Пробуждение

На чтение потребуется 2 часа 40 минут | Аннотация | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

– Пономарёва Валерия, восемнадцать лет. Пятого марта доставлена после падения, предположительно, с четвёртого этажа. Попытка суицида. Ушиб головного мозга, множественные кровоизлияния, разрыв кишечника, ушиб селезёнки, ушиб печени, перелом правого локтевого сустава, апоплексия левого яичника… Виктор Иванович, дальше перечислять? – Эдуард Борисович веселится даже во время обхода больных главврачом. – Да, ещё имеется частичная амнезия. В целом состояние Пономарёвой удовлетворительное.

Благообразный, с седой, ухоженной бородкой главврач безразлично смотрит на меня, – по его лицу видно, что еженедельная процедура обхода больных утомила его ещё лет двадцать назад.

– Ну-ну… барышня… Падать, я вижу, вы умеете, – с этими словами он переходит к следующей койке.

Слово «суицид» застревает в моей голове. Я вдруг понимаю, что, услышав его даже один-единственный в жизни раз, никогда уже не смогу избавиться от него. Всегда, повсюду, всю последующую жизнь это слово останется со мной, отныне я буду постоянно таскать его в мозгу, словно занозу, не имея возможности ни забыть, ни что-либо изменить.

Именно с этим мне придётся теперь жить.

Первым, что пришло в голову, когда ко мне окончательно вернулась память, было сожаление о том, что я осталась жива. И дело вовсе не в том, что мне не хотелось жить, здесь было совсем другое. Хотелось или не хотелось мне жить? Да я попросту никогда об этом не задумывалась. Конечно же, хотелось, по-другому просто не могло быть.

Пугало другое: весь мир теперь считает меня самоубийцей.

А была ли я ей?

 

 

*   *   *

 

Я позвонила Саше на следующий после его отъезда день. Точнее, вечером следующего дня. Мужской голос в трубке довольно сухо ответил, что Александра дома нет, в котором часу будет, сказать затрудняется.

К тому, что Саши может просто не быть дома, я оказалась не готова. То, что он поехал домой, каким-то, хоть и не вполне логичным образом, давало мне уверенность в том, что он находится дома. Но тогда, всё, вроде бы, понимая, я не могла смириться с тем, что во время моего звонка его вдруг не оказалось дома.

Через день, в одиннадцать вечера, тот же голос сообщил мне, что Саши дома нет. Вот тогда во мне проснулась и громко завопила ревность. Образы красивых, смеющихся девушек, весёлые шумные компании, душная темнота кинозалов и ещё длинный видеоряд, вопреки всякому здравому смыслу, преследовал меня, не отступая.

Ещё через день, снова не застав Сашу дома, я не выдержала и вступила в переговоры с не слишком учтивым голосом в трубке.

– Пожалуйста, передайте Саше, что звонила Лера. Вы передадите?

– Передам, непременно передам. Так и скажу: звонила Лера. Не беспокойтесь, – отвечал мне, наверное, Сашин отец. В интонациях чувствовались усталость и какое-то пренебрежение.

«Ну и что толку, что он ему скажет о моём звонке? – спрашивала я себя. – Перезвонить-то мне всё равно некуда. Что же он, на телеграф станет звонить? Алло, девушка, будьте добры! Не стоит ли у кабинки какая-нибудь зарёванная дура? Бред, бред, бред…»

 

Утром, перед учёбой, я вновь была на телеграфе.

На этот раз мне повезло. Повезло только с тем, что он оказался дома, даже к телефону подошёл сам. Саша, казалось, был не очень доволен столь ранним моим звонком, однако сдерживался.

Разговаривать оказалось не о чем. После десятого «Ну, как ты там?» и безликого, плоского «Нормально», единственным разумным решением оказалось попрощаться.

Слёзы, которые удавалось сдерживать во время разговора, лились горькими ручьями куда-то внутрь меня и обжигали, горячие, сердце.

«Неужели я выдержу это?» – подумалось.

Уйти с переговорного пункта никак не получалось. Стоило мне выйти на крыльцо, как в голову тут же приходили слова, которых не нашлось во время разговора с Сашей, и которые сейчас же смогут всё прояснить и наладить. Я возвращалась в кабинку, закрывала за собой дверь и понимала, что ничего нужного сказать не смогу. Потому что ничего нужного в этой ситуации просто не может быть. Саше не нужны мои слёзы, не нужны мои слова, это было очевидно.

Как было очевидно и то, что Саша обходится без меня намного лучше, чем я без него. Мысль о том, что он мог попросту бросить меня, я не подпускала даже близко, хотя она, коварная, уже свербела и жгла.

В тот день я так и не пошла в университет, а вернувшись к себе, свернулась на койке и проспала до самого вечера. Вечером, констатировав, что спать пора уже официально, снова улеглась. И лишь на следующее утро заметила, что спала одетой, одетой ещё со вчерашнего утра.

Об университете не хотелось и думать, поэтому можно было по-прежнему не вставать. На стук в дверь я не отвечала, света не зажигала. Так прошёл ещё день, и ещё один…

Жизнь превращалась в ад. Ребята в общежитии смотрели на меня с нескрываемой жалостью, когда я бледным привидением двигалась вдоль стены в туалет. Похоже, что мне было на это наплевать.

На занятия я не ходила, целыми днями валялась в кровати, а несчастная моя душа витала где-то над городским телеграфом, сужая круги над кабиной междугородного телефона-автомата.

 

Выдержав четыре дня, я вновь позвонила и, услышав Сашу, ревела в трубку. Умоляла его вернуться, придумать что-нибудь, сделать, изменить.

– Давай-ка так, рёва моя, – в Сашином голосе звучали на этот раз мои любимые, «взрослые» нотки. – Мне самому сейчас приехать никак не получится, отец этого ни за что не позволит. Приезжай-ка лучше ты ко мне. Поживём немного у нас, а там будет видно.

Договорились на том, что я приеду через неделю – именно такой срок взял Саша на «комплексную обработку родителя».

То, что я чувствовала, возвращаясь к себе в общежитие, вряд ли было радостью или триумфом. Скорее – опустошённостью. Добившись, казалось бы, своего, я не испытывала радости. Теперь меня страшило другое – мне внушала ужас предстоящая до встречи неделя. Как я смогу пережить её?

Решение пришло внезапно: я еду к родителям! Конечно!

Собраться оказалось делом пятнадцати минут. Через пару часов, уже в междугороднем автобусе, я вспомнила, что в последний раз звонила домой почти месяц назад. Стыдно, как ни странно, не было. Даже предстоящее объяснение с родителями отчего-то не вызывало страха.

Я пребывала на каком-то эмоциональном дне – все чувства как будто притупились, всё, что составляло раньше целую и наполненную мою жизнь, вдруг разом утратило своё значение. Учёба, родители, надежды и моё всегдашнее ожидание перемен, все эти составляющие моей прежней жизни словно отошли на дальний план.

Передо мной стояла только одна цель – Саша. Любой ценой.

 

Неудивительно, что мама не обрадовалась моим новостям.

– И что дальше? – мама упёрла в бока воинственно сжавшиеся кулаки, – поедешь, выходит, замуж выходить? Учёба, стало быть, по боку? – с каждой новой фразой мамин голос взлетал всё выше и выше. – Замуж ей захотелось, видите ли! А совмещать приятное с полезным не пробовала? – она уже кричала.

– Да что ты, мам! У меня и в мыслях не было университет бросать! Кто я – идиотка, по-твоему? – похоже, я и сама верила своим словам. – Зимнюю сессию я сдала, сейчас поработаю годик, а со следующего года опять учиться начну. У нас многие так делают!

– Зачем? – задала вполне логичный вопрос мама, но сделала это криком. – Я тебя спрашиваю: зачем многие «у вас» так делают?

– Ну не знаю, мама, ведь у каждого имеются свои причины. Кому-то работать нужно, некоторые по семейным обстоятельствам… Ну, вообще, не все, конечно, а так, некоторые…

Я полностью отдавала себе отчёт, каким бредом выглядят мои попытки прикрыть настоящую причину моего внезапного появления дома. Однако на решение ехать к Саше не могли повлиять никакие, даже самые страшные родительские проклятья.

Казалось, что мама почувствовала это, взвесила свои шансы и оценила глубину моего решения. И разозлилась уже всерьёз.

– В общем так. Завтра утром ты едешь на учёбу, и больше мы это не обсуждаем – бесполезно. – Её голос понизился до зловещего шёпота. – А если не так, то можешь забыть этот дом. Хорошо меня поняла? – Такое мамино настроение было мне хорошо известно. Известно было и то, что ничего хорошего оно не предвещало. Отступать, однако, было некуда.

– Нет, мама, – тихо, но очень твёрдо произнесла я, – ни завтра, ни послезавтра в университет я не поеду.