Параклет

 

 

 

 

 

 

В этот вечер он снова был пьян. В последнее время для него это стало нормой. Ведь, что такое норма? Признанный порядок, обычное состояние. То, что не укладывается в этот порядок, противоречит ему – аномалия. Пьянство и есть такая аномалия. Но в том-то и дело, что у каждого человека свои нормы и правила. Свои! Как они этого не понимают?

Мысли его путались, что-то в этой теории про аномалию и норму не сходилось. Ну и ладно. Какая разница? Он брел по Невскому проспекту наугад. Несмотря на обилие ярких огней, витрин, похожих на огромные зеркала, и особую вечернюю суету ему казалось, что он идет в пустоту. Режет эту пустоту, как нож масло, но за его спиной она вновь смыкается, образуя плотную завесу. А еще он устал. Устал жить, бороться с обстоятельствами, стремиться к неведомой призрачной дали. Устал искать ответы на два извечных русских вопроса: “Кто виноват?” и “Что делать?”

Те, кто знал этого человека лет десять-пятнадцать назад – красивым, молодым, амбициозным офицером, ужаснулись бы и не поверили своим глазам, увидев его теперь. Столь разительны были произошедшие в нем перемены. Высокий, метр девяносто ростом, когда-то он был не только молод и красив. Он был превосходен. Всегда одет по последней моде, что для мужчин нелегко в принципе: слишком уж неуловима и нерасположена к переменам мужская мода. Только специалист или настоящий знаток может определить все нюансы ее течений. Он и слыл таким знатоком: одевался тонко, со вкусом. И это несмотря на офицерский чин! Даже форму он умел носить с особой изысканностью, почти манерностью, что бывает присуща лишь щеголям. Его русые волосы были коротко стрижены, а серые стальные глаза смотрели свысока: самоуверенно, холодно, безучастно. В движениях он был нетороплив и взвешен. Гордость и презрение ко всему угадывались в этой его манере держаться чуть отстраненно от всех прочих. Несуетлив и немногословен был он и в разговоре. Тем не менее, последнее слово часто оставалось за ним. Не утруждая себя спорами, он выслушивал каждого и лишь в конце бросал несколько фраз. Столь идеально аргументированных и логичных, что спорить далее уже не имело смысла. Ничего удивительного: он был не только умен, но и “дважды образован”. Так он сам говорил, имея в виду два своих высших образования: военно-инженерное и финансово-экономическое.

Увы! Все эти качества не привлекали к нему людей, а напротив, многих отталкивали. В нем не было эмоций, не было жизни. Искусственно-безупречный, он казался машиной, роботом, созданным неведомыми силами, спущенным на Землю неведомо кем и неведомо для каких целей. Впрочем, его мало заботило, что думают о нем окружающие. Главное, что думал о себе он сам. Он же не сомневался, что создан быть успешным. Если не весь мир, то лучшая его часть просто обязана принадлежать ему. По праву той исключительности, в коей он был уверен и которой обладал в действительности.

А тут как раз и время наступило исключительное – переходный период от одного строя к другому, конец 80-х годов двадцатого века. Страну накрыла та самая волна мути, в которой, по известному изречению, так легко поймать рыбку. Многие тогда бросились ловить свое счастье. В том числе он: оставив армию, теперь уже бывший офицер, занялся бизнесом. Ведь конечная цель бизнеса – извлечение прибыли, то есть, зарабатывание денег. А деньги – это возможности, власть и сила. Это свобода, наконец. Позволяющая, если не повелевать, то уж во всяком случае, никому более не подчиняться и никому не служить.

Но даже он мог ошибаться. Действительность оказалась не такой, какой ему представлялось: мути и впрямь было много, а вот рыбы хватало не на всех. Он был брезглив, воротничок его рубашки накрахмален, а так на рыбалку не ходят. Безупречный во всем, он был также чистоплотен в поступках. Честность и порядочность – вот что его сгубило. Он удил удочкой и по правилам, не учтя главного: в смутные времена нет никаких правил! Он блестяще разбирался в экономике и финансах, но не читал трудов графа Оноре Мирабо, иначе бы помнил его совет: “Убейте вашу совесть, – это самый большой враг всякого, кто хочет быстро добиться успеха в жизни”.

Меж тем, поначалу дела бывшего офицера советской армии шли превосходно. Свой первый миллион долларов он заработал легко и, что самое удивительное, честно: в рамках существующих в то время законов. Отсутствие в экономике страны наличных денег породили систему тотальных взаимозачетов. Тем, кто был сметлив и разбирался в финансах, эта система позволяла легально и быстро зарабатывать огромные деньги. Бывший офицер был умен и понимал: смутные времена не длятся вечно, а взаимозачеты – занятие временное. Это вынуждало его искать для себя бизнес более традиционный и стабильный.

Строительный бум, о котором новая Россия тогда еще и не мечтала, он вычислил с математической точностью. Опережая время, большую часть своих денег вложил в строительство двенадцатиэтажного жилого дома. Больше этих денег он не увидел. Фирма-подрядчик, с которой был заключен договор на строительство, деньги присвоила, предоставив суду справку о полной недееспособности своего генерального директора. В те времена это было обычной уловкой: бизнес оформлялся на подставное лицо – человека психически неполноценного. За свои действия такое лицо не отвечает и по закону уголовному преследованию не подлежит. То, что это мошенничество, а фирмой руководят совсем другие люди, было практически недоказуемо.

Тогда обстоятельства его не сломили. Потеряв деньги, он не потерял надежды заработать их снова. Но неудачи с тех пор следовали за ним по пятам. Он занимался торговлей – его обворовывали. Трижды открывал производство, и трижды партнеры обирали его до нитки. Он давал деньги в долг, ему не возвращали. Он зарабатывал – его грабили. Свои – те, кого он считал друзьями, кому доверял. А он доверял. Будучи сам безупречно честен в делах, он ждал того же от остальных.

Судьба словно испытывала его, несколько раз предоставляя возможность поступить как другие, как того требует бизнес – обмануть, провести, подставить партнера, конкурента. Даже те, потерянные в первый раз деньги, ему предлагали вернуть обычным для того времени способом – криминальным. Он отказался, сознательно не шел на подобного рода сделки. Будучи всегда уверенным в себе, он вдруг обнаружил, что слаб. Слабым местом его была совесть, которую он никогда бы не смог убить, как советовал Мирабо. Чистая совесть и большие деньги оказались несовместимы. Именно для него. Он не мог понять: почему? Тысячи людей в мире превосходно совмещают эти две категории, а он не мог. Это противоречие в нем самом не давало ему покоя. Дела шли все хуже, противоречие росло и он – сломался.

Теперь его и в самом деле трудно было узнать. Он согнулся, и высокий рост не придавал ему больше стройности. Испитое лицо его выглядело помятым и приобрело багровый оттенок. Пить же он начал сразу, как потерпел первую свою неудачу. Сначала изредка, потом все чаще. Русые волосы, хоть и были коротко стрижены, как и раньше, казались тусклыми и давно немытыми. А спереди во рту не хватало одного зуба.

В одежде он стал небрежен. Похоже, его более не волновало то, как он выглядит. Некогда модные ботинки износились и были не чищены, дорогая кожаная кепка засалена, а у куртки разошлась молния. В сильный ветер он придерживал полы куртки руками так, что со стороны казалось: у него болит живот, и он за него держится. И только серые глаза буравили мир также холодно и безучастно как прежде. По сути, он так и остался – человеком-машиной. Машиной, которая еще работает на спиртном, а в принципе уже давно сломалась и устарела. Да, именно устарела: в свои тридцать шесть лет (всего-то!) он ощущал себя старым и ни на что не годным.

Он не был совсем уж одинок. Рядом с ним еще оставались те, кто знал его прежним и продолжал в него верить. Однажды ему принесли книжку Роберта Грисволда “Как купаться в деньгах” с заложенным и подчеркнутым специально для него текстом:

“Много лет назад в Иллинойсе жил молодой человек, потерпевший неудачу в бизнесе. Он баллотировался в законодательное собрание, но безуспешно. Он снова занялся бизнесом. И в очередной раз потерпел крах, после чего в течение семнадцати лет выплачивал долги своего партнера. Его возлюбленная умерла, и он заболел нервным расстройством. Он вновь вернулся в политику, выдвинул свою кандидатуру в Конгресс, но опять потерпел сокрушительное поражение. Затем неудачей закончилась его попытка получить назначение в земельный департамент Соединенных Штатов. После этого он принял участие в выборах в сенат США, но также неудачно. Через два года он повторил попытку и вновь проиграл. Поражение следовало за поражением. Он мог бы легко сдаться и имел бы убедительное оправдание, не добиваясь больше ничего в жизни, – ведь он оказался таким неудачливым. Но он проявил настойчивость и стал одним из величайших в истории людей. Он примирился с самим собой, хотя многие считали его глупцом, уродом и полным неудачником. Его имя Авраам Линкольн.

Неудачников не существует – есть люди, которые слишком быстро сдаются”.

Это должно было поднять ему дух, помочь поверить в себя. Увы! Он знал, что он не Линкольн. Да и не хотел им быть. Последние несколько месяцев одна только мысль не оставляла его, сверлила настойчиво мозг, не давая возможности расслабиться: «Сдохнуть, сдохнуть, сдохнуть...» Чтобы не иметь ничего общего с этим бездушным, несправедливым миром. И почему только люди боятся смерти? Какая глупость. Жаждать покоя и бояться смерти? Ведь смерть и есть долгожданный покой. Тебя нет, и ничто тебя уже не волнует. Нет ни желаний, ни проблем. А главное, нет страданий. Никчемных, изматывающих, отупляющих. Сдохнуть. Сдохнуть. Сдохнуть.

Но даже этого он не мог себе позволить. У него еще были обязательства, был долг перед другими, зависимыми от него людьми. У него была дочь. Дочь, которая жила не с ним, которая все понимала в свои тринадцать лет, а потому стыдилась его и избегала. Но она была, и он не мог оставить ее просто так, не обеспечив хотя бы материально. Коль уж не смог дать ничего другого. Она не должна страдать из-за отца-неудачника. Этого требовала его совесть. Дочь была самым важным в его жизни. Два коротких, чем-то даже похожих друг на друга, слова: “дочь-долг” не отпускали его. Он копил на ее будущее. У него были доходы от аренды, оставшихся в собственности строений, купленных в пору удачи. Для серьезного бизнеса это мелочь, но для жизни не так уж мало.

Долг перед дочерью (а может, стыд и вина) давил на него – он откладывал все, что мог заработать, не оставляя себе практически ничего. При желании он мог купить себе хоть сто новых курток и столько же пар ботинок. Мог вставить зуб и даже бросить пить – во всяком случае, он в это верил. Но зачем? Какой смысл? Что это изменит? С зубом или без, в свежей рубашке или нет, он все равно не будет счастлив. Он это знал. Пусть неудачник плачет! Но и слез у него не было. Что-то не так сделал он в своей жизни, что-то упустил, чего-то не понял. Что и когда?

Мучительно искал он ответ и не находил. Кто-то посоветовал ему читать Библию, мол, там есть ответы на все вопросы. Он отмахнулся – религия не его стезя. Но однажды, словно повинуясь некоему импульсу, он все же взял Писание в руки. Открыл страницу наугад – это был Экклезиаст: “не проворным достается успешный бег, не храбрым – победа, не мудрым – хлеб, и не у разумных богатство, и не искусным – благорасположение, но время и случай для всех их”.

Он захлопнул Книгу почти с отвращением: что нового узнал он из этих строк? То, что в жизни главное – оказаться в нужное время в нужном месте? Где-то он уже это слышал. Вместо утешения и надежды он получил ответ, полный безысходности и обреченного пессимизма. Пессимизма ему хватало и своего. Неудачник, не нужный никому – ни Богу, ни людям, ни самому себе.

...Сегодня же с ним и вовсе произошел странный случай: он заблудился. Заблудился в огромном универмаге, куда зашел без всякой цели и умысла. В поисках выхода, вместо первого этажа, случайно, на эскалаторе, спустился в подвальное помещение. К его удивлению, там тоже были торговые площади: на специально оборудованных площадках красовались автомобили. Этот блестящий мир больше ему не принадлежал, да и не манил уже. Отпрянув от сверкающих пьедесталов, он повернул было обратно, но уперся в большую стеклянную дверь с безобидной, на первый взгляд, надписью:

“ВЫХОДА НЕТ!”

От ужаса он буквально оцепенел. Ледяная волна отчаяния окатила его с головы до ног, но тут же схлынула, оставив пустоту в области сердца. Удушливый ком в горле сковал дыхание. Этот ком и эта пустота – вот все, что осталось от него в тот момент. Его личности, его плоти, его души больше не было. Выхода нет. Вот оно что: выхода нет! Теперь даже перспектива когда-нибудь, наконец, сдохнуть показалась ему смешной. Это тоже не выход! Скорее всего, в тот же миг он родится снова в каком-нибудь другом теле, и весь этот ад повторится сначала. Потому, что ад – здесь, на земле и у каждого – свой. Ведь страдает душа, именно она испытывает адские муки. Зачем же для преисподней выделять какое-то особое место, если все условия для нее созданы на земле? Это излишне и расточительно. Природа более разумно и совершенно устроена – нет ни смерти, воскрешения, ни страшного суда. Есть ад земного существования – страдания, отчаяние и один для всех приговор: выхода нет.

Он повернулся, чтобы уйти и тут, прямо перед собой, увидел эскалатор – ребристые ступени с легким равнодушным шелестом катили вверх. Как он обрадовался! Еще раз обернувшись на дверь с надписью “Выхода нет!”, он буквально ринулся к ползущей черной жирной змеей лестнице. Стал на ступеньку и поехал. Наверх. Значит, все-таки к выходу! Вот ведь, вздумали пугать людей такими нелепыми надписями. Надо бы их запретить. Он вспомнил вдруг, что есть страны, где такие надписи и в самом деле запрещены. Как же это верно, как правильно! И как много, оказывается, в жизни зависит от мелочей. Былое уныние его сменилось триумфом. Увы, ненадолго: лишь только он оказался на улице, где вечер уже обнимал своей темнотой город, триумф его угас.

Он вновь побрел, не разбирая дороги, разрезая пустоту, как острый нож разрезает масло. И пустота опять смыкалась за его спиной, цепко держа в своих объятиях то, что было человеком. Опустившимся, отчаявшимся, беспомощным и опустошенным, но все равно идущим вперед.

Неожиданно от стены, навстречу ему, отделилась какая-то тень. Он так бы и прошел мимо, но странная тень вдруг преградила ему путь и откуда-то снизу пропищала:

– Дяденька, дайте сколько-нибудь на хлеб. Сколько можете...