Легко (октябрь, рассказы) (№46)

от рассказа Олеси Брютовой «А как же иначе?». Хотя и видно, что над всем работали. Может, слишком много работали (впечатление заглаженности), может, куда-то не в ту сторону эта работа шла (такой вот «текстик-осуществлялка» того, что автор надумал). Всё-таки большая беда Олеси – «белолитературщина», поучительство. В этих бело-чёрных пределах картинок не дать, чертежи получаются.

Профессор, работу которого когда-то в юности не одобрили, решает не одобрить другого юного гения: «Лишь одна мысль билась изнутри о своды многомудрого ученого черепа: «Око за око – зуб за зуб; око за око – зуб за зуб». Да. Христос умер на кресте совершенно напрасно». Нехороший профессор. Логичный вывод.

«Статья была остроумна, дерзка – но выдержана. Немного сумбурно, спорно, – однако аргументировано надлежащим образом…» – это что-то вроде: она была блондинка, но брюнетка.

рассказы Юрия Осипова, в том числе и октябрьские («Путь наименьшего сопротивления» и «Социальщина»). И цвета яркие, и повороты хорошие, и образно/представимо/ в точку («оживленно выбирающие, какой из разноцветных баночек отравиться», «одетые в опустившихся интеллигентов»; «Мила снимает свои туфли цвета вкусного мороженого, туфельки с цокающими каблучками, и ставит их на закругленный выступ крыши, как на подставку в обувном магазине»), и ещё много всяких «и» – при одном «но»: но есть в этом всём какая-то холодная батарейка. Наблюдательность – да, влюблённость – ну… может быть. Иногда. Порционно, кусками, легко (с постоянным НЕдовесом: я НЕ понимаю, я НЕ горюю, я НЕ спешу). А ведь даже без НЕ было бы мало. Дайте много, понимаете? А то ведь ни для чего все эти оживлённые-выбирающие, с крыш сигающие. И говорить о них незачем. Разве что так, в качестве упражнения. Вы совсем близко к этому подходите. Было бы жаль.

«Люд-мила. Как журчаще звучит ее имя, вибрируя и замыкаясь в границах ее губ». Имя «Людмила» не звучит ни журчаще, ни вибрирующе. Послушайте.

Да ничего – ни лёгкого ни тяжёлого от «Как бросить писать» Вольдевея. Рассказ-беседа в такси о секретах мастерства (писательского). На высоком уровне беседа (на уровне «смогу ли я бросить писать ради этой девочки, у которой халатик распахивается так высоко?»).

от рассказов Натальи Драгунской. Хорошо их настроение передаёт эпизодик из неопубликованного «Ох, лето, лето»: «…И понимая, что ей не догнать поезда, она все-таки побежала, побежала на своих ужасных котурнах, на которых и ходить-то было почти невозможно, и успела добежать до последнего вагона, как раз в том месте, где заканчивалась платформа, и уцепиться за поручни (а не уцепилась бы – рухнула бы вниз головой на пути), но подняться по ступенькам уже не могла»… И, общем-то, все рассказы про такой поезд. В «Любимых нами…» это поезд с «ним», в «Парикмахере Майкле и многом другом» – поезд (самолёт) за счастьем, за другой жизнью, а на пути все эти унижения, страхи и т.д… В обоих случаях погоня тягучая, выматывающая. Тяжёлый взгляд, какое-то затемнённо-сниженное восприятие, – если так смотреть, только и увидишь свои «котурны» по шпалам… И вопрос (слишком, конечно, легкомысленный при вышеизложенных тяжестях): а… кто, собственно, загнал нашу самоотверженную героиню на эти «котурны»?

от творений Алексея Сомова. Уж очень ему хочется быть «панком». Почему? Не знаю. Можно быть сценаристом, например: «Прикладная тератология» – ужастик, «Кайсяку» – сериал. Антон хочет помочь Ксане спасти её брата «ублюдка». Брат действительно ублюдок, а Ксана… мм, пальчики оближешь. «…Поперек тротуара было написано: "КСАНА Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ". Разумеется, это кто-то другой признавался в любви другой Ксане, чтобы она каждое утро, идя в школу или институт, читала и тихо улыбалась. Мало ли на свете нежноликих девочек, по которым сходят с ума тридцатилетние мальчики, девочек с прозрачными бездонными глазами…»

Смело, оригинально (после таких вот тишайших улыбок и прозрачных глазок клеймить телеканалы за «дерьмо, пихаемое…» и т.д.).

от «Перекура» с Зауром Кулиевым (перекурили, видимо).

А если серьёзно, – симпатичный текстик. Какими-то интересностями-точностями, как кирпичиками, сложенный (« В небо упирается пара труб, впечатление, будто они его и накоптили»; «жуткая толкотня выводила меня из равновесия гораздо быстрее, чем твердолицый пассажиропоток»; «облака, похожие на всё подряд»). Правда, не думаю, что это рассказ: «постройка» не домом получилась, а скорее забором, хорошим, крепеньким таким. Разместиться там что угодно могло бы. А пока вот ничего не разместилось. Т.е.: для чего эти точности и интересности? «Курилки, как и перекуры, бывают разные» – это да, но… и? :)

несоразмерность какая-то в рассказе Джона Маверика «Маленький музыкант». В «листопадно-порхающий» текстик вбрасываются вещи, которые на этом листопаде просто не поднять. Вот и получается, что отдельно листики летают, отдельно штрихеров пинают. Не соединяется.

«Не обновляется ли мир каждый раз по образу и подобию человеческой души? Может быть, ОДНОЙ человеческой души?» Может быть. На маленького музыканта, который «круглый год ходил в потертых джинсах и стоптанных кроссовках, а играть на виолончели его учил ветер, касавшийся струн нежнее самого тонкого на свете смычка», напали, избили, и вот (эврика) наш мальчик догадался-таки, что «что-то не так с этим миром».

а скорее облегчённо всё в рассказе Дмитрия Петровского «Письмо до востребования». Эпизодики хорошие («Нилыч упреждающе поднял палец. – Ни слова больше! Надо, значит надо. А жаль, ты мне душевно понравился…»), а вот с главным/ с главными… всё не так просто. Автор рисует грустную картинку, грустную ошибку (чуть ли не ошибку природы: здесь детей не получилось, буду получать нездесь), некую случайность, кочку – причину аварии. А ведь тут не грусть, тут… гнусь. У гнусности нет причин, она сама себе причина. История всё-таки тяжелей, чем «обработка».

принять к сведенью, что Артём Шустов (рассказ «Моя бабочка») – автор начинающий, нетрудно извинить ему и это, и то, и ещё сверх того. Но жаль, конечно, что такой пустоватый рассказик вышел, недосказанный. Как будто собирались что-то проговорить, да передумали… Герой сначала курил, потом стенку ковырял, потом гонялся за бабочкой, потом поймал. Несмотря на беспокойство родителей… Кто угодно, я думаю, забеспокоился бы, узнав, что его дитя несколько часов за бабочкой по сугробам носилось. Так что самое убедительное, пожалуй, вот это: «…Услышав про бабочку, она приятно удивилась воображению своего сына, но когда тот начал рассказывать о том, как ждал ее на морозе, а затем весь день напролет гонялся за ней по полю, ей стало не по себе, и она позвала мужа».