Обалдеть

Спящая

Неподвижная, дышит чуть слышно,
буквой зю – поперёк – беззаботно.
Я какой-то с утра никудышний,
толстогубый, аминокислотный,
и она так свернулась уютно,
что я полностью обезоружен,
ничего не хочу абсолютно
и сейчас бесконечно не нужен.
И она так внезапно красива,
что я полностью обезображен,
квазимоден, уныл, рефлексивен
и уже совершенно не важен.
Я на цыпочках, скрипнут ли двери?
и по улицам, напропалую,
было – не было, верю – не верю...
но сначала её поцелую.

Босиком

Босиком, с мокрой башкой
вся в полотенце
препарат чистый такой
от импотенции

разбрелась по зеркалам
в копиях звонких
Жанной д’Арк, девкой с реклам
и амазонкой

ноги на ширину плеч
под одеялом –
можно мне рядом прилечь
с оригиналом?

сотни рук тысячи ног
мельницей в спальне
север юг запад восток
ближний и дальний

пришёл – ушёл

     (городской романс)

я приду совершенно не вовремя
у тебя будет тысяча «но»
три звонка, два письма и несобранный
чемодан, и билеты в кино

я присяду на кухне, как водится
ощущая себя дураком
и кошачая небогородица
на коленях свернётся клубком

чашка чая изысканно белого
цокот клавиш, как топот копыт
половинки единого целого
друг над другом смеются навзрыд

и когда на рассвете решительно
под окном завизжат тормоза
я уйду, сам себе отвратителен
навсегда
как неделю назад

к теории струн

струны из стройной теории тронешь лениво
все колебания – в сторону и, наудачу,
шило на мыло, а воду на светлое пиво
и, незаметно, анданте – на бодрое виво
виво затем – на виваче, и даже вивачей,
чем  собиралась – а что, разве можно иначе?
разве ты можешь размеренно по метроному
так чтобы локтем под дых и линейкой по пальцам
к чёрту все такты приличия мы ведь знакомы
с сотней теорий и практик избитых оскомин
порванных струн дальних стран и последним смеяться
в сумерках вечного сна и небесного глянца 
– это не просто игра это полное престо 
ну перестань это слишком для нервов непрочных
это лавины несутся стремглав с эвереста
словно преступник сорвавшийся из-под ареста
мы же с тобою не так неприступно порочны 
может быть ты но не я но не я, но не я

две чашки чая

две чашки чая на столе
одна с зелёным
который цвета крем-брюле
другая с чёрным
как шоколадное суфле
и кот учёный
который зная что почём
на стол не рвётся
меня считает богачом
о ноги трётся
а я усталым циркачом
канатоходцем
иду качаясь как бычок
к любимым серым
где поселился светлячок
таким манером
что притворился дурачок
секундомером
и стынет чай тик-так тик-так
зелёный чёрный
циркач снимает свой колпак
нерукотворный
слова отчявшись найти
не замечая
стоящих тихо на пути
двух чашек чая

плюнуть через левое

плюнуть через левое
всё равно не сбудется
белой королевою
шествуешь по улице
вихри турбулентные
закружили головы
сыплю комплиментами
истинами голыми
что с того, что шёпотом
и на расстоянии –
пропадаю пропадом
в северном сиянии
клетки бело-белые
сладкая распутица
ничего не делаю
всё равно не сбудется

обалдеть

обалдеть как ласкаются тени
на потеху завистливых глаз
среди вычурных хитросплетений
вызревает бесплотный оргазм

как-то скучно на нашей скамейке
не спасает прыг-скок воробья
разрядившиеся батарейки
оживляются каплей вранья

вот и вру про ветвистые тени
про любовью охваченный сад
и обрывки своих сновидений
приплетаю уже наугад

посмотри на меня с укоризной
пусть хоть так при сиянии дня
или лучше немножко капризно
пару слов про себя про меня

можно ласково можно и грубо
про назойливый мой аппетит
…как прекрасно обкусаны губы
и на родинке солнце блестит

Полное разложение

Я лежу разложенный по полочкам
на кушетке психоаналитика,
чувствую себя не то, что сволочью,
но весьма достойным всякой критики.
Аналитик говорит мне разное
(у неё глаза такие серые)
все мотивы, чистые и грязные,
ловко раскрывает и уверенно.
Вот лежу себе и тихо думаю
(лучше бы раскрыла мне объятия):
надо бы всю эту ерунду мою
как-нибудь пристроить обязательно –
жаль ведь этой резкости застенчивой,
детских страхов, лёгкой нелюдимости;
вроде бы стыдиться тут и нечего:
ни самовлюбляний, ни судимостей.
Что ли завещать их только избранным,
чтобы избежать столпотворения –
не звучит ли это слишком выспренно?
(нет, она сейчас не в настроении)
Или – как положено у доноров –
пусть берёт любой, кому приспичило,
буду вечно виться чёрным вороном,
воскрешённым – типа обналиченным,
так и не прочитанным посланием,
левой опенсорсной демо-гогией,
агнцем, готовым на заклание...
(значит, послезавтра, в семь, у Гоголя)

Свидание с Прекрасной Дамой

Вы вуаль на себя нахлобучите для маскировки,
чтоб с другими своей красотой просто так не делиться,
и никто не увидит, как вы поднимаете бровки
(или бровки – в футболе, а не на изысканных лицах?)

Длинный плащ не закроет божественно стройные ноги,
хоть он сам по себе не простой, а верняк – от Версаче;
в сапогах каблукастых так просто играть недотрогу:
не захочешь – схлопочешь, захочешь – схлопочешь тем паче. 

И перчатки, конечно, ну как же идти без перчаток?
Тут как в боксе, иначе рискуете сдаться без боя.
Ваши пальцы оставят и так на душе отпечатки
у прекрасного принца, поэта и просто плейбоя.

Ароматом безумств и излишеств от Пако Рабанна
вы уложите их наповал, как овец на закланье,
и под третий звонок и сердечную дробь барабана
на пороге покажетесь робкой и трепетной ланью.

Я открою бутылку шампанского выстрелом звонким,
как Колумб открывал Новый Свет – офигенно картинно.
Без вуали вы больше не Дама, а просто девчонка
(не Мальвина, но впрочем, и я не совсем Буратино).

А когда мы напьёмся до чёртиков, пляшущих танго,
за окном уже будет закат (или, может быть, нет),
и мы больше не люди, а стадо безумных мустангов,
для которых единственный бог – это стук кастаньет.

она лежала на песке

она лежала на песке; худые ноги
так невесомы и светлы, как будто йоги,
и на коленке – той, что справа – цапцарапка,
а то, что выше – скрыто в розовую тряпку,
из-под неё ползли к пупку мурашки взгляда,
спеша добраться до сосков из шоколада,
но успевая накалякать закорюки,
где на пути попались скрещенные руки,
чтоб с горки съехать и остаться посерёдке
и слушать жилку, что стучит под подбородком...
и было жарко, как бывает лишь в июле,
и грустно, будто понапрасну обманули

как-нибудь вечером

я развешу трусы твои гордо на реях сушиться
как последний парад на варяге и залп на авроре
заварю тебе чай травяной с чабрецом и душицей
чтобы горечь степи познакомилась с горечью моря

будут волны нас тихо ласкать на виду у заката
будет ветер ползти по ногам неуслышанным стоном
и когда глупый дождь пробежится беспечным стаккато
вместе спустимся в трюм и обнявшись откроем кингстоны

можно

Незажжёный камин – значит можно и вазу с цветами
просто сверху поставить (желательно тёмные розы),
чтобы прошлое с будущим вновь поменялись местами,
как обычно бывает во время чумы и склероза.

Можно сесть на полу и спиной словно к другу прижаться,
обогреть попытаться – неумная шутка – но всё же
иногда интересно попробовать стать самозванцем:
вдруг получится то, что никак получиться не может.

А на полочке рядом жила раньше кошка из глины,
неподвижная, тихая, серая (чуть голубая).
Как-то ночью ушла так же тихо на цыпочках длинных.
Мы все спали без задних, а кошка ушла, улыбаясь.

Можно крепко зажмуриться, чтобы в глазах не щипало,
там бывают картинки, которых не надо стесняться.
Ничего не случилось, всё просто прекрасно совпало,
извиняться бессмысленно – значит, пора изменяться.

Кофе по-венски

Кофе по-венски спокойно себе забабахаю,
кончик гаванской сигары в тиши подстригу.
Как было жалко тебя отпускать недотраханной!..
Время не ждёт, потому и вся жизнь – на бегу.

Третью неделю давленье шалит атмосферное,
вот и сейчас незаметно подкрался циклон.
Падает ночь на колени ко мне и, наверное,
корчится в ревности старый чудак небосклон.

Брось волноваться, у нас отношения чистые,
я ей – не более чем, тут же дело в ином.
Если и прячется где-нибудь голая истина,
то в промежутке любви между явью и сном.

BC/AD

Мой добрый ангел, чёрный демон,
на кой тебе я только сдался?
Какая вычурная тема
сплела, играясь, наши пальцы
в цепочку странных происшествий –
тебе на шею, мне на горло,
где магендовид-магенкрестик
и пульс, умытый алкоголем,
и год за два, а два – за десять
без права шага влево-вправо,
покорно прячась с криком «здесь я!» –
хоть что занадто, то не здраво –
в пустую искренность вибраций...
Не понимаю только – где мы
с тобой успели разосраться?
мой чёрный ангел, добрый демон

о бескрайняя плоть

о бескрайняя плоть о небесная сила
мы бы тоже смогли если бы да кабы
ничего не сказал ни о чём не спросила
чистокровная месть наплевать и забыть
разодрать на куски перечислить по пальцам
отхлестать по щекам вместо шёлковых слов
и не надо себя втихомолку страдальцем
ни трагедий ни драм просто песни козлов

Похороны Адама

Ах, как пахли хризантемы на могиле у Адама!
Их несли со всей планеты отадамленные дети,
их отъевленные лица были тихи и печальны,
хоть измазаны местами в поминальном винегрете,
и глаза блестели жарко покрасневшей амальгамой.
А сама Она стояла на своём почётном месте,
позолоченные серьги на ветру себе бренчали,
как эоловые арфы на безвременной диете,
бесшопенные аккорды, хроматические гаммы
застывали на мгновенья в безыскусном пируэте,
грустно солнышко играло на колечке обручальном.
Человечество стояло, расплываясь в пиетете
перед корнем, извлечённым из божественного храма,
предпоследний мост сжигая между правом и запретом,
между миром и Эдемом, настоящим и начальным,
и мечтало об обильном и изысканном фуршете.
Так заканчивалась эта первожизненная драма.

о елене прекрасной замолвите слово

ах елена прекрасная бедная девочка лена
лебединая песнь венценосного и яйценосной
вся в картинах корзинах картонках стихах гобеленах
растрезвонена пО миру лепетом многоголосным

от эвглены зелёной до чуда прекрасной елены
в круговерти хищений (от вос- и до по-) не кручинясь
и спартанская жизнь разве лучше афинского плена
но зато мужики первый сорт вам такие не снились

менелаи тесеи ахиллы дейфобы парисы
черепахи троянские лошади и минотавры
настоящие боги-убийцы богини-актрисы
полубогие неутолённые хоть и на лаврах

красота есть великая сила (народная мудрость)
мир спасти не спасёт но заставит крутиться изрядно
подтолкнёт к неизбежному как говорил заратустра
до того ослепительна что под конец неприглядна

о прекрасная дама изольда татьяна елена
без тебя бы мы жили как люди отсюда-досюда
каждый раз ты приходишь ломаешь весь мир об колено
оставляя потомкам великое право на чудо