Миниатюра (записки жены снайпера)

Уже с утра всё шло не так и валилось из рук. Мы совсем недавно переехали в новый офис на территории завода «Микоян», и теперь вовсю наслаждались разнообразными амбре, витавшими в воздухе и привлекавшими бессчётное количество чаек. И как ты там раньше работал, Демин?..

Он давно заводил со мной разговор о детях, но я постоянно отнекивалась и увиливала, в тот же день, начитавшись в Интернете статей о том, что человек в первую очередь должен любить собственного ребёнка, а уже потом – супруга, я вдруг решила обсудить эту тему с Димкой. К тому времени он уже две недели как выписался из клиники и отдыхал в квартире брата, затарившись разного рода сладостями.

– Демин, вот скажи мне, кого бы ты больше любил: жену или ребёнка?

– Обоих, конечно же…

– И всё-таки? Вот если бы обоих повели на расстрел, кого бы стал спасать в первую очередь?

– Что у тебя за вопросы такие? Я бы сам удавился от такого выбора…

– Демин, ну вот как мне выходить за тебя замуж, когда ты ребёнка будешь любить сильнее меня?..

– Слушай, знаешь что? Когда погибла Адель, это было страшно, но я ещё мог это перенести, потому что у меня осталась она, а когда ушла и она, то мир рухнул и развалился на части. Что ты хочешь услышать? Да, я любил её сильнее, чем детей.

– Опять она…

– Ты затеяла этот разговор, не я…

– А вот если бы тонули одновременно ребёнок и я – кого бы бросился спасать в первую очередь?

– Если бы мой ребёнок, то тебя, если бы чужой – то его, я не имею права распоряжаться жизнями чужих детей…

– То есть между Андрюшей и мной ты выбрал бы его?

– Пересветова, прекрати, мне уже плохо…

– Нет, я всё-таки хочу понять, чего мне ждать от жизни с тобой…

– А ничего ждать не надо. Не будет никакой жизни. Пока.

И он бросил трубку. Я уже знала в тот момент, что произойдёт вслед за этими словами, поэтому набрала номер его врача – Ольги Сергеевны – и прерывающимся голосом сообщила, что Диме плохо. Она велела мне оставаться на работе и обещала позвонить, как только узнает, что произошло.

Иногда я пытаюсь анализировать, что заставляло меня быть такой глупой и эгоистичной по отношению к нему, мучить дурацкими вопросами, надувать губы, словно мне пять лет – и не могу найти ответа на эти вопросы. Я готова была целовать его следы на земле, но в то же время требовала от него каких-то жертв, шантажируя тем, что брошу его. Иногда мне кажется, что мое психоэмоциональное развитие навеки застыло на отметке «дошкольник». Что прощается детям, никогда не простится взрослым.

Ольга Сергеевна позвонила только через полтора часа, она была возмущена и чуть не плакала: Дима выбросился с пятого этажа и упал прямо на асфальт. Выжил, потому что в полёте сам испугался собственного поступка и попытался уцепиться за дерево, а при падении прикрыл руками сердце, и основной удар пришёлся на правую сторону. В результате отбита в хлам правая почка, которую ему уже сейчас удаляют, повреждён позвоночник, рёбра проткнули лёгкие, ну и по мелочи много разных ушибов. После осмотра врачи пришли в ужас и сказали, что, всего вероятней, он не выживет, поскольку и без того слабое сердце испытало слишком большие нагрузки при этом. И всего пятнадцать процентов из ста, что он будет ходить, даже если и останется жив.

Я ушла с работы и кругами ходила вокруг больницы, молясь как сумасшедшая. На следующий день я тоже отпросилась, купила шикарный букет алых роз и отправилась в Покровский монастырь замаливать грехи и вымаливать Димке выздоровление. Тогда мне показалось, что именно Матронушка нам помогла, ибо уже через неделю он вполне оправился от операций и принялся отчаянно просить у меня прощения за свой поступок, словно бы сам был в нём виноват…

На поправку он шёл очень медленно, но после операции на позвоночник ходить всё же начал, но прогулки давались ему всё сложнее из-за вновь обострившихся болей в сердце, радикальное лечение которого нельзя уже было более откладывать.

Я поймала себя на мысли, что практически все наши с ним разговоры сводились либо к обсуждению его здоровья, либо к бесконечным выяснениям отношений. Мы оба устали от невозможности постоянно быть вместе, а жениться калекой он не хотел, чтобы не становиться моей обузой. Он слишком привык всегда рассчитывать только на себя и всё делать самостоятельно. На свете нет второго такого, как он.

Он терпеливо учился ходить заново, он терпеливо сидел в теньке, заживляя шрамы, пока я нежилась на солнышке и читала ему вслух «Хроники Нарнии», он методично принимал лекарства, купленные по совету моей мамы, но что творилось у него внутри – не знал никто. Не знаю я этого даже сейчас.