Ад

 

 

 

 

Вэй большими глотками впитывал в себя горечь чайной влаги, закатывая глаза под лоб. У него было удивительное и пугающее лицо. Словно бы на нём отпечаталось нечто ужасное. Увидев такого человека на улице, вы бы точно обратили на него внимание, но вскорости с отвращением отвели бы взор, как от чего-то, что недостойно сострадания.

Вэй был один с тех пор, как его мать произвела на этот свет и бросила на воспитание хромого матроса, которому случилось быть его отцом. Старик знал всего два занятия – пить и спать на деревянной кровати, укрывшись старым бушлатом. Когда он не спал – он пил, а когда он пил – предавался ненависти и отчаянью, как все, кто пьёт из жалости к самому себе. О своей матери он знал лишь то, что, очевидно, она была проституткой – одной из тех женщин, которые стоят в тёмных ночных подворотнях, выманивая у пьяных прохожих скупую отплату за сомнительное удовольствие наслаждения обвисшим изнеможённым телом, утратившим все признаки прелести и очарования юного женского тела, которым, быть может, когда-то ему приходилось быть. Если бы вы спросили у Вэя о его детстве, вероятно, он ничего не смог бы сказать, так как детство его терялось в пустых грязных комнатах старого дома, затуманенное тысячами часов одиночества. Когда ты всегда один, трудно сказать, где заканчивается детство и начинается тот мир, к которому были не готовы все мы тогда, когда ещё немного были детьми. Тот мир, которого мы боялись, и был его детством. Он не рассуждал об этом и не предавался мышлению, так как не было никого, у кого бы он мог научиться этому нехитрому делу. Единственное, что отличало его от всех людей в портовых доках, – любить и ненавидеть он умел сильнее, чем кто бы то ни было.

 

Он любил распутывать длинные тяжёлые сети. Любил смотреть, как судорожно бьётся в них рыба, пытаясь вырваться из силков. Любил смотреть на суровые лица матросов, когда море разбивало огромные волны о корабельный борт и тысячи мелких брызг летели вокруг, со страшной силой ударяя в лицо, заставляя щурить глаза и уворачиваться из стороны в сторону. Сам не замечая того, он радовался, когда море доставляло другим боль.

«Люди пользуются тем, чего они не заслуживают!» – говорил его отец, бормоча спьяну. «Они думают, раз родились в обеспеченных семьях, значит мир должен любить их. Тогда почему мир не должен любить нас? Потому что на нас убогие одежды? Или от нас дурно пахнет?». Отец со злостью ударил кулаком по столу. «Проклятый юнец, предложил мне монету, чтобы я перенёс его через дорогу! Да что он о себе возомнил? Попадись он мне ещё раз, я ему…». Вэй не был согласен с отцом, но и не мог ему в чём-то возразить. Он знал, что отец взял монету и перенёс наглеца через дорогу. Он знал, что если случилось бы это снова, то отец поступил бы так же. И теперь, когда кончалась бутылка, ему не оставалось ничего, кроме как жалеть себя и ненавидеть других, так как монету он потратил, а унижение оставалось с ним. «Где бы ты ни был, чёрт подери, я до тебя доберусь!».

 

– Вэй! – окликнул его приятель, когда он стоял на берегу с закрытыми глазами, повернув лицо к солнцу. «Солнце должно быть богом, – думал Вэй. – Оно смотрит на всех одинаково, и ему нет ни до кого дела. У тебя болит голова и ты устал, но солнце не перестанет светить». Сложно быть богом, ведь для того, чтобы угождать всем, нужно никого не замечать и ни для кого не делать исключений. Священник говорил на проповеди, что бог любит нас. Но Вэй не верит ему. Ведь если бог способен любить, он непременно будет любить кого-то другого.

– Вэй! – повторил приятель снова, и Вэй открыл глаза.

Когда человеку приходится долго что-то скрывать, он начинает скрывать это и от себя тоже. Он молчит, испуганный тем, что может случайно открыть свою тайну. Со временем он привыкает молчать. И когда голос, зовущийся совестью, говорит к нему – он молчит. И когда голос, зовущийся тоскою, говорит к нему – он молчит. И когда голос, зовущийся надеждой, говорит к нему – он молчит.

 

Однажды, когда меня спросили, знал ли я Вэя, я сказал, что видел его несколько раз, так как мне приходилось быть с ним на одном корабле. Я не мог сказать, что знаю его, так как давно потерял веру в то, что можно знать кого-то вообще.

Ещё долго я слышал истории о матросе, погубившем себя и свою команду, но так и не смог найти ответ ни в их лицах, ни внутри себя. И каждый раз, вспоминая Вэя, я представляю его именно таким – тусклое лицо, склонившееся над кружкой чая.

 

 

 

25.03.2013 г. «Место, у которого нет имени».