Равноставы великого «Слова»

 

 

 

Получил письмо от Стаса Золотцева, поэта, москвича-псковича, точнее, псковитянина: «…потрясён поездкой в Белоруссию. Мишка, Мишка! Если где-то и есть Белая Русь – чистая, светлая, исстрадавшаяся в своей истории до чистоты и просветления духа земли и духа народа, то это Белоруссия. Представь: жара, пыль, долгая дорога от Москвы. Наконец-то въезжаем в малое село. Останавливаемся у колодца – скорей бы глоток колодезной водички. Хватаюсь за журавль с бадейкой и вдруг слышу «Ни!» Из дома напротив выходит пожилая мать-крестьянка, бабушка с кринкой холодного молока и белым полотенцем через локоть. «Пейте, сынки» – это так отчаянно остро, милосердно и душевно, что я чуть не заплакал. И так мне стало былинно-светло и празднично, и стыдно за нашу, якобы цивилизацию и культуру. Только здесь сохранилось славянское понятие: культура – это доброта!»

 

…Дважды перечитываю письмо. И что-то стронулось с места в душе. Может быть, шевельнулись древние корни по бабушке Наталье, в девичестве Думновой. Она была явно из кривичей, из северных белорусских земель, картофель называла бульбой, а полосатый сорт «перепелёсым».

 

Бросился к бумаге, а шариковая ручка не пишет. Нашёлся карандаш. Я всегда чувствовал необъяснимую тягу к загадке князя Всеслава Полоцкого, древнего белоруса. Патриоту Полоцка, города, известного в истории с 862 года, за 400 лет до написания «Слова», первый вопрос: почему Всеславу Полоцкому в «Слове о полку Игореве» отведено такое большое количество строк? Дважды автор не мимоходом, а сознательно и с нажимом говорит о Всеславе Полоцком. В первом случае, в современном прозаическом переводе это звучит так:

 

«На седьмом веке Траяна бросил Всеслав жребий о девице себе любимой. Хитростью вразумился и достиг града Киева и коснулся копьём своим золотого престола киевского. А потом бежал быстрым зверем в полночь из Белгорода, дальше взлетел на синее облако и наутро отворил ворота в Новгороде, разбил славу Ярослава, дальше скакнул серым волком с Дудуток на Немигу.

 

На Немиге-реке вместо снопов стелют головы людские, молотят цепями булатными, на току жизнь кладут, отвевают душу от тела. На Немиге кровавый берег не быльём, говорят, засеен, а засеян костьми русских сынов…»

 

Потрясающие события. Князь равновелик своему прадеду, былинному Владимиру Красно Солнышко, и куда ярче, дерзновенней, загадочней, чем дядя по деду, Ярослав Мудрый. Всеслав княжил в наследственной Полоцкой земле, после восстания киевлян был посажен в Киеве на золотой престол, но не угодил восставшим, бежал и захватил Новгород, потом устроил побоище на Немиге. Жестокое время кровавой молотьбы, начавшееся с первых усобиц, споров, раздоров, претензий на власть, походов всех против всех. Мечи не любят спать на перевязи, мечи гремят в Русской земле!

 

Эти искры огненные тлеют.
Это шрамы от жестоких гроз.
Это – кости русские белеют
у корней обугленных берёз.

 

Есть в образе князя Всеслава Брячиславича Полоцкого особенная поэтическая напряженность, любование и приязнь. Откуда это видно? Не знаю, но отчего-то тянет в Полоцкую землю. Друзья прислали книгу «Белая Русь» с подзаголовком «История Белоруссии в легендах и преданиях». Начал читать: «Как прекрасна наша землица, все выгоды имеет: и нива урожайная, и леса обильные, и сенокосов с излишком. И речек сплавных много, а вокруг, как бы от ворогов, обгорожена песками, болотами да тёмными лесами». Это же родственно и сотаинно знаменитому отрывку: «О, красно украшенная Русская земля»!

 

Белорусский текст понимаю на 99,9 процентов. Как роскошно звучит в оригинале: «Бач, унiз ад рэчкi гара зараснiком пакрытая, уся арэшнiкам, чаромхай, калiнникам да малiннiкам зарасла. А чаромха-то цвiце – няйначай, хто пухам лябяжым укрыу, i пах за вёрсты ветрам нясе…Пазiраеш на усё гэта, i штось за сэрца шчэмiць i грудзи ширака раздымае, i ляцей бы, здаецца, над палямi, над лугамi, па-над лесом сiнiм…I на гэтай нашей зямлi спрадвеку нашы дзяды-прадзеды жылi…»

 

И в такой земле княжил, владел ею, как наследственной вотчиной, Всеслав Полоцкий, боец и мудрец, князь-волшебник и князь-смутьян, видный государственный деятель и полководец.

 

И за самой дальней далью,
завершив свои дела,
слышал князь, о чём рыдают
в Полоцке колокола.

 

Князь прожил очень бурную жизнь, был на престоле, спасался в изгнании, побеждал и терпел поражения. Вероятно, имел такую конную службу-эстафету, что, скача от Киева «до кур Тмутороканя», ход великого бога Хорса опережал – то есть передвигался быстрей движения Солнца, и смены часовых поясов.

 

Но ведь князь Всеслав все эти деяния совершал за сотню лет до событий «Слова о полку Игореве» и умер в любимом Полоцке в 1101 г. – за 84 года до создания «Слова». Отчего такая глубокая память и «присоединение» к жгучей современности 1185 года давних дел Всеслава в их развёрнутой характеристике? Да ещё и с припевкой Бояна:

 

Слыл Всеслав великим мужем,
Но не зря Боян ему же
Спел меж добрыми людьми:
«Князь Всеслав, ты то пойми –
Ни смыслёный ни бесстрашный
Не минует горькой чаши.
Не ускачет никуда
Он от Божьего суда!»

 

Всеслав не был самым лютым, главным раздорщиком, главным сеятелем смуты, главным Гореносцем для Руси. Будучи двоюродным племянником Ярослава Мудрого, он жил-был севернее Киева, главного центра смуты, притязаний многих князей на отчий Золотой Престол. Если уж вести разговор об исторической ссылке на былые раздоры, то можно бы упомянуть Всеслава в общем ряду князей-смутьянов. Да не забыть и самого Ярослава Мудрого, ведь эта личность крупнейшая в истории. Но о Ярославе Мудром в «Слове» есть только несколько фраз «старому Ярославу», «лета Ярославля», «давный великый Ярослав», «славу Ярославу» и… всё!

 

*  *  *