Топор, топор, сиди как вор

Топор проснулся от хлопка закрывшейся двери, старый Крюк куда-то только что вышел. Стояло утро, в межрамье гудела обессилевшая муха, в комнате пахло мокрой полынью. По ту сторону двора чернел морёными досками сарай, на крыше сарая сидел кот. Топор встал, обулся, взял со стула пиджак и выбрался через окно во двор...

На пустыре было глухо и туманно. Топор подобрал палку и, пробираясь сквозь туман, сшибал ею с макух бурьяна невысохшую ещё росу. Пустырь на полкилометра тянулся до следующего оврага. На краю оврага стоял заброшенный смолзавод. К солзаводу от станции вела проржавелая за ненадобностью узкоколейка. Смолзавод уже лет двадцать пустовал, только поселковые пацаны летом иногда водили туда первых своих подруг; водил когда-то и Топор. Зимами на смолзаводе продувно гудит северяк, в подкрышье хоронятся от ветров коченеющие птицы, и городские охотники, стреляя в заовражьих лесонасаждениях зайцев, забредают сюда погреться у костра. Топор подошёл к смолзаводу с тихим шорохом. Отбросил палку, вышел на залитую застывшим гудроном площадку; ноги его до колен были мокры от росы. Из цеха, сквозь проломы окон, маячило туманной далью раннее утро, а в цехе было сумеречно и тихо. Под крышей, со стропил, свисали прутья птичьих гнёзд, пахло птичьим помётом и прелостью нанесённых ветрами с улицы листьев. Между вторым и третьим котлами лежала когда-то Нинка. Топор постоял над тем местом, ничем неприметным, даже без следов крови. Вытекший мозг сразу же, наверное, собрали эксперты, а кровь со временем выцвела, стёрлась за долгие дни и ночи. Топор дотянулся носком ботинка до обломка кирпича, перевернул. На обратной, сырой стороне кирпича сидели мокрицы. Топор сплюнул и огляделся. Огляделся так, как будто что-то пытаясь представить. Да, здесь, ночью. Было тихо, или, наоборот, ветрено. Ветер гудел в оконных проёмах, шелестел за окнами листвой кустарника. Когда ветви молодых клёнов особенно сильно клонило, и они бились о ржавое железо распахнутой двери, чудилось, будто кто-то крадётся к двери со стороны оврага. Нинка стояла спиной к котлам, один из пришедших с ней стоял напротив; второй – чуть сбоку, отступив на шаг. Этот, второй, и нанёс удар. Ударил железной скобой, в темя. Остриё на пять сантиметров вошло в череп. Но перед этим они о чём-то говорили.

Топор снова огляделся, подошёл к окну, осмотрел овраг. Овраг просматривался из окна до дальнего закругления. Туда, за поворот, медленно и вязко вытекал туман. В углу Топор нашарил вбитую в стену скобу, выше была другая, ещё выше – третья. Топор забрался по ним на верхнюю площадку (когда-то к площадке вела железная лестница, но лестницу сорвали), с площадки шагнул в проём балконной двери (балкона тоже не было) и, ухватившись за свисающую сверху трубу, упираясь ногами в выщерблины в стене, забрался на крышу. С крыши пустырь просматривался до самой слободки, и даже дальше: была видна станционная водокачка. Туман над пустырём почти полностью рассеялся, и здесь, наверху, уже слегка задувал по-утреннему прохладный ветер. Пригибаясь, Топор прошёл по краю до противоположного угла крыши, и, опустившись на колени, стал разгребать ладонями осколки колотого бетона. Под осколками открылась щель. Из щели Топор достал большой свёрток, в свёртке были деньги. Топор взял несколько четвертных, остальные деньги снова завернул в полиэтилен, и убрал свёрток в щель. Обратно он шёл кружным путём, по узкоколейке. Туман рассеялся, и над пустырём щебетали птицы.