Шоумэнъ

 

 

 

  Марина испугала Валечку. Ворвалась в квартиру как взбесившаяся львица и зарычала:

– Где этот имитатор дружбы? 

– Сложно ответить, – промямлил Валечка, щурясь сквозь очки. – В смысле, я не понял…

– Где ваш квартирант?

– Дык это… в своей комнате… На гитаре сочиняет…

– Гитараст!

  Я выскочил в коридор, заранее трепеща:

– Марина, что стряслось?!

– Меня Димка бросил. Это ты виноват: наплел интриг, поганый паучище! – Она схватила меня за грудки и принялась трясти. Валечка смотрел на все это с нескрываемым ужасом. Потом, набравшись смелости, осторожно тронул ее за плечо:

– Уважаемая, вы это…

– Я не уважаемая! Я Марина! – Рявкнула она, даже не поворачиваясь в его сторону.

  Наконец, мне удалось вырваться из ее цепких рук:

– Да перестань же! Пойдем в комнату, там все расскажешь.

  Перед Валечкой пришлось извиниться. Тот лишь пожал плечами:

– Дык баба… Она на «зоне» не сидела?..

– Нет, – говорю, – только готовится.

  Оставшись со мной один на один, Марина разрыдалась:

– Я ему посвятила душу и финансы, а он все разрушил! Подцепил в клубе какую-то фотогеничную бестолочь и теперь из ее койки не вылезает.

– Извини, – отвечаю, – а я-то тут причем?

– А притом, что считаешь меня вздорной и глупой!

– Я и о президенте не лучшего мнения, так что с того? А глупость опасна тем, что, минуя стадию кровообращения, всасывается непосредственно в мозг.

– Ты говоришь как Димка.

– Разумеется, – соглашаюсь, – весь мир его цитирует.

– Я ему говорю: «Ты сперва возлюби, а уже потом паразитируй на моих недостатках и слабостях!», а он смотрит на меня бесчувственно, как вирус, и отравляет мое здоровое состояние. А вчера заявил: «Продажа принципов подразумевает получение комиссионных». Что он имел в виду?

– Что вы квиты.

– Ах, так? – Возмутилась Марина, вмиг позабыв о слезах. – Я его раскрутила, я и закручу! Я закачу его карьеру!

– Не волнуйся, – говорю, – тебе и делать ничего не нужно.

– Сломанную жизнь травмой не признают, – негодовала она. – Но я вышвырну из себя все, что он изгадил.

– Например?

– Душу!

  У меня еще оставалась початая бутылка рябины на коньяке, и я предложил ее несчастной. Марина залпом выпила полстакана. Поморщилась:

– Как ты ее пьешь?

– Без удовольствия.

  Выпив еще столько же, она вроде бы смягчилась:

– А если он перебесится? Подцепит какой-нибудь трепак и вернется?

– Уж это тебе решать.

– Прости, – вздохнула Марина, – я была не права: ты – не вполне законченный подонок.

– И на том спасибо.

– Есть у меня один знакомый, – продолжила она, – администратор Людвиг. Невообразимый кекс! Ему нужен ведущий на девятое мая. Запиши его телефон. Но имей в виду: не пытайся испортить ему настроение.

– Боже упаси! А почему?

– Потому что оно у него всегда отличное. И даже гадости он делает весело и задорно.

– Спасибо, что предупредила.

– Не за что. И запомни: когда не козлят, мое добро всплывает наружу.

  По телефонному разговору мне показалось, что Людвиг чего-то нанюхался или накурился. Его нездоровый смех нещадно клокотал в моих перепонках:

– Чудесненько! Марина мне о вас говорила только хорошее. К примеру, что вы – весьма жизнеспособный негодяй, этакий верх низости!

«На себя бы посмотрела, – думаю, – дочь поролона и пенопласта».

– Это изумительно, – хохотал он в трубку. – Завтра в полдень в кафе на Старом Арбате я намерен выпить чашечку кофе. Там варят грандиозные кофейные зерна. А вы?

– Я тоже грандиозен, – отвечаю. – Особенно, когда выпью.

– Кофе? Вот и договорились. Непременно приходите, буду рад…

  В условленное время я сидел в кафе за столиком, а напротив меня громоздился солидных размеров лысый толстяк в отутюженном коричневом костюме. Его круглое лоснящееся лицо излучало неземное блаженство; небесного цвета глаза светились райским счастьем, а певучий тенорок щебетал на тему погоды:

– Неподражаемая весна, Александр, исключительно великолепная погода. Вы не находите?

– Нахожу, – растерялся я. – Роскошная погода с восхитительными тучами и потрясающей грозой.

– Как только я вас увидел, мое настроение тут же приподнялось, – сообщил он. – Поэтому зовите меня свободно: Людвиг без отчества.

– А меня, – говорю, – можно просто свистнуть при наличии работы.

– Кстати, о ней. В День победы в сквере у Большого театра будет концертная программа. Деньги, правда, небольшие, но замечательные. Я готов вам поручить провести этот концерт. Там будут удивительные «звезды», колоссальные ветераны и умопомрачительные прохожие! Начало в одиннадцать утра. Что скажете?

– Бесподобно! – Меня заразила его манера восхищаться. – Но хотелось бы узнать, насколько обворожительна предлагаемая вами сумма?

– Не обижу, Александр, не обижу! – Людвиг дернулся на стуле, но тут же вернулся в привычное состояние. – Вот вам симметричный ответ на конгруэнтный вопрос: исключительно достойные купюры!

– А какова программа? – спрашиваю.

– О! Программа бескомпромиссно праздничная и антифашистская. Там будут даже цыгане! – Он произнес это с такой смелой гордостью, будто мы собирались выступать перед Геббельсом.

– Убедили, – согласился я, – тем более что мы в долгу перед ветеранами.

– В абсолютно неоплатном, – уточнил он. – Моему деду, например, повезло – не то, что мне: его сразу убили.

– Простите?..

– Он воевал в армии Власова и, погибнув, избежал плена.

– А вы что же, отсиживались в тылу?

– Я тогда еще не родился. Меня пленили в семьдесят восьмом, – торжественно произнес Людвиг. – Но кто виноват, что в СССР выпускали хреновые джинсы? Теперь все вокруг торгуют, а мне пришлось за это сидеть. Кстати, вы курите?

– Грешен, – отвечаю.

– Сделайте одолжение, закурите! Обожаю, когда кто-то рядом курит. У меня тут же поднимается настроение: курящий гробит свое здоровье, а я – нет. Отлично, не правда ли?

– Куда уж лучше…

  Позже выяснилось, что джинсы он украл на барахолке, где его и повязали. Но Людвиг оправдался:

– Никакой я не вор. Просто люблю брать в руки разные вещи…

  Девятого мая с утра шел дождь, но тучи разогнали согласно постановлению мэра. Столичное начальство вообще любит повелевать погодой, и в случае внезапных катаклизмов хлещет по сусалам синоптиков. Нездоровый интерес к метеослужбам подогревается обилием государственных праздников. Чудовищные суммы, в прямом смысле слова выбрасываемые на ветер, бодрят москвичей, вселяя уверенность в сегодняшнем дне. Ненависть жителей Подмосковья, на чьи головы обрушиваются сверхплановые осадки – не в счет.

  Людвиг встретил меня у выхода из метро лучезарной улыбкой. Создалось впечатление, будто у него внутри тоже разогнали облака:

– Какое счастье, что вы прибыли!

– Разумеется, приехал: мы же договорились…

  И тут же мне интимно признался:

– Так давно не ходил по большому…

– Есть слабительные средства, – говорю сочувственно.

– Я имею в виду театр. А он тут, рядом. Это чудо!

  Осмотревшись и не обнаружив поблизости сценической площадки, я задал глупый вопрос:

– А где, собственно, все будет происходить?

– Искрометные цыгане прибудут с минуты на минуту, – уклончиво ответил Людвиг, сохраняя истошный оптимизм.

– Где сцена? – настойчиво переспросил я.

– Сцены не будет. Деньги перевели, но куда-то не туда.

– В каком смысле?

– Это благотворительный концерт, – зажурчал Людвиг, героически вскинув голову. – Некоторые «звезды» отказались выступать, и я их теперь не уважаю. Согласились только вы и цыганский коллектив. Точнее, они еще не в курсе. Поэтому идемте, я отведу вас в милицию.

– Уж лучше сразу к психиатру, – сказал я, но он не расслышал:

– Там изумительный сержант! Он согласился предоставить комнату, где вы сможете переодеться.

  Вообще-то, воровство чиновников в России не смущает никого. Скорее, наоборот: кристальная честность вызывает пристальный интерес, чреватый прокурорским подозрением. Начальник, не замеченный в махинациях, рискует оказаться на скамье подсудимых гораздо быстрее, нежели отъявленный ворюга. Поэтому красть заводы и эшелоны гораздо безопаснее, нежели их охранять. Но положить в карман деньги, предназначенные для ветеранов войны – это, я полагал, – слишком. Одно дело – «распилить» оборонный заказ, хотя и это безнравственно, и совсем другое – лишить стариков праздника. Впрочем, быть моралистом – нудное занятие…

  Дежурный сержант встретил меня мрачной физиономией:

– Ты, что ли, артист?

– Похоже на то. Правда, в паспорте об этом не написано.

– У меня ориентировка, – пояснил он. – Один маньяк уж больно на тебя похож. Правда, у него двух пальцев на руке не хватает.

– У Ельцина, – отвечаю, – тоже не хватает, и что?

  Сержант присмотрелся к моим рукам и пожал плечами:

– Все равно похож. Ладно, давай, не стесняйся…

Переодевшись в концертный костюм, я предстал перед Людвигом. Тот оценил:

– Шикарно! Хочется на вас жениться.

– Не разделяю вашего желания, – говорю.

– Цыгане меня тоже предали, – изобразил огорчение Людвиг. – Сказали, что раз такой форс-мажор, то не приедут. Все продались!

– Вообще-то, это не дело: работать бесплатно, – робко начал я, но был прерван:

– А как же праздник? Радость со слезами? Здравствуй, мама?..

– Развратились они все. Я имею в виду правительство.

– То есть, вы тоже отказываетесь? – С негодованием спросил администратор, пронзая меня взглядом, как чекист – врага.

– Просто не вижу смысла. – Я пытался разумно аргументировать. – Допустим, выйду я к ветеранам, и что им скажу: «Простите, друзья, но деньги за ваше веселье скоммунизжены руководством»?

  Людвиг на меня зашипел:

– Это целенаправленное заблуждение на уровне государственной тайны! Теперь мне все ясно. Вы – всего лишь приятный в общении хапуга. 

  Я вернулся в комнату хмурого сержанта.

– Что, так быстро? – удивился он.

– Да, – говорю, – уже отманьячил, пора переодеться и замести следы.

– Валяй, – махнул рукой он. И добавил: – Не шути, а то задержу. 

  Людвиг растворился в толпе, исключив возможность с ним попрощаться. Денег, разумеется, мне никто не заплатил, да и не за что. Валечка, услышав эту историю, тяжко вздохнул:

– Ненавижу Зыкину…

– Она-то тут при чем?

– Могла бы и выступить…

  Любой спор лишен природного смысла, ибо истина существует сама по себе. Я ушел в свою комнату и включил телевизор. В выпуске новостей показывали народные гуляния. Седовласые ветераны в сквере у Большого театра энергично развлекали сами себя: какой-то баянист, увешанный орденами, аккомпанировал их пению. Бодро звучала «Катюша». Камера выхватила из толпы самое счастливое лицо, а корреспондент расторопно поднес к нему микрофон. Это было лицо Людвига.

– Непревзойденное по размаху торжество! – Захлебывался он. – Состоялась плановая встреча истории с действительностью!..

  Больше я с ним никогда не общался…