Диета господина Грёза

 

 

 

Женщина голосила, а Грёз тщетно боролся с приступом тошноты.

Покачиваясь, он подошёл к чугунной ограде, украшенной коваными розочками, судорожно сжал виски, пытаясь унять головную боль. Страх был везде, страх накатывал, страх вымывал из души всё настоящее, живое.

На секунду ему почудилось, что это – конец, что сейчас лавина безумия накроет его и погребёт под собою, а он так и не узнает, какой была его миссия.

– Всё хорошо, дружище Грёз! Всё в порядке, – услышал он ласковый голос, ощутив, как прохладная ладонь легла на пылающий лоб.

Фелиция Смех бережно взяла его под руку и усадила на холодную скамейку.

– Мне плохо, Фелли, – прошептал Грёз, – мне страшно. У этого северного города нет души и нет будущего. Мне кажется, этот город меня убивает.

– Вот, возьми! Ты просто проголодался, Грёз! – она протянула ему ломтик консервированной радости, запечатлённой на фото. На фотографии бородатый старик в соломенной шляпе смотрел куда-то вдаль, туда, где над пшеничными полями восходило солнце. На его лице, озарённом солнечными лучами, отражалось такое умиротворение, что Грёзу, проглотившему кусочек, тоже моментально сделалось светло и спокойно. А ещё закралась мыслишка, предательская, подленькая, скользкая, как дождевой червячок: может, и правда, махнуть на юг? Может, и правда, танцы, взгляды, поцелуи, а главное – правильная диета?

Может, послать её к лешему, эту миссию?

– Почему этот город до сих пор жив, Фелли? – спросил Грёз.

Фелиция, не мигая, смотрела вдаль:

– Не знаю… Мы с Радием часто спорим на эту тему до хрипоты. Затем-то нас и отправил сюда Император – узнать, на чём держится этот город. Наверное, это и есть наше предназначение.

– Всё слишком запутано, – пробормотал Грёз, вдыхая студёный морозный воздух, – боюсь, я никогда не пойму, какова моя миссия!

– Наоборот, всё слишком просто, – ответила Фелиция Смех. – Свою миссию ты выбираешь сам. Скоро ты это поймёшь.

 

 

*   *   *

 

Фелиция Смех сказала: «Доставка цветов. Иногда перепадает кое-что вкусненькое», и Грёз решил рискнуть.

Вместе с мальчишкой-курьером Грёз ездил от дома к дому, привозя девушкам, женщинам и старушкам роскошные букеты цветов. Пёстрые клубочки георгин и бархатные плетёнки гладиолусов, застенчиво выглядывая из целлофановой обёртки, смотрели на Грёза с нескрываемым любопытством.

В школе Прозрачной Империи Грёз изучал язык цветов и мог бы общаться с ними на ломаном цветочном, но предпочитал помалкивать: от этих растений только и жди какого-нибудь подвоха, уж больно изнеженные и взбалмошные. Иногда цветы начинали перешёптываться между собой, и Грёз невольно прислушивался к их беспредметным разговорам. По большей части, жаловались на грубость садовников, на отсутствие воображения у флористов и отвратительные манеры цветочниц. И почему-то все, как один, любили март: «вот бы в марте… вот бы…» – только и слышалось от них. Что такое особенное может произойти в марте, Грёз не знал, да и не стремился узнать. До марта на таких скудных харчах он всё равно не протянет.

С провиантом не везло. Букет трепетных кроваво-красных роз девушка, живущая в трёхэтажном особняке, приняла с кислой миной. Как выяснилось, кавалер, приславший розы, давно метил на состояние её отца, и девушка об этом знала: ухаживать за собой позволяла, но иллюзий не питала. От её равнодушия у Грёза во рту была оскомина.

Как-то курьер принёс усталой женщине в меховом манто букет от супруга: это были величавые герберы, элегантные, тёмно-бордовые, похожие на пожилых аристократок. Несмотря на свой царственный вид, герберы сплетничали, будто какие-нибудь старухи-торговки, и от них Грёз узнал, что супруг уже лет десять, как живёт на две семьи. Любовница родила ему двоих сыновей, и почему он до сих пор не оставил свою меланхоличную бездетную жену, до конца не ясно. Терзаясь угрызениями совести, он присылает ей изредка изысканные букеты, и усталая женщина в меховом манто знает, что в этот день к ужину его лучше не ждать.

 

От постоянного ощущения голода Грёз впал в какое-то полусонное существование, наблюдая за происходящим вокруг сквозь плотную плёнку полудрёмы.

«Скоро я совсем-совсем засну, может быть, даже навсегда, – думал он не без удовольствия, – и там, на границе последнего сна и яви, я, наконец, пойму, какой была моя миссия в этом нелепом мире».

Ему снился Прозрачный Город – в высоких витражных окнах солнечные лучи сплетались в дивный орнамент. На стеклянных столиках, в круглых башнях, стояли продолговатые блюда, полные аппетитных яств: детский восторг с хрустящей корочкой, выпекаемый в фольге материнской опеки и ласки, сочащиеся сбывшиеся мечты, засахаренные утренние сны, пряная недосказанность, политая густой любовной тоской. Грёз на цыпочках подошёл к столику, протянул руку, чтоб ухватить что-нибудь вкусненькое, как вдруг…

 

– Добрый день, букет для госпожи Агнессы Плескач. Это вы?

– Нет-нет, букет не для меня. Бабушка, кажется, снова твой поклонник…

Господин Грёз очнулся.

В спину дули промозглые сквозняки северного города.

Мальчишка-курьер, чей голос разбудил Грёза, стоял на пороге хлипкого домика, протягивая скромный букет белых хризантем красивой старушке с живописными серебряными кудельками на голове.

За спиной пожилой леди заговорщицки улыбалась белокурая девушка, Грёз узнал её – именно она сидела в парке на скамейке рядом с женщиной-маятником.

– А Вы не удивляйтесь, молодой человек, что цветы прислали мне, а не моей хорошенькой внучке! Пятьдесят лет назад я была самой талантливой юной актрисой в городе, – пояснила Агнесса Плескач изумлённому курьеру, – вокруг меня вились толпы поклонников! Ах, какие овации звучали в зале! Какие охапки цветов сыпались к моим ногам! Благодатное время. Потом я вышла на пенсию, и обо мне все забыли. Почти все. Только один-единственный таинственный незнакомец продолжает присылать чудные букеты – всегда белые цветы. Зимой – розы, весной – тюльпаны, летом – ирисы, а осенью, – старушка с удовольствием втянула горький цветочный запах, – осенью – белые хризантемы.

Пожилая актриса унесла цветы в дом, и было слышно, как из глубины комнат она напевает скрипучим голосом: «Отцвели уж давно хризантемы в саду…»

Следом за ней тянулся шлейф терпкого осеннего запаха – милых сердцу воспоминаний, счастливо прожитых лет и что-то ещё, еле уловимое, на конечной ноте.

Грёз с жадностью вдыхал аромат, не в силах поверить, что наконец-то он отыскал живительный источник положительных эмоций.

«Наверное, таинственный поклонник по-настоящему влюблён в былую королеву сцены», – подумал господин Грёз, распознав, наконец, природу чудесного компонента.

То была крупица нежности.