Дымное царство

На чтение потребуется 1 час 12 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Корки вновь вернули в цех. Но здесь тоже была работа с лопатой. Джон Иваныч долго выговаривал ему, чтобы он не совался, куда не следует. Корки кивал головой и поддакивал.

Конечно же, Корки не хотел возвращения, он уже успел позабыть бригадира Джона Иваныча, и его друга Вильямыча, и их нападки. В «командировке» он работал трудно и бессмысленно – те жёлобы, что он чистил, оказались не нужны, но никто не цеплялся к нему, все забыли о нём из-за трудности работы. И он представлял, что останется в командировке.

Началась всё та же работа, определение которой заключалось в выражении: бери больше, бросай дальше. Но случались и из ряда вон выходящие моменты, когда что-то выходило из строя, ломалось; что-то шло не так. И тогда люди собирались вокруг места поломки, поглазеть или помочь советом. А кто-то всё исправлял. Чаще всего – бригадир Джон Иваныч и его друг. А Корки, как самый молодой, обязанный набираться опыта, должен был суетиться больше всех. Должен был, но… Но не суетился. Он стоял и смотрел. Стоял подолгу. И ничего не мог сделать с собой. И не оттого, что не соображал, чем может помочь, он часто знал, что нужно сделать, как помочь, но стеснялся делать это. Он боялся, что что-то выйдет не так, что-то не получится, что он будет выглядеть смешным – ещё глупее, чем о нём думают. Но иногда он заставлял себя что-то сделать, или на него кричали, и он действовал; но неловко – всё получалось не так. Он краснел и переживал. Он мучился своей бесполезностью, ощущал себя от этого ничтожным существом, видел своё существование лишённым смысла, оттого что он не может быть, как все – ловким, разумным и умелым. Он скрежетал зубами, стискивая их, он закусывал губу. Он всё время думал об этом. Он страдал. Он спрашивал себя:

«Ну почему же я не такой, как все? Такой странный и робкий? Почему делаю всё невпопад? Почему я такой?»

Когда все рабочие собирались в комнате отдыха, он думал только об этом. Он ругал себя последними словами, но было только хуже. А на другой день он опять не мог подать нужного вовремя, хотя знал, что «это» нужно подать, но боялся ошибиться. И опять переживал.

«Что же такое со мной? Я никак не могу измениться. Я просто слабый человек. Я ребёнок.

Чего я хочу? Я хочу быть новым, законченным. Другим. Я хочу освободиться. Но как это сделать? Не знаю».

Он надеялся, что Мэри изменит его, но этого не произошло, и ему больше не на что было надеяться.

Бригадир Джон Иваныч, видя бездеятельность Корки, ещё более стал унижать его. Он зло шутил над ним, часто ругал его. Всё стало, как в те дни, когда его раскусили. Он приходил домой, страдая, он уходил из дома, идя к Мэри, и мучился там – она не узнавала его. И казалось ему, что уже на свете ничего для него не осталось. Кроме боли.

И опять не любил людей оттого, что не мог быть таким, как они. Оттого, что они заставляли его страдать. Он думал, что не накладывает на себя рук лишь потому, что отчего-то всё ещё хочет жить, но знает, что ему будет легко сделать это в любой день.

 

Он шёл к Мэри без надежды. Не глядя ни по сторонам, ни вверх, а только под ноги. То, что вокруг, не интересовало его, он сосредоточился на том, что было внутри его – это медленно томилось там и жгло, и распирало его. Тяжкое это кипение было неостановимо, и он сам подливал масло в огонь, размышляя.

Дом Мэри – среди других убогих домов; под небом, похожим на то, что исторглось бы из желудка пьяного, принявшего жидкость, оказавшуюся несовместимой с химией его тела. Воздух смраден, и в ушах какой-то шум. Опять стук бубнов. Он уже давно не слышал их ритмичного боя, что наполнял тело энергией. Он стал оглядываться, разыскивая взглядом индейцев и, кажется, успел заметить одного, что скрылся за углом дома.

Он отпёр дверь своим ключом и вошёл. Здесь тоже был какой-то шум, он понял: это Мэри бегает по дому; он пошёл разыскивать её, чтобы успокоить. Вдруг она выскочила Корки навстречу, она была совершенно голой и запыхавшейся, её грудная клетка поднималась, так что под кожей выпирали рёбра, а грудь вздрагивала от движений. Она не заметила Корки, пробежала мимо, ища что-то. Она искала не его и кружилась-крутилась по комнате. Корки, сам не зная зачем, побежал за ней, и вот тогда-то она его заметила, на её лице появился испуг, и она стала вырываться из рук Корки. Она кричала. Но он повалил её на пол. Придавил сверху. Она всё кричала и билась под ним. Он спустил свои штаны и вдавил своё тело внутрь её. Он двигался недолго и скоро вздрогнул в последний раз. Мэри замолчала. Последнее, что он услышал – это стук бубнов. И потом он стал изменяться. Его тело зашевелилось, зажило какой-то своей жизнью, все кости двигались мышцами, которые непрестанно сокращались. Потом его тело стало сжиматься, как прохудившийся воздушный шар. Оно теряло объём, очертания, оно проваливалось внутрь себя.

Мэри с закатившимися глазами лежала под Корки, он всё ещё был в ней, но тело его становилось всё легче. Она моргнула и обвела безумным взглядом пространство, её взгляд остановился на лице Корки, превратившемся в резиновую смятую маску. Она сбросила с себя то, что от Корки осталось – одежду, в которой была только сухая оболочка.

Мэри попыталась встать на ноги, но тут же опять упала на пол. Теперь что-то происходило с ней. Её нагое тело выгнулось дугой, мышцы сократились. Она не могла подняться – ворочаясь. Её рот широко раскрылся, в её горле был хрип и ещё кое-что. Между её губ показались тонкие пальцы с чёрными ногтями. Пальцы раздвигали её челюсти изнутри. Мэри билась в судорогах от боли, но не могла уже кричать. Потом из её рта показались узкие ладони и запястья. Кожа на лице Мэри лопнула, а кости хрустели. Из дыры её рта показалась смуглое, вымазанное кровью предплечье, потом макушка с чёрными волосами и лоб, смуглое детское лицо – язык слизывал с губ кровь. Показалась вся голова. (А голова Мэри неузнаваемо деформировалась.) Плечи. И обе руки.

Перемазанное кровью существо освободилось из плена. Это был мальчик, в кожаных тесных штанах, его голую спину и плечи облепили длинные, до пояса, волосы. Ногти на его пальцах были черны, как черны были и волосы на голове. Он был смуглым индейцем. Он улыбался.