Его жена и моя нежность

 

 

 

А эти вишнёвые косточки… Я вообще не знала, что они обладают каким-то вкусом, а она вот почувствовала их вкус в вине. По сути так же было и с Владимиром – я была с ним рядом все эти годы и не чувствовала никакого вкуса, насыщаясь ежедневно общением с ним, а для неё, возможно, в этом мужчине тоже открылся какой-то другой, неведомый мне вкус – вишнёвых косточек или спелых апельсинов, кто её там разберёт.

Но главное, что она сумела найти в нём то, что для них двоих стало светом и причиной просыпаться по утрам счастливыми. У меня и у большинства людей, стоящих в километрах московских пробок или угрюмо читающих газеты в метро, этих причин не было. И у Владимира, я знаю, не было, пока не появилась Соня, не имеющая по большому счёту никакой ценности, но сделавшая для него его собственную жизнь ценной. И за это её можно было любить.

С того момента, когда мы сидели с ней на крыше, и она смеялась, до того момента, когда мы оказались с ней и её мужем в этой душной комнате их большой квартиры, не прошло и месяца. Могла ли я тогда представить Соню, сидящую напротив меня на крыше гаража с бокалом вина, полную жизни и желаний, вот так вот безжизненно лежащей на кровати, непонимающую ни себя, ни происходящего вокруг?

 

Но обо всём по порядку. Когда я получила СМС от Владимира, мы гуляли со Славиком по Парку Горького и искали прикольные места для проведения фестиваля современного искусства, организацией которого я занималась. Я давно не звонила Соне, так как на какое-то время мне пришлось сосредоточиться на этом самом фестивале, а не на истории чужой любви.

С Владимиром мы общались чаще. В последнем телефонном разговоре он, наконец, объяснил мне, почему не забирает Соню в Нью-Йорк. Оказывается, разгадка, как это часто бывает, проще, чем я ожидала – никакого любовного треугольника, всего лишь визовые заморочки. Он как раз собирался прилететь на несколько дней в Москву, чтобы начать оформлять для Сони визу на воссоединение семьи.

– Процесс этот с нашей бюрократией небыстрый и нелёгкий, но ничего сверхъестественного, и даже Соне под силу, – иронично сказал он.

На моё замечание о том, что под силу-то, конечно, оно, может, и так, но его молодая жена как-то уж слишком сильно тоскует по нему, Владимир ответил:

– Я знаю. Потому и решил приехать сейчас, помочь ей с этими документами и просто побыть с ней немного. А вообще работы столько, что по-хорошему, ехать бы не стоило. И проект такой интересный, очень перспективный, но трудоёмкий. Платят америкосы, как ты знаешь, прилично, но за эти деньги готовы выжать из тебя весь пот… Тут действует принцип соковыжималки. Это стартап с хорошим бюджетом, поэтому первые месяцы работаем практически в режиме нон-стоп. Но, впрочем, я знал, на что шёл. Я-то справлюсь, только Соню жалко.

Соню было жалко даже мне. Это был тот редкий случай, когда даже взаимная столь сильная любовь приносила не только радость, но и боль.

 

В тот жаркий августовский полдень я узнала, что боль от любви бывает не только душевной, но и физической.

Я получила от него СМС следующего содержания: «Аня, пожалуйста, помоги мне. Мы с Соней сейчас находимся в моей квартире. Адрес ты помнишь. Приезжай, пожалуйста, как можно скорее! Она дважды пыталась выброситься из окна, а ещё она выпила пачку аспирина и, я подозреваю, что отравилась чем-то. Я тебе позже всё объясню, но сейчас мне реально нужна твоя помощь. Я уже третий день не сплю, потому что ночью я слежу за тем, чтобы она не сделала чего-нибудь с собой».

Пока я перечитывала СМС и пыталась составить план действий, пришла вторая СМС от Владимира: «Анечка, прости меня за всё. Я знаю, что обидел тебя, что бы ты ни говорила. Но я очень ценю нашу дружбу. Ты очень близкий мне человек».

Всё это было как в сюрреалистической картине. Владимир приехал в Москву и даже ничего не сказал об этом мне, тихая Соня устроила бунт в его квартире, и вот он пишет мне эти СМС, полные отчаяния, искренности и доверия.

Я никогда не знала его таким. Одной из причин отсутствия девушки у Владимира была как раз его эмоциональная закрытость и сдержанность. Он даже если и был в ком-то заинтересован, никогда не мог этого показать – стеснялся, да и просто не так воспитан. А тут вдруг эти СМС-ки! Я не узнавала его.

Мы со Славиком быстро выбежали из парка и нырнули в метро. Через полчаса мы были уже на пороге его квартиры – места наших славных вечеринок, пьянок и брейн-штормингов. Теперь это было место, где с порога доносился запах валерьянки. И где они вдвоём задыхались от жары и отчаяния.

 

Дверь была открыта. Он предусмотрительно оставил её незапертой, чтобы, в случае, если Соня уснёт, мы не потревожили своим звонком её. Мы аккуратно прошли по длинному коридору в комнату. Обрадовавшийся нашему приходу, он жестом показал нам, чтобы мы соблюдали тишину, и мы все втроём на цыпочках вышли на кухню.

Он смотрел на меня таким взглядом, словно оправдывался за всё сразу, начиная от того, что женился на Соне, и заканчивая тем, что не позвонил мне, когда приехал.

– Спасибо, что пришли, – сказал он, поцеловав меня и пожав руку Славику. Мы все втроём сели за круглый стол, где раньше почти тем же составом сидели и придумывали рекламные слоганы.

– Что случилось? – спросила я.

И он начал рассказывать.

– Это долгая история. Красивая и долгая… Но мне нужно рассказать вам её быстро, чтобы суметь помочь Соне. И в то же время важно не упустить какие-то детали… Она, кстати, в любой момент может проснуться, и тогда мы уже не сможем спокойно говорить. Мне неотрывно нужно быть с ней. Точнее, нужно, чтобы кто-то был с ней, чтобы я мог хоть немного спать по ночам, а то я сам уже начинаю тихо сходить с ума от бессонницы и от всего происходящего, – сказал он.

– Давай по порядку. Что случилось с Соней? Она больна?

– Она… Она… обычно… – он замялся и не знал, как ответить кратко на этот прямой и сложный одновременно вопрос. – Обычно, нет. Она очень добрая, любящая, сообразительная и совершенно нормальная девушка. Но она слабая не только физически, но и морально. Тут много причин, что-то из детства, что-то генетически обусловлено, что-то – по моей вине… Вся эта нестабильность в жизни, мой отъезд в Нью-Йорк, нечастые звонки… В общем, это её сломало, – сказал он и заплакал.

Славик уставился на него изумлёнными глазами. Ни я, ни он не ожидали от Владимира такой реакции и не понимали ещё тогда всей глубины его морального истощения и всей глубины его любви к своей жене.

 

Я начинала постепенно догадываться по его сбивчивым словам и аккуратным намёкам, что именно он хочет нам сказать. Славик же сидел, не понимая ничего из происходящего вокруг.

– Может, валерьянки? Не переживай, у всех бывают очень сложные периоды. На то и есть друзья, чтобы поддержать в такой момент, – попытался он приободрить Владимира.

Тот поблагодарил, быстро взял себя в руки и спокойно сказал:

– Простите, ребята. Наверное, вы шокированы. И, наверное, это для вас не лучший способ провести летний выходной, но я, правда, сегодня, как никогда в жизни, нуждаюсь в вашей помощи. Это странно, но только в такие тяжёлые моменты понимаешь, что в этой ежедневной суете теряешь не только время на дорогу, стоя в пробках, но и тех, кто был близок. Причём, обидно, что теряешь без всякого повода и не находишь вновь – опять-таки за неимением повода набрать телефонный номер или написать короткое сообщение в Фейсбуке. Итого, друзей в соцсетях – тысячи, а в жизни – не всегда есть и один. Среди вороха визиток и тысячи контактов в телефоне едва ли найдётся несколько тех, кто ещё способен к сопереживанию. Вот в моей тысяче знакомых нашлись только вы, – сказал он и пожал нам обоим руки.

– Тебе нужна помощь. И мы рядом. Не бойся, – ответила я.

Он потянулся к раствору валерьянки, но обнаружил, что она кончилась. В мусорном ведре валялись ещё четыре раскрытых флакона.

– Может, мне сходить в аптеку и принести ещё каких-нибудь успокоительных? – спросил Славик, предвосхищая нашу общую с Владимиром просьбу.