Такой сентябрь. Стихи (№39)

 

 

 

1 сентября, Сергей Арешин, сборник стихотворений «Слово и тень».

Слова есть, тени есть, сборник налицо, со стихотворениями сложнее.

И кутерьма эта словесная не плоха – сама по себе. И смыслы какие-то – всё-таки – вырисовываются. Но вот именно: та «сама по себе», а эти – «всё-таки». Не совпадают они...

Когда впечатление бессмыслицы (первое впечатление) проходит, видишь: нет, ну не абракадабра конечно, – но тогда… почему так похоже?

«…Мир станет тебе домом. Сергей Арешин» – «Да, согласна. Елена Зайцева», и зачем были все эти «абрисы» и «ауры» («Абрис – имярек смысла. / Аурой ему поза: / заповедь его свисла / чтобы разглядеть слёзы…»)? Т.е.: слова играют здесь в какую-то свою игру, с целым они не в команде. Ни «мир», ни «дом» не дашь через «абрисы», не отсюда совершенно этот абрис, – набросок, очертаньице, слабенько-сладенько-абрикосовенькое что-то, не станет этот абрикосик фундаментом ДОМА… Вот это несовпадение, разброс (игры и свеч) делают тексты «жидкими», рассредоточенными.

Скажем (начало стихотворения):

 

Край синеливневой нити
холодною тишиной
шеям своим повяжите
вешаясь надо мной…

 

– это ещё «сосредоточено», ещё как шар, цельно катится. Но потом всё-таки разваливается, теряет эти выходы – цветовые, интонационные, сюжетные, в конце концов. То, куда мы выходим… да никуда. Больше похоже на оговорки с опечатками, чем на продолжение:

 

…и… … ветхозерная темень,
скамышеная до дна,
будто бы сеятель семя
из-под земли вогнал.

Боже (божье? – Е.З.) проклятье нетрудно…
мир перевернутый тронь, –
волком ночным закричу дно
«сеемся в небо огонь»…

 

 

10 сентября, Николай Бочкарёв, сборник «Ощути наощупь бесконечность!».

Я бы назвала это попыткой подумать.

 

…Теория – то, что тебе есть подсказка к раздумью,
как в извилинах мозга вновь упорядочить знание.
Знать же теорию – уж быть тебе в паре с заумью:
наука континиумов многим морочит сознание.

Значит, всё надо уметь моделировать.
Значит, надо уметь любые задачи решать,
петь, танцевать, флиртовать, музицировать,
да деловые идеи, не боясь, разглашать.

 

Всё это перемежается цитатами из Гёте, Блейка, Пришвина, размышлениями о культуре… Тут вопросы не столько к автору, сколько к редактору. Вопросы: ???

 

 

14 сентября, Василий Романов, поэма «Сказ об Иване Дураке и об Ирийском коньке».

Есть у автора любимое слово: кондовый. Дуб кондовый, стан кондовый, тепло кондовое, весна кондовая...

Выглядит кондовая весна, оказывается, так же, как и не-кондовая:

 

                   ***

О полдень ручьи струились, да скворцы разгомонились.
Плат небесный над горой весь дышал голубизной.
Воздух свежий был с теплинкой, всяк сугробец со слезинкой.
Мол, капелью изойдусь, только с зимушкой прощусь…

 

             ***

…Богородицин покров
В талых водах отразился,
Взгляд открытых небесов
В горний лик преобразился…

 

Этих «небесов» ещё сорок частёв, такое трудолюбие внушает уважение, правда я не уверена, что мы правильно его выразили: публикацией…

 

 

16 сентября, Олег Уткин, сборник стихотворений «Мир Ума».

 

Мой мир Ума – Сознания Дыханье
Вне бытия, вне жизни суетной.
Полёт домой к вершинам мироздания
О Свет, рождённый темнотой.

Мой мир Ума – Разума скитание,
Помыслов пустотных суть.
И если есть какой-то путь,
То только вне существования...

 

По-моему, что-то очень близкое к бесконечностям Бочкарёва. Только более причесанное… Хотя – размышлять о чём-нибудь вроде «Что наша жизнь? Лишь вспышка света…», конечно, никому не возбраняется.

 

 

24 сентября, Евгений Сильман, поэма «Осенний триптих».

 

внутри строк
внутри каменного лабиринта
каждый дом иероглиф
каждая дверь открывается
в ещё одно имя
все имена однозвучны
дома из серого камня
неразличимы…

 

Неразличимы… Дальше всё, в общем-то, так же. Или нет, посерёдке есть ещё «О, Госпожа», которая убивает из любви, расстилает свои пути из осени в осень и т.д. Или вот интересное наблюдение: «в каждом городе / всегда / чуть-чуть осень». Что-то вроде «все мы немножко лошади», умный рецензент вспомнил бы об отголосках и традициях…

 

 

Кстати, в сентябре у нас было две статьи «по стихам»: «Поэзия vs. Поэзия» Анастасии Бабичевой (о сборнике Станислава Бельского «Ошибочные теоремы») и «Под грохот вкрадчивых колёс...» Игоря Солнцева (об «Этюдах о России» Михаила Рахунова). Статьи-рецензии (если не сказать – отзывы) ОЧЕНЬ доброжелательные.

Самое симпатичное у Бельского, пожалуй, вот что:

 

Поутру меня разбудили
звуки молотка.
Кто-то хорошо выспался.

 

Этот молоток тут, по крайней мере, ясен. А что делает, скажем, здесь – да вообще всё, что здесь имеется? –

 

Время – лучший тестер.
Так, открыв банку с груздями,
находишь мокрого,
неоперившегося программиста
с тросточкой и в котелке.

Ничего нет случайного в бизнес-процессе,
кроме методов нашей любви
и старых, прошитых солнцем поездов,
где поют чернокожие невольники…

 

Честно говоря, пересаживать этого «неоперившегося программиста» из его банки с груздями хоть в актуальную поэзию, хоть в традиционную («два фронта: так называемые традиционная и актуальная поэзии» – цитирую А. Бабичеву) видится мне одинаково бесперспективным. В этом смысле «гармония актуального и традиционного существует», конечно существует, и с автором статьи я, получается, согласна.

Сборник Михаила Рахунова показался мне интересным, но каким-то… не тем боком, что Игорю Солнцеву. «Действительно, этюды. Вот что подумалось после прочтения ещё нескольких стихов подборки. Очень точное и правильное слово. И именно о России…» – пишет Солнцев. А мне как раз что-то поменьше «этюдно-российское» понравилось:

 

Он сидел в глубоком кресле,
Одурев от мелких дел,
А потом сказал: «Что, если...»,
Взял себе и полетел.

Никакой не зная меры,
Мимо кресла и стола,
Выше лампы и портьеры
Его сила понесла.

Непристойно – шар в пижаме,
Он завис под потолком.
Всё могло случиться с нами,
Если б мы вошли в тот дом.

Но бездарно мы с тобою
Были где-то далеко.
Только солнце – головою
Билось, жёлтое, в окно.

Кот не спал, мурчал утробно,
Поедая свою снедь.
Да, на многое способны
Люди, если захотеть!
 
                       («Чудеса»)

 

Это, это, это-с… как в «Мэри Поппинс» Памелы Трэверс!

Да и что касается «этюдно-российского», оно, по-моему, не ИМЕННО и не ТОЛЬКО. Не именно ведь о буквах и лицах, например, это:

 

…И русские буквы с домов опадают –
Как листья – с табличек и вывесок длинных.
Наверно, навеки. И тают, и тают.
А лица грубеют, темнеют и стынут…

 

О буквах и о лицах – но не только. Идём дальше. О России. Но не только. Идём дальше. О запустении… О запустении, конечно, но не только, не именно – и никогда не будет «только» и «именно», как бы далеко мы ни зашли. Свойство стихов такое – может быть, главное…

 

 

Два слова о рассказе Аси Галимзяновой «Вся жизнь» (18 сентября).

В этом обзоре – потому что к стихам это, пожалуй, ближе, чем к рассказу. Рассказу всё-таки костяк нужен, сюжет, тропка, по которой идёт рассказчик. Тут тропки, «выделенки» нет, тут действительно… вся жизнь.

Скажем так: это текст. Я люблю это слово, оно не толкает нас в жанровые определения. Это текст, «потоковый», но без бардака и даже так: очень точный. Поразительно, как такой маленький текстик такого молодого автора говорит сразу обо всём. Ни разу не сбивается. Не топит сам себя (что часто бывает при таких вот «исповедальных» говорениях – а тут «жизнь» да ещё и «вся»)…

Чем-то эта небольшая вещица родственна роману Дана Марковича «АНТ». Правда, и роман тоже небольшой, нет в нём ничего романически неподъёмного. «Жизнь заслуживает лучшего!» – вот его мысль. Он, если можно так сказать, более «богоборческий», непримиримый. Но вот это ощущение жизни – и жизни (жизни как чего-то невыразимо ценного – и как глупого спектакля, который сам себя не стоит) – общее.

 

Ася Галимзянова: «Каждый вечер я прекращал день. Ложился в кровать и покрывал себя одеялом. Я был в полном сознании каждый вечер, но покрывал себя одеялом. Это казалось смешным обрядом, страшно неестественным, усыплением себя. Я понял, почему тот странный человек никогда не спал: он боялся всякой фальши, всякой традиции, всякого «положено» (человеку положено спать! человеку нужно! человек должен!)…»

 

Дан Маркович: «В какое время я жил?.. Предчувствую возмущение тех, кто обожает достоверность и понимает ее как точность мелочей. У меня нелады со временем, ведь в центре вселенной всегда была борьба за жизнь и ежедневная боль, а все остальное как из окна поезда: люди, детали обстановки, работа, мои увлечения, как на изображающей движение фотографии – смазано, будто ветер прошелся. И не очень это все важно для моего рассказа. Но я не существовал в пустоте. Слишком сильны приметы времени, чтобы совсем забыть о нем…»

 

Вот и получается, что из стихов мне больше всего проза понравилась…

А про Галимзянову и Марковича даже так бы сказала: это я, я сама хотела бы написать «Всю жизнь» и «АНТа».

 

Следующий обзор – по прозе. Вдруг мне из прозы больше всего стихи глянутся? :)