Диета господина Грёза

 

 

 

В их доме всего было много – много света, много пыли, много старинных, немодных, но каких-то совершенно очаровательных вещиц. Белые хризантемы, напившись воды так, что на лепестках выступили капельки росы, теперь стояли в высокой голубой вазе и о чём-то тихо переговаривались. Кажется, снова обсуждали желанный приход марта.

Грёз не выдержал, подошёл к ним вплотную и не очень вежливо обратился к самой старшей, той, которая пахла особенно терпко:

– Дался вам этот март! Что вы вечно одну и ту же песню заводите?

Младшие цветы при этих словах захихикали, в то время как хризантема, к которой обращался Грёз, высокомерно хмыкнула:

– Нет, вы только посмотрите, какой необразованный юный сибарит! Жители Прозрачной Империи всегда славились своим чванством, ей-богу же! Только и умеют, что чужим счастьем себе брюхо набивать и на других смотреть свысока, а сами ещё ничего достойного не сделали.

– Любопытно, а что же такое полезное сделали вы, глупейшие создания? – огрызнулся Грёз.

– Мы добавляем в мир красоту, – горделиво ответствовала хризантема. – Может, умом мы и не блещем, зато знаем побольше твоего.

– Например?

– Например, нам известно, что это вовсе не какой-то там поклонник, а белокурая Марта уже четыре года подряд заказывает для своей бабушки букеты.

– З-зачем? – заикаясь, спросил Грёз.

– Затем. Таким нехитрым способом она старушку от депрессии спасла. Тебе этого не понять, прозрачный сибарит!

– В этом доме очень славная аура, – пропищала молоденькая хризантема, – цветы здесь подолгу не увядают, потому-то все мечтают к Марте попасть…

– Это точно, – перебила её старшая ворчунья, – тебе, прозрачный житель, повезло. Наешься от пуза, главное, не лопни!

 

 

*   *   *

 

Грёз решил побыть незваным гостем в маленьком пыльном домике и скоро окончательно убедился в том, что хризантемы не ошиблись. Ему повезло.

Такие вкуснейшие блюда, как здесь, он не ел со времён приема во дворце Императора: на завтрак частенько подавали лёгкие смешинки, весёлые свежеприготовленные песенки и кисло-сладкие гримасы в зеркале. На обед он с удовольствием угощался семейным теплом, неспешными ласковыми разговорами и оптимистичными планами на будущее. Ужина Грёз всегда ожидал с упоением – деликатес для гурманов в виде воздушного вдохновения просто таял во рту.

Марта Плескач жила вдвоём со своей престарелой бабушкой-актрисой, днём редактировала какие-то статьи для журналов, а по вечерам занималась сочинительством новелл.

В её комнате царил полный хаос, который Агнесса с улыбкой называла «творческим беспорядком». На полках пылилась коллекция плюшевых белых медведей, в углу стопками громоздились альбомы с фотографиями, на стеклянных этажерках стояли фарфоровые и глиняные статуэтки оленей, зайцев, кошек, танцовщиц, трубочистов и принцесс. На подоконниках зеленели герань и фиалки, мясистые ощетинившиеся кактусы и алоэ небывалых размеров. Несмотря на кавардак, цветы чувствовали себя прекрасно и, судя по их болтовне, цвели исправно три раза в год.

На небольшом овальном столике у окна стоял старенький компьютер, возле которого Марта просиживала вечерами по нескольку часов кряду. У неё была странная привычка: если мысли никак не желали оформляться в слова, она доставала ножницы и начинала вырезать из папиросной бумаги полупрозрачные фигурки. Бумажных человечков Марта не выбрасывала, позволяя им жить своей собственной жизнью в неряшливо вырезанных папиросных домиках и избушках. Наевшись досыта, Грёз с удовольствием рассматривал изготовленный из папиросной бумаги город, так напоминавший его собственный дом – столицу Прозрачной Империи. Он заглядывал в тонкие окошки и видел счастливых героев Мартиных рассказов – девушка неизменно была добра к ним, всегда оставляя в финале надежду на лучшее.

– Не могу вот так всё взять и разрушить! Не хочу убивать героев. Не буду калечить их судьбы, чтоб кому-то что-то доказать! – сообщила как-то Марта своей бабушке, – знаешь ли, пусть лучше меня обвинят в бездарности, в нереалистичном подходе к жизни, в восторженной глупости. Зато совесть моя будет чиста, я ведь в ответе за тех, кого сочиняю…

И всё-таки, несмотря на подобные смелые утверждения, Марта тайком мечтала о том, что однажды настанет день, когда она принесёт главному редактору крупного издательства сборник своих новелл и получит от него долгожданный ответ: публиковать.

 

Она была очень необычная, эта Марта Плескач. По вечерам, приготовив себе и бабушке грог или глинтвейн, завернувшись в сшитое из цветных лоскутков одеяло, она любила слушать, как за окном тонко завывает первая ноябрьская позёмка, как уютно потрескивают дрова в маленьком камине, и как шуршат ветра на чердаке.

Под аккомпанемент этих северных мелодий она начинала подолгу рассказывать о своей поездке на юг, куда ездила всего лишь один раз, когда ей исполнилось двадцать.

– Ты даже не представляешь, бабушка, сколько там красок, оттенков, запахов и звуков! По ночам из портовых таверн льётся музыка; матросы горланят песни, мальчишки танцуют тарантеллу, а девушки в пышных платьях с оборками обходят прохладные залы с медными подносами, на которых запотевшие бокалы пива соседствуют с варёными раками и креветками. На юге всегда праздник. Кипарисы возле белых дворцов стоят высокие, стройные, молчаливые, будто несут почётный караул. У южанок лица смугло-румяные, глаза чёрные, как кофейная гуща, и в них, как в гуще, можно увидеть всё, что было, есть и будет. Мужчины играют на гитарах так, что сердце разрывается, и его потом приходится штопать. Но самое удивительное, что может быть на юге, это солнце. Оно везде – в фонтанах, на верхушках мраморных памятников, в стрельчатых окнах ратуши и в человеческих душах. Однажды я попала под дождь, и мне было так непривычно, что всегда бирюзовое небо вдруг сделалось серым и бесприютным, совсем как у нас на севере. Я шла по улице, задрав голову вверх, надеясь, что вот-вот что-то изменится, и солнце появится вновь. Не появлялось.

Не видя ничего перед собой, я столкнулась с торговкой фруктами, и она опрокинула корзину.

 

…Они покатились в разные стороны – краснобокие, ароматные, маленькие солнца…

– Что это? – спросила я удивлённо, – у нас на севере они не растут!

Казалось, мой вопрос позабавил торговку, ибо хохотала она долго и от души.

– Абрикосы! – наконец сказала она, вытирая слёзы, выступившие от смеха.

– Абрикосы, – повторила я шёпотом. Мне до одури захотелось попробовать хотя бы один, но все деньги я уже успела растратить на новые книги. До сих пор жалею, что так и не узнала, какие они на вкус, эти маленькие солнца! Должно быть, у них вкус счастья, как ты думаешь, бабушка?

Агнесса кивнула, как всегда соглашаясь с внучкой, а Грёз, слушавший этот разговор, удобно устроившись возле камина, задал сам себе вопрос: «Почему Марта до сих пор живёт на севере, если ей так нравится юг?»

Конечно, ответа он не находил, и, возможно, это было к лучшему. Теперь Грёз страшился представить, что он будет делать в этом мрачном городе без Марты Плескач. Былые дни вынужденного поста канули в историю и вспоминались как страшный сон.

Умиротворённый, сытый, довольный, Грёз ощущал, как чужие добрые чувства и приятные эмоции наполняют его до краёв настолько, что иной раз даже двигаться было невозможно. Иногда, как и во времена голода, он впадал в полудрёму, на этот раз вызванную переизбытком чужого счастья, и тогда ему снова снился его родной Прозрачный город, только совсем маленький, вырезанный из папиросной бумаги. И всё б ничего, но рано или поздно город начинал полыхать в огне, и всякий раз Грёз просыпался, задыхаясь от страха и плохих предчувствий. А потом наступало утро, он угощался очередным деликатесом и моментально забывал свои ночные кошмары.