HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Николай Пантелеев

Дух внесмертный

Обсудить

Роман

(классический роман)

На чтение потребуется 17 часов | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск            18+
Опубликовано редактором: Вероника Вебер, 23.04.2014
Оглавление

7. Декабрь. 7.
8. Январь. 1.
9. Январь. 2.

Январь. 1.


 

 

 

Вечером, первого января, по традиции, сын пригласил Эн к себе в гости, обещая сюрприз. Такие ритуальные посиделки обычно проходили скучно: сын с женой собирали некий экзотический «стол», от которого радости было мало, и организовывали «культурную программу» – ещё более безрадостную. Эн приходилось изображать воспитанность, делать умное лицо, вести бесконечные разговоры о здоровом образе жизни, её новых способах, будто они меняются, как сезонный гардероб, и вообще – героически бороться с зевотой. Отказаться от приглашения Эн не мог, поскольку чувствовал, что встреча эта последняя, что нехорошо уходить в никуда, в бездонную вечность, размашисто хлопая дверью, оставляя после себя тёмное пятно претензий к миру.

Вина всякого творческого человека перед людьми простыми состоит в том, что он, допустим, сумел сделать внутри себя шаг вперёд, а они нет. Но судить общество за неспособность поумнеть так, как нужно для самоуспокоения творцу, нельзя. Эн хорошо это понимал, воспринимая людей, некритически относящихся к действительности, к себе, словно шаловливых до неразумности малых детей, которым только предстоит ещё повзрослеть. Но уже без него, предположим, и поэтому он, как и огромная армия его названных братьев в веках, в очередной раз уйдёт из жизни непонятым, да и непонятным.

Эн даже снилось время от времени что его сын, иронично его наследник – Эр, лежит у него на руках голенький и орёт. Сыну от роду неделя, не больше, он имеет развитые половые признаки, зубы, волосат, на лице у него щетина, но глаза через солидные очки смотрят на мир бессмысленно, а в звуках, которые он издаёт, можно разобрать лишь «дай» и «мне». Сейчас Эн, рассматривая с кушетки кремовый потолок мастерской, снова увидел на его шершавом экране знакомую картину: сына-грудничка. Это видение кольнуло сердце, но за одной болью, что вполне объяснимо, мгновенно последовала боль другая – Эс…

Резкая боль его последних дней, часов и минут. От этой боли Эн немедленно вскочил и через «комми» связался с женой друга, чтобы для проформы поздравить её с грустным Новым Годом, попытаться выведать, ободрить. Но она держалась молодцом и даже удивила сообщением, что Эс сейчас стало намного лучше, что он увлёкся каким-то диковинным видом рисования, в котором нотные знаки сплетены с изображением сущностей, природы и строений. Дескать, друг целыми днями напевает незнакомые мелодии, арканит их в воздухе зелёными своими глазами и сразу переносит на бумагу, где они послушно растекаются по туманным долам, белым городам, грозовому небу.

После этого разговора Эн долго не мог найти себе места, бродил как заведённый по мастерской, пеняя Эс за его медлительность и радуясь одновременно, что другу сейчас стало легче, что он нашёл себе новое развлечение. Или лекарство? Непонятно.

Он «внезапно» передумал идти к сыну, чтобы не усиливать свою импульсивную боль, решил забиться в угол, перележать, отсидеться, но также внезапно оделся по-будничному и часа в три вышел из дому, пытаясь движением вытеснить из души демонов корыстных мыслей… Впрочем, зла в них было не больше, чем жажды определённости, без которой он не имел право сводить счёты с собой. Идти предстояло на другой конец города, идти, понятно, пешком, сквозь капризную непогоду, порывистый ветер, сквозь плачущие холодом сосульки.

Народ к этому времени уже отошёл от шумных салютов, затёртых тостов, неисполнимых обещаний, безумных надежд и стал выползать из одних нор, чтобы, через ряд необходимых действий, перекочевать в норы другие. Народ был преисполнен решимости восполнить отсутствие в жизни прямого смысла обычной суетой, мыслью на ходу, народ действиями как бы гнал от себя ересь никчёмности, чтобы заведённо класть поклоны своему новому богу – здоровому образу жизни. Будто это скользкое, весьма индивидуальное понятие можно было каким-то способом измельчить, раздать всем, национализировать.

Эн соглашался, что массовое участие в этой погоне может улучшить людей, может их объединить, но поскольку свои семь десятков лет он прожил в стороне от всех, работая на всех, то теперь, в финале, ему казалось невозможным как-то влиться в бодрые ряды строем бегущих, поскольку сам он всегда двигался в одиночку и от себя – к себе.

«Почему же медлит Эс? – думал Эн, – неужели альбом, как шанс зацепиться за жизнь, действительно принёс ему облегчение?.. Всё верно: каждый день праздник, каждый миг мы обязаны ценить, словно алмаз, – это наша природа, наша воля к жизни… Но, когда мы теряем текст торжественной клятвы этой обязанности, то должны быть немедленно расформированы, как молекулярное армейское соединение».

И Эн уже почти бежал этих мыслей, бежал, несмотря на одышку, на скользкие тротуары, бежал от где-то сейчас склонившегося над альбомом Эс, он шарахался от людей, хорошо понимая, что в его возрасте нужно воспринимать мир всё же как-то иначе… Только – как?! Ответа на этот вопрос у него сейчас не было. И он искал его в припорошенных серым снегом парках, во дворах старых тусклых домов, в наглом блеске домов новых, где за тонкими стенами, собранными по последним технологиям, текла, будто струйка из крана, жизнь, до боли архаичная, до рези вялая, скучная, пыльная. Вернее, в частях подвижное, и всё же существование неких холоднокровных, с которыми ему уже не договориться.

Но пока Эн ещё цеплялся за возможность бытия. Он заглядывал в оттаявшие лужи – там искал своё «как», но видел за зеркальной плёнкой воды лишь одно и тоже ужасающее видение: пожилой всклокоченный человек в седой бородёнке, у которого вместо глаз зияли бездонные чёрные дыры… И он пугался этого человека, он искал кого-то другого, но его нигде не было. Не было в водосточных трубах, в подъездах, глотающих людей, не было в центре города и на его периферии.

Сейчас Эн особенно остро почувствовал агрессию города и понял – его кризис связан с тем, что он не нашёл для души уголка, где хотелось бы обрести покой в мудрости. И даже мастерская, почти родник, почти оазис, не в силах была дать ему некой целебной воды. Город с его вечной сутолокой нужен больше молодым, алчным, рыщущим по жизни стороннего возбуждения, социальной щекотки, без которой им тоска. А в среднем возрасте город начинает тяготить показухой, ибо её резоны складываются теперь уже с внутренней суетой, обусловленной тягой к смертельному комфорту. От понимания конечности жизни, времени и здоровья, мы хотим заполучить все блага мира и торопимся: ещё, ещё! Но платим за жадность апатией. Лишь старость – только умная, чистая, щедрая, усмирившая наконец ненасытную плоть! – стремится к покою, как средству сохранения времени, и находит его, чаще в природе.

Молодость – время оркестров, боевых маршей, медных труб, эмоций, где за грохотом барабанов и истерикой духовых неразличима фальшь импровизаций… Зрелость – пора застольных песен, долгих репетиций, вымученного мастерства, время соединения в трио, квартеты, секстеты, период ворчания на молодых и горячих солистов за бездушную тягу к нахрапу, бунту, какофонии… А старость, разумно предпочитающая соло, либо дуэты, ищет «музыку свою», как воплощение любви ко времени и жизни во всём, что её до поры окружает.

В хаотических поисках самого себя, только другого, ещё возможного, ещё влюблённого в жизнь, Эн выскакивал вдруг на многолюдье, и оно страшило навалом восклицательных знаков, мерцающими ударами сердца гигантского общественного организма, оно отталкивало его от себя как иначе заряженную частицу. Он без мысли возвращался на окраины, но они пугали его даже больше многолюдья, пугали теперь уже вопросами, одиночеством спящих переулков, состоящих из старых одиноких домов, замерших в ожидании шумной, говорливой птицами весны, и проходных дворов, будто вымерших от опасной инфекции под названием «как»… Как помириться со всеми, с миром этими всеми организованным, как найти себя – ещё недавно молодцеватого, постоянно хохочущего и стоящего на голове, легко приседающего ради мышечного удовольствия на одной ноге? Как – и где! Снова Эн, будто сачком, ловил эти коварные вопросы, но они разлетались, невидимые, вокруг, они были похожи на нарисованных холодом в воздухе белёсых бабочек…

Через два часа метаний и попыток спрятаться от всех, найти себя, найти цель, которой наконец веришь, Эн выбрел к речушке на окраине отдалённого микрорайона, где жил его сын.

Стальная вода в ней неожиданно быстро струилась, унося из города всё, что считала лишним… Безымянную для Эн речушку, с двух сторон, будто стенки набережной, обступили кубической формы жилые дома, такие же угрюмые, как вода, и такие же стеклянные... Но вода казалась ему необычно живой, а дома – мёртвыми. Это наблюдение Эн лепил уж было к своей меланхолии, как вдруг на ближайшем из домов, наглухо застёгнутом окнами, одно из них раскрылось до широкой щели, и явно детская рука вытолкнула наружу красный надувной шарик. Он вздрогнул, точно пугаясь холода, невольно дёрнулся обратно, но окно решительно захлопнулось, не оставляя изгнаннику права выбора. Сиротливый шарик – молодой, красивый, дерзкий – попытался взмыть следом за вольным ветром, однако тот неожиданно бросил его вниз, и шарик стремительно, можно сказать, полетел прямиком в речку. Он опал на воду выше по течению, и тут же, подхваченный энергичным потоком, заскользил по волнам. Эн поспешил к обрезу воды, чтобы перехватить шар, но беглец проплыл метрах в двух от грязного глинистого берега…

Провожая взглядом яркий символ жизнелюбия, так и не давшийся в руки, Эн заглянул в воду и увидел себя, но внезапно его отражение в свилеватой бегущей воде будто оторвалось от оригинала и бросилось синей тенью догонять красный шарик. Теперь в зазеркалье реки Эн не было, но он этому не удивился, глубоко от позвоночника вздохнул и обречённо побрёл сдаваться обстоятельствам.

На двери квартиры сына красовалась наклейка: «Добро пожаловать в Мексику!», и Эн почему-то мрачно подумал, что придётся пить «эту гадость – текилу»… У входа, после поцелуев, невестка сразу напялила ему на голову сувенирное сомбреро, а сын без остановки пересыпал речь оборотами на «ос», типа: «буэйнос приветос, грандос малярос»… Всюду на убыточно голых, модернистских стенах квартиры были пришпилены виды пирамид, заливов, кактусов и пальм. Поперёк гостиной болтались гирлянды из искусственных тропических цветов, в центре – стоял стол с яркими фруктовыми экзотами, на экране Портала бесконечно распевали серенады музыканты в закрученных наверх усах.

Эн знал, что комплекты для создания подобного «национального колорита» – от гирлянд до продуктовых наборов – можно было без хлопот купить в торговых сетях «Праздник каждый день!» или «Смени образ жизни!». Поэтому липовой, фактически, эстетике он не удивился, с горечью подумав: «Их не хватает и на то, чтобы сделать эти занятные мелочи своими руками!» А вслух лишь взялся незлобиво стыдить сына и невестку за бытовую импотенцию. Однако те были настолько увлечены собой, что по счастью не слышали Эн, да и не слушали.

После всех ритуальных приветствий, уже за столом, Эр заявил, что «оздоравливаться» они теперь будут с латинским акцентом. Рассовав по карманам полученную дешёвенькую сувенирную продукцию, Эн в ответ подарил сыну и его жене Эк по акварельной открытке ручной работы. На лицевой стороне одной был изображён закат с красным шариком солнца, утопающим в стальном месиве туч, на другой – река, бегущая в небытие, под пресс кучевых облаков. С обратной стороны на открытках плыли невесомые, прощальные четверостишья. Конечно, свои.

Пока сын и невестка осыпали Эн блеклыми комплиментами, он вдруг осознал – почему его так взволновал красный надувной шарик и укравшая шар своенравная речушка… Из раздумий Эн вывело заявление сына о том, что вместо ожидаемой текилы, все будут пить «Ацтека-джаз», новый энергетик, который пьянит одной лишь своей ужасной полезностью. Эн к такому повороту событий был готов, однако спросил: «Кто это – всё?» Сын, по-детски кокетничая, ответил: «А это и есть, папа, тот самый сюрприз, потому что Эва будет со своим новым же-ни-хом». – «Спасибо, конечно, но не слишком ли вы торопитесь?» – «Что вы, папа… – возразила Эк, – время-то сейчас какое!.. Надо торопиться жить». – «А зачем?» – «Чтобы всё успеть». – «Успеть – что?!» – «Пожить!»

От столь содержательного диалога Эн пошёл в ванную комнату и хорошенько приложился к дежурной фляжке с коньяком… Мгновенно по телу разлилась горячая нега, и он подумал: «Может быть, есть смысл спиться?! Этим-то беднягам теперь не вольно и попраздновать, так как праздник подразумевает отход от некой жёсткой схемы, а если он – каждый день, как это было когда-то у меня, то и схему надо менять ежедневно. А под силу ли им это? Вот в чём вопрос…»

Вернулся к столу Эн довольно повеселевшим и уже без досады на себя, с прозрачным спокойствием воспринимал оздоровительную чепуху, которой обменивались его так и не повзрослевшие дети.

Вскоре в квартиру, увитую мишурой, ворвалась не особо берущая в голову Эва, за ней просочилось ещё одно невнятное лицо – Эп, тот самый жених… Выяснилось, что их родители знакомы «по спортзалу», давно детей сватают, так как Эп – обещающий молодой менеджер «от музыки». Воспитанный, при тылах. То есть, мерещится, скажем, некая совместная работа, амбициозные проекты, семейные очень здоровые будни и ещё более здоровые, чем будни, детишки… Некоторое время завидный жених отмалчивался, а потом взялся хвалить вегетарианское «горячее», приготовленное Эк, по традиции сдобренное красным перцем. Потом он и вовсе завёлся по поводу зажигательных латинских ритмов, отмечая их особую финансовую выгоду.

Эн видел, что Эва без энтузиазма слушала жениха, а папаша, под эти сладкие для родительского сердца песни, стал мечтать – всей честной компанией… эх… где-то в июле… после летней сессии Эвы… махнуть эдак всем вместе… да в Мексику! И так далее.

Устав через некоторое время от трескотни, Эн увязался помогать по кухне Эве, пока, условно говоря, взрослые травили небылицы в лицах о новейших методах убить с пользой время. Там дедушка уговорил внучку тяпнуть коньячку, чтобы легче было заниматься психотерапией. Эва призналась деду, что пошла на поводу у родителей, не желая их злить. Пока, по крайней мере. Что за «гусь» Эп – она прекрасно понимает:

– Парень деловой, цепкий… Такой в жизни не потеряется, но для меня он слишком прямолинеен и открыт. Будущая предсказуемость и сытость – ещё не основание для судьбы. Даже если тот… мой будущий рыцарь будет беден, контрастен, за такого… я и под пыткой не пойду! Тем более, что как потенциальный мужчина он вообще не в моём вкусе, то есть – он не мужчина, грубо говоря, моей мечты.

– А я уж было испугался за тебя, – оправдывался Эн, – потому что с подобного рода «типом» о творческой карьере души, о её полёте над бытом, инстинктами, можно сразу забыть.

– Ничего, – улыбнулась Эва, – пусть немного повеселит родителей, даст им возможность почувствовать себя «как все». Новый год всё-таки! Время обманчивых обещаний и глупых надежд на лотерею. Считай, что это мой им презент. Такой, необычный, психотерапевтический…

– Ты знаешь – а у Эс дела, вроде, улучшились. Я связывался с его женой – говорит, что он рисует, музыку какую-то космическую сочиняет, болезненные муки души почти прошли.

– Как прекрасно, дед! И ты не хандри, снова ухвати за гриву судьбу, покажи нам всем, где раки зимуют… Ты же такой!..

– Был, наверное. А я ведь, внучка, ему даже где-то завидовал…

– Чему! Смертельной болезни или душевным мукам, как выясняется, более тяжким для организма в целом, чем муки физические?..

– Нет, конечно. Но какой-то определённости…

– Определённости чего – плохого! Ну, дед не знаю… Вот до чего ты договорился. Определённость обязана быть желанна только хорошего, а иначе – это садомазохизм или старческий каприз, бзик, прости, то есть, хроническая безысходность. Не знаю мрачнее слова.

– Тебе меня трудно понять… Инстинкты и корни насосом гонят в тебе сок – наверх к побегам, как весной, и руки у тебя, словно ветки, буквально дрожат от предвкушения – жизни, любви, цветения. У меня же сейчас на душе поздняя осень, веткам моим не расцвести, и я вдруг понял, что статистическая единица хуже, чем ноль.

– Вероятно, душевная смута в любом возрасте непонятна другим, это крест самого человека. Что у него там внутри? Сбой в программе, огрехи питания, запруда или тромб выскочил на пути у души – неясно. Я, к примеру, в любовь практически не верю… Были у меня увлечения в школе, в училище, но разве это любовь! Тебе просто приятно, что этот человек рядом, однако, когда он уходит, или проявляет себя для тебя неожиданно, негативно – боли нет. Есть только недоумение, которое проходит через пять минут. Может быть, деда, этот скепсис у меня от тебя? Наследственный? Я без эмоций воспринимаю мир уже сейчас, а у тебя это и вовсе превратилось в апатию? Мы дефективные.

– Само собой. Но до сих пор моя дефективность позволяла мне быть неизменно счастливым, а теперь этот период в несколько десятилетий закончился. Оледенение наступает. Мне тоже кажется, что любви нет, и бабку твою я, скорее, по-хорошему терпел… да, как занятное существо с другой планеты, с которым жить удобнее, чем с другими. А сломался я не из-за её потери, поверь! Нет, видимо, – слишком долго пользовался складом своей радости, не пополняя его, и вот теперь он пуст. Жить же без счастья человеку, к нему привыкшему, мучительно, как моему другу с его загадочной болезнью души, причиняющей физические муки.

– Мне об этом думать рано. Мысли твои мне не по размеру. Да и вообще, женщине, как я заметила, много думать вредно – лицо грубеет, какое-то милое очарование теряется, лёгкость, естество.

– Но думать-то надо… Если пассивен разум, то жди бунта тела, и женщина теряет своё естество, очарование умного тела.

– Пойдём, дед, а то нас кинутся. Неудобно уединяться. Я зайду к тебе в ближайшее время – там поговорим. И о любви тоже.

«Культурная программа» представляла собой, в основном, конкурс оздоровительных коктейлей, которые каждый после приготовления давал дегустировать всем. Превозмогая отвращение, но пытаясь не омрачать последние минуты общения с родными, Эн, как и все, наболтал какой-то мути, а конкурс, понятно, выиграла Эк, посещавшая по части целебного питания даже некие дорогущие курсы. После «песенного конкурса», где отличилась «хорошая актриса» Эва и был объективно неплох Эп, все собрались перед экраном Портала, чтобы «в режиме реального времени» попутешествовать по только что проснувшейся, далёкой Мексике.

Эн решил, что это сигнал, и без всяких условностей, сославшись на разыгравшуюся мигрень, пошёл домой. Последней мыслью, пойманной им в этот день, был зарок – при любом повороте событий – уже не отягощать себя подобными визитами никогда.

А своеобразным протестом против чуждого Эн мира стал кошмар, жутковатый сон, пугающая аллегория состояния его психики, ищущей свободу от тяжких обстоятельств духа и тела в потусторонней жизни. Сначала он слонялся по средневековому городку, объекту исторического наследия… Эн уже как будто хотел в нём поселиться, примириться с жизнью, возродиться, однако на этих мыслях его увлекло неодолимое движение людей куда-то вверх, к сверкающему собору на вершине горы. В итоге безлюдье сонного городка сменилось шумной толпой у самого храма. Какую веру он представлял, Эн не понял, но удивился, что построен собор был будто из соли, из крупных её кристаллов, сияющих на солнце. Дышалось здесь легко, и Эн уже не боялся толпы, он бродил как все, приценивался к ритуальным сувенирам в лавках. Но неожиданно погода резко сменилась, стало совсем темно, заморосил дождь, широкая площадь быстро опустела, народ дружно ринулся в собор, спасаясь от непогоды и разыскивая новые экскурсионные впечатления.

Эн тоже устремился за всеми и вдруг был неприятно, до резкой боли в сердце, поражён новым, невиданным ранее способом нищенства: мужчины и женщины, нестарые, опрятные, двумя живыми качающимися штабелями лежали у входа, взывая к милости паломников. Переложены бедолаги были какими-то суковатыми брёвнами, которые, по-видимому, не давали раздавить нижних, так что с четырёх сторон торчали – где ноги, где головы, где поленья, где руки с плошками для милостыни… Кстати, полными. Нищие стонали, взывали к состраданию, однако сейчас, когда последние паломники исчезли в дверях собора, актёры без стеснения считали прибыток, хохмили, обменивались сплетнями о спонсорах своей, буквальным образом, нелёгкой жизни. И были, что удивительно, очень довольны судьбой, полны оптимизма. Как мы, подумал Эн, вернее, как все, но не я… На этой мысли боль отпустила сердце, и он вошёл в храм. Воздух внутри оказался приторно-спёртым от дыхания толпы, от сотен горящих повсюду, коптящих свечей, а люди тем временем говорливыми ручейками исчезали в десятках пещер по окружности собора.

И Эн снова подался стадному чувству: не бежал отсюда, а встал в хвост одной из очередей, пошёл за всеми. Внутри потоки разделялись, потом ещё и ещё, так что Эн на какой-то момент уже не понимал – куда идёт, куда ему следует поворачивать на очередной развилке? Он просто брёл по соляным штольням, терялся, выходил на людей, снова терялся, сталкивался в прострации с кем-то лбом, извинялся, тыкался, как слепой котёнок, дальше. Словом, плутал в себе… И вышел, наконец, в большой склеп, где среди липкого мрака десятки страшных полуголых уродцев каким-то образом лечились солью, молились, ждали чуда, спали, то есть, с пользой для себя проводили время. Эн от всех этих картин потянуло стошнить, и тут чуть ниже, за аркой он увидел зеленоватый светящийся поток воды, изливающийся из одной норы и убегающий в другую, за которой угадывалась свобода. Он бросился к воде, попробовал ею умыться, но она оказалась настолько холодной, что обожгла лицо.

«Не уйдёшь! – щуплый уродец с детским лицом схватил его за плечо, – ты теперь навсегда здесь, ты станешь таким же, как мы! Ты наш-ш-ш!..» – и далее лишь долгое шипение. Эн отбросил уродца от себя, почти без сознания нырнул в ледяную воду, от которой встало сердце, ему даже показалось, что он умер, но нет – всего лишь проснулся.

 

 

 


Оглавление

7. Декабрь. 7.
8. Январь. 1.
9. Январь. 2.
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!