Вакуум

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за октябрь 2021 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 1 час 50 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Ночью мне приснился странный сон. Я стоял непонятно где, посреди размытого расплывчатого пространства, похожего на желе. Вокруг меня сновали какие-то тени, туда– сюда, туда-сюда, и слышалось какое-то странное жужжание, будто целый сонм неведомых существ говорил одновременно. Кажется, это был родной английский. Во всяком случае, мне показалось, что я различаю отдельные слова. Затем образы, мелькавшие передо мной словно в каком-то ужасном 3D, стали отчётливее, напоминая неких призрачных людей. Они вроде бы говорили друг с другом, но каждый из них, тем не менее, твердил своё, совершенно не слушая другого. Они составляли какой-то ужасный, дьявольский оркестр, которому не хватает дирижёра, способного из какофонии случайных звуков сотворить искусство, музыку, соединив все элементы партитуры в один. Меня вдруг охватило ужасное, непереносимое чувство одиночества, которое я ощущал почти на физическом уровне. Захотелось прикоснуться к кому-то, вступить в контакт, но мои руки проходили сквозь призраков, которые также не могли притронуться друг к другу. И тогда я вдруг понял, что они все – это шесть миллиардов одиноких людей, тянущихся друг к другу, стремясь прорваться сквозь невидимые преграды, отделяющие нас друг от друга. Я закричал, но в этом холодном сумрачном мире вряд ли был кто-то способен услышать мой крик. Гул же, тем временем, нарастал, становился почти непереносимым, ещё чуть-чуть – и лопнут барабанные перепонки, затем взорвётся голова...

Но тут я проснулся. На часах было десять минут четвёртого. Час волка – самое глухое и страшное время ночи. Именно сейчас демоны, таящиеся во тьме, начинают терзать тех, кто отдалился от света. Я включил настольную лампу, и свет быстро разогнал сгустившуюся вокруг меня тьму.

«Во тьму мы боимся смотреть потому, что видим там свои страхи, свои самые низменные желания, мысли и поступки», – сказал как-то профессор Виктор Курц, рассуждая о философии Ницше. – «Мы видим там лицо зла, и это лицо всегда человеческое. Это наше лицо».

Я лёг обратно на кровать, чувствуя себя бесконечно одиноким, жалким и ничтожным, затерянным в неприветливом мире, зачем-то созданном много миллионов лет назад. Надо мной плясали тени, только и ждущие того, когда я выключу свет. И тогда я снова окажусь в их власти. Во власти тьмы, живущей в нас самих.

От отчаяния в этот момент я был готов поверить даже в Господа, но вовремя одумался. Ведь бог – это величайшая из теней, тысячелетиями висящая над миром. Именно она зачем-то создала наш мир и обрекла нас, своих детей, на мучительное чувство одиночества, страшнее которого не может быть ничего на свете. И нет ничего глупее вопроса о смысле нашей жизни, которым мы упрямо докучаем себе и другим. Бездна, висящая над нами, безмолвна и темна. Она никогда не даст нам на него ответ.

Я снова встал и хотел набрать номер Карлы. Возможно, её голос поможет мне забыть о том чужом и непостижимом мире, в котором мы все живём. Я уже набирал её номер, но затем подумал, что не стоит будить её ради оставшегося во мне с детства желания утешиться в объятьях матери после ночного кошмара. Пусть крепко спит в этот час волка. И видит хорошие сны.

Я выключил свет. Пусть будет тьма, подумал я, и настала тьма.

Утром я проснулся в довольно подавленном состоянии. Перечитав главу своего романа, я вовсе не счёл её такой уж получившейся. Многое надо править. Как раз в перерыве между лекциями можно этим и заняться.

 

Лекции, конечно же, прошли довольно скучно. Я рассказывал о противостоянии между платоновской школой и школой софистов. Этот материал и мне самому казался неинтересным, чего уж говорить о современных студентах! Какое им вообще дело до Античности!

Карлы на лекциях не было. Видимо, она всё ещё болеет.

Между парами ко мне подошёл профессор Флеминг и сказал, что если моя подружка (откуда он узнал?) не явится к нему на консультацию, то до сдачи экзамена он её не допустит. Я ему сказал, что Карла больна, что всё будет зависеть оттого, выздоровеет она или нет. Профессор сказал, что это его не касается и отошёл от меня. Я мысленно послал ему сто проклятий.

Прозвенел звонок. Пора возвращаться в аудиторию. Господи, когда же этот день закончится!

После занятий я позвонил Карле. Признаюсь честно, мне просто хотелось (и даже было необходимо) услышать её голос. Она сказала, что уже выздоравливает, и что мы обязательно встретимся сразу же, как пройдёт простуда. Сказала, что скучает. Я скучал тоже и теперь уже вряд ли только по сексу. Чёрт, уж не влюбился ли я?

О своём утреннем разговоре с эгоистичным профессором Флемингом я ей не стал говорить. Незачем волновать её. А профессор Флеминг, как бы он ни выпендривался, всё равно знает своё место. Он прекрасно осведомлён, что декан нашего факультета Ричард Бахман является старым другом моего отца и, кроме того, считает профессора Флеминга старым маразматиком, которому давно пора уйти на покой. Не сомневаюсь, что, хоть и нехотя, а до экзамена Карлу он точно допустит, если не хочет навлечь на себя гнев декана.

Вернулся я домой лишь ближе к ночи, проведя время в баре и в полицейском участке, в компании Роберта Сэмптона. А началось всё так.

Мы пили пиво и обсуждали университетские новости. С Робертом мы сошлись на том, что в современном капиталистическом мире никому уже не нужна философия, как и вообще гуманитарные науки.

– Пора нам менять профессию, – сказал Роберт. Он уже изрядно был пьян, поэтому говорил громко и резко, что служило поводом для недовольных взглядов со стороны чересчур воспитанных людей, зачем-то зашедших в пивной бар. – Сейчас никому не нужна философия. Никто больше не хочет думать. Студенты за глаза откровенно смеются над нами. Зачем им нужен Платон с Аристотелем? Какое им дело до их мыслей? Им бы лишь корочку получить, и спокойно уйти в мир финансов. Мои студенты даже не могут запомнить, чем отличается эстетика от герменевтики, а ведь это вопрос для дебилов!

– Я тоже думал о смене профессии, – честно сказал я. – Но чем я займусь? Литература тоже никому не нужна. Много людей вообще сейчас читают? А сколько из них читают серьёзные книги, а не всякий бред, вроде «Гарри Поттера»?

– Никому ничего не нужно, – сказал Роберт. – Вот посмотри на этих мерзавцев, что нас окружают.

Я непроизвольно сжался, подумав, что сейчас что-то будет. Роберт же не унимался. Он встал из-за стола и стал ходить между столиками.

– Эй вы, людишки! – говорил он. – Сколько можно пить и веселиться? Сколько можно зарабатывать баксы? Вы когда-нибудь задумывались о том, зачем вы здесь?

– Я пришёл сюда выпить, – сказал какой-то усатый мужчина, сидящий у барной стойки, – а не тебя, урода, слушать. Заткнись и вали отсюда.

– Это ты мне? – удивительно спокойно сказал Роберт. Я, понимая, что это лишь затишье перед бурей, попытался увести Роберта из бара. Но он отстранил меня. – Эй ты, урод в костюме! А ну иди сюда!

Дальше началось нечто невообразимое. Мужик и Роберт сцепились, причём перевес был явно на стороне Роберта. Он дважды ударил этого мужика головой о барную стойку, а затем накинулся на ещё одного, поспешившего на помощь. Визгливо закричали женщины, двое мужчин, бросив своих дам, поспешно вышли на улицу. Бармен вытащил откуда-то ружьё и прицелился в Роберта, что-то крича. Сам не зная зачем, я сцепился с ним, стараясь помешать ему выстрелить в случае чего. Он ударил меня кулаком в лицо. Рассвирепев, я с силой оттолкнул его. Он отлетел к стеллажу с бутылками, ударившись об него головой. Я поднял с пола ружьё и направил на бармена. Он тут же изменился в лице: вместо решительности появился страх.

– Парень, бери деньги и уходи, – сказал он. – Только не стреляй в меня. Если хочешь кого убить, стреляй в них. – И бармен указал рукой на клиентов. – Они все толстосумы, бандиты, а у меня жена и двое детей. И я люблю философию, – особенно подчеркнул он.

Впрочем, стрелять мне ни в кого не пришлось. Кто-то по сотовому вызвал полицию, когда мы дрались. Нас с Робертом скрутили четыре здоровых полицейских и поволокли к машине.

– Смотрите, как с людьми поступают! – кричал Роберт собравшейся перед баром толпе. – Долой диктатуру! Долой общество спектакля! Да здравствуют Платон и Аристотель!

Я же краем глаза заметил начало ещё одной драки.

– Это ты кого назвал бандитом, мудила? – подскочили к бармену двое мужчин в деловых костюмах, видимо, банкиры.

До этого они предпочитали не вмешиваться в нашу абсурдную потасовку.

– Эй, Майк, смотри, ещё одна драка, – сказал один полицейский другому, когда они уже посадили нас в машины.

– Да что же это такое сегодня, чёрт! – сплюнул Майк и поспешил в бар. За ним последовал ещё один полицейский. – А ну расцепились! Или тоже в участок хотите?

Что было дальше, я не знаю. От принятого спиртного я заснул, и проснулся только, когда мы приехали в участок.

– Как же вы, философы, так можете?! – говорил чересчур эмоциональный следователь в комнате для допросов. – Вы хуже бандитов! Что вы там устроили? В чём причина?

Ну что я мог ему сказать? Я и сам не знал причины.    

– Нашло на нас что-то, – честно сказал я. Затем, вспомнив Диогена Синопского, издевательски спросил: – Где у вас тут можно плюнуть?

Следователь, весь красный от гнева, вышел из кабинета, громко хлопнув при этом дверью.

Меня отпустили под подписку о невыезде. Роберту же придётся провести в полицейском участке ночь.

Примерно в половине двенадцатого мне позвонил декан. Он был крайне удивлён. Дело в том, что до него дошла информация (Флеминг донёс, он живёт рядом), что сегодня в баре на Бэйкер-стрит полиция задержала... Карла Маркса и Фридриха Энгельса (забавно, что именно этими именами мы с Робертом, не сговариваясь, представились легавым), которые в шесть часов вечера вломились в бар и устроили там дебош.

– Это провокация! – говорил разгорячённый Ричард. – Флеминг сказал, что это кто-то из наших. Мерзавцы под ситуационистов косили! Ну, когда узнаю! – А затем мягко спросил:

– Нет соображений по этому поводу? Насчёт того, кто это может быть?

– Никаких, – ответил я.

Про себя же я думал, что плакала моя работа в этом университете, когда правда станет известна. Забавно, но сейчас перспектива потерять эту ненавистную работу казалась мне величайшей трагедией. Как же мы, люди, всё-таки, непостоянны! Сами не знаем, чего хотим.

Закончив разговор с Бахманом, я выпил коньяка и вернулся к роману. Это хоть как-то меня приободрит. Прочь ненавистная реальность! Да здравствует мир вымысла! И, конечно, да здравствует Аристотель!

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в октябре 2021 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: