Самобытная проза иерусалимского раввина

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за февраль 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 7 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Два романа, одиннадцать повестей и сборник сказок – это только на сайте журнала «Новая Литература». А ещё множество рассказов – несть им числа, в частности, на «Прозе.ру»; книга сонетов, публикации в сравнительно малоизвестных журналах типа «Кольцо А» или «Белый ворон» и в более известных, типа «Семь искусств». Сорок лет литературного стажа (это строка из аннотации на одном из сайтов). Статья о нём в «Википедии». А вообще-то он раввин консервативного иудаизма, живёт в Иерусалиме, и ему уже 70 лет отроду.

Это я рассказываю о Михаиле Ковсане. Написать о нём рекомендовал главный редактор НЛ Игорь Якушко, а слово главреда – закон для критика. Вот что сообщил мне Игорь:

Михаил Ковсан. Любое его произведение. Я считаю его нашим открытием. Это очень интересный, самобытный, глубокий и масштабный автор. Грустно, что некому написать о его творчестве!

Я протёр глаза и перечитал ещё раз. Потом обнюхал электронное письмо. Нет, настоящее. Потом спросил главного редактора. И он ответил:

Да, вы можете использовать мои слова для написания статей. Только желательно, чтобы читателю было понятно, какие слова были произнесены мной публично, а какие взяты вами из нашей переписки.

Пришлось серьёзно задуматься. Почему?! Почему столь продуктивный, столь плодовитый автор ещё не внесён критиками в обойму великих, высокоталантливых или хотя бы выдающихся? Чего не хватает в его романах и повестях, чтобы сделать их заметными явлениями в современной литературе? Какого рожна не достаёт читателям, чтобы полюбить Ковсана так, как он того заслуживает – по мнению главного редактора, высказанному в нашей переписке?

И я стиснул зубы. И напряг глаза. И прочитал два романа и восемь повестей. И согрешил, потому что разозлился, а это грех. И собираюсь согрешить ещё, потому что рискну высказать такие вещи, которые могут не понравиться ни глубоко уважаемому мной раввину, ни трепетно любимому главреду. И возрыдал я, как Иов на пепелище, но это не помогло. И опять протёр глаза. И прозрел внутренним взором. Так вот – это не романы! И не повести! Сколько я понимаю – это громадные эссе.

То есть по объёму в них всё в порядке. В НЛ есть странная, но приятная манера: указывать в публикации, сколько времени требуется, чтобы её осилить. Например, роман «Он и она» требует 7 часов для прочтения; роман «Ты» – 6 часов, и далее в таком роде. Сейчас я сэкономлю примерно сутки жизни тем, кто не любит эссе в стиле «взгляд и нечто». Есть такое качество беллетристики – занимательность; что бы это качество ни означало, оно существует и может быть учтено. Так вот, Ковсан – замечательный писатель, профессиональный писатель, талантливый писатель, но очень слабо занимательный писатель. Хотите доказательств – их есть у меня! Вот немножко строчек.

«В твоей жизни ещё почти ничего не случилось. В моей произошло почти всё». Это строки из «романа» «Ты»; причём, насколько мне удалось понять, речь идёт об одном и том же человеке; автор фактически обращается к самому себе. Его «ты» и его «я» –  одно и то же лицо.

«Бетон рифмуется не только с беконом, но и с бутоном. Только кому нужны стихи с подобными рифмами?» Действительно, кому? Вопрос остаётся открытым навсегда.

«У тебя изводящие бесконечные черновики, у меня их не будет, некогда править: скоро времени больше не будет». Вот-вот! Автор это говорит самому себе. В романе или повести желателен персонаж, которого мог бы полюбить читатель, с которым бедолага-потребитель художественной литературы мог бы тайком самоотождествиться. Когда персонажем становится сама литературная работа, само неконкретное вещество текста, самоуважение автора заметно возрастает, а занимательность снижается – что бы это слово ни означало.

А вот фрагмент другого романа – «Он и она».

«Расскажи, и я за твой рассказ, как за канат, уцепившись, то ли вверх, на шест, то ли вниз, в подземелье полезу, прямо в душу твою, всё высмотрю хорошенько, вылезу и в слова обращу. Иначе как тебя написать, от твоего имени слова произносить? Я что был врачом? Я что женщиной был? Откуда мне всё это знать? Пусть доктор-женщина сама о себе и напишет?! Дудки, в том-то и дело, что доктором-женщиной она быть способна, а написать не сумеет. Потому приходится ему, чтобы она, умерев, не пропала.

Перечитал и задумался: оставить? Вычеркнуть? Решил: пусть пока остаётся. Ведь если удастся из этой женщины вытянуть тайну – разве женщины бывают без тайн? – то только тому настырному из монолога…

Но кому это нужно?»

Вычеркнуть? Конечно! Несомненно!! Если и лезть в душу – так извлечь из неё что-нибудь. И дать читателям то, чего жаждут их простые читательские души. Вопрос «кому это нужно?» перестаёт быть риторическим; актуальный ответ: «это нужно только тем, кто оказался созвучным автору, издающему невероятно сложные звуки». Вот почему Михаил Ковсан при всём своём высоком таланте ещё не зачислен в обойму высокоталантливых; вот почему он ещё не зачислен в категорию замечательных – при всей своей замечательности. Очень мало ему созвучных. Если бы у меня в руках была розга, и я смел бы сечь авторов, приговаривая «Не люби себя сильнее, чем читателя!», и если бы ко мне при этом выстроилась гигантская очередь из писателей, заслуживающих порки – Михаил Ковсан оказался бы далеко в хвосте этой очереди. Но он всё-таки в ней бы стоял!

Ещё пример? Получите! Из повести «Цепь», первые строки:

«Безымянная цепная собака, страдая от неустроенности земного своего бытия, от неисполнимого мечтания сорваться с цепи, выползла на длину цепи, на которой сидела, и тихо скулила, жалуясь неизвестно кому на свою цепную судьбу». Отличный зачин. И всю повесть обшарил я глазами, ища хотя бы ещё одного упоминания об этой собаке; рассказа о том, как сложилась в итоге её (и моя!) цепная судьба. И не нашёл. И возрыдал, как Иов на пепелище, и возроптал.

Любит Ковсан риторические вопросы; ох, любит. Возможно, работа сказывается. Вот из повести «Щель» на 2 часа чтения:

«Для чего проснулся? Из слов гору сложить, чтобы мышь родила?» Чтобы мышь родила, необходимо хотя бы, чтобы мышь зачала…

Особым источником ехидной критики (грешен, много грешен!) послужила повесть, названия которой на сайте НЛ я не разобрал: то ли – («Тире»), то ли = («Равно»), то ли – («Без названия»). В 10 частях. Это якобы дневник, причём долго приходится выковыривать из текста информацию о том, что «дневник» писан в 1933 году в Италии русским эмигрантом. Ну, наконец-то! ведь интереснейшее историческое время. Не может дневник обойтись без бытовых подробностей; и уж теперь-то я узнаю, как оказался герой в Италии, где и как он добывает хлеб, с кем ест, с кем делит кров и с кем спит… А вот мне фигу! Дудки! –  как пишет автор. Опять эссе – продолжительное, тягучее, неконкретное. Единственная (сами проверьте!) конкретная фраза в одной из записей на тему «сегодня получил счёт за жильё». Как и чем оплачивал счёт – тайна, покрытая мраком. По ходу – не скажу «действия», скорее «размышления» –  к герою дневника попадает другой дневник, писанный в 1907 году. И что же? – впечатление, что все строки эссе-повести этой писал один и тот же человек в короткое время. Как, собственно, оно и было на самом деле. Ну, есть в повести этой осторожный единичный намёк на гомосексуализм, такой завуалированный, что не всякий поймёт…

Если художественный текст не задевает читателя за живое, то его ценность снижается. Не мне учить профессионального раввина; следует самому у него учиться. Но учиться снижать ценность текста я и сам не хочу, и другим не советую.

Да, главный редактор совершенно верно охарактеризовал Михаила Ковсана как глубокого, широкого, масштабного и самобытного автора. Автор, несомненно, умён и отлично владеет писательским мастерством; он плодовит и оригинален. Может ли Михаил Ковсан создать... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в феврале 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: