Тошкины рассказы

 

или История маленькой девочки из Леднёво, деревни, которой больше нет на карте

 

(на чтение потребуется 1 час 50 минут)

 

 

 

 

В дальнем конце Леднёво жили Мироновы и Фадеевы. Держались особняком. На свадьбы не ходили, дни рождения не праздновали.

– Вера не позволяет, – шептались бабы.

– Гля, кержачка идёт, – толкает Талька острым локотком Тошку в бок. – Прячься.

Тошка внимательно разглядывает старушку в тёмном платке, которая, опирась на ботожок, поднимается на крыльцо магазина. Это Захариха Миронова.

– А зачем? – спрашивает Тошка.

– Что зачем? – переспрашивает Талька.

Две пятилетние девчушки с недоумением смотрят друг на друга. Талька белобрысая, веснушчатая, зеленоглазая. Тошка курносая, светло-русая, синеглазая. В остальном подружки походят друг на друга. Одинаковые сарафаны, сандалики, даже ленточки в косах одного цвета – это продавщица Дора, Талькина мать, постаралась.

– Зачем кержачка? – снова спрашивает Тошка, внимательно наблюдая за Захарихой.

– Не знаю, – пожимает плечами Талька.

– Мам, а что такое кержачка? – спрашивает вечером Тошка, забираясь к Насте на колени.

– Это такие люди, – растерянно говорит мать. – А зачем тебе это знать?

– Мам, а кержачка – это плохо или хорошо?

– Это никак, Тошка. Мы одни – они другие. Не мирские они, одним словом.

– А что такое «не мирские»? – не унимается Тошка.

– Это значит, живут отдельно. У них свой быт, свои обычаи. У них для гостей даже посуда отдельная, чтобы не оскверняться.

Мама рассказывает, как однажды Зойка, мамина напарница, попросила у Захарихи напиться. Ей вынесли стакан воды, а потом почти на её глазах выбросили этот стакан в овраг.

У Тошки от удивления глаза, как блюдца: в их с Талькой игрушечном магазине даже разбитая посуда ценится, а тут целый стакан!

– А почему она этот стакан Зойке не отдала? – не может успокоиться Тошка.

– Не знаю, – пожимает плечами мать.

Солнце припекает вовсю. Под ногами аккуратными следами расступается мягкая пыль. Мама с Тошкой медленно бредут по склону вдоль реки. У мамы ведро с черноземом, она собралась пересаживать герань. Неугомонная Тошка необычайно тиха.

– Не заболела часом, – то и дело с тревогой поглядывает на дочку Настя.

– Может, присядем, – не выдерживает Настя и расстилает на пригорке платок.

Тошка не садится – валится. Щеки у нее раскраснелись и даже шея пятнами пошла.

– А ну её, эту землю, – говорит мать и протягивает Тошке руки. – Иди на ручки, доченька.

– Я уже большая, – вяло сопротивляется девочка.

С Тошкой на руках Настя стучит в крайний дом. Через минуту в окне шевельнулась занавеска, скрипнула калитка.

– Кержачка, – прошептала Тошка, закрывая глаза.

Проснулась Тошка ночью, хотела попросить пить, но из горла вырвался только хрип.

Мать тут же проснулась, шепотом спросила: «Пить хочешь?»

Глотать было больно. Тошка заболела корью. Сначала она, потом Витя. Осунувшаяся Настя металась от одной кровати к другой. Из ложечки поила кагором.

– Мама, а почему все кругом красное? – обратила однажды внимание на красный полог Тошка.

– Так положено, доченька, – обрадовалась мама. – Это чтобы болезнь на сухой лог ушла.

– К кержакам? – спросила Тошка.

– Почему к кержакам? – удивилась мама. – И неожиданно засмеялась.

– А ты помнишь, что учудила у Захарихи?

Тошка ничего не помнила.

Мама рассказала, как они вместе с Захарихой уложили заболевшую Тошку на скамейку. Бабка принесла уксус, тряпки, воду и принялась вместе с Настей обтирать пылающую жаром Тошку. Девочка попросила пить. Ей принесли кружку брусничного кваса, который она с жадностью выпила. А потом, по словам матери, стала засовывать кружку в холщовую сумку, в которую они до этого набрали конского щавеля. Изумлённая Захариха попыталась забрать свою посудину, но Тошка раскричалась. Она размахивала руками, поминала Зойку, разбитые стаканы и требовала не выбрасывать кружку в овраг, а отдать в её, Тошкин, игрушечный магазин.

Так и прибыла она в бессознательном состоянии на телеге домой, цепко держа кружку в руке.

Мама не стала говорить дочке, что та в бреду кричала на Захариху и обзывала ее кержачкой.

Через две недели после этого разговора Настя вместе с Тошкой медленно брели по косогору вдоль реки. Только на этот раз они никуда не спешили и несли не ведро с черноземом , а завёрнутую в газету кружку.

– Тётя Кержачка обрадуется, что мы ей кружку принесли? – тревожно спрашивала Тошка.

– Аксинья Захаровна её зовут, доченька, можно тётя Аксинья, – в который раз поправляла дочку Настя.

Бабка Захариха пасла коз. Увидела гостей издалека и не торопясь направилась навстречу, за ней потянулись козы.

– Ну что, поправилась, отроковица Антонина? – строго спросила она Тошку.

– Не знаю, – растерялась Тошка. – Я её не знаю, мы из дома идём.

– Поправилась, поправилась, – улыбнулась Настя. – Вот пришли поблагодарить вас за помощь. И кружку вашу принесли.

Бабка Захариха развернула газету и неожиданно улыбнулась.

– Подождите здесь, – сказала и направилась к калитке.

Ждать пришлось недолго, Захариха появилась вскорости и не одна, а с мальчиком года на три старше Тошки, который нес перед собой корзинку.

– Это тебе, Антонина, – стеснясь, протянул корзинку растерявшейся Тошке. – Подарок от нас и благословение, чтобы больше не болела.

Тяжёлую корзинку Тошка несла до дому сама, хотя мама и предлагала помощь. Дома корзинка была водружена на стол, и взору собравшихся предстали: мед в самодельном туеске, пирожки с брусникой и морошка... в той самой кружке, которая так понравилась Тошке.

Талька с Тошкой играли в магазин. Переставляли с места на место пустые консервные банки, черепки битой посуды. На перевернутом ящике, застланном газетой «Правда», стояла банка с коричневой жидкостью – это какава из глины и воды. В центре поставлены две кружки: одна беленькая с отбитой ручкой, другая зеленая – Захарихин подарок.

– Ой, кержачка идёт, – выглянула и снова спряталась за поленницу Талька. – Прячь скорее кружку.

– Не кержачка, а тётка Аксинья, – поправила подружку Тошка. – А кружка моя, она мне её подарила.

Тошка схватила Тальку за руку и потянула из-за поленицы: «Побежали к ней, она добрая, она нам конфет даст».

Взибивая пыль босыми ногами, по пыльной дороге неспеша шли трое: пожилая женщина, опираясь на батожок, и двое девчушек с сумкой.