В поисках кайфа

 

 

 

На площади перед аэровокзалом, несмотря на ранний час, многолюдно, но многолюдье это специфическое: в основном здесь люди начальственного вида и военные в старших чинах, их водители и милиция, много черных «Волг» и «Уазиков» с воинскими номерами, внутрь аэровокзала никого не пускают.

До прибытия рейса еще почти час и Лиля присаживается на лавочку. Подставив щеку неяркому осеннему солнцу, она погружается в терпеливое ожидание. Где-то вдали, почти неслышный, прорезается комариный зуд авиационных двигателей. Лиля радуется: бывает же такое, рейс раньше летит! Она прикрывает глаза и ждет когда шум двигателей достигнет того градуса, что можно будет подняться и пойти встречать крашеную блондинку в сиреневом жакете по имени Люда, и через которую ее московская подруга должна передать немецкие краски для батика. Лиле опять вспоминается этот мальчик, Адам, который ненавязчиво превращается в пока еще легкую, но уже настойчивую манию. Где-то внизу живота, уже в который раз, возникает странное чувство. Она понимает это чувство. Этому чувству все равно сколько мальчику лет и с кем у него там шашни, шуры-муры или большая и чистая любовь. Имя этому чувству: желание. Она вспоминает его голос. Она услышала вчера, там, в темноте, и поняла: вот оно, мое! Она, тридцатитрехлетняя девственница, за пять минут до того не за что бы не поверившая, что способна на такие поступки, что способна сходу наплести про свою невозможную проницательность в отношении незнакомцев, и все это ради голоса, обладателя которого она даже не видела. Но увидев, поняла, что не обманулась. Боже, Лиля! Ты, вообще, о чем! О чем! А!..

Шум двигателей делается совершенно определенным. Лиля отгоняет от себя любовный морок, поднимается и идет к металлической ограде, там, где открывают ворота для выхода пассажиров. Но у ворот сюрприз. К ним не пускают.

Что такое! – возмущаются встречающие. – Что уже встретить нельзя! – Да, это не ваш рейс! Отойдите. Ваш позже. Это вон, видите – встречают. – Милиционер-офицер со шрамом на подбородке кивает на начальственный люд, потянувшийся, кто к дверям аэровокзала, а кто – сюда, к воротам. – Ваш – позже. Так что отойдите. Не мешайте работать.

Раздосадованная Лиля, идет назад к насиженной лавочке, краем глаза наблюдая как серебристый «Ту-154», ревя двигателями, делает дугу для захода на посадку.

Внезапно рев пропадает. Это так неожиданно, что всякое движение на площади, изжив неизбежную инерцию, останавливается. Лиля замирает и наблюдает, как самолет от крыльев к фюзеляжу окутывается в бурый туман, как потом из этого тумана разнородным роем что-то летит вниз и издает звук, похожий на писк сотни комаров. Рой скрывается за дальними деревьями и писк обрывается. Бурый туман рассеивается и через несколько минут небо, где только что был самолет с сотней человеческих душ, становится девственно чистым.

На площади – мертвая тишина. Люди недоуменно переглядываются, отказываясь верить в то, что только что увидели. Лиля пытается понять природу комариного писка, пока до нее не доходит – это в ужасе вопила сотня летящих к своей смерти людей. Она представляет лес, где сейчас лежит этот, уже мертвый, человеческий рой и ей становится дурно. Она на непослушных ногах добирается до лавочки и осторожно опускается на нее. … Как сквозь вату она слышит трубный рев пожарных машин и сирены «скорых», выезжающих друг за другом из ворот. Она отстраненно наблюдает как десятки растерянных людей в погонах и без, бегут из дверей аэровокзала к своим машинам и срываются вслед за пожарными и медиками, будто там что-то можно потушить или кого-то оживить. Рядом с ней на скамейку опускается какой-то военный, он беспрерывно, будто экспандер, сжимает-разжимает свой галстук. Лиля раздраженно глядит на эти телодвижения, пока не выдерживает и не кричит: – Да прекратите, вы, наконец!

– Что «прекратите»? – спрашивает военный.

– Галстук свой оставьте в покое!

– А. Это у меня после Афгана. Безотчетно бывает, когда волнуюсь.

– Ах, вы взволнованы! Идите вы к черту со своим безотчетным волнением!

– Извините, вы что взъярились? У меня там генерал летел. Я его встречал. Стол в части уже накрыли. Баньку приготовили…

– Девочек тоже приготовили?

– Каких девочек! Вы вообще, чего такое несете! Тут можно сказать, трагедия только что случилась. Дикая, непонятная трагедия. Спецрейс из Москвы погиб. Да вы не представляете, какие там головы летели! – военный качает головой и шепчет. – Какие головы!

– Так вы объясните, что за спецрейс. Что за головы. А то генерал. Баня. Девочки.

– Про девочек это вы сказали.

– Ну, извините. Я, наверное, газет перечитала. Так что за спецрейс?

– Извините, – сухо отвечает военный, – это служебная информация. Я и так тут наболтал уже.

– Да идите вы!.. – Лиля лезет в сумочку за сигаретами и закуривает, демонстративно отвернувшись от военного.

Тот встает и потерянно удаляется в сторону своего «уазика».

 

В справочной аэровокзала испуганная блондинка в голубой форме отвечает, что до выяснения причин происшествия аэропорт закрыт, и что московский рейс будет посажен в аэропорту Н-ска, и оттуда людей, если кто пожелает, отправят на поезде.

 

Выйдя на крыльцо аэровокзала, Лиля изумляется: лавочка, на которой они препиралась с военным, стоит на боку, поднятая в такое положение огромным комлем земли, вырванным упавшим тополем. Другой конец тополя лежит на раздавленном всмятку «уазике» , том самом, куда пять минут назад сел контуженный офицер.