Лачин.
Рассказ «Вода и вино».
...Жилище у меня скромное, немногие ценности, в нём находящиеся, недоступны пониманию большинства – пара редких монет, десяток раковин причудливой формы, несколько старинных книг редких изданий. Главная ценность хорошо видна входящему, но оттого не более понятна – портрет в тяжелой раме над письменным столиком. Это эмблема моей судьбы, сновидение, избегающее моих снов, мой крест, что всегда на Голгофе.
Четыре века отделяют меня от дона Лермы, идальго в четвёртом поколении. Я достаточно сведущ в истории, дабы узреть всю невозможность взаимопонимания. На тёмном фоне распускается белый цветок гофрированного воротника, его плод – голова модели, спокойное, полускорбное лицо с лёгкими залысинами и эспаньолкой. Левая рука, вероятно, держит оружие – нам виден позолоченный крест эфеса шпаги. Правая прижата к груди: средний и безымянный пальцы сведены вместе, указательный с мизинцем отставлены; сие означает, что рыцарь был добрым католиком – так писал свои модели и святых Эль Греко, католик пламенный. Сквозь бездну, отделяющую ортодокса старой Испании от атеиста советской закалки, дон Лерма не перекинет моста.
Но от меня к нему мостик есть, пускай довольно хлипкий. Я сейчас по нему пройдусь.
Старинная хроника излагает нам необычную судьбу многострадального идальго. Насаждая ядрами и шпагою веру Христову, он был пленён маврами, и одно время пребывал в заточении вместе с автором дона Кихота Ламанчского. В отличие от последнего, он не терял руки, но иное, более страшное испытание предстояло ему...