Его жена и моя нежность

 

 

 

Всё произошло быстро и не так, как раньше. Лучше, чем раньше, хотя и раньше было настолько хорошо, что ни до, ни после него, ни с кем не было так же. И мы оба понимали, что этот раз будет последним – слишком хорошо знали друг друга, чтобы допустить возможность его повторения.

– Хочешь кофе? – спросил Владимир, как в старые времена, после наших бурных ночей в этой квартире.

Он, видимо, сам подумал о том же, о чём подумала я. Потому что, не дожидаясь ответа, он подошёл ко мне и, обхватив моё лицо двумя руками, поцеловал в лоб и сказал тихо:

– Я никогда тебя не забуду. Любовь проходит. Но то, что осталось между нами после любви, стоит не меньше, чем она сама. Мне никто не был так психологически близок, как ты. И именно наша с тобой похожесть и общность мыслей, как ни странно, привели к тому, что не срослось.

– Мы смотрели в одну сторону, а с ней вы смотрите друг на друга, – попыталась полемизировать я. – С практической точки зрения наша ситуация лучше, но в данном конкретном случае – твоя взяла.

– Практическая точка зрения – вот наша проблема и та самая сторона, в которую мы оба смотрели и не могли увидеть за ней главного.

 

Он сделал кофе и разлил его в две большие чашки, на одной из которых было написано «Соня». Мы оба заметили эту деталь и оба предпочли сделать вид, что не заметили. Он взял чашку Сони себе, а мне подвинул другую.

За удовольствия надо платить. И чем больше удовольствие – тем больше его цена. Так, за любовь к своей жене его расплатой стала необходимость разобраться во всех тонкостях аутизма. За его страсть ко мне расплата происходила сейчас – во время неловкого молчания в оглушающей тишине его большой квартиры и мук совести перед ней и передо мной.

Я поправляла платье и причёску, он сосредоточенно размешивал сахар в кофе. Наши мучительные минуты неловкости и раскаяния прервал Славик. Он пришёл с валерьянкой и травяным успокоительным чаем. А также с пакетом из супермаркета, в котором были любимые леденцы Сони с мятным вкусом и её же любимый ореховый Капучино из пакетика (редкая химическая гадость), а также связка бананов, четыре зелёных яблока и печенье.

– Да ты неплохо знаешь ее вкусы! – изображая ревность, сказала я, указывая на леденцы и пакетик с растворимым кофе.

– Кстати, да, – заметил Владимир.

 

И мы оба вспомнили, как однажды ночевали все вчетвером в этой квартире, и после второй бутылки вина чуть было не устроили свинг-вечеринку, и только зажатость Сони внесла в эту историю частичку «бы». При этом я вспомнила, что на прямой вопрос, заданный мною Славе, нравится ли ему Соня, он ответил, что как человек она странная, но фигура у неё, как у модели. Владимир же наверняка вспомнил, как я рассказывала ему об этом. На его лице, так досконально изученном мною, промелькнула ревность. Но быстро погасла.

Он поблагодарил Славика за заботу и вдруг вспомнил, что со вчерашнего утра ничего не ел. Я порезала фрукты, Слава заварил нам двоим успокоительный чай, а сам себе взял мою чашку с кофе. Владимир вылил свой остывший кофе из кружки с именем Сони.

У нас получился приятный поздний ланч и даже приятная беседа, которой никто не ожидал. Владимиру удалось отвлечься от терзавших его мыслей о событиях последних дней и переключиться на рассказ о Нью-Йорке.

 

Когда фотографии в его ноутбуке закончились, Слава вдруг решил спросить, как чувствует себя его жена. И этот вопрос снова вернул всех нас троих с нью-йоркских эстакад и небоскрёбов в московскую действительность. На часах было уже четыре.

Слава поинтересовался состоянием Сони не просто ради приличия или любопытства, а, вероятно, из желания спасти остаток воскресного вечера. Мы оба много работали в будние дни, и выходные мы привыкли проводить всегда вдвоём. Особенно летние воскресные вечера обычно были преисполнены для нас романтикой и приятными ритуалами типа домашнего SPA или ужина на одной из уютных московских летних веранд.

Бедный Славик даже подумать не мог, как низко могли пасть мы с Владимиром и как неинтересно мне именно в этот вечер всё то, что так важно и нужно ему.

Владимир аккуратно на цыпочках прошёл в комнату, где спала Соня. Она проснулась.

– Любимая, у нас гости, – сказал он и попытался поцеловать её, но она отстранилась.

Слава кивнул ей в знак приветствия и она ответила едва заметной улыбкой. Я подошла к ней и, скрывая свою неловкость и стеснение, присела на край кровати, рядом с её ногами. Она подтянула ноги к себе и вдруг неожиданно сказала:

– Привет. Я знаю, что ты – любовница моего мужа. Но мне всё равно. Любовь не знает условностей. И если он рад тебе, значит и я тебе рада, потому что люблю его.

 

В этот момент я как раз хотела наклониться к ней, чтобы обнять, но её фраза, сказанная спокойно и ровно, словно выстрел, остановила меня, и наверняка чуть было не остановила сердце Владимира. Бедный Слава принял такой растерянный вид, что невозможно было понять, что он чувствует.

– Болеешь? – вдруг совершенно не в тему после минутного молчания всех четверых участников разворачивающейся в этой комнате драмы, спросил её Славик.

– Да. И это не аутизм, как сказал мой муж, – снова спокойно, словно говорила о ком-то другом, совершенно неважном ей самой, сказала Соня.

– Аутизм? – переспросил Славик.

– Сказала же, что нет. Если бы у меня был аутизм, мы бы сейчас с тобой не разговаривали, – пояснила Соня.

– Любимая, Славы не было с нами на кухне, когда мы говорили с Аней про тебя, – испуганно сказал Владимир и подумал, я уверена, о том же, о чём подумала я.

Он аккуратно посмотрел на меня, а я – на него. Славик и Соня тоже смотрели на нас обоих.

Она сказала, что знает всё о моих отношениях с её мужем. В любой другой день эта новость была бы, как гром среди ясного неба, для нас обоих. Но сейчас это было далеко не так важно, как то, знает ли она о том, что случилось сегодня на кухне. Соня, даже если знала, не подавала виду.

 

– Да, я уходил тебе за лекарствами. Принёс валерьянку, «Новопассит» и твои любимые мятные леденцы, – извиняющимся непонятно за что тоном сказал мой добрый Слава, вечно приходящий мне на помощь в мучительные минуты молчания, когда всем есть что сказать, но все выжидают, заняв свои оборонительные позиции.

– А ещё он принёс тебе твой любимый кофе из пакетика. Ты ведь не любишь нормальный кофе из кофемашины, – сказала я, улыбаясь и поглаживая её по голове.

Она не отстранила от себя мою руку и даже улыбнулась.

Слава пошёл на кухню за леденцами и валерьянкой. Владимир протянул ей бокал с апельсиновым соком, который одним движением её руки немедленно оказался выплеснутым на его рубашку от Hugo Boss. Он отреагировал так, словно ожидал этого:

– Забыл, виноват, – иронизировал он, и, посмотрев на меня, пояснил: – Это уже не первый раз повторяется, футболки кончились ещё вчера, поэтому я надел рубашку. Но сам виноват, забыл отойти на безопасное расстояние, – сказал он спокойно.