Чёрный камень

Пружина

Прижимая к груди автоматы,
Как подруг,
Ощущая восторг,
Ох, и веселы были солдаты,
Начиная поход на Восток!

Окрылила внезапность удара.
От границ к сердцу сонной страны
Покатились, красны от пожара
И от крови убитых пьяны.

Словно вымерли русские сёла.
Вместо смеха трёхрядки шальной
Слышен был неродной, невесёлый
Писк гнусавый гармони губной.

А в полях, где когда-то закаты
Вызывали желание петь,
Зло отхаркивались автоматы.
Стаей воронов каркала смерть…

В превосходстве арийцев уверясь,
Глядя трепетно фюреру в рот,
Воин вермахта гнал, словно ересь,
Мысль о том, что возмездие ждёт.

Показалось: страна выдыхалась,
Уступая напору атак.
А она, как пружина, сжималась
И, разжавшись, достала рейхстаг!

* * *

– Что там грохочет за нашим селом?
Мама. Мне страшно…
– Закрой-ка глаза.
Это гроза разгулялась… Гроза.
Гром это, доченька… Спи. Это гром.

– Мама. Пожар! Запылал чей-то дом!
Крики на улице и голоса!..
Мама, до неба огонь поднялся!
– Спи! Это… это костёр за окном…

– Мама, ты слышишь? Стучат в нашу дверь!
Кто так колотит? А вдруг это зверь?!
Спрячемся, мама, за печку, давай!

– Мама, да как ты не слышишь сама:
Голос за дверью, похожий на лай!?
Гром в нашей горнице! Мамочка!.. Ма…

* * *

– Был залп, и, остынув, качнулась земля.
Раздались пустыни и сжались поля.
Но парень, что медленно падал на снег,
Ускорил планеты космический бег –
Туда, где не будет подобных смертей!

– Пожалуй, ты прав. Жизнь дешевле идей.
Но шарик земной по сравненью с душой,
С пространством её, не такой уж большой…

* * *

Поле телами людскими покрыто.
Крепко уснувшими поле полно.
Видно, им очи смежило вино.
Вот и бессильно свалились на жито.

Спящим вповалку пора бы давно
На ноги встать, но немало распито.
Лица, одежда, колосья облиты
Красным вином. Видно, крепко оно.

Их, среди хлеба застывших нелепо,
Не разбудила упавшая с неба
Влага, что долго по лицам струится.

Сумерки. Ночь петухами отпета.
Чёрного неба пустая глазница
Вымокла сукровицею рассвета.

Дети у памятника павшим

Задумчивый, серьёзный взгляд,
На миг недетским ставший.
Четыре девочки стоят
У памятника павшим.

Стоят, не ведавшие зла.
Цветы – в ручонках тонких.
Какая сила вас влекла,
Вела сюда, девчонки?

В одиннадцать-двенадцать лет
Возможно ли глубоко
Скорбеть о тех, которых нет,
Которые далёко?

Как детским разумом объять
Им смерть во имя жизни?
Легко любить родную мать,
Куда сложней – отчизну.

Но как серьёзен этот взгляд,
На миг недетским ставший…
Четыре девочки стоят
У памятника павшим.

* * *

Забвенья нет и нет войне.
Мой год рожденья – сорок третий:
Победу в колыбели встретил.
Но всё ж сказалось и на мне
То время.
Жажда прочной кровли,
Надежда, праведная злость –
Все это с материнской кровью
Вошло в меня и прижилось.

Смерть-1

Отцу, Константину Яковлевичу Зюськину

С тобою из одной тарелки ела,
Спала с тобой в обнимку смерть, отец.
Ждала, когда приняться Ей за дело
Представится возможность наконец.

Когда ты, бросившись в атаку, пулю
Поймал и, рухнув, замер под горой,
Возликовала смерть. Но только дулю
Ей показала жизнь. Ты снова в строй
Вернулся и продолжил путь на Запад.

А вновь Она воспрянула, когда
Уже вовсю витал победы запах.
Нашла тебя свинцовая беда.
На койку госпитальную надолго
Повторно пехотинец угодил.
Снаряд взорвался и один лишь только
Из всех в живых остался, ты один.

И спутница незримая с досадой
Оставила тебя, отец, умчась
К тому, которого и ждать не надо.
А твой тогда, видать, не пробил час.

Дал Бог тебе ещё почти полвека.
Ты зданья возводил, растил меня.
А о войне высказывался редко,
Кровавое из памяти гоня.

И на Неё, когда-то ставшей тенью
Не исчезавшей, не держал ты зла.
О фронтовом, о братском единении
Грустил. Причина, видимо, была…

Нет покоя бойцам седовласым…

Памяти отца Константина Зюськина

С верой, что в пораженьях не меркла,
Сквозь ревущий, свистящий металл
От Сухиничей до Кенигсберга
Он в пехотном строю прошагал.

Строй редел, и над теми, кто рядом
Шёл, дымил на привалах махрой,
Вырастали холмы без оградок,
Без имён и фамилий порой…

Имя Родины, словно молитву,
По дорогам войны пронесли,
Потому и закончили битву
За пределами русской земли.

Бывший воин теперь нянчит внука.
Юной жаждой познать обуян,
Всюду лезет малец без испуга,
И «воюет» опять ветеран.

Нет покоя бойцам седовласым
И в спокойные мирные дни.
Но, сражаясь с внучонком чумазым,
Дед другой не желает войны.

У телевизора

– Ну, что ты хмуришься, отец?
Ты принимаешь близко крайне
Бойцов пронзающий свинец.
Ведь это только на экране.
Артист поднимется. Вино
Начнёт глотать в буфете лихо.
Война осталась лишь в кино…
– И в сердце, – он добавил тихо.

* * *

Давно – Победа. Бег годов
Диктует сказочные планы.
Но ветер в арфе проводов
Гудит протяжно: ра-ны, ра-ны..

В надрывном вое слышно мне
Стреляющее болью слово,
Когда – прямой мосток к войне –
Плечо отца заноет снова.

Портрет

Худощавый, совсем ещё мальчик,
Устремил он задумчивый взгляд
В мир, что был тишиною обманчив
И незримой бедою объят.

Тихо щёлкнул затвор аппарата –
Юный лик на эмульсию лёг.
Год истёк, и ушёл он солдатом.
И обратно вернуться не смог…

Скажет бабке подруга: «Мария,
Внук-то – вылитый Васенька твой!»
И бабуся вздохнёт: повторил я
Облик дядьки, навек молодой.

Стол накрытый цветами украсив,
Приглушив то ли всхлип, то ли стон,
Назовёт меня бабушка Васей.
Я смолчу, старше вдвое, чем он.

Но порой содрогаюсь, как в стужу:
Наблюдает за мною портрет,
Будто хочет спросить: что за душу
Ты скрываешь за схожестью черт?
Чем живёшь? Ну, а главное – крепко ли
Ты стоишь, сочиняющий стих,
На земле, что возделана предками
И могилами мечена их?

…Связан кровною связью с Россией,
Молод так, что ни разу не брит,
Дядька мой Пермяков свет Василий
С довоенного фото глядит.

Чёрный камень

Шаг истории крут,
И не просто понять:
Каждый день как на труд
Шли людей убивать.

Не машину врубить,
Не чертёж развернуть,
А загнать и убить,
Чтоб продолжить свой путь…

Чёрный камень войны,
Чёрный камень беды.
А на гранях видны
Красной краски следы…

Призывники

Пока машины не ушли
И не растаяли вдали,
Танцуют прямо на траве.
Гармонь отчаянно смеётся,
И бескозырка черноморца
Отцовская – на голове
У стройного, лихого хлопца.

Его влекут слова «аврал»,
«каюта», «кубрик», «кок», эсминец».
Он дважды мать уже обнял –
Когда же час прощанья минет?!

Опять война глумится. Мать,
В который раз достав платочек,
Тихонько выдохнет: «Сыночек!» –
И будет снова обнимать.

А рядом с ними невысокий,
Кудрявый, белозубый парень
Выбрасывает ловко ноги,
Руками по подошвам шпарит.

– Вдруг нападут, а ты – там, рядом?..
– Не бойся, мама, сломим вмиг!

…Пустой рукав в карман упрятав,
Молчал невдалеке старик.

Менталитет

Иван не отлежал бока,
Валяясь на своей печи.
Теплы родные кирпичи,
К тому ж не каплет с потолка.

Что взять с Ивана-дурака?
Не сдвинешь с места, хоть кричи.
Но как-то раз в глухой ночи
Раздался храп коней врага.

И стало вдруг светло кругом –
То запылал Иванов дом.
Хозяин встал. Пошёл к врагу.

И кровью выкрасил свой меч.
Потом, пожар уняв, кваску
Испил и влез опять на печь.

Смерть-2

Она ждала его с утра.
Томилась и вздыхала.
А в полдень началась игра
Под тонкий свист металла.

Свинцовый ветер по рядам
Прошёлся для начала,
И, улучив момент, Мадам
Его поцеловала.

На лбу застыл помады след,
Который не сотрётся.
И всё строчил его сосед
Из узкого окопца.

В глазах бойцов металась злость
И страх – на дне глубоком.
А он уже не с ними – врозь.
Прилёг на травку боком.

Два танка прут из-за горы.
А он на кромку леса,
Как будто вышел из игры,
Глядит без интереса.

И что ему сейчас пальба,
Атаки, обороны,
Когда в последний раз судьба
Глядит глазком вороны!

Не слышит он, как на траве
Солдат рыдает глухо.
И не мешает муравей,
Вползающий на ухо…

* * *

Слабнут давнего горя тиски.
Не рыдают уже по близким
В час, когда возлагают венки
У подножий стел, обелисков.

Но кто ливнем свинцовым омыт,
Не ушёл из него шутя.
Память, память – она не болит,
Как, зажив, не болит… культя.

Медали

Днём расщедрилось солнце, и, хоть в феврале, –   
Развезло. А под вечер – застыло.
Мой сосед поскользнулся на нашем дворе
И схватился рукой за затылок.

Он участник Отечественной. Говорят
Пацаны во дворе, что видали:
На груди его в праздник Победы горят
Жёлтым светом четыре медали.

Я метнулся к нему. Но поднялся старик
Сам, и я пошутил грубовато:
«Прыг да скок по ледку на бочок. Скок да прыг!
Значит, пятая светит награда?»

Если б мог, если б мог я вернуть этот миг!
Я б вернул те слова, что сорвались
Необдуманно с губ неразумных моих!
Я б – не так.  Я б как сын, как товарищ…

Глянул он (я надолго запомнил тот взгляд –
Сгусток боли, обиды, печали)
И сказал, словно в пушку задвинул снаряд:
«А ты знаешь, за что мне их дали?!»

Я смешался, спросил, как дебил: «А за что?».
Он молчал, но кричал болью взгляда.
Я ему попытался почистить пальто.
Жестом он приказал мне: не надо!

Под тяжёлою ношею лет и войны
Он по льду зашагал торопливо.
Было тихо вокруг, и от той тишины
Я как будто оглох, как от взрыва.

Утром ждал я напрасно его у ворот.
Может, саднил ушиб. А скорее,
Я ударил его побольнее, чем лёд,
Идиотской издёвкой своею.

 

... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в феврале 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: