исколотой,
Осень у меня, так-то, дружище!

После грозы

Сердца дребезг, облаков бестолочь –
легко ли им за собой волочь
по земле тени! –
сердца дребезг, дребедень строчек…
В мае, в мае нам суждена встреча,
в мае каштаны выбросят свечи,
солнце и тень завладеют лицом,
шёлком зной обольнёт плечи,
в мае нам суждена встреча –
ляжет началом что снилось концом.
Гениален – как ты – этот день:
дивиться – березам-сестрицам – обновам;
гордиться – тополям-братцам – статью;
постовым у посольств исполнять танец бденья…

Вдребезги сердце – зеркала площадей,
и в одном из них на миг подол
отразился твоего платья.
Ханурики майские тихо толкают
в небо планету – в небо без края,
небо без рая, ибо если рай
это где всё есть, есть всё – и ещё ты!
то рай – это здесь.
У весны с землёй свои счёты,
у войны с любовью…
Осыпается смех Господень с кровель
под ноги любимых, под ноги любимых
вольноотпущенниками и в миру иноками.

* * *

Сегодня в мире не было людей.

Был скушный день, немного странный день.
Он начался не то чтобы дождём –
невнятным чем-то и на ощупь волглым,
и, тупо ненавидя, за окном
гундела плица, долго, очень долго.

Приснилось мне, что я на верный дом
неверные готов сменять пути.
Приснилось мне, что мало мне любить, –
впервые! – мне хотелось быть любимым…
Что я мотив, пронзительный мотив –
и ускользающий, мотив неуловимый,
готов отдать за Храм и за Закон.

* * *

Сквозь бредень бреда проступал,
на сытый воздух наступал,
с лицом ячеистым, как соты, –
над реченькой Крут – Бережок.

За реченькою той лужок,
а на лужке святой снежок
нетронутый лежит.
Горит снежок – в глаза ожог.
Ты слышишь, там трубит рожок
«Конец охоты».

А может – тёмный лес, и скит
стоит в лесу том, в нём не спит
кто бережёт нас, ворожит.
Кто ворожит нас, бережёт,
не спит в лесу том.
Кто нам с тобой подаст рожок:
конец работы.

Ещё горячий свет костра
живит лицо твоё, сестра,
как реченька живёт, быстра,
берёт заботы.

* * *

Скрип качелей, скрип ка-челей
на соседнем дворе, тонкий смех идиота,
и еле слышимый, еле, –
звоночек отпущенный в мороке улиц плещется,
небо сутулится,
впрочем, небо предобморочно здесь неизменно,
всегда.
Ты вернёшься ещё раз, и медленность речи,
лёгкость рук,
рук, уложенных в устье колен, –
и опять я не знаю, зачем ты и кто ты?

К городам по утрам возвращается страх.
Города на рассвете молчат, стиснув зубы
от боли.
Есть надежда ещё раз остаться с тобой.

Привыкают к усталости,
как не помнят увечья.
Как зеркала не помнят лиц.
Бритву достают затем, чтоб бриться,
но встреча
с ангелом в улицах этих проста
так же как похороны –
вот и теперь: ангел это в окне
или тюлевый кокон?
/Дыма ли локон?/

Я здесь был уже раз,
как мне кажется,
и не заметил
бледности стен, чуть замеченных дрожью,
но одно только, верь мне, что дождь будет
светел,
если он будет, дождь.

Есть мгновенье: остаться обжить эту
вечность.
Эту млечность путей одолеть, эту млечность
всех путей, уводящих в любовь.
Есть работа – остаться, остаться с тобой.

* * *

Слышен мячик летающий,
и звончее и чаще он,
всё совсем настоящее
и не видно конца.
Вечер с улиц попятился,
вносит в сердце сумятицу –
и живая ещё:
будто скорые шёпоты,
табунки лёгких топотов,
предотъездные хлопоты,
праздник летних забот.

Будто льётся и колется
колокольцами,
молится
незабытая улица
от зари, до утра:
ворожба сонных трав,
или дождик ладошами
похлопочет, хороший,
или крупная дрожь
и озноб фонарей.

Всё кончалось, всё кончится,
молодцом или сволочью
станешь ты, одиночества
не сбежать в январе:
сумерек молоко,
свежесмолотого
кофе запах, табачный дымок.
Сладок обморок,
неба колокол
не спугнул бы его!

Жизнь стиралась под пальцами,
ничего не осталося,
ни ценою предательства,
ни порезанных рук.
Может, вовсе промашка,
вся оплошность сплошная?..
Бес, послушай, мне страшно –
ну а вдруг это круг!

* * *

Степь, заживо сожжена солнцем.
Степь, сплошь загажена овцами.
Степь.

Степь – это солнце и ветер.
Степь – это чистое время.

Смерть – это чистое время.
Смерть – это солнце и ветер.
Смерть – это крымская степь.

* * *

Стояли вешние дворы,
как будто призраки вины,
вины, которую не помнил.
Стояли праздники войны,
я был хозяин той войны,
войны, которой нет доходней.

Я был другой и был с другими,
день щёлкал и свистел скворцом,
легко вдруг вспомнилось лицо
и скоро звук вернулся имени.

Как небо сбывается птицами, птицами
вернусь. Куда я денусь от тебя! Вернусь.
Возьму трамвай в самое сердце осени,
осеннего света столицу,
иглою изгойства бороздками улиц
/а город мне ставит грусть/ пущусь.

Вернусь туда, где ни за что не спросят,
поскольку не вспомнят, вернусь.
Вернусь, хмелён, доверчив, весел,
во что бы ни стало, пусть это будет осень!

К первой встречной обращусь девочке.
Девочка, серебро речи моей,
раздели со мной вечер.
Девочка, я ведь как ты совсем,
так же не верю усталости,
хотя и лето кончилось,
и теперь взросл.

Ты погляди, как я молчу
/как пахнет яблоком железо!/,
как я свожу упрямой речью
края разреза – так молчу.

Я по большому счёту счастлив, так скажу.
Смотри, смотри же, как плачу́ /как плачу/
по счёту я, как я – тобой – молчу.
Я всё теперь могу, что захочу,
я научился жить на сдачу.

Иволга, таволга, задолго до того
я лгал всё,
усталостью лгал за усталость,
молил Бога, после ты сбылась –
вся отомстилась будто.

Стояли вешние дворы,
как будто призраки вины,
вины, которую не помнил.
Стояли праздники войны,
я был хозяин той войны,
войны, которой нет доходней.

Я был тогда куда смелей,
мне смерть была ручной забавой,
как будто бы игрой и славой,
я, право, был тогда целей.

Расцелованный во всё лицо светофорами,
вернусь в город, запомнил который,
в тот, что снился началом, а стался концом,
в тот, что вымыслом был и был правдою.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в апреле 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

Номер журнала «Новая Литература» за апрель 2022 года

 

 

 

  Поделиться:     
 

508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!