Dominus

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за декабрь 2022:

 

На чтение потребуется 5 часов 30 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Мне вспоминается, как через неделю я вёз кое-куда Сергея. Он позвонил мне и попросил отвезти в магазин, где заберёт заказанные очки. Я вижу, как он осторожно спускается по скользким ступенькам, посматривая на свои новенькие жёлтые очки, осторожно держа их за оправу. Открывается дверь, он ныряет в салон.

– Вроде нормальные, но носить как-то зазорно, глупо выглядят... – твердил он.

– Да нормально выглядит, – холодно сказал я, не посмотрев (как только я взглянул на них, сказанное было аннулировано: они и вправду были глупыми).

– Ну, надевать я всё равно намерен их только в машине.

– Откуда у тебя машина-то, дурачок?

Казалось, сказанное мною обидело его сверх меры: он спрятал очки в футляр, обидчиво поник и стал что-то мычать под нос:

– Ну пока-то нет, пока машины нет, а потом, может, в автошколу... Вот. Правда, автошкола это страшно. Я прочитал, как в автошколе дела обстоят, лучше права купить.

– Уже права не купить, только на лапу дать инспектору. В общем-то, оттуда у меня и права. То есть уже в то время нельзя было купить.

– В смысле на лапу дать? Это разве не купить?

– Покупаешь сам экзамен. То есть тебе всё равно баранку водить придётся – вот тебе греческий рок.

– Понял.

– Для этого всё равно идти в автошколу и кормить их деньгами. Так легко не получится.

– Ох! Об этом я не подумал, ну я читал, я говорю же, что дела обстоят плачевно так. Ну... Я ведь не спешу. И спешить-то некуда.

– Зачем тебе всё это? Откуда у тебя деньги-то будут на машину? Удивил, конечно.

Он занервничал и стал оправдываться, осознавая в совершенстве, что поступил удивительно бездумно, опрометчиво и расточительно, купив эти преглупые жёлтые очки, – мог бы хоть обычные, ежели самому в жёлтых постыдно; но, очевидно, ему нужно было приблизиться к вождению, поэтому именно жёлтые. Преглупое оправдание:

– Так, может, в теории... Когда-нибудь. Вот ты водишь, – это, господа, ключевое, – и мне хочется. Н-ну, хочется. Всё.

– Повторить за мной решил, кхе? – хихикнул я.

На мой злорадный вопрос он ответил куда более честно, ежели бы с его уст слетели какие-нибудь слова: молчание нередко чертовски честное признание. Он отвёл взгляд и вяло и не очень внятно проговорил что-то. Я переспросил и он удосужился сформулировать мысль внятно: он хотел, чтобы я отвёз не домой, а куда-нибудь поесть. Не знаю, господа, что в тот момент меня побудило сделать именно так, а не эдак, но я предпочёл близлежащей забегаловке – забегаловку подальше, в индустриальном районе, где в обыкновении состоит ощущать всю мощь борозд, ям и других свидетельств потраченных денег на яхту, а не на асфальт. Это было как раз-таки то мусульманское кафе. Мне остро хотелось повезти его именно туда, но я совершенно не понимаю, чем это вызвано. Желанием, может, просто поиздеваться. Хотя в тот момент, я вспоминаю, что-то во мне боялось. Нечто боялось, что ему зададут вопрос: «Неужто ты всё ещё с ней?» И наверное, сработало нечто, что у психологов называется антиципация. И вот, от одного только страха преждевременная месть.

Пока мы ехали, он решил мудрствовать о своём, надев очки и разглядывая прохожих.

– Какие грязные люди, а? Ни одного красивого лица нет. А если встречается красивое лицо, то оно непременно зловещее, непременно токсичное. Оно как бы, не знаю, оттеняется всеми этими вурдалаками, становится относительно них ещё краше, но тем не менее держит в себе сущность тех же вурдалаков, ведь живёт поодаль них. То есть, что красивое лицо, что уродливое, – и то, и это как бы херня.

– Это так, – вторил я.

Кажется, этим я подбодрил его резонерствовать дальше.

– Так вот, брат, – твердил он, – что мне кажется. Кажется, что человек до реальности ещё не дорос. Он дорос только для критики собственной невозможности взглянуть на реальность. Думаешь они видят реальность?.. Нет, конечно. Но всем видам слепоты человек дал определение. Это ещё с античных времён: вспомни пещеру с тенями у Платона. Вот и остались на этом уровне. Дальше не двигаемся. Кажется, некуда двигаться-то, кроме как в сторону рефлексии своей слепоты. Сколько же понятий мы выдумали для всевозможных видов слепоты? Уйму. И противоборствуем на этом. Чья слепота менее слепая. Кто различает истинные цвета объектов, пусть размыто, не видя сам объект, он уже великий мыслитель... Впрочем, сейчас мыслитель – та же западная тенденция. Вот был этот Сартр. Школьницы до сих пор его любят. Ох, Сартр! Переоцененный карлик, которому дали выступать по телику. Собственно, вот причины популярности: он первый масс-медийный философ. Как и какой-нибудь убогий Фромм. Я, в общем-то, к тому, что сегодня не нужен даже человек, видящий цвета, но нужен человек, который всех отвлечёт от тревоги: сегодня нужен конвейер, который бросает пыль всем в глаза ради наживы. Нет, брат, я не против капитализма. Отнюдь, я за! Но не либеральный капитализм, ни в коем случае: он долго не продержится, он себя сам разрушит рано или поздно.

– Ладно, – отрезал я.

– Вот. Ну и вправду, глянь какие мерзкие лица!

– Для них наши лица мерзкие тоже.

Он воздержался что-либо говорить дальше. Вспоминается, я от глупости какой-то спросил его о том, что он имел в виду под владением в молодости; меня вправду озадачивала эта фраза.

– А, это. Ну, ты говорил как-то давненько, что есть прекрасные мгновения. Этими прекрасными мгновениями и надо владеть в молодости. Это, кстати, звучит очень идеалистично, но очень верно. Так вот, все эти прекрасные мгновения совершаются в молодости. И на всю жизнь, так сказать, тебя защищают, – у тебя есть история, есть самость, есть, куда уйти. Ими нужно именно что владеть. Ты держишь всю эту историю в себе и тебе практически ничего не страшно: у тебя нет одиночества. А если всего этого-то нет, если внутри беспросветная полость, не заполненная прекрасными теми мгновениями, то ты чересчур сейчас. Ну то есть чересчур живёшь этим моментом. Не знаю, как сказать. То есть тебе некуда бежать, никак себя не оградить от бытия-сейчас. А вот есть мгновение, которым ты владеешь, и ведь именно владеешь, так сразу понимаешь, что у тебя история, у тебя есть жизнь своя, тебе не страшно в один момент сконфузить. А вот мне страшно в один момент сконфузить. Ведь я как бы и не живой, брат. У меня нет внутри истории, а у всех есть, у тебя в том числе есть история. Ну всё. Вот моя концепция, но ныть не буду. Всё. Ныть – дело низкое.

– Я тебя понял. Что-то такое же и у меня. Но это отчасти.

– Отчасти?

– Излишек истории тоже приводит к одиночеству.

– Это да, согласен. Я всё думал, отчего все эти вакханки, щеголяющие своими размалеванными лицами и грудными имплантами, вечно сидят на антидепрессантах? Болезнь излишка истории. Но с куртизанками этими понятно. Им постоянно всякие вебинары дают, постоянно помогают, да ещё деньги платят всё равно, у них всегда есть возможность соединиться с такими же куртизанками и сетовать о своих похождениях. Ну, а человеку, у которого нет истории, с кем соединиться? Она тогда правильно сказала. Есть неинтересные проблемы.

– Мы уже там ведь дошли до противных проблем, это лучше звучит.

– Ну... Вы дошли... Ладно, а я тут топтаться буду... Хоть и звучит действительно лучше. Можно вопрос?

– Ну?

– Зачем ты всё ещё с ней?

Скотина. Наглая скотина. Обиженная скотина. Нет, господа, я не про себя, я про него. Он знал, что это меня ранит. Он знал, что я не одарю его вопрос ответом; он знал, в какую глупую ситуацию это меня поставит; он знал, эта мышь, что мне нечем будет парировать, нечем оппонировать, нечем защищаться. В безмолвие вторгался шум двигателя, но его было недостаточно, чтобы заглушить поток гнетущих мыслей; я прибавил радио.

– Она ведь, сам говорил, дешёвка, – мямлил он.

– Не дешёвка, – зло отрезал я.

– Да?.. Ладно... – и он замолчал, вслушиваясь в играющего по радио Цоя. Его пробрало вновь мудрствовать: – Опять этот Цой. Что, других-то нет музыкантов у нас? Вся Россия никак не может отпустить этого бездарного корейца. Что в нём нашли? Он же просто копия британских постпанк-групп. The Cure, Joy Division. Может, ещё готик-рок вроде Сьюзи и Bauhaus. У них куда больше хитов, куда больше красивых песен, но их так не воспевают на национальном уровне, как у нас. Представь какого-нибудь Гарри из Лондона, который, уже к своему сорокалетию надувшись пивом до неприличных пропорций, едет на своём ржавом «мини-купере» и на всю слушает The Smiths. И никто не возражает, ведь всем нравится. Забавно, так? Только там такое невозможно, а у нас ещё как. А о чём он вообще поёт-то? Цой – чистейший декаданс, чистейший упадок. Это всё итог того, что у нас он единственный, достойный уровня британских музыкантов, а больше никого и нет.

– А кого слушать-то тогда?

– Вагнера, Малера слушать.

Там, куда мы приехали, Вагнер и Малер не существовали и вовсе; я с восторгом вспоминаю, как непонимание и брезгливость исказили его лицо, когда я тащил ему лагман. После того, как мы оттуда вышли, я решился умножить досаду Сергея, язвительно спросив, что же он там ей писал; он сделал неопределенный жест, воздержавшись отвечать (а также досадуя, что я об этом знаю). Всё было, как всегда и везде: два страдальца поборолись за то, чтоб кто-то страдал больше.

Что касается прекрасных мгновений, то он немного переврал и я говорил иное: я говорил, что прекрасные мгновения у одного человека всегда пугают и удручают другого, даже при том, что и у испуганного есть те самые прекрасные мгновения. Это не какая-то концепция, а лишь наблюдение. Долго разглагольствовать об этом не буду, лишь заметив одно: ни один парень ещё не разделял сладости воспоминания девушки, рассказывающей о своих бывших любовных похождениях, пусть и до неё у него были свои. Впрочем, Сергей – пример человека, облекающего любую абсурдную прозаичность в концепцию. Мыслитель! Ох! Взглянет на пустоголового шизофреника и тотчас появится целая идеология; великий ум Тургенев пообщается с заносчивым и обленившимся визави в поезде, которому просто-напросто лень выслушивать его рассказы, так тотчас рождается в России новенькое движение – нигилизм, столь крепко запустивший свои корни в почву матушки-России, что и по сей день плодятся идеологически настроенные либертины. А ведь всё проще: ВСЁ ПРОСТО СУЩЕСТВУЕТ. Тут я замечу, что признаюсь в одной вещи: вероятно, я предельно пуст. Это не исключено. Поэтому крайне странным было, как он облёк мои пустые наблюдения в какую-то аж концепцию. Моя пустота, как следствие нежелания проникаться этим безобразным миром. Моя пустота, как следствие нервной усталости, порождённой бесчисленными нервотрёпками, которые я слышал, которые я видел, которые я чувствовал. Моя пустота, как следствие сознания, что самим бытием мне достался жребий быть в инфернальном водовороте хитросплетений, человеческих безрассудств – участником. Ох, друзья мои! Никто из нас не выйдет из этого мира безгрешным: нас осудят за преступное бездействие.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в декабре 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: