Пробуждение

На чтение потребуется 2 часа 40 минут | Аннотация | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Каждый день в больницу поступает множество новых больных.

По утрам, спускаясь на первый этаж в кабинет лечебной физкультуры, можно встретить с десяток бабушек и дедушек с узелками и сумками, ожидающих на кушетках возле приёмного покоя – эти пришли сами, они рады полежать в отделении, под надёжным присмотром. Берут не всех.

Иногда в очереди оказывается бледный до зелени подросток, согнувшийся пополам, в сопровождении встревоженной мамы. «Аппендицит» – мимоходом диагностирую я, и не удивляюсь, когда через день-другой действительно встречаю парнишку в отделении, медленно движущегося в сторону туалетов, бережно придерживающего рукой правый прооперированный бок.

Днём, а особенно по вечерам, бедолаг привозит скорая. Со скамейки, которую я теперь считаю своей, мне видно, как из подъезжающих машин скорой помощи выгружаются покалеченные люди. Одни – на носилках, другие – с помощью родственников. Прыгают на одной ножке по ступенькам «приёмника», баюкают сломанные руки, капают свежей кровью на больничное крыльцо. Поздним вечером и ночью часто привозят пьяных, избитых и подстреленных.

 

Своего соседа по реанимации я встречаю в длинном коридоре, едва начав выходить из палаты. Он оказывается высоким и улыбчивым молодым парнем, балагуром и, как выясняется позже, злостным нарушителем больничного порядка.

– О! Привет, соседка! – громко приветствует он меня издалека. – Как здоровьишко? Ходишь уже? Молодца! Ты в какой палате лежишь?

– Здрасьте. Спасибо, всё нормально… В двадцать девятой…

– А ты чего такая невесёлая? Пойдёшь в карты играть? – играть в карты в мужской палате мне не хочется, поэтому его интерес ко мне почти сразу пропадает.

Часто слышу, как он громко смеётся в коридоре с медсёстрами, которые очень охотно откликаются на его беззлобные шутки. Иногда, сидя на своей скамейке, я вижу, как к нему приходят друзья. Модно одетые парни и девушки выглядят праздно и беззаботно. Глядя на весёлую компанию, спешащую укрыться в самых отдалённых и густых кустах, я вспоминаю наше общежитие, рабфаковцев, вечера с гитарой на лестнице.

Наверное, я скучаю по ним, но скучаю, как-то смирившись, как по чему-то, давно прошедшему, бывшему вроде бы и не со мной.

 

 

*   *   *

 

В университете я больше так и не появилась. Учёба оказалась для меня настолько неважной в сравнении с желанием быть с Сашей, что вообще не шла в расчёт, пострадав в первую очередь.

Всё, что происходило после того, как мама выставила мне свой ультиматум, происходило уже как бы и не со мной и будто размылось в памяти.

Так, я совсем, не помнила в тот день присутствия отца. Был ли он дома, когда, рассорившись с мамой, я закрылась в своей бывшей «детской» комнате, пытаясь подобрать и придумать нужные, всё объясняющие слова? Был ли он дома тогда, когда я, громко хлопнув дверью, вывалилась из родительского дома, как мне казалось, навсегда?

Мне стало не по себе, когда однажды, позже, я вдруг поняла, как легко променяла родителей на свою глупую, но казавшуюся такой важной, блажь.

Память подсовывает мне лишь короткие, обрывочные фрагменты того дня. Помню, как ревела в соседнем дворе. Ревела и зачем-то рвала на мелкие кусочки свой студенческий билет.

 

Следующий эпизод: я в грязном поезде местного назначения, сплошь состоящим из старых, наверное, давно списанных, плацкартных вагонов. Толстая неряшливая проводница, пожилая тётка с жёлтыми сальными волосами, бросила мне на полку постельное бельё, к которому я так и не притронулась.

Все семь или восемь часов дороги, что разделяли наши с Сашей городки, я проспала на грязном поездном матрасе.

Кто-то бродил по вагону, заглядывая в каждое купе, где-то рядом пили и пели, плакал ребёнок. Хлопала непрерывно дверь в тамбур, звенели вёдра.

Мне всё было неважно. С таким же успехом и безразличием я могла бы сейчас лететь в ультрасовременном межпланетном космическом аэробусе, если бы потребовалось лететь к Саше на другую планету. Главное, что я ехала к нему.

 

Утром, умываясь в каморке вагонного туалета с заклинивающим замком, удивилась своему лицу, смотреть на которое забыла с самого Сашиного отъезда.

Из замусоленного и забрызганного зубной пастой зеркала на меня снова смотрело красивое, с почти идеально правильными чертами лицо. Тёмные волосы, разделённые прямым пробором, свободно висели вдоль щёк, придавая лицу немного трагическое выражение. Я собрала было волосы в хвост, но после, подумав, оставила.

Подумалось вдруг, какой меня видят окружающие люди? Видят ли они то же самое, что и я, глядя сейчас в это мутное зеркало? А Саша? Какой меня видит Саша? Как же мне хотелось казаться ему красивой! Я сбегала в своё купе за косметичкой и подвела глаза чёрным карандашом, тщательно накрасила губы. Снова долго всматривалась в своё лицо и снова осталась довольной.

Утренний вагонный чай оказался неожиданно крепким и вкусным. Соседи по вагону, с вечера казавшиеся тёмными и деревенскими, выглядели теперь опрятными, подтянутыми и даже какими-то деловитыми.

Поезд мчал на север. Я смотрела в окно, сидя на нижней полке, подтянув к подбородку колени, и думала о том, что впервые оказалась в поезде одна, без родителей.

Вспомнила, как маленькой мечтала вырасти и уехать из дома строить БАМ. Быть учительницей в небольших передвижных посёлках, перевозя из одной временной школы в другую свитки географических карт, микроскоп да огромный чемодан учебников.

Или секретаршей какого-нибудь важного бамовского строительного начальника, несущего свою службу, несмотря на высокий пост, если не на открытой стройплощадке, то в вагончике-бытовке, обогреваемом печкой-трамвайкой.

Мечтала жить в наскоро сколоченных временных бараках вместе с другими девушками и парнями, охваченными той же романтикой великой стройки.

Бежать в столовую на обед при сорока градусах мороза, проверять по вечерам детские тетрадки, гулять в редкие выходные дни по молодому железнодорожному полотну, упрямо рассекающему непроницаемую, бестревожную и мудрую тайгу.

Было смешно, откуда настолько крепкие образы брались в моей детской голове. Странно, но мне был знаком даже вкус компота, который наливала бы в подставленные железные кружки молоденькая румяная повариха.

 

Саша встречал меня на перроне. Он стоял возле входа в вокзал, и двинулся мне навстречу лишь тогда, когда между нами оставалось уже не более пятнадцати метров. Я шла под его взглядом и старалась не частить, а идти ровно, красиво и свободно, несмотря на дорожную сумку.

Я пыталась понять: что за паузу выдерживает Саша, не двигаясь мне навстречу? Возможно, он просто залюбовался моей грацией с огромной сумкой в руках?

Первое, что я заметила – это новенькая, дорогая, или даже добротная, дублёнка, которой, конечно же, не было у Саши-студента. Помню, как в новогоднюю ночь он совсем продрог в своей болоньевой курточке, катаясь на горке, куда вся наша компания вывалилась повеселиться и покуражиться. Я отдала ему тогда свой тёплый вязаный шарф, и, обмотав его вокруг шеи, Саша заимел вид нищего поэта с лихорадочно горящими глазами.

То, что встретивший меня Саша – это уже не «мой» Саша, я определила по походке, в которой за эти несколько метров, что он прошёл мне навстречу, я разглядела появившуюся вальяжность и даже некоторое высокомерие. Неужели всё дело в дублёнке? Оказалось – нет, дело было совсем в другом.

Наскоро обнявшись, совсем не так, как хотелось мне, мы вышли на привокзальную площадь, где Саша с напускной небрежностью подвёл меня к новенькой «шестёрке». Распахнув пассажирскую дверцу, кивнул мне: «Прыгай!»

На переднем сиденье обнаружились цветы, несколько гвоздик, предназначенные, по-видимому, мне.

Тот Саша, которого я знала раньше, непременно держал бы эти цветы в руках.

– Саш, а откуда машина? Это что же – твоя? – я с удивлением обошла сверкающий новенькими глянцевыми боками автомобиль.

– Моя, моя, – Саша вальяжно устроился на водительском месте.

– Нет, ну а всё-таки? – Наверное, пора было и мне начинать делать вид, что ничего необычного не происходит. – Где ты ее взял?

– Где взял, где взял… Купил! – По его деланно-небрежным движениям я видела и понимала, что он очень гордится этой машиной. И, к своему стыду, почувствовала злую ревность к этой железяке.

 

За рулём Саша преобразился. Совсем новое для меня выражение, пренебрежительное и даже высокомерное, портило его, но одновременно и очень шло к его красивому лицу, от которого я была не в состоянии отвести глаз.

Было видно, что водитель он не очень умелый, однако Сашу это, казалось, нисколько не смущало. Он уверенно газовал, нисколько не стесняясь рывков на перекрёстках, и ругал сквозь зубы других автомобилистов и зазевавшихся пешеходов.

Мы ехали по чужому для меня городу.

Я всегда любила незнакомые города. Ребёнком, зачарованно высматривала и впитывала эту чужую жизнь из окон поездов, когда мы с родителями отправлялись летом в отпуск. А иногда, уже приехав на юг, приходилось ещё долго ехать в автобусе до места отдыха. Маленькие южные городки и станицы, которые проплывали за окном, притягивали меня, словно магнитом. Я читала названия незнакомых улиц, всматривалась в лица пешеходов, и все они казались мне чуть более счастливыми, чем были, наверное, на самом деле.

Рассмотреть тогда мне так ничего и не удалось. Саша ежеминутно дёргался и психовал: то на дорогу вдруг выскакивал мальчишка, и приходилось резко тормозить, то сигнал светофора был слишком коротким, и снова приходилось тормозить, выехав уже на половину перекрёстка.

Единственное впечатление, оставшееся от нашей недолгой поездки – в Сашином городе было очень много деревьев. Настоящие могучие сосны и кедры обрамляли дорогу с двух сторон по всему пути. Кроны огромных, настоящих, таёжных деревьев непременно маячили за каждой группкой домов.

– Хорошо у вас, зелено как!

Саша сосредоточенно крутил руль и ничего не ответил.

– Саш, а родители… они знают, что я приезжаю? – Этот вопрос не давал мне покоя с самого вокзала.

– Во-первых, не родители, а родитель. Про маман пока не спрашивай, ладно? А отец знает, я ему сказал. А во-вторых, – Саша замялся, подбирая слова, – знаешь, давай при нём, ну… это… сильно сюсюкать не будем, договорились? Он у меня того… старой закалки дядька.

– Как скажешь. А вообще… Саш, я зря приехала, да? – предательские слёзы уже подступили к горлу.

– Не зря, Лер, не зря. Да и что толку спрашивать? – Мы въехали в один из дворов и Саша припарковал своё чудо на маленьком пятачке возле подъезда. – Вот мы и на месте.