HTM
Номер журнала «Новая Литература» за сентябрь 2024 г.

Лачин

Вода и вино

Обсудить

Рассказ

 

соч. 93

 

  Поделиться:     
 

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за октябрь 2022:
Номер журнала «Новая Литература» за октябрь 2022 года

 

На чтение потребуется 15 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 13.10.2022
Иллюстрация. Автор: Эль Греко (1541-1614). Название: «Портрет кавалера ордена Сант-Яго» (1580 г.). Источник: https://newlit.ru/

 

 

 

Кафе представляло собой настоящую залу, уставленную десятками столиков, с доброй сотней посетителей. За одним из столов, в углу у занавешенного окна, не было индусов. То было единственное место, отгороженное занавеской. За шербетом и сладостями сидели четверо франкоязычных писателей: Янг, из протестантского региона; португалец Жоан, урождённый индиец; Яношкина, гражданка Индии восточнославянского происхождения, и итальянец Джованни. По просьбе дамы, изучавшей испанский, разговор шёл на языке Кальдерона.

– Правила состязания ясны, но я повторю их. – Янг закурил, при этом его тонкое лицо утончилось до карикатурности. – Господа. То есть дамы и господа. То есть дама и господа. Тема: вода и вино. Превращение воды в вино галилеянином и Омар Хайям устраняются, ибо вспоминаются первыми. На языке Флобера, ибо, как признавал Томас Манн, каждый писатель уже немного француз. Не более тысячи слов. Краткость – она и таланту сестра.

– А гонорару – мачеха, – добавил лакей на ломаном английском, поднося кофе Жоану. И, смутившись, исчез.

– Я не верю в таких лакеев, – поморщился пухлый Джованни. – Яношкина, это вы его подучили.

– Вовсе нет, – отвечала славянка, надкусывая мармелад. – Кстати, в СССР это было не в диковинку.

– Сюжет должен тянуть на полноценный рассказ, – продолжил Янг, – пусть даже кратко изложенный. Философское содержание должно наличествовать. Наконец, без диалогов. Приз – трость Бальзака, ибо, хоть он творец комедии человеческой, не божественной, но усердие проявил нечеловеческое. За бранную лексику приз наполовину просовывается в анальное отверстие сквернословца. В случае этого перед награждением победителя награда тщательно отмывается самим провинившимся. Из уважения к дамам, в случае наказания Яношкиной трость почистит прислуга.

– А также и в моём случае, – сказал Жоан, помешивая кофе. – С моим ростом конец трости вынырнет из моей макушки. Однако начнём? Джованни собирался быть первым.

Ровный немолчный гул плыл под потолком залы. Неопрятные люди в небрежных костюмах, с тщательно ухоженными пышными усами, обсуждали цены, кинофильмы и бордели. Лишь за цветастою ширмой в углу в воздух врезались ритмичные фразы, на утончённом чужом языке.

 

 

Распятие с желчью

 

Многим подносила я желанный напиток. Говорила слова утешения – но каждый второй и не слушал, припадая к сосуду. Пираты, рассекавшие воду вёслами и тела железом; разбойники, под чьими руками кровь не мешалась с зелёною бездной[1], а растекалась и впитывалась, по камням и в песок; грабители храмов, пытавшие терпение богов, как всякие люди, но жадные до чужого добра, как всякий бог; насильники, окроплявшие запретные чрева; бунтовщики, сбивавшиеся в стаи лютых волков, ибо их жёны, от голода оборотившись в волчиц, взывали к ним иссохшими сосцами. Потом они ложились на кресты, и удачливым пригвождали ступни и кисти, и они кричали, не оценив своей удачи, других только привязывали – они мучились дольше, томились дольше по желанному Аиду. Им больше бы следовало отпить пахучего напитка, умеряющего боли, но не всегда я знала, что ожидает их через минуту, и поровну делила свой кувшин.

В год девятнадцатый или двадцатый правления Тиберия[2] я стояла на пороге Аида – как всегда, провожающей, не уходящей – с тремя обречёнными. И двое отказались от вина с желчью. Бродячий проповедник, исхудалый, с бородкой, поминутно возносивший глаза к небу, и разбойник – рыжеволосый юноша с хищным, но весёлым лицом. Казалось, его ягодицами можно играть в резиновые мячики. И казалось ещё, если вырезать на монете сей профиль, ею будут спешить расплатиться – ожжёт она руки. Отпил только второй разбойник, тучный волосатый плешивец, призывая богов, мне неведомых.

Но не возвеселилась я сердцем под вознёсшимися крестами двух не испивших, хотя цель моя была исполнена дважды. Узнай же мой обет, о путник, богине, чьё имя я тебе не назову: должно мне было поить распинаемых миротворящим вином, пока не встречу отказавшегося, смерть приявшего без обманного зелья – то будет бог.

Но их оказалось двое – который? Десять лет я мучилась тайной, хоть обет и считала исполненным, и жало любопытства притупляла вином. Складки одежд моих ложились уже не столь изящно, как прежде, я почти побиралась, выторговывая лишнюю чарку. Но ещё не ставши старухой, успела узнать – есть уже считающие того, с бородкой, богом, и сыном бога, ждавшего его на небесах, воскрес он из мёртвых, и смерть его была лишь видимостью.

Так разрешилась загадка. Огневолосый разбойник, не чаявший спасения за гробом; не моливший, дабы его миновала страдания чаша; выреза́вший сильных мира сего и казнённый рабом с одинаково хищной усмешкой, – приравнен богам, Гераклу подобно, и нектар его нынче достойный напиток.

Прими эту чашу с водой, незнакомец. На перекрестье дорог я подношу её притомившимся путникам. Лишь ключевая вода достойна утолять людскую жажду: она не заглушает мысли и чувства, не покрывает наслаждения дымкой, не притупляет мук на кресте – всё врезается в память, чаша жизни испивается сполна. На земле боги пьют только воду, о путник!

 

 

*   *   *

 

– Это, кажется, богоборческое, – сказал Жоан, вытирая руки салфеткой. В руках лилипута салфетка выглядела большим платком. Джованни молча обтирался настоящим платком – ратник, уставший от дел богоборческих.

– Это не вполне подходящее слово, – возразила Яношкина. – Хотя есть и оно.

– Ну что ж, если мужчина написал от женского лица, то вы, вероятно, от мужского. – Янг посмотрел на Яношкину, снимающую пиджак с видом изготовившегося к бою.

– Вы угадали, – отвечала она, пока Жоан вешал её пиджак на спинку венского стула.

 

 

Дон Лерма, не пивший вина

 

Жилище у меня скромное, немногие ценности, в нём находящиеся, недоступны пониманию большинства – пара редких монет, десяток раковин причудливой формы, несколько старинных книг редких изданий. Главная ценность хорошо видна входящему, но оттого не более понятна – портрет в тяжелой раме над письменным столиком. Это эмблема моей судьбы, сновидение, избегающее моих снов, мой крест, что всегда на Голгофе.

Четыре века отделяют меня от дона Лермы, идальго в четвёртом поколении. Я достаточно сведущ в истории, дабы узреть всю невозможность взаимопонимания. На тёмном фоне распускается белый цветок гофрированного воротника, его плод – голова модели, спокойное, полускорбное лицо с лёгкими залысинами и эспаньолкой. Левая рука, вероятно, держит оружие – нам виден позолоченный крест эфеса шпаги. Правая прижата к груди: средний и безымянный пальцы сведены вместе, указательный с мизинцем отставлены; сие означает, что рыцарь был добрым католиком – так писал свои модели и святых Эль Греко, католик пламенный. Сквозь бездну, отделяющую ортодокса старой Испании от атеиста советской закалки, дон Лерма не перекинет моста.

Но от меня к нему мостик есть, пускай довольно хлипкий. Я сейчас по нему пройдусь.

Старинная хроника излагает нам необычную судьбу многострадального идальго. Насаждая ядрами и шпагою веру Христову, он был пленён маврами, и одно время пребывал в заточении вместе с автором дона Кихота Ламанчского. В отличие от последнего, он не терял руки, но иное, более страшное испытание предстояло ему. Страшное по понятиям того времени, возразят мне. Но разве страх не теряет над нами власти, стоит лишь изменить о нём свои понятия? Ибо всё относительно.

Но в религии, как писал Бальзак, всё абсолютно. Дону Лерме предложили свободу, с условием, что отречётся он от римско-католической церкви, отсечёт свою крайнюю плоть, отсечёт и все мысли о прошлом, и речитатив муэдзина перекроет в ушах его звон колоколов. И был момент колебания.

Дон Лерма не описывал свои злоключения в плохих терцинах, подобно творцу Дульцинеи. Из рабства не был он выкуплен, но бежал, в одну из холодных ночей пустыни, когда порывы ветра, мешаясь с воем шакалов, лишают ненависти к вчерашнему зною. И благополучно вернулся, был признан родными и близкими, и унаследовал фамильные ценности. Но осталась печаль.

Покаявшись на исповеди, в постыдном моменте колебания, получил он отпущение грехов. Но кастильская гордость была уязвлена той секундною слабостью. И принял он обет, а точнее, определил себе наказание – не пить вина, до коего охочим был в юности, и вообще ничего, кроме воды. Даже продавцы оранжада не могли нажиться на нём.

Рыцарем Печального Образа именовал своего героя соузник дона Лермы. Герой наш не читал сего романа, предпочитал романы рыцарские, а не пародии на них. Но прозвище сие ему подходит. Печальной отрешённостью веет на меня с холста. Веет и от моего лица, когда остаёмся мы наедине. Был момент колебания, измены идеалам, для этого не пришлось даже оковать меня цепями, достаточно было поманить колой и голливудским кино. Какую епитимью мне на себя наложить? О том узнаю не от живых – от написанного кистью, кавалера ордена Сант-Яго, дона Лермы – Рыцаря Печального Образа, который не пил вина.

 

 

*   *   *

 

– Весьма оригинальное сближение старозаветного католицизма с просоветскими настроениями, – прокомментировал Янг, прежде чем приняться за апельсин.

– Кажется, антихристианская тенденция первого рассказа сменилась антиисламской во втором? – полуутвердительно вопросил Жоан.

– Вовсе нет, – возразил Джованни. – Речь идёт просто о верности идеалам. На место кабальеро с тем же успехом можно поставить некоего араба времён крестовых походов.

– Но образцом явилась именно римско-апостольская церковь, – настаивал Жоан.

– Это можно объяснить тем, что романский регион знаком автору более восточного. Не забудем, что она офранцужена.

– Как и все мы, – улыбнулась Яношкина.

– Ну что ж, – вздохнул Жоан, – наверно, я меньше всех стремлюсь к победе. Ведь я сам ростом с приз.

– Вы будете красоваться с ним, как копьеносец с копьём, – утешила его Яношкина. – Однако дерзайте, Жоан.

Раздавив окурок, португалец дерзнул.

 

 

Вино любви

 

Я была четвёртой дочерью в семье, и, как и старших сестёр, меня отдали в монастырь, невестой Христовой. В сумрачной и гулкой зале свершился мой брак, в окружении сумрачных лиц; пряди волос пали на каменные плиты беззвучно, и было это жутче, чем если б они рушились с грохотом. И не знали родители, сколь страшную игру со мной затеет Дьявол. Но… Дьявол ли? Мне не дано узнать даже этого!

Примечали необычное сёстры мои во Христе, примечала его настоятельница. Облик мой был непривычен им, когда молились пред ликом Господа нашего. Может, глаза мои, может быть, голос. И когда распластывалась в непредписанных молитвах, может, и в спине моей примечали непредусмотренное? Может!

Не скоро я решилась исповедоваться, не скоро решилась на смерть. Ибо признаться означало взойти на костёр. Краткой была исповедь, как пала я на колени пред настоятельницей в креслах, тихо пали страшные слова, пали в складки одежд настоятельницы, и было это жутче, чем если б сотрясли они стены, и долго не решалась я поднять лица. И узрела, решившись, что лицо матушки, бывшее раннее перезрелым плодом, стало каменным, только ужас тлел угольками в глуби глаз, в лабиринтах красных жилок в глазах. В дверь стучались, ломились уже, но мы застыли изваяньями, нет, одним изваяньем, будто связаны, слиты воедино кощунством моим, не слыша ничего; наконец она вырвала полы рясы из рук моих, ступила к двери, отперев, распахнула. «Пожар!», стегнуло нас этим словом, и по глупой земной привычке я метнулась спасаться, как прочие, хоть огонь этот был лишь подобием жалким пожара, полыхавшего в очах Спасителя нашего, когда глядела я в них, и не глядеть было тоже нельзя, ибо лик сей и был моей страсти предметом, и куда мне было деваться от гневных очей Господа нашего, возлюбленного мною – земною любовью?

В ночь, когда монахини разбегались, визжа, или корчились в языках пламени, крича уже беззвучно, или вовсе без крика задыхались в дыму, пала я под деревом, и погрузилась в сон более глубокий, чем раннее в келье, более крепкий, нежели в детстве, под колыбельную родительницы. Это ли не знамение?

И видела я Господа нашего Иисуса Христа, в винно-красных одеждах, и лик Его был спокоен, но непреклонен, и гнев только тлел угольками в глуби взгляда Его, как тлел в те минуты наш монастырь. И был он более суров, чем трибунал Святейшей Инквизиции, и желанным стало мне аутодафе – положил мне Господь расстричься, и не зреть более лика Его. И, пробудившись, завидовала я телам погибших сестёр.

И погрузилась я в мерзость, дабы избыть свою тоску. Наложение рук на себя было запретным, хоть я уже предназначалась аду – ибо не попустил Мой Возлюбленный гибели моей ни на костре, ни при пожаре, и не присудил меня к этому. Но, карая себя, я отдавалась прохожим. Каждый, пронзённый желаньем, имел во мне готовую добычу. Если отвернулся от меня Желанный, пусть будет тело моё доступным любому, как трава на дороге. Водоносы на перекрёстках, матросы таверн, лакеи прихожих и бродяги больших дорог насыщали мной свою похоть. И притупляла я отвращение своё вином, цвета которого были одежды Его в сновидении, и сторонилась распятий.

Но наступил день пресыщения мерзостью, и плотью, в коей видела я теперь одну лишь грязь. И наступила минута, когда перестал прельщать меня – Господь наш во плоти. И возжелала я себе бесплотности. В ночь того дня явился мне Господь наш Иисус Христос в белоснежном одеянии, и лик Его лучился, и он говорил без слов.

Спасибо, гостеприимный хозяин, но я не пью вина. Неземным я теперь опьяняюсь вином, и чиста моя любовь ко Христу, как ключевая вода в этой чаше, и дозволь утолить свою жажду её чистотой. Спасибо, хозяин!

 

 

*   *   *

 

– Вот вам и вполне ортодоксальный христианский рассказ! – воскликнул Джованни. – В противовес моему. Для полной симметрии, в противовес дону Лерме, нам следует ожидать происламского опуса.

Все посмотрели на Янга.

– Я не лучший кандидат на эту роль, – улыбнулся он, поглаживая бородку, столь же тонкую, как его лицо и фигура. – Перед моим сочинением нам нужно отобедать. Ибо, как ни странно, мой сюжет требует, дабы эта зала опустела. Заодно станет ясно, почему я настоял на проведении этого вечера без вина.

– Какой интригующий сюжет! – расширились зелёные зрачки Яношкиной.

Лёгкий обед прошёл молча. Янг мысленно проводил сравнительный анализ сюжетов зачитанных рассказов, Джованни – ритмики, фонетики, Жоан – композиционного построения, Яношкина – идейного содержания.

– Любопытно, – сказал Янг, когда, закончив с обедом и сходив в срапукальню, все расселись и закурили. – Все трое написали от первого лица, притом мужчины – от женского, и наоборот. Все – в историческом жанре. У всех налицо христианская тематика, а в двух рассказах прямо фигурирует Христос. Можно подумать, что заданной темой были не «вода и вино», а «вода, вино и Иисус».

– Ну, это уж точно библейский сюжет о пире в Канне Галилейской, – подивилась Яношкина. – Просто чудо, как удалось нам избежать евангельского чуда.

– И кстати, – вмешался Жоан, – ведь не «вода и вино», а «вино и вода». Обратите внимание, что в каждом финале вода сменяет вино в качестве концовки.

– Это прямо какой-то канон, – обескуражено добавил Джованни. – Но, клянусь Аполлинером, мы его не обговаривали!

Джованни всегда клялся Аполлинером, поскольку тоже был франкоязычным итальянцем.

– Неужели канон соблюдён и вами? – спросила Яношкина Янга.

– Боюсь, что ни в едином пункте.

 

 

Чудо под подошвами

 

В далёком индийском городе, в Бомбее, есть питейное заведение, нечто среднее меж трактиром и кафе, довольно редкое по квадратной площади – это большая зала. С полудня и до позднего вечера в нём за армадой столов и столиков сидит легион посетителей, точнее, легионы сменяют друг друга. Обыватели опиваются вином, обсуждая стати кинозвёзд, астрологические прогнозы, качество марихуаны в том или ином квартале и цены на проституток того или иного района города. Кричат и спорят на восьми-десяти языках, пяти-шести языковых групп, но тем для споров только три-четыре. Уходя, с изжогой, икотой и похмельем, люди уносят с собой воспоминание о клубах табачного дыма, потрёпанных скатертях и винных бутылках. За собой они оставляют объедки, пустые бутылки, окурки и грязные салфетки, подчас на полу.

Поздним вечером лакеи сдвигают столы, складывают пирамидами стулья. Поломойки и уборщицы ходят и ползут по зале добрый час. Расходятся. И оставляют за собою чудо.

Дивной напольной мозаикой украшена зала. Полногрудые девы в небесных чертогах, птицы со сказочным оперением и неведомые нам небожители, пьющие из чаш некий нектар, амброзию. Вино богов.

Вереница веков за их плечами. Сотни тысяч, если не миллионы подошв прошлись по ним, сплёвывали, сбрасывали семечковую шелуху, разносили подносы, проливали земное вино. Тысячи поломоек и уборщиц прошлись по ним веником и грязными тряпками. Только чуда красоты не приметил никто.

Нагруженные вином, в шумной толчее, слишком пьяны и суетливы для этого. Трезвые лакеи и посудомойки, что пьют только воду, отуплены трудом и изнурены тревогой о завтрашнем дне. И красота остаётся неприметной.

Может, когда отомрут земляне, уподобившиеся стае саранчи, когда наступит тишина, на землю снизойдут божества. Приметят чудо этой залы и взойдут в неё. И разопьют неземное вино.

 

 

*   *   *

 

Первым встал тот, кому труднее было это сделать, – грузный Джованни. Шагнул и раздвинул занавески. В дальнем конце опустевшей залы у груды сдвинутой мебели копошились лакеи и кухарка. Плиты пола были... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

 


 


[1] Древним море представлялось зелёным.

 

[2] 33-34 гг., согласно библейской мифологии, в это время распяли Иисуса Христа.

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в октябре 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

Номер журнала «Новая Литература» за октябрь 2022 года

 

 

 

  Поделиться:     
 
871 читатель получил ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.09 на 10.11.2024, 16:01 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com (соцсеть Facebook запрещена в России, принадлежит корпорации Meta, признанной в РФ экстремистской организацией) Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com (в РФ доступ к ресурсу twitter.com ограничен на основании требования Генпрокуратуры от 24.02.2022) Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


50 000 ₽ за статью о стихах



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Герман Греф — биография председателя правления Сбербанка

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

09.11.2024
Взаимодействие с Вами не перестаёт меня радовать и, думаю, принесёт хорошие плоды.
Алексей Уткин

13.10.2024
Примите мой поклон и огромаднейшую, сердечную Благодарность за труд Ваш, за Ваше Дивное творение журнала «Новая Литература». И пусть всегда освещает Ваш путь Божественная энергия Сотворения.
Юлия Цветкова

01.10.2024
Журнал НЛ отличается фундаментальным подходом к Слову.
Екатерина Сердюкова



Номер журнала «Новая Литература» за сентябрь 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
© 2001—2024 журнал «Новая Литература», Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021, 18+
📧 newlit@newlit.ru. ☎, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000
Согласие на обработку персональных данных
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!