Поезд мчится на людей

 

Купить в журнале за декабрь 2016 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется полчаса | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

эссе 10

 

 

 

Писатель Л. родился в городе, насчитывавшем два миллиона человек, среди них миллион с лишним его сородичей, двадцать тысяч интеллигентов и сто тысяч читающих книги. Через сорок лет в его городе оказалось три миллиона человек, среди них два миллиона девятьсот тысяч сородичей, сто тысяч профессиональных интеллигентов и две тысячи читающих книги.

Девять десятых знающих его людей приписывают ему божественное происхождение. Сам же он скромно ведёт свой род от обезьяны.

Писатель Л. восемь лет провёл школьником, девять – студентом, месяц – подследственным, два месяца – продавцом мороженого, восемь лет – преподавателем истории живописи в вузе, два года голодал, полгода лежал с туберкулёзом и семь лет пребывал в розыске. За эти семь лет его ни разу не задержала полиция, хотя за предыдущие двенадцать лет его задерживали более пятидесяти раз, и раз десять допрашивали. В день, когда ему удалось легализоваться, он попал в ад и прожил в нём два года.

До тридцати лет писатель Л. не рвался в Союз писателей, потому что плохо представлял себе членов этой организации. С тридцати с лишним лет он по-прежнему не рвётся туда, но уже по обратной причине.

До тридцати лет он не вступал в левые партии, ибо не чувствовал себя достаточно левым, до тридцати семи – потому что не имел документов, а позднее – потому что они для него недостаточно левые. Он ни разу не встречал образцового коммуниста, зато знал пять коммунисток. Ни одна из них не была членом компартии или кандидатом в неё, и не просилась туда, а одной было тринадцать лет, когда распался Советский Союз.

Пять раз писатель Л. слышал о своих тёзках, трёх мужчинах и двух женщинах. Одного он видел вживую на расстоянии нескольких метров, и одну – по телевизору.

 

Писатель Л. двести с лишним раз встречался с гитлеровцами («Кто из нас гитлеровец?»). Из них свыше ста обвиняли его в фашизме, почти все – верили в бога, две трети относили себя к исламу, половина – не подозревали о своём фашизме, половина были интеллигентами, четверть уверяли его, что гитлеровцев вообще в мире нет, и один был немцем. Кроме того, он повстречал человек триста, очень уважающих Гитлера, из коих три четверти ничего не знали о его идеологии. Наконец, ещё человек двадцать ненавидели Гитлера почти так же, как он. У половины из них причины ненависти настолько отличались от его причин, что они с Л. ненавидели друг друга почти так же, как Гитлера. Также он был знаком с двумястами оголтелыми русофобами. Из них пятьдесят были полурусскими, одна – русская, и сто пятьдесят говорили только по-русски. Также он повстречал двадцать русофилов, половина коих не была русскими и вообще славянами, и одна четверть плохо говорила по-русски.

Писатель Л. в возрасте 20-35 лет имел полторы тысячи знакомых соплеменников. Из них три четверти считали его педерастом по причине его атеизма и длины волос (более пяти сантиметров). Из ста ближайших знакомых мужчин 70% подозревали то же, при этом 80% из них имели меньше женщин, чем он, 90% – меньше им нравились, и 10% были девственниками. Половина из них сами вступали в гомосексуальные контакты в активной роли, а одна четверть – и в пассивной; трое предлагали ему секс с переменой активной и пассивной ролей, и один из этих троих – ещё и взаимный минет. Все они были верующие и коротко стрижены.

Один раз в жизни писатель Л. сделал предложение руки и сердца, которое приняли, и дважды получил его сам, но не принял. Примерно шестьсот раз с ним занимались сексом восемьдесят женщин, из коих одну он полюбил навсегда, три любили его, примерно двадцати он заплатил, и тридцать с лишним были проститутками. С американками и француженками он не был, что вовсе не означает, что он плохо относится к француженкам, это вышло случайно. Около восьмисот раз он произвёл мелкие хулиганские действия в отношении незнакомок. Все они ругались, угрожали, хмурились, смеялись или делали отсутствующий вид, одна его ударила, а две посмотрели с укором, и он раскаялся. Он оправдывается тем, что с мальчиками содеял подобное только трижды, при этом двое из них спровоцировали его своей наготой. К тому же ему было семнадцать-восемнадцать лет, и он был либерастом.

 

За последние двадцать лет жизни писателя Л. не было ни одного дня, на протяжении коего он не вспомнил бы о Лермонтове и Пушкине. За последние три с лишним года не было также ни одного часа, на протяжении коего он не подумал бы о Яне Кандовой (исключая время сна).

Как и писатель Л. Ф. (как называл себя Фейхтвангер), писатель Л. хорошо плавал и спас утопающего, но не девочку, а парня. Кроме того, он спас нескольких кошек, что ему куда важнее. Человека он спас рефлекторно, кошек – сознательно. Одного человека он отговорил от самоубийства. Он надеется, что в случае чего его отговаривать никто не будет.

Убивать же он никого не убил, не желая сидеть в тюрьме, а опытным киллером не является. Почти каждый четвёртый из его знакомых не пал от его руки только благодаря полиции. Он оправдывается тем, что сам остаётся в живых также благодаря только полиции.

Не считая газет, распечаток, рукописей и электронной литературы, за тридцать лет читательской жизни он прочёл около тысячи трёхсот книг и литжурналов. В оправдание он может сказать, что половину текстов читал от двух до двадцати раз, а роман Полевого «Повесть о настоящем человеке» – более пятидесяти раз; плюс отдельные страницы многих авторов, многажды перечитанные. Он не носит очков. 20% прочитанного показалось ему неинтересным, 1% он был бы рад написать сам, а 10% авторов с лёгкостью мог бы расстрелять. Среди двух тысяч авторов (исключая анонимов) два турка, два перса и всего по пять-шесть негритянок и мальтийцев. Это вовсе не означает, что он плохо относится к негритянкам и мальтийцам, просто мальтийцев мало, а негритянки мало пишут. Кроме того, он прослушал на литсобраниях около тысячи стихотворений, из коих половина снится ему в кошмарах, а процентов десять из них он бы не смог написать сам, настолько плохо они написаны. Так же он просмотрел около тысячи фильмов, половину – от двух до десяти раз. В оправдание он скажет вам, что треть фильмов смотрел в гостях, «за компанию». 90% фильмов ему было трудно смотреть со вниманием, ни один из них ему не хотелось бы снять самому, и четверть режиссёров с актёрами в главных ролях он расстрелял бы не просто с лёгкостью, но и с удовольствием. Наконец, наш герой прослушал примерно триста сонат, симфоний, концертов, балетов, реквиемов, кантат и ораторий, из них 80% – от четырёх до тысячи двухсот раз. Половиною сочинений он бы гордился сам, 5% вызвали у него слёзы, и столько же – зевоту. Ни одного из этих восьмидесяти композиторов он бы не стал убивать. Зачем? Пусть живут.

 

За шестнадцать лет творческой жизни его произведения слушали и читали около ста знакомых ему людей. Из них двое сочли его лучшим мастером мировой литературы, двое – воплощением Лермонтова, ещё десять прилагали к нему слова «гений» и «великий», примерно сорок – слово «талант», и ещё пятьдесят назвали его тупым графоманом или просто посредственностью, а человек двадцать из этих пятидесяти добавили, что у него «с головой не в порядке». Более двадцати человек из тех же пятидесяти ругали его за сухость, педантизм и вымученность, а вторая половина – за крикливость, истеричность и торопливую небрежность. Ровно половина порицала его за излишнее почтение к классикам, остальные – за непочтительное к ним отношение. Одна треть хулила его за отказ от национальных традиций, примерно столько же – за национальные реалии. Десять или двенадцать человек обвинили его в мании величия, на что он всегда отвечал, что он куда скромнее Моисея, Иисуса и Мухаммада, даже поскромнее Ницше, и не превосходит своей манией Данте, Микеланджело, Эль Греко и Скрябина. Один читатель пытался его зарезать, трое назвали сатанистом, четверо – плагиатором, и человек десять предсказали ему муки в аду. Двое прослезились, а один смеялся. Из четырнадцати наиболее высоко оценивших Л. (среди знакомых) половина ушла из жизни до его тридцатисемилетия, а с двумя он порвал отношения как с гитлеровцами.

Пять раз он участвовал в литконкурсах, из коих выиграл два, с наибольшим числом участников; в двух написал по второму рассказу на заданную тему, вне конкурса, и жюри сообщало ему, что он лишился победы, послав не вторую вещь; и однажды дал рассказ на самосуд участников, не зная, какой это кошмар. Он утешает себя тем, что Бах выигрывал ещё реже.

Политическую корректность он утерял к тридцати годам, национальную – к тридцати пяти. Религиозную не терял: что ему было терять? Таким образом, Нобелевская премия ему не светит. Он утешается тем, что почти никто из классиков также не имел подобных шансов, и по тем же причинам. Правда, им было легче это переносить благодаря отсутствию Нобелевки.

Писателю Л. повстречались примерно две тысячи человек, считающих Библию или Коран мудрейшими книгами в мире. 99% из них не читали ни страницы из этих книг, а также из книг об этих книгах, и вообще не планировали этого делать. Ещё около полутора тысяч считали лучшими писателями Пушкина, Гёте, Шекспира и Низами. 98% из них ничего не читали из этих авторов (кроме отрывков из Пушкина и Низами в школьных учебниках), а также об этих авторах, и не видели ни одной театральной или киноинсценировки по их сочинениям, кроме фильма «Ромео и Джульетта», и, судя по всему, ни разу не задумались это сделать. Обе эти группы людей советовали Л. внимательнее перечитать эти книги, дабы уразуметь их содержание.

 

Писатель Л. общался с 60-70 литераторами, пятнадцатью докторами и кандидатами наук, двадцатью аспирантами и двадцатью пятью художниками. Также он общался с сорока проститутками. Вспоминая эти две группы людей, он никак не может решить – кто из них больше читал, больше хамил, кто продажнее и кто вёл себя порядочнее.

Он же провёл около двухсот долгих дискуссий о политике, истории и религии с обладателями учёных степеней, литераторами, аспирантами и лаборантами, порой владеющими двумя-четырьмя западными языками и с двумя-тремя высшими образованиями; и ещё триста таких дискуссий – с домохозяйками, спортсменами, торговцами, натурщиками и проститутками. Обе группы оппонентов говорили одно и то же почти дословно, а иногда и дословно, при этом мимика и интонация тоже часто совпадали. Он спрашивал у первой группы о причинах этого. Все они хмурились, смеялись, улыбались или делали отсутствующий вид, один потупился, одна сказала: «не будь занудой», а ещё один сказал: «давай выпьем».

Вот уже лет двадцать он мечтает жить как Мария Стюарт в тюрьме или ссыльный Пушкин в Крыму, но ещё не смог заработать для этого достаточно денег.

К двадцати годам писателя Л. перестали умилять маленькие дети, потому что он начал догадываться, что из них вырастет. В десять лет он перестал уважать людей только за то, что они старше его, в шестнадцать – за то, что они знамениты (хотя нобелевских лауреатов по литературе уважал всех подряд ещё лет до двадцати), с 22-23 лет – за то, что они канонизированные классики. В том же возрасте он потерял уважение к 99% человечества, а к тридцати годам – и к 95% интеллигенции. Уважения к основателям мировых религий он никогда не терял, ибо терять было нечего.

 

Писатель Л. не знает, жив ли его отец, но не особо интересуется этим. Жива ли его мать, он хорошо знает, но это ему также малоинтересно.

По внешности его называют д'Артаньяном или принимают за цыгана, когда он брит; афганца, когда бородат; а если небрит, сравнивают с Иисусом Христом. Он оправдывается перед собой тем, что цыгане и афганцы тоже люди, а внешность д'Артаньяна и Христа всё равно неизвестна.

Писатель Л. трижды случайно не был зарезан и три или четыре раза пытался покончить с собой, но по случайности оставался жив. Он надеется, что если его вновь захотят зарезать, у них опять не получится. Он также надеется, что если вновь захочет умереть, то у него получится.

Почти до тридцати семи лет он не воспринимал всерьёз, что у его знакомых депрессия, так как не понимал, что это такое вообще. С тридцати семи он по-прежнему не воспринимает их всерьёз, ибо хорошо понимает, что это значит в действительности.

Если писатель Л., умерев, окажется перед богом, который каким-то чудом окажется существующим, и тот спросит, рад ли Л., что родился мужчиной, он скажет: да; Яна Кандова была гетеросексуалом. Если тот спросит, что Л. о нём думает, Л. ответит словами из американских фильмов: «можно, я не буду отвечать на этот вопрос?». Если тот спросит, куда Л. хотелось бы, в рай или ад, Л. ответит: туда, где нет блаженных нищих духом, и куда дорога вымощена благими намерениями, ибо не люблю я людей с дурными намереньями. А если тот спросит, не жалеет ли Л., что явился на свет, Л. ответит: «Нет. Яне Кандовой было хорошо со мной. Поэтому – нет».

 

2012 г.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2016 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению декабря 2016 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.