Букет в интерьере спальни

Осенний парк пригорюнился. Прыгая с ветки на ветку, истошно кричат вороны. Упавшие листья отдают медью и вспыльчиво шуршат под ногами. Заглядывая под скамейки в надежде найти пустую бутылку, прошел сгорбленный бомж с морщинистым лицом от частых гримас страдания. Кому-то одиночество несет боль, страдания, тоску, ностальгию по счастливой семейной жизни. Сытый ужин, совместный просмотр постылого телевизора, двуспальная кровать, все реже становящаяся ложем любви, изредка визит в гости, еще реже – в театр. Придуманные конфликты – как правило, разрешимые, причем, одни и те же. Традиционный нехитрый выбор: семья, дети, успех на службе, благочинная кончина. Альтернатива: Одиночество. Но оно не каждому по зубам. "О, одиночество! Как твой характер крут..." – стенали даже мощные личности. Пусть ты один, но не забывай, что жизнь – это улыбка, даже если по щекам текут слезы. Одиночество также – это достаточно значительные мысли, это покой, мудрость. Возможность творить, в конце концов. Обстоятельства происходят с тобой лишь так, как ты их воспринимаешь, ибо природа действия не меняется – все зависит от наших ощущений. Воспринимаю я их сейчас плохо – мне не пишется, не лепится, не любится. Строящиеся предложения оказывают физическое сопротивление, и глаза болят от снежной белизны бумаги, не тронутой прикосновением пера. Глина – рыхлая, либо слишком вязкая – угрюмо темнеет в углу мастерской. Она чересчур холодна и прикосновение к ней неприятно. Состояние влюбленности покинуло меня, и я начинаю понимать, что человек без любви – будто покойник в отпуске.

Липкое течение депрессивных мыслей прервала забавная картина: девушка, пытающаяся увесистой палкой сбить шишки с елового дерева. Не проделав и половины пути к желаемой цели, ее орудие плюхается на землю. Намерение девушки тщетно, но она не прекращает попыток. Не говоря ни слова, я поднял палку и запустил ее в гроздь шишек. Презрительно просвистев, палка затрепыхалась в ветвях и намертво в них застряла. Я виновато глянул на девушку. Карие глаза озорно улыбнулись. Она была одета в белый спортивный костюм, кроссовки. Льняные волосы рассыпались по плечам. Глаза цвета умбры подчеркивали белизну кожи. Похоже, я ожил, ибо идущий в одну сторону очень быстро утомляется. Осмотревшись по сторонам и не увидев больше палок, я снял куртку и попытался залезть на дерево.

– Что вы, не надо, – засмеялась она.

Но надо же было ее хоть чем-то удивить. Цепляясь за сучки и ветки, я добрался до злополучной палки и сбил ею несколько гроздей шишек. Они сухо застучали по земле, и девушка принялась собирать их в пакет. Я слез с дерева и, надев куртку, нарочито официально представился ей.

– Людмила Димитриевна, – делая именно такой акцент на первом слоге отчества, снова улыбнулась она улыбкой искренней, доброй, лучезарной – так радуются хорошие люди. Мы не спеша пошли к выходу из парка. Я знаю о чем говорить с женщиной в начале знакомства. О ее работе – она оказалась учительницей – о моде, о природе. Ни в коем случае нельзя затрагивать темы любви, политики и экономики. Неспешная беседа о сиреневых закатах, входящих в моду сумках от Версаче, да тотальном введении в школах компьютерных классов – этих тем как раз хватило, чтобы дойти до трамвайной остановки.

– Шишки-то вам зачем? – праздно осведомился я.

– Я из них композиции по флористике делаю, – ответила она.

Мой еще более заинтересованный взгляд смутил Людмилу Димитриевну. Попрощались мы очень трогательно, и она дала мне свой домашний телефон.

Мой кризис пробуждения канул в лету. Глина стала теплой и пластичной, листы бумаги, наполненные словами, деловито зашуршали у меня в руках. "Ни дня без строчки", – это явно не мой тезис. Я всегда чего-то жду, наконец, Оно приходит, и вскоре начинаешь слышать голоса и пишешь под диктовку. Только надо обязательно дождаться. Писать и писать надо, когда уже не можешь терпеть. Остается только определить ту неуловимую грань, где кончается вдохновение и начинается лицедейство от литературы. Многие писатели, увы, этого не замечают. Мы хвалим сочинителя за хороший рассказ, колоритную повесть, за ставшую бестселлером книгу... Не рано ли? Прежде чем хвалить человека за то, что он хорошо ныряет, надо подождать, пока он вынырнет.

Позвонить Людмиле Димитриевне у меня почему-то не получалось – то я был слишком занят, то Эдик с Димой нанесли мне визит, и было уже не до звонка. Когда же я созрел для разговора, оказалось, что бумажка с номером телефона утеряна. Конечно, это меня расстроило, но о суициде я не думал, хотя вспоминал о ней довольно-таки часто, судьба же уготовила мне один из редких подарков, которых от нее уже не ждешь. Серый унылый день перечеркнут косыми линиями дождя. Капли уже который час монотонно стучат в окно. Глина с покорностью рабыни прислушивается к моим пальцам, выполняя мой нехитрый замысел. Скрипнула отворяемая дверь. Кого же нелегкая несет в такую погоду? Скорее всего, даже собаки сидят подле своих хозяев... Отряхивая капли с зонтика, передо мной стояла Людмила Димитриевна! Больше я удивился бы лишь сборной России по футболу, попавшей на чемпионат мира. Судя по ее удивленным глазам, эта встреча не была запланированной.

– Меня с Арбата сюда художники прислали, – она словно оправдывается. – Мне керамика нужна.

Никому не сломать горячий, размашистый ритм судьбы. Случайность, или случайная закономерность? Мы пьем крепкий чай и, перебивая друг друга, говорим о том, что каждый из нас часто вспоминал нашу первую встречу. Несколько часов пролетели незаметно, и я, проводив Людмилу Димитриевну через весь город, до самого дома, возвращаюсь в мастерскую. Радостно хлюпая по лужам, подставляя лицо колючему дождю, я чувствую, что влюбился.

Каждый вечер звоню ей домой, и палитра нашего разговора весьма разнообразна: музыка, спорт, искусство. Большинство женщин любят смотреть мексиканские и бразильские сериалы – роскошное зрелище для домохозяек. К сожалению, Людмила Димитриевна оказалась из их числа. Правда, недостатки возлюбленных кажутся нам ничтожными и незначительными. Я несколько раз беззлобно подшучивал по этому поводу, но она с невозмутимостью философа продолжала сопереживать героиням "мыльных опер". И – о Боже! – ей нравилась певица Бритни Спирс. Полагаю, это был всего лишь популистский шаг перед ее учениками, ибо как может нравиться коротконогая простушка с лицом торговки, в незамысловатом танце топчущаяся на месте, словно ей нестерпимо хочется "по-маленькому". Что касается пения, то убежден: в любом районном клубе подобных спирсок отыщется не менее восьми. Налицо удачная продюсерская работа – антропологически незатейливая девушка из толпы с более чем заурядным голосом делается "звездой".

Она такая же, как и ты, чертовски популярна, и неважно, что нет голоса и внешность, мягко говоря, желает лучшего. Аргумент в защиту Бритни Спирс у Людмилы Димитриевны был весьма убедителен: "А мне нравится".

Это были самые главные "недостатки" моей возлюбленной и воспринимал я их с мужской снисходительностью. В остальном все у нас было прекрасно. Мы ходили в театр, на концерты, часто гуляли в парке, где встретились. Отношения наши оставались чисто платоническими.

Однажды мы пошли в гости к моим друзьям, где засиделись за рюмкой коньяка до позднего вечера. Когда я довел Людмилу Дмитриевну до ее дома и стал прощаться, она воспротивилась.

– Я тебя никуда не отпущу. Ты живешь на другом конце города, а уже полночь.

Ее предложение оказалось более чем заманчивым, и я не стал сопротивляться. Но ожидания мои не оправдались. Она постелила мне на диване, а сама ушла в спальню. В эту ночь я, наверное, мог убедить кого угодно и в чем угодно, но только не Людмилу Димитриевну. Лишь безнадежные кретины хотят доказать свою правоту женщине и взывают к ее логике. Оказывается, отсутствие логики – тоже логика, только женская.

– Понимаешь, нет никакой нужды скрывать секс за чарующим словом "любовь". Нет необходимости создавать вокруг него романтический ореол. Секс с любимым человеком сам по себе прекрасен, – для большей, как мне казалось, убедительности я размахиваю в темноте руками. Но дверь в спальню неприступна и молчаливо белеет в сумраке комнаты.

Утро оказалось мрачным и неуютным. Сильно болела голова.

– Пива бы, – предположил я. Но мой намек остался без внимания.

– Ты вчера много цитировал Хайяма и Довлатова, – Людмила Дмитриевна налила мне кофе. – Я вижу, твои гимны рюмке основаны на глубоком – до дна – знании предмета.

"Ну только этого мне не хватало", – тоскливо подумал я.

– Нет, я не настаиваю, но...

Мы проговорили часа три. О любви, о безнадежности, о безнадежной любви, о совокупности не сделанных, благодаря выпивке мелочей, определяющих крупные неудачи. Более двадцати лет меня упрекало бессчетное количество людей в этом пагубном пристрастии. Людмиле Димитриевне хватило несколько часов. Эта женщина приоткрыла дверь в иной мир. В последствии оказалось, что не пить так же хорошо, как и пить.

Кулек, который я держал в руках, улетает в кусты и, обняв Людмилу Димитриевну, я целую ее в губы, в широко раскрытые, счастливые глаза. Искрящийся на солнце снег падает с ветки прямо на голову. Мы смеемся. Жизнь подошла ко мне вплотную, и я хочу протянуть руку, чтобы до нее дотронуться. Пальцы путаются в волосах моей возлюбленной, пахнущих морозом. Я, закрыв глаза, губами прикасаюсь к ним. На женском волоске, ежели он с хитрой петелькой, можно водить кого угодно. И человек, которого ведут, никогда не будет сопротивляться, чтобы не порвать этот мудрый поводок любви. Лучшее в нашем мире – беспечальное, спокойное существование рядом с любимой женщиной. К чему утомлять слабую душу расчетами вечности? Вернейшее средство не быть несчастным – не требовать большого счастья, и главное – не желать его. Оно придет само и так же незаметно исчезнет. "Есть время разбрасывать камни и время собирать их".