HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Юрий Михайлов

Лёд и пламя Арктики

Обсудить

Повесть

  Поделиться:     
 

 

 

 

Купить в журнале за июль 2021 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за июль 2021 года

 

На чтение потребуется 7 часов 45 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

Опубликовано редактором: публикуется в авторской редакции, 8.07.2021
Оглавление

2. Часть 2
3. Часть 3


Часть 3


 

 

 

Глава 1

 

Ехать на встречу надо было лично мне, а не доверенному лицу, к услугам которого я привыкал весь последний год своей жизни. Юрист по образованию (защитил кандидатскую в двадцать с небольшим лет), с безупречной репутацией госчиновника он был приставлен ко мне Бобо Константиновичем сразу после отъезда нас с Марфой в Германию. Звали его Андрей Александрович, по-тихому все шептали, что он какой-то родственник писателя-фантаста Беляева. Чтобы в то дикое и непонятное время девяностых годов прокормить большую семью, ему пришлось оставить минюст, должность советника отдела делопроизводства и перебраться в офис к Бобо. Похоже, он знал обо мне всё и не понаслышке, думаю, не раз консультировал шефа о ситуации с возможным наследством (а ставку до нападения на меня наркоманов тот делал на Караванова – младшего), с созданием благотворительного фонда и по другим деликатным вопросам.

В старой памятной машине «Мерседес» багажник был переделан для перевозки немецкой, нашпигованной автоматикой, инвалидной коляски, которая предназначалась для меня, но последнее время стояла без действия. Я принципиально не пользовался ею дома, а уж на улице – тем более. Думал: скорее привыкну к мысли, что спасу себя сам, не рассчитывая на чью-то помощь. На ноги, с медицинской точки зрения, меня поставили врачи клиники в Германии, правда, с оговоркой: ежедневные напряги на тренажёрах, с одной стороны, при выходе на улицу – разумность и взвешенность во всём. И главное, чтобы пока рядом был кто-то из сопровождающих.

Ноги я начал чувствовать после операции, когда по утрам стал медленно, по шашку, ходить в туалет, стыдясь прихода Марфы с «уткой». Она смеялась надо мной, говорила, что медработник – существо вне пола и что нет стыда в том, что близкие люди помогают друг другу во всём. Наверное, таким же правилом она руководствовалась, когда ложилась ко мне в постель, замечая несколько дней к ряду невероятную активность моего мужского органа. А я боготворил её, понимая, что никто не сможет дать мне такую жертвенную любовь, какой от природы обладала эта красивая и удивительно покорная женщина. Вполне естественно и без всякого смущения она не только мыла меня шампунями, с ней я испытывал минуты потрясающей близости.

Любил ли я Марфу? Если бы не было в моей жизни Кати и Натальи, я бы, наверное, с полным правом мог сказать: я люблю эту женщину. Да я и любил её, но как-то по-особенному, мне всё время казалось, что я перед ней в неоплатном долгу. А она комплексовала только из-за одного: когда шла рядом со мной по аллеям больничного сада или тихими улочками немецкого городка, то заметно прихрамывала в советской ортопедической обуви. Окончательно оклемавшись после операций, я, наконец, попросил лечащего врача помочь Марфе, та сопротивлялась, зная, что ей придётся уехать на день-два в другой город. Но обувь ей сделали, даже две пары, для зимы и лета, хотя от лечения она пока отказалась: надо было поднимать меня. Теперь она, как ей думалось, ничем не отличается от других женщин. Да она и так ничем не отличалась: нога, вывихнутая при родах, не хотела расти, как положено, в длину, была короче второй – на десять сантиметров.

Итак, я ехал на предварительную встречу в парламент, где меня ждал важный функционер одной из фракций. Охрану с собой не брал, мой старый многодетный шофёр Эдуард согласился сопровождать меня в походе по депутатским этажам власти. Но коляску из машины мы не вынимали: я так похудел за год лечения, что он сам, случись худшее, вынес бы меня на руках. Пропуск выписали и на меня, и на него, у входа стояла высокая симпатичная женщина, лет тридцати, с какими-то диковатыми, раскосыми глазами знойной южанки.

– Вика, – сказала она, не протягивая руки и почти отвернувшись от нас, – Сан Саныч ждёт вас, но вы умудрились опоздать на целых пять минут...

– Незнакомые дворы и подъезды к вам, – сказал я, – кто ж думал, что вход в парламент загонят в такие катакомбы...

– Ну, гуд, это – охрана ваша? – посмотрела она на Эдуарда, – надеюсь, без оружия?

– Сопровождающий меня человек. Я недавно из госпиталя...

– А вы что, военный?

– Дипломат, но в звании...

– Сан Саныч тоже полковник, любит, когда к нему так обращаются.

– Мы не полковники, но спасибо, за подсказку.

Женщина, поняв, что мы безнадёжно опоздали, перестала убегать вперёд, шла рядом с красавцем-южанином Эдуардом, пытаясь поговорить с ним на каком-то горском наречии. Поначалу мне было тяжеловато выдерживать их темп ходьбы, ноги, чисто психологически, особенно левая, похудевшая почти до кости, упорно не хотела слушаться, догонять свою напарницу. Но у лифтов я вдруг понял, что никому ничем не обязан и что речь идёт о предварительной встрече, на которой никто иной, как я сам, должен принять решение: быть ли мне депутатом. Почему-то вспомнил маленького пузатого депутата и его подругу Милу Хилтунен, бурную ночь, проведённую с ней во Владивостоке, успокоился и стал почти нормально шагать по красным, в аляповатый узор, ковровым дорожкам.

В приёмной сидели несколько молодых сотрудников, видимо, помощников депутата, в основном, женщины. Они подняли головы, поздоровались с водителем, на меня почти не смотрели. Вика вдруг прошипела: «Т-ссс» и зашла в одну из дверей. Её не было уже минут пять, и я понял: нам преподносят урок вежливости. Сел на единственно свободный стул, достал из кармана минипланшет, не китайский, родной марки, стал смотреть новости. Игрушка в моих руках тут же привлекла внимание окружающих, ко мне подошла самая молодая женщина, почти девочка, стала через плечо смотреть на экран. «Класс! Вот это – вещь, блин...» – выдала она в полном восторге И в это самое время открылась дверь, Вика помахала рукой, дождалась, когда я зайду в кабинет, плотно прикрыла её с обратной стороны. Из-за стола приподнялся, судя по всему, невысокий человек, лицом, особенно бровями, похожий на самого добродушного в истории нашей страны генсека партии и вождя народов.

– Чёй-то, критикуете размещение депутатского корпуса, молодой человек? – начал он несколько скрипучим голосом, – вот ютимся, всё переносим и переносим строительство нового здания, ибо не хватает денег... А нашим оппонентам, власть предержащим, всё по барабану, всё валят на нас, истинных защитников интересов народа, – и без перехода – как вы себя чувствуете? До меня дошло, были в госпитале?

– Да, товарищ полковник, – сказал я, – наша служба и опасна, и трудна. Пришлось постоять за честь...

– Вам придётся придумать биографию, – резко бросил он фразу и внимательно посмотрел не меня, – и не советую со мной Ваньку валять... Иначе вы будете ущербным даже для партийного списка.

Я понял, что перегнул палку, тут же принял самое лояльное и деловое выражение лица, сказал:

– Как это сделать? Я готов, но не знаю, как это сделать...

– Вам помогут, специалисты есть, но обговаривайте варианты с ними сами. Далее, ваш фонд должен задружиться с нашими избирателями, мы передадим все необходимые данные для благотворительной акции. Всё пойдёт по официальным каналам, но уже в наш фонд. Вы готовы? Все формальности ваши люди уладят с Викой, а я доложу своему руководству, по исполнению и готовности. Но не тяните: времени мало, скоро начнётся предвыборная гонка...

– Как президент фонда социальных программ страны, подтверждаю заинтересованность в работе с вашей фракцией, – и с ещё большим энтузиазмом закончил, – следующая встреча пройдёт у нас, в зале торжеств международного центра торговли, на приёме в честь вашего лидера и его ближайших соратников.

И вдруг увидел, как вытянулось лицо функционера, он приподнялся из-за стола, руки пошли по швам, лицо засветилось лучами радушия и гостеприимства. Заговорил тихим вкрадчивым голосом:

– Понял, хозяин пожаловал... А я думал, его представитель. Наш будет только завтра, вылетел на родину, то бишь, домой, как увижу его, тут же расскажу о нашей тёплой и дружеской встрече. Назовите, с кем мне поддерживать контакты?

– Вам перезвонят, – сказал я и направился к двери.

 

 

*   *   *

 

То, что Беляев давно и упорно занимается «коридорами власти», я знал напрямую от Бобо, но только раз он намекнул, что надо создать запасной вариант «нашей с тобой биографии». А я лишь позже узнал, что это – строчка из песни его студенческой юности. И то спасибо Груше, которая наизусть знала очень неплохие песни и стихи о «запахе тайги», о Ленине, который «такой молодой и юный октябрь впереди...» Как-то она сказала по секрету, что раз-два в год у шефа на мальчишнике собирается с десяток бывших комсомольцев, некоторые из них выстроили отличную карьеру, был даже один руководитель комсомола кавказской республики, ставший сегодня мульти-миллионером. Видимо, не зря дядя вспомнил о депутатском корпусе, сразу после моего возвращения домой заговорил о скорых выборах. Вернулись мы с Марфой поездом, в Германии в общей сложности пробыли чуть больше года, жили в пансионате, дважды я ложился на операции, такие серьёзные, что, как говорила моя спасительница, подобных в нашей стране ещё не делают. Но немецкие врачи не раз отмечали: русские военные хирурги, без сомнения, спасли мне жизнь.

Много читаю и читал в интернете, особенно за границей, выделял статьи о человеческом мозге, в теории знаю о своих болячках не хуже врача. Два слова надо сказать о том, что функции жизнедеятельности абсолютно нормального человека восстановлены у меня полностью. Врачи особенно боялись за движение, зрение и речь, были и сейчас очень осторожны в прогнозах. Но молодость берёт своё, уверен, что и ноги восстановлю со временем, и читаю без очков, и речевые функции не нарушены. Вспомнил школьного друга деда Коли, который после инсульта опять стал церковным старостой. Уж если он удержал жизнь в руках, то я и подавно справлюсь, встану на ноги. О нём мне рассказала Марфа, поддерживающая контакты с бабушкой и отцом Евдокимом. Не раз я говорил ей:

– Почему ты молчишь о дочери? После второй операции со мной уже меньше возни, съезди домой, привези дочку. И Бобо Константинович об этом говорил, когда недавно был у нас. Кстати, мой отец собирается приехать на недельку, пусть захватит ребёнка. Я ему позвоню сейчас, всё уточню...

– Саша, – Марфа положила руку на мою голову, туда, где меньше боли и бинтов, – вот когда снимут повязки, тогда и будем разговаривать. Танюшка у бабушки, конечно, скучает, и я тоже, но это всё терпимо. Кстати, им продукты привозят прямо из магазина, твоя Агриппина обо всём договорилась, делает оплату сразу за полный месяц. Я удивлена и даже растеряна, как такое возможно. Спасибо, огромное...

– Да, я знаю. Так у нас принято: референт-помощник ведёт все дела, включая пополнение счёта на банковскую карту и оплату телефона. Даже мелкой перепиской занимается, по СМС или электронной почте. А вот приезжать к нам что-то не больно спешат, кризис миновал, у всех куча дел, пусть себе лечатся за границей и не очень докучают...

– Не обижайся, Саша, это такая морока: оформить выезды, собраться, лететь самолётом, потом ехать поездом и автобусом. А у нас скайп заработал, мы видим всех твоих друзей, даже Даша стала подключаться.

Кстати, по рекомендации самого Бобо, моя сестра Дарья, студентка полиграфуниверситета и внучка Николая Караванова, стала исполнительным директором фонда. «Ну, вот и хорошо, – подумал я с грустью, – меня можно и на пенсию отправить». С Бобо мы проговорили в офисе после моего возвращения весь вечер, пили зелёный чай, потом он захотел коньяка, я отказался, сказав, что мне кроме «минералки» ничего не надо пить. Если я правильно его понял, он встревожен переменами во власти, тем, что идёт негласное укрепление фирм с приставкой «госкомпания», что появилось понятие дальнего и ближнего круга бизнеса, выросла когорта тех, кто работает с правительством напрямую. Его холдинг пока нужен, он – остаток истинного понятия негосударственного капитала, ради которого первое поколение власти после удачного уничтожения ГКЧП пыталось выстроить новую страну, а построило бандитскую пирамиду. Но время «блатных и пьяных» вождей и кумиров ушло, в подавляющем большинстве случаев, с позором и злой памятью о них в народе. И что ждёт его, последнего из могикан, Бобо не знал.

– Я не оправдал твоих надежд, – сказал я искренне, – прости меня...

– Ты о чём, Саша?! Даже если бы ты не встал с инвалидного кресла, я ухаживал бы за тобой всю твою жизнь. Ты – внук моего отца, мой самый близкий человек, Саша. И это моя вина в том, что с тобой случилось, не уберёг. Как ты мог уехать без охраны?! – в таком волнении я, наверное, не видел Бобо никогда.

– Мы должны меняться кардинально, мой мальчик, – продолжал через какое-то время говорить дядя. А я, почти не слушая его, вглядывался в серое с поперечными морщинками у бровей и губ лицо, видел глаза, полные тревоги и усталости, и впервые мне стало жалко этого, в общем-то, чужого нам человека. Он всю жизнь боролся за наше признание его роднёй, но главного не достиг: ни дед Коля, ни баба Таня так и не узнали, кто он на самом деле. Бобо сделал ставку на меня, помог с деньгами, с моим становлением в жизни, даже раньше времени, чем это обычно бывает в таких семьях, объявил наследника своего капитала, назвав его самым молодым миллиардером в стране. Но и это, похоже, сорвалось: Александр Караванов вот уже больше года – никто и зовут его – никак, слава богу, инвалидом, которым я реально стал, не называют. Что ему оставалось делать с нашей семьёй, думаю, не знал никто и он сам, прежде всего.

Он ещё что-то говорил о смене бизнеса, о новых разработках месторождений, о шельфе Арктики, а я думал о Марфе, её дочери, о Наталье... Наконец, Бобо понял, что я его не слушаю, даже в пол-уха, но с именем Наташа вдруг прорвался ко мне:

– Она звонила несколько раз, я обещал информировать её после каждой твоей операции, но потом звонки прекратились. На связь вышел её дед, сообщив, что она вместе с родителями уехала в Швейцарию, отцу дали фармцентр с капиталом в миллиард долларов и что у неё сменился телефон... Но старики живут на той же даче, хочешь, съезди к ним, возьмёшь её новый номер. Да и вообще проветришься, закрыв страницу старой жизни, скорее обретёшь другие желания. А что у вас с Марфой?

Я довольно долго молчал, почему-то вспомнил давнишний разговор с Бобо о том, как дорого стоят фармфирмы и что этот бизнес давно и прочно стоит в пятёрке самых прибыльных и стабильных. «К чему он напомнил о даче Натальи, о её новом телефоне? Но очень осторожен, видимо, ещё не пришло время для этого разговора...» И только тогда, наконец, сказал, что если я женюсь на Марфе, то уеду в её город и буду жить там, дострою дом деда Коли, буду ходить в детский приют отца Евдокима и слушать по воскресеньям проповеди архиепископа Тихона.

– Далеко не худший вариант, – сказал Бобо, – у нас там филиал с оборотом в миллиард рублей, заканчиваем реконструкцию автозаправок, нефтепричала на реке, весной приступим к строительству завода пластиковой тары стоимостью до двух миллиардов. Вот и курируй, как совладелец, гоняй наших менеджеров, в провинции они все спят на ходу. Но я боюсь одного: с Марфой и монастырём ты станешь таким же провинциалом, с брюхом, и будешь дрыхнуть после обеда, ха-ха-ха-хее, – впервые за последнее время он засмеялся так заразительно и от души.

 

 

*   *   *

 

Марфа с дочкой жили в квартире бабы Тани, она не захотела оставлять подопечного, то есть меня, одного, а мать с отцом, отвыкнув от нас за год, легко пошли на этот шаг. Я официально поселился в Центре международной торговли, но ночь за ночью продолжал оставаться вместе со своим ангелом-спасителем. В отдельной комнате, на моей старенькой кровати, с периной и пуховыми подушками, спала Танюшка. До школы ей оставался год и поэтому я выложил перед Марфой список детских садиков, студий и спортивных секций. Та, читая яркие проспекты, вдруг расплакалась, оказалось, что ей даже во сне не снились такие возможности для занятий и отдыха. Она дотошно узнавала цены, качала головой, говорила, что это – «не по карману» медсестре. Тогда я придумал уловку, сказав, что за год в бухгалтерии фонда скопилась приличная сумма, состоящая из её зарплаты и командировочных. Она долго переваривала эту информацию, пока осмелилась спросить:

– Саша, это серьёзно ты говорил о зарплате?

– Более того, бухгалтерия начислила за сверхурочные, выходные и праздничные дни в двойном размере, – почти шутливым тоном сказал я. Но Марфа поверила: она ведь, действительно, работала, ухаживая за мной, – я позвоню, узнаю сумму.

Набрал Агриппину, сказал, чтобы та посчитала сумму за год из расчёта зарплаты в сорок тысяч рублей в месяц, добавил:

– Плюс праздничные и выходные дни по двойному тарифу и командировочные, как у нас положено, за каждые сутки.

Думаю, Груша поняла меня, ответила живо так:

– Слушаюсь, мой президент, – и перешла на английский язык.

Я подыграл ей, зная, что Марфа не поймёт нас, сказал, чтобы информация была только для меня, без утечки, в пределах семи миллионов рублей. Когда вечером следующего дня я передал своей спасительнице квиточек с расчётами на упомянутую сумму, лицо женщины как-то вытянулось, она положила лист на кухонный стол, за которым мы пили чай, вымолвила:

– Это – ошибка, я столько не заработаю за весь свой трудовой стаж...

– Но это факт, дорогая и любимая моя женщина, бухгалтерия у нас не ошибается, она, скорее, обсчитает, чем передаст лишку. А ты подумай, как распорядиться деньгами. Я бы купил двухкомнатную квартиру, пусть это станет запасным вложением, считай, для будущего Танюшки.

– Я подумаю, – сказала Марфа, – а что тогда делать с квартирой в Н-ске?

– Можешь сдавать её в наём, – ответил я специально с ленцой, – можешь продать и будем думать, как купить дачку, пусть и недорогую, но свою...

– Тогда прописка у меня будет столичная? – спросила, не веря своим ушам, – и у дочери – тоже?

– Марфуша, всё по – серьёзному. Деньги решают эти проблемы. И зарплата со дня нашего возвращения из Германии у тебя установлена тоже согласно штатному расписанию фонда... Если хочешь узнать, позвони Агриппине, она сделает тебе выписку и оформит банковскую карту, на неё ты и будешь получать деньги.

 

 

Глава 2

 

Гулять собрались втроём, Танюшку пока не могли устроить в садик: то дорого, то далековато от дома. Марфа нервничала, считала в уме деньги, вслух говорила, что на такое содержание можно принцесс воспитывать.

– Так и есть, – шутил я, раздумывая, брать или нет с собой палку, эбонитовую красавицу с позолоченным набалдашником в виде головы льва, – пусть девочки вырастают, по крайней мере, добрыми феями...

А палку подарил врач-немец, худющий нейрохирург лет пятидесяти, простоявший у моей распиленной головы, в общей сложности, около суток. Он был доволен, особенно результатами второй операции, и когда мы разговаривали с ним на английском языке, постоянно, как ему казалось, «шутил»: то русскую водку вспомнит, то дирижёра-президента, который ревел медведем, махая палочкой перед немецким военным оркестром. Но заключил он свою речь так: «Простой народ намного умнее и добрее своих вождей... Но почему они их выбирают и терпят?»

Я не знал, что ответить своему спасителю «номер три», после Марфы и военного хирурга, в девяностые годы был мальчишкой, почти не помнил и не понимал то время, когда для нас «деревья были большими». Примером для меня был дед, Караванов – старший, стойкий оловянный солдатик, которого любили и уважали в доме, во дворе, на работе. Не раз потом я мысленно возвращался к нашему разговору с врачом, а когда, живя в пансионате между операциями, прочитал роман «Благоволительницы», который вызвал у меня оторопь, и я созрел задать вопросы доктору: «Как нация с тысячелетней культурой допустила гитлеризм? И что немецкий народ сотворил с собой?» Думаю, ему бы не понравились мои вопросы.

Мы обычно гуляли на сквере, выходившем к малой кольцевой дороге, уже забываемой водителями, поскольку она удлиняла путь к центру города раза в два, и машин здесь было немного. Вдали, у реки, виднелись лесок и поляны, по глади шли белые пароходики, а мощный стадион по соседству был закрыт не менее мощными строительными лесами. Шла гигантская реконструкция: руководитель страны обожал спорт и этим ключиком пытались открыть дверь к нему многие новые деловые люди.

А у Бобо, по моим наблюдениям, не очень получалось с налаживанием контактов: поколение его отца и моего деда, уходило на заслуженный отдых, в спешке пыталось оформить максимальные пенсии, кто-то терзал старых друзей – штабных лампасников, чтобы через них получить звания полковников, а то и генералов запаса или в отставке. У них, при той же любви руководителя и к военной форме, появилось приличное денежное содержание. В нашем доме жил полковник милиции в отставке, жутко болел, но пил, как здоровяк, нередко с самого утра стоял во дворе, ища среди соседей собутыльников. И всегда у него была с собой водка. На день милиции мы с дедом Колей увидел во дворе генерала внутренней службы с бордовыми лампасами на брюках и золотыми погонами на плечах. Сразу даже не узнали нашего старого знакомого – полковника, а дед немного растерялся от такой картины, но, тем не менее, подошёл, поздравил соседа с профессиональным праздником, спросил:

– Слава, я про твою парадную форму промолчу, не смею поздравлять с присвоением, пока не узнаю подробности...

– Не ты один с попами, Коля, – сказал трезвый и почему-то крайне злой генерал, – я оказался в нужное время и в нужном месте. Больше года по жалобам трудящихся консультирую администрацию. Вот они и ходатайствовали о присвоении мне звания генерала в отставке... Что, не заслужил? А впрочем, что я оправдываюсь? Ты-то, небось, генерал-лейтенант, а то и генерал-полковник?!

– Капитан Советской Армии в отставке, – представился по уставу дед, – военно-инженерные войска, три года служил солдатом в действующей армии...

– Ну и чудак на букву «м»! Чего ты добился к старости? – он махнул рукой, признавая разговор с моим дедом безнадёжным занятием, – ладно, фуйня всё это, жена деньги припрятала, дай пару сотен, колоски горят, спасу нет. Сегодня – праздник, а я – ни в одном глазу...

Дед достал из бумажника деньги, выручил соседа, но сказал:

– Слава, не стой в подворотне, ты же генерал, неприлично выглядишь...

– Я в друзья не набиваюсь! Долг отдам, как только, так сразу... И запомни: мы не чиновники, боевые офицеры, у нас взяток в горах и на границе – не брали.

Бобо ещё застал Славика живым, когда заезжал как-то за мной на квартиру бабы Тани. Тот стоял у въездной арки в распахнутом махровом зелёном халате, на розовой груди рельефно выделялся рубец – след от полосной операции на сердце. Я сказал, что он – товарищ деда по совместной работе, генерал...

– Бросили они нас, «уходящему поколению» не до бывших помощников и советников, когда-то верно служившим им. Самим надо, ох как надо им самим позаботиться о старости, иначе пропадут в этой жизни... – горькая философия дяди оказалась пророческой. Примером тому стал наш дед Николай, оказавшийся без приличного жилья, на бедной дачке с печным отоплением, с пенсией заштатного кадровика по последнему месту работы.

И ещё врезалось в память: именно после встречи с больным генералом Бобо впервые упомянул слово «правительство» в связи с его возможностью вернуться на госслужбу. Он увидел мою растерянность, даже, наверное, непонимание того, о чём идёт речь, и замял этот разговор. Второй раз о его работе в правительстве он сказал после моего возвращения из Германии. Вопрос задал напрямик, без обиняков:

– Саша, скажи, как ты себя чувствуешь и готов ли к очень важному шагу в свой жизни? Я твёрдо решил вернуться в правительство, но тогда мне придётся все наши дела и финансы перевести на тебя. Я не могу с таким капиталом состоять на госслужбе. Ты выдержишь пару лет, хотя бы номинально представлять холдинг? Здоровье не подведёт? Кухня, в принципе, несложная, отработана теми коллегами по бизнесу, у которых все финансы заведены на родственников. К несчастью, эту миссию не могу доверить твоему отцу – моему брату... Так что, взвесь ситуацию, хорошенько подумай, время ещё есть, но не тяни, буду ждать твоего ответа. И помни: я буду рядом, так близко, как может быть близко родной дядя.

 

 

*   *   *

 

На крыльцо вышли все трое и немного опешили: только что было сухо и вдруг заморосил мелкий, но совсем не холодный дождь. Марфа со словами:

– Всем оставаться на местах, я – щас, – бросилась в подъезд, видимо, за зонтами или ветровками. В принципе, мне кроме зонта ничего не надо было: голову закрывала плотная вязаная шапочка, куртка из флиса выдерживала холод, кроссовки плотные, без дырок и отворотов, на липучках. Девочка тоже была одета тепло: пальто из плотной ткани, розовые сапожки почти до колен, на голове – яркая детская бандана. «Значит, наша неугомонная мамочка помчалась за зонтами», – подумал я и начал, держась за перила, спускаться по достаточно крутой лесенке. Над нами нависал пластмассовый козырёк, слева – расположилась неширокая скамейка. Мне захотелось дождаться Марфу, сидя на ней.

А Татьяна решила обогнать меня, но на второй или третей ступеньке споткнулась, и, ухватившись за мою ногу, повисла на ней. Я почувствовал, что больная левая нога не успевает за спускающейся вниз правой, хотел накрепко ухватиться за перила, но девочка тянула вниз. Понял, что не удержусь на ногах и что мне надо так извернуться, чтобы падая, не удариться головой о бетон. Упал на бок, почувствовал сильную боль в бедре и локте, но моя голова осталась целой, даже шапочка не свалилась. Танюшка, весело смеясь, катилась к скамейке, встала, уселась на неё и почти закричала:

– Как здорово мы спрыгнули, Саша! Ну, вставай, что ты лежишь?

В это время из двери подъезда с двумя зонтами в руках вышла Марфа, остолбенела, увидев меня, лежащим на асфальте. За секунду сбежала со ступенек, наклонилась над лицом, пытаясь понять, что без неё произошло. Я сказал:

– Хотели с Танюшкой подождать тебя на скамейке. Не получилось. Она запнулась за мои ноги, упали...

– Господи, это наказание нам... Как голова? Не ударился?

– Нет, но бедро сильно болит...

– «Скорую» будем вызывать? Саша, это – не шутки, после таких операций – и снова падение... Господи, прости нас, грешных. Что же я за дура, оставила вас без помощи и поддержки. Цепляйся за меня, будем потихоньку вставать. Дочка, помогай маме, – Марфа бросила зонты на асфальт.

Они вдвоём, обняв тело, начали подтаскивать меня к скамейке. Я вроде бы отошёл от сковавшего меня страха снова разбить голову, начал помогать своим женщинам, полз на четвереньках, перебирался, не спеша, на деревянные доски. Марфа причитала, видимо, молилась, потом со слезами на глазах, сказала:

– Саша, милый, дорогой мой... Ну, зачем вы пошли вниз? Я же сказала, оставайтесь у двери. Сколько раз мы с тобой спускались здесь и ничего не происходило? Ну, зачем нам снова эти испытания, господи...

Я хотел сказать о бедре и локте, которые сильно ушиб при падении, но промолчал, подумал, что прогулка всё равно сорвалась, сейчас Марфа развернёт нас домой, посмотрю, как встану и пойду, а дома проведём обследование ноги. Но главный вывод для себя я сделал: да, действительно, я – стопроцентный инвалид, что мне нужен сопровождающий и что пока не готов, просто не могу допустить даже мысли о самостоятельном выходе на улицу, тем более, поездке куда-то.

Пошли домой, до двери хромал, причём сильно, и как ни старался не подавать вида, Танюшка отметила:

– Саша, ты хромаешь, как мальчик из соседнего подъезда... Или как моя мама, когда ходит без обуви.

Марфа налила в ванную горячей воды, раздела меня, сказала, что тепло снимет боль и что потом она помассирует ногу. При этом самым тщательным образом обследовала тазобедренную кость на предмет вывиха, успокоилась только тогда, когда поняла, что нога болеть будет долго и сильно, но опасности, слава богу, нет. А я лежал в воде и думал о последнем разговоре с дядей. Мысли были тревожные, даже горькие: ну, какой я сейчас, к чёрту, руководитель компании? Ни встать самостоятельно, ни на улицу выйти не могу, а уж, тем более, куда-то ехать, учитывая, что наши филиалы расположены почти во всех бывших республиках СССР и в некоторых крупных городах страны.

 

 

*   *   *

 

Мы вернулись с дядей к этому разговору через несколько дней после моего падения у подъезда и совсем неожиданно для меня. Он позвонил, попросил поучаствовать во встрече с его старым другом, известным в стране режиссёром и актёром, баловнем судьбы и любимцем начальства. Когда Бобо назвал фамилию, я даже вздрогнул, вспомнив эпизод из фильма, в котором тот ударил кулаком по огромному яблоку и от него не осталось мокрого места. Я отказался от встречи, сославшись на неважное самочувствие, что было недалеко от истины: бедро болело, нормально двигаться помогала только мазь на змеином яде, которую где-то раздобыла Марфа. Так ли я поступил, стоило или нет отказываться от встречи, меня почему-то совсем не волновала эта проблема. Думал о том, что, не дай бог, опять подведёт нога, рука, голова. Что ещё выкинет моё измученное тело, не знал и боялся этого. А о разговоре с дядей по поводу холдинга и его забот старался вообще не думать: «Чушь какая-то, ересь несусветная, – распалял я себя, – да и кому это нужно? Бобо? Пусть не лезет в реку дважды, хватит одного захода. А если боится за бизнес, есть возможность продать его, сколько ныне крутых бизнесменов из девяностых осели по столицам Европы. Живут припеваючи с миллиардными капиталами и не боятся возмездия страны и народа. Давно и надёжно от всего откупились...»

Я, как юрист-международник, знал и понимал механизм этих «чёрных схем», проблем не видел, тем более, у дяди есть незаменимый Беляев и его команда юристов-волков. Всё сделают, «отмоют», защитят капитал до последнего доллара, найдут ему применение в самых престижных и надёжных банках. А вот о Швейцарии стоит подумать. И не потому, что там Наталья, там русские люди в фармбизнесе. Хотя вряд ли им откроют хотя бы «форточку», лет на десять, небось, закабалили, без права переписки. Но подумать, посмотреть, поискать, наверное, стоит. Да и с Натальей захотелось увидеться, представил её рядом... И у меня вдруг засосало под ложечкой.

Конечно, я не смог отказаться от встречи с Бобо, понял, что он принял решение, значит, ему надо как-то обставить это дело. Но причём здесь режиссёр? Чтобы узнать истину, приехал на час раньше назначенного времени, одетым в полуспортивные серые японские брюки, новые кроссовки и вязаную шапочку. Такой необычный наряд удивил Агриппину, она протянула восторженно:

– Са-ша! Как ты хорош... Я давно не видела тебя и не узнала бы, если встретила на улице. Ты совсем другой, такой стильный, утончённый, даже вдохновлённый. К сожалению, это всего вторая встреча с нами после твоего заграничного плена, надеюсь, скоро мы будем видеться каждый день... С выздоровлением и возвращением к нашим царским вратам.

– Господи, Груша, что ты мелешь, словно мельница! Начиталась романтиков...

– Не скажи, ждём классика кино, секс-символа мужского достоинства, поэтому перечитала все его сценарии, посмотрела несколько лент... Ты знаешь, что в Китае он самый востребованный заграничный режиссёр? Жаль, но ты сегодня выглядишь не как его герои. Хотя для меня, ты – намного лучше и современнее, в тебе есть сочетание трогательного старого стиля и совсем нового, какого-то ошеломляющего...

– Боже мой, и начальник всё ещё держит тебя референтом?

– Ты безнадёжно отстал, не интересуешься молодыми красивыми женщинами. Я уже полгода – заваппаратом и советник президента холдинга.

– По костям идёшь, Груша! – я улыбался, радуясь новости, но продолжал игру, – как я мечтал об этой должности! И ты вырвала её из моих ослабевших рук...

Смеялась она тоненько, как будто звенел колокольчик. Взяла меня под руку, повела в буфет, шепнула:

– Ты один? Или с Марфой? Не оставляй её, она тебя очень любит...

Я не нашёл, что ответить: Марфа вместе с Танюшкой и Эдиком поехали в торговый центр, у них было часа два свободного времени. Капучино нам сделала новый референт шефа, молодая выпускница «Плешки» – Станислава, девушка под два метра ростом. На мои слова благодарности она ответила: «Не за что. Только не спрашивайте, что я – и телохранитель по совместительству?»

Я расхохотался в голос, не сдерживая себя. Мне вторила перезвоном Груша, успевшая сказать:

– Браво, Стася! Какая ты умница...

В буфет ворвался сотрудник с косичкой на макушке, кем он стал, я не успел спросить, позвал к шефу. Бобо выглядел отдохнувшим, посвежевшим, прошёл серый оттенок на лице, он, видимо, начал отращивать бороду, которая, с короткими волосами и чёрная как смоль, придавала ему мужественности, в глазах – внимание и мудрость.

– Хорошо выглядишь, Саша, – сказал он.

– Ты тоже больше мне нравишься в таком виде, похож на араба...

– Я – татарин, этим всё сказано о моём внешнем виде. Как ты себя чувствуешь после неудачной прогулки?

Меня передёрнуло от одной мысли, что Марфа докладывает ему, но я промолчал, только кивнул в знак того, что самочувствие хорошее.

– Не думай на Марфу, – сказал он, – я, наученный горьким опытом, приставил к тебе телохранителя, которого ты не знаешь и не видел. К сожалению, он не смог моментально подхватить тебя, помешала девочка, которую он бы просто раздавил... Давай, договоримся: больше никогда и ни при каких обстоятельствах ты не пойдёшь один, без сопровождения! Это приказ, приравненный к исполнению нашего внутреннего закона... И для руководителей холдинга, в том числе. Никогда! Слышишь? Не хочешь исполнять его, скатертью дорога, полный расчёт... Но я больше не могу терять своих самых близких людей... – Бобо, тяжело дыша, встал с кресла, подошёл к окну, долго смотрел на оживлённую трассу, видную в гигантских стёклах. Вернулся к столу, нажал кнопку вызова, тут же открылась дверь и официантка из буфета въехала с тележкой на колёсиках. Её сопровождала Стася, с серьёзным и озабоченным видом они начали накрывать гостевой круглый стол. «Здесь и будем, видимо, принимать, – подумал я, – отлично, не надо тащиться в загородную резиденцию».

– До прихода Сергея Михайловича, хочу сказать два слова о наших перспективах. Вопрос с госслужбой я решил, в ближайшее время меня назначат вице-премьером правительства, буду курировать строительство, транспорт, экологию, в общем, всё – по моему вузовскому диплому. Теперь о тебе, послушай соображения. Собрание акционеров изберёт тебя председателем совета директоров холдинга, твой первый заместитель – он же генеральный директор и председатель правления, потом члены правления и далее всё пойдёт по структуре. Ты изучишь её и примешь, как священную книгу коран, к неукоснительному исполнению, почитанию и руководству к действию. Тебе надо будет после всех пертурбаций и назначений переехать, скорее всего, в Вену, хотя все талдычат о Лондоне, но это – чушь, слишком много наших там скопилось.

– Я практически не знаю немецкого языка. И как же мой поход в парламент? – не удержался я от вопроса.

– Язык выучить не проблема, где три – там и четыре... А депутатство – придётся отложить. Время больших перемен требует срочных и решительных действий...

– Послушай, два слова, – я напрягся, почувствовав, как в висках запульсировала кровь, – ты же видишь, что я ещё не оклемался, у меня плохо с ногой, куча проблем и болячек... Поверь, я не боюсь ответственности или принятия решений. Я не трус, но страшно боюсь подвести тебя, не оправдать твоих надежд. Ведь ты можешь нанять любую, самую умную, голову для этих целей...

– Ты моя самая дорогая, самая светлая и самая родная голова, – перебил он меня, – а для успокоения скажу тебе: нет более безответственного и эпикурейского титула, чем предсовета директоров, туда избирают и младенцев, и даже старцев с деменцией... Ты уж прости меня, племяш, за откровения. Главное – капитал, а он будет полностью у тебя. Ну и я буду рядом. Не пропадём. Нам бы год продержаться да второй – простоять. А с Сергеем я давно тебя хотел познакомить, приглядись к нему, я хотел бы предложить ему твой пост – президента нашего фонда. С его популярностью и авторитетом мы сильнее раскрутим дело.

 

 

Глава 3

 

Говорил он с придыханием, будто выступал перед аудиторией, пусть и небольшой, из двух-трёх человек, но для него всё равно это были зрители. Вопрос второй: любимые или нет. Но надо отметить, что, даже злясь, не уважая человека, он говорил с ним, как со зрителем: с интонациями, голосовыми модуляциями, гримасничая или широко раскрывая глаза от удивления или возмущения. И невозможно было понять: то ли спор идёт спонтанно, не на жизнь, а на смерть, то ли он втягивает тебя в диалог по какой-то только ему известной пьесе. Пьесе жизни, которую он сам написал и тут же разыгрывал перед тобой.

Его голос раздался в приёмной, наверное, Стася, уходя, не прикрыла дверь кабинета:

– Ой, ты моя точёная красавица... Боже мой, ты настоящая?! Зови меня тоже на «ты». Сергей я, вечное перекати-поле на этой грешной земле. Я только что приехал с показа нашей премьеры, были в Шанхае...

– Я знаю, – сказала Агриппина, – вас очень любят у нас. Но в Москве я живу уже больше, чем там, родители приезжают на родину только в гости...

Мы с Бобо встали с кресел, пошли в приёмную. Он тихо сказал:

– Я попросил не закрывать дверь. Таких гостей надо любить с ближнего расстояния...

В приёмной разыгрывался спектакль: Сергей Михайлович, а ему уже за шестьдесят, встал на колено, целовал руки пытавшейся поднять его с пола Агриппине, крутил головой, ища поддержки у присутствующих здесь сотрудников, наконец, увидев, как бы мимоходом, хозяина, обратился к нему:

– Позволь, Бобо Константиныч, я похищу эту статуэтку! Что полцарства, я царство отдам за один её поцелуй... Ну, ты силён, бродяга! Умеешь подбирать кадры... – он довольно легко поднялся на ноги, раскинул руки и пошёл, пританцовывая, к хозяину кабинета. Обнял, они трижды расцеловались, по-настоящему, без камуфляжа. Я зашёл в кабинет следом за ними, дядя тут же представил меня гостю:

– Сергей, перед тобой – мой племянник, Караванов Александр Юрьевич, между нами, Саша. Он – внук известного тебе Николая Ивановича, руководитель фонда социальных программ имени свое дедушки...

– Боже ж мой, как похож на деда, копия, только моложе и красивее, естественно... – он подошёл ко мне, обнял, трижды поцеловал, успел шепнуть в самое ухо, – как думаешь, верить твоему дядюшке? – а громко продолжал говорить, – послушайте, мужики, как я рад вас видеть! Вот лица: не замордованные, не зачуханные нашей суровой действительностью, настоящие джентльмены стоят передо мной... Надо, надо возрождать генеалогическое древо и родовую геральдику. Я уже говорил и не раз, что предки у меня – столбовые дворяне... Но дело-то ведь не в том, чтобы кичиться своей родословной... Послушайте, я ж не с гербом на лбу буду ходить, я – нормальный мужик. Но буду помнить, кто я и «...откуда есть пошла земля Русская».

Он, наверное, ещё долго бы мог вести этот монолог, тема доподлинно известная ему и знакомая миллионам телезрителей, смотрящим его феерические шоу о смысле нашей жизни, но Бобо подвёл артиста к столу и усадил на почётное место для дорогих гостей. Заговорил:

– Серёжа, я специально попросил тебя приехать сюда, чтобы наша встреча носила не загульный, а деловой характер. Нам надо самым серьёзным образом обговорить несколько важных вопросов. Они касаются дальнейшей жизни компании, раскладу и порядку вещей, без которых невозможно наше существование. Но сначала я хочу сказать тост и предложить перекусить, чтобы разговаривать не на пустой желудок. Извини, официантов я убрал, сами нальём, не маленькие, – дядя улыбался, наливал водку из красивой финской бутылки, зная, что гость пьёт только её или виски, если он за границей, – Саша у нас после операции, довольно серьёзной, но, слава богу, всё обошлось, я потом расскажу подробности этой грустной истории... Нальём ему сока.

Что-то уж очень необычным показалось мне, мягко говоря, поведение дядюшки, «егозит» перед режиссёром, неужели от знакомства с руководителем страны тот набрал такую силу, что в общении с ним все стали, как говорил дед Коля, «гнутыми биссектрисами». Да, приезжал, в своё время, к лицедею в «родовое имение» высший чин, но это было перед выборами и, похоже, только для того, чтобы народ перенёс свою любовь от актёра на него. Но потом ведь и фильмы растаптывали, и били его, кому не лень, и денег не давали, чтобы доснять почти готовую картину, и эфирного времени на центральных каналах лишали. А «начальник всея страны» – молчал, как будто всё так и должно происходить. Вот, мол, смотрите – плюрализм в действии, свобода слова и мнений, всё наяву, нет любимчиков и неприкасаемых. Да уж, не позавидуешь первым в «десятке самых-самых».

Но надо отдать должное, публика не просто любила Сергея Михайловича, обожала: почти двухметровый красавец с честным открытым лицом, он мог залпом выпить стакан водки и дать в морду подлецу, станцевать чечётку и отнести на руках в дальний стог сена выскочившую в «примы» юную блондинку, только у него на мощной груди могли разместиться все солдатские раны кавказских и других конфликтных войн. И в то же время, он так говорил о Родине, о войне и её неизвестных героях, о самом важном и о наболевшем в нашей жизни, что залы кинотеатров рыдали, рейтинги просмотров на телевидении зашкаливали. И на эти эпизоды из повседневной жизни была самая серьёзная реакция зрителей, в этом и состояло его обожание народом.

Так я раздумывал, сидя в кресле, кстати, неудобном для гостевого стола, в пол-уха слушая дядю, небольшие реплики актёра, механически поднимал фужер с соком, выпивал, что-то ел, что-то снова накладывал в тарелку.

– Уморили Сашу, укатали Сивку крутые горки, ха-ха-ха-хеех, – заразительно вдруг расхохотался актёр, и я вздрогнул от неожиданности, – давайте уж выпьем и закусим, по-настоящему. С утра то одно, то другое, ничего не ел, кроме чашек пяти кофе... А ты, племяш, начни рассказ. Что там произошло с тобой? – Сергей взялся за салат, пучками брал зелень с большого блюда, потом – буженину, красную рыбу, сервелат, аккуратно подхватил тушку холодной жареной куропатки, – спросил, – а горяченькое будет?

– Если душа попросит, всё будет, – сказал, с улыбкой, Бобо и продолжил, – Саше трудно об этом вспоминать. Да и гнусно, по-нашенски всё получилось: только в новой России такой беспредел... Четыре подростка-наркомана, среди них – школьница, напали на него сзади, били по голове молотком, сделав из черепной коробки месиво... И ради чего? Забрали в бумажнике три тысячи рублей, часы «Победа» – подарок деда, а то, что там лежала карта «Виза Голд» на тысячу долларов – до них даже не дошло. Племянника спасла девушка, к которой он шёл на встречу, даже не возлюбленная, подруга детства и юности, Марфуша, и хирурги военного госпиталя, куда он был срочно доставлен. Он мог закончить жизнь овощем, но лечение в столице, потом – год в Германии, несколько сложнейших операций принесли результаты, он снова в строю, как говорится, на ногах. Его сестра – Даша, студентка – всё это время нормально замещала Александра – президента фонда, была исполнительным директором. Не сомневаюсь ни на секунду в работоспособности этого молодого человека, но, Сергей Михайлович, я хотел посоветоваться с тобой о неожиданном повороте в нашей непредсказуемой судьбе. И поскольку утомил всех, то сделаем небольшой перерыв для тостов и новых закусок.

Они по очереди налили себе водки, я доедал цыплёнка, Бобо сказал тост за моё здоровье, выпили, хорошо, с аппетитом стали жевать закуски. Тема фонда, вижу, заинтересовала актёра, не обращая внимания на меня, он продолжил разговор с Бобо. И когда дядя назвал цифру годового оборота фонда в пятьсот миллионов рублей, челюсть у Сергея Михайловича буквально отвисла, он пытался что-то сказать и не мог, наконец, выдавил, прочистив горло:

– Это не трёп, Бобо? Господи, что же ты молчал, сукин сын... Мне так не хватает пару сотен, надо триптих закончить, обошёл все пороги... Слухи, одними слухами живут этажи власти: не сегодня-завтра поменяется правительство, никто не хочет брать на себя груз ответственности. А ты, татарин чёртов, сидишь на мешке с деньгами и помалкиваешь... Саша, ты знаешь где и как мы познакомились с Бобо? Два слова, буквально, расскажу всю правду: и о грандиозной победе, и о моём нестираемом человеческом позоре.

Актёр налил водки в самую большую рюмку и выпил залпом, проглотил пару маслин, продолжил:

– Мы познакомились в Средней Азии, я снимал летнюю натуру, нужны были горы, бурлящие реки... А настроение было ниже хренового: деньги кончались вместе с финансовым годом, на новый сезон – я не вышиб ни рубля. Бобо привёз на съёмочную площадку какого-то хрена совминовского, показать, как гоняется друг за другом по горам свора дураков. Представь себе, это был Николай Иванович, твой дед, тогдашний всесильный помощник премьер-министра. У меня затеплилась надежда: с его помощью добраться до премьера напрямую. Я выложился, на последние деньги устроил пир во время чумы, а ребята мои скакали, пели, танцевали, стреляли... Потом мы остались втроём, и я поведал, что фильм не выйдет, не дают денег, причём, смехотворную сумму, двести миллионов. Сказал, что для Голливуда – это вообще не деньги, они бы смеялись или плакали над нами.

Сергей Михайлович рассказывал сжато, но в ярчайших образах и красках, точно копируя голос деда, других начальников этого памятного для него случая. И о том, как позже Бобо разыскал его в столице, повёз в определённый день в кабинет деда Коли. Тот был подчёркнуто официален, подучил актёра кое-чему в чиновничьем этике и повёл в приёмную премьера. Дальше, наверное, необходимо передать рассказ самого актёра:

– Признаюсь, напсиховался я тогда: приняли нас с большой задержкой, я извёлся, потерял всякую надежду. И когда вошёл в кабинет, то прямо у дверей рухнул на колени и пополз к гигантскому столу для совещаний, за котором сидел небольшого роста плотный человек. Он увидел сию картину, онемел, встал, смотрел на меня, на помощника, молчал. А я умолял его помочь и что в этой стране идти мне больше не к кому. Он взял меня за плечо, помог встать на ноги, посадил на приставное кресло уже у своего рабочего стола, нажал на какую-то кнопку, сказал, чтобы его соединили с кем-то. И таких соединений по прямому телефону было несколько. Расспросил о фильме, но я тогда был помоложе, без опыта бесед с людьми такого масштаба... Жалею сейчас, надо бы попросить бюджет на весь год, а не только на этот фильм. И ведь решил он вопрос, и руку пожал, и пожелал творческих успехов. Сейчас, с позиции совсем уже немолодого человека, могу с чистым сердцем сказать: преклоняюсь перед твоим дедом, Саша. Он ведь даже Бобо не рассказал, что я вставал на колени перед премьером. И твой дядя слышит от меня эту историю всего второй раз. Он тоже никому и никогда не рассказывал о моей эмоциональной глупости, но факт был, что уж тут скрывать. Вот теперь и ты знаешь, третий по счёту...

– Ладно, проехали, – быстро проговорил Бобо, – у нас много ещё нерешённых вопросов. Вот первый из них...

И он вкратце рассказал о своём скором переезде в дом правительства, о вопросах, которые он будет курировать, о том, что это крайне важно сделать сейчас, поскольку уже началась перегруппировка бизнес-кланов. Если этого не сделать, не защитить позиции компании на уровне госструктуры, то жить ей в бизнесе осталось меньше года: или раздербанят, или придётся продавать холдинг, но уже с колоссальными убытками. Сергей Михайлович среагировал не сразу, думал, молчал, сосредоточенно барабаня пальцами по столу. И первое, о чём он спросил дядю: «А как ты поступишь с финансами? Тебе же нельзя...» Тот ответил, что сейчас он может с лёгким сердцем перевести финансы на племянника, сделав его предсовета директоров компании. «Значит, с самым большим шефом ты встречался, если так уверенно говоришь о походе в правительство? – был следующий вопрос актёра, – он не предлагал тебе должность первого зама? Нет. Значит, они не хотят дразнить людей раздутыми штатами. Ладно, я на той неделе встречаюсь с ним, скажу два словечка о тебе, Бобо... Если он будет слушать». Дядя ответил, что не стоит дразнить гусей, уже всё обговорено и тд. «Я ведь не буду просить сделать тебя первым замом. Я скажу рекомендательные слова, и это станет моим поручительством по жизни, что ли...»

– Спасибо, Серёжа. Я знаю, как ты верен дружбе. Раз и до конца... А вот и второй вопрос созрел. Подумай, но недолго: смог бы ты стать президентом фонда имени Караванова, т.е., занять место Александра?

Он буквально задохнулся:

– Ребята, это дело семейное, именное, я тут – гость чужой, варяг, можно сказать... Да и сестрёнка Сашина подрастёт – не успеете глазом моргнуть, – он замолчал. Мы с дядей тоже молчали, смотрели в глаза актёра, – с другой стороны, мужики – такие деньги, безумные деньги! И вы даже на кино мне будете немножко давать?

– Прямая реклама, – сказал я, – фильм снят при участи такого-то фонда имени такого-то человека...

– Да, хоть сто порций! Ой, как заманчиво, ой, как солидно и громко звучит... Давай, Бобо, на трезвую голову поговорим, подумаем день-два, хорошо? Только вы никого больше не ищите... Считайте, это – великая честь для меня. Николая Ивановича я не просто обожаю, это мой ангел-спаситель.

Потом мы пили кофе, стоя у окна в полную стену, из которого была хорошо видна оживлённая магистраль. Первые лампы – фонари начали подсвечивать края шоссе, красные, ослепительно серебристые, жёлтые, белые фары машин шли вал за валом, регулируемые зелёными всполохами светофора. Сергей Михайлович торжественно молчал, выразительно дышал, мне показалось, что на глазах у него блестели слёзы. Искренен ли он или у себя на уме, я не знал. Но я верил дяде, годам их дружбы с актёром, доброму имени моего деда. Скорее всего, теперь фонд возглавит не член нашей семьи...

 

 

Глава 4

 

С утра позвонила мама, сказала, что хотела бы встретиться, но пересечься надо где-то на нейтральной территории. Наверное, я не проявил должного внимания, сказав, что сегодня – день для выяснения отношений.

– Сынок, я не вовремя, разве маме надо выбирать особое время? – среагировала она с обидой в голосе.

– Ма, ну что ты. Извини, с утра идут какие-то неожиданные предложения. Но это я тебе расскажу при встрече. Давай, пообедаем в офисе, может, Дарью встретим, давно не виделись... – с последней фразой я зашёл на кухню, где Марфа варила кофе к завтраку. Здесь, на обжитом месте бабы Тани, она чувствовала себя полной хозяйкой. Её абсолютно не смущала, как Дашку, теснота помещения, кое-какие полки она перевесила, на стенах сама укрепила дополнительные вешалки, яркие, во все цвета радуги. А на моё предложение подарить ей посудомоечную машину категорически отказалась, заявив, что ни с чем не сравнится ощущение в пальцах хруста чистых бокалов. Усевшись под окно, я тут же получил замечание: мол, надо набросить махровый плед на плечи и что со сквозняками не шутят. Дожидаясь кофе, я не удержался, вернулся к прерванному разговору:

– Марфуш, если я правильно понял, ты не хочешь переезжать в столицу и уже говорила с монахом Евдокимом, а тот готов подобрать тебе квартиру побольше. И ты решила работать медсестрой в монастырском приюте...

– Всё так, Саша, всё так. Нам с Танюшкой здесь делать нечего, суетно, холодно и с людьми, и с работой. Да и у тебя под ногами мешаться мы не должны. Скоро, даст бог, поправишься окончательно, будешь спокойнее себя чувствовать без нас. Вон, сколько дел тебя ждёт впереди: и фонд, и депутаты. Ты только в больницу больше не попадай. Здесь тебе будет худо без меня...

Я долго молчал и, снова переживая растерянность, думал: «Как же так, а наши чувства, а совместная жизнь... Да я пропаду без тебя, кому нужен с такими болячками? Ведь ты заменила мне мать, я даже больше стеснялся её, чем тебя, при всей своей наготе, беспомощности, при всех этих чёртовых «утках», зондах и трубках. Ты же медик, как ты можешь взять и бросить человека?» И вот уже обида на профессионала в белом халате перешла конкретно на Марфу: бросает меня, не долечив. Но тут я впервые задал себе вопрос: «А любовь? Что-то ты о ней стараешься не вспоминать, не говорить. Она-то любит тебя, инвалида проклятого, и давно, поехала за тобой, не раздумывая, дочь оставила, работу... А ты-то, любишь её? Но только не ври себе, не ври! Конечно, я бесконечно благодарен ей за спасённую жизнь, за ласку-уход, без которых люди в больнице, а потом и дома, просто погибают. А что такое любовь? Она меня устраивает во всём, я про её больную ногу даже не вспоминаю...»

И тут Марфа, будто прочитав мои мысли, сказала:

– Потом и мне надо ехать в институт Илизарова, а это – ни на один месяц лечение. Я же не потащу тебя с собой. Вот скажут: Шерочка с Машерочкой, ха-ха-хии, – она засмеялась, но как-то неестественно и грустно, – брось все дела, Саша, и за женщиной – вперёд? – замолчала на полуслове, мотнула головой, и продолжила уже с надрывом, – не верь мне, не верь! Я хочу быть с тобой, всегда, Да, ты знаешь, как я тебя люблю, за границей, в больнице, полюбила ещё сильнее. Но, Саша, я понимаю, куда мне с моим медучилищем? Со своей больной ногой бежать за тобой по жизни... – она как-то беззвучно заплакала, некрасиво сморщив лицо.

Я встал, обнял её такую тёплую и надёжную, прижал к груди, чувствуя, как во мне пробуждаются новые силы. Так было всегда. Этого я не хотел не то, чтобы потерять, не хотел даже думать об этом. Сказал как-то жалостливо:

– Ты права с возвращением домой, тут с тобой не поспоришь: родные, дети приюта, монастырь... Это – твоя жизнь, радости и печали. Но мне тогда надо ехать с тобой. И поверь, я сделаю такой шаг легко: это – родина моего деда, мне есть, чем там заняться...

В это время в кухню буквально влетела Танюшка, проснувшаяся, на удивление, рано, хотя мать не будит её по утрам: вопрос с садиком мы до сих пор не решили, можно спать хоть до обеда. Посмотрела на Марфу, сказала:

– Мама, ты плачешь? Тебя обидел Саша?

– Нет, дочка, разве он может обидеть человека? Вот, уже потихоньку и домой надо собираться, а он с нами пока не сможет поехать. И мне стало жалко, что его не будет... Поэтому и заплакала.

– Саша, а ты приедешь к нам? Знаешь, мне очень-преочень не нравится здесь. Я давно к бабушке хочу. И к дедушке Евдокиму. И к ребятам из приюта, которых я сильно люблю...

– Вот и всё, Саша! Устами младенца... Ладно, давайте завтракать, каша стынет и кофе придётся снова греть.

 

 

*   *   *

 

Мы с мамой не застали Дашку на рабочем месте, а офис в МТЦ преобразился, не весь, но по деталям – точно: стало больше зеркал, каких-то подвесных игрушек и календариков, холодильник из кухонной комнаты переехал поближе к столу и стульям. Видимо, так удобнее, проводя совещание, доставать «Пепси» и другие шипучие напитки. Я позвонил в ресторан, заказал простенький обед, почти вегетарианский, много домашнего кефира, греческого сыра и зелени. После утреннего кофе, а выпил две или даже три чашки, у меня было плохо на желудке. В ожидании официанта мы уселись в глубокие кресла, смотрели друг на друга, улыбались. Мама стала выглядеть намного лучше, чем несколько лет назад: к ней пришла пора зрелого очарования, покоя, достоинства главы приличного семейства. Она заговорила первая:

– Ты хотел мне что-то сказать, сынок? Как ты вырос, возмужал. Как ты себя чувствуешь? Я не хочу повторяться, но мы с отцом ждём тебя каждый день. Ведь мы – семья, у нас – просторный дом, рядом и лес, и река.

– Постарел я, мама, – сказал, улыбаясь, – ничего не проходит бесследно. Мне хорошо в доме деда Коли и бабы Тани. Да и Марфа не поедет к вам, с ней – ещё и дочка. А без этой женщины я не смогу обойтись. Но сегодня был разговор о нашей дальнейшей жизни, второй раз она его заводит, не знаю, что и делать.

И я довольно подробно рассказал о непростом, даже паническом для меня, разговоре с Марфой. Мать тут же включилась в тему, будто предчувствовала, что речь пойдёт о наших отношениях с этой женщиной, фразы её были заранее продуманными, отточенными:

– Ты вернись к нашему расставанию и вспомни, как оформил её Бобо: медсестра фонда по оказанию неотложных услуг. Это предусмотрено законодательством, люди получают двойные оклады за свой труд при выезде за границу. Да, я понимаю, как непросто ухаживать за тяжелобольными, верю, что она даже полюбила тебя. Но Саша, задумайся: не жалость ли это? Хотя ты привык к ней настолько, что вы стали – одно целое. И это длилось больше года. В этой тяжелейшей ситуации вы стали больше, чем муж и жена. Повторюсь: вы – стали одно целое. Только поэтому она смогла вытащить тебя из небытия, прямо скажу, вырвать у смерти. И ты, благодарный Марфе, не представляешь свою дальнейшую жизнь без неё, ты обязан ей своим здоровьем, правом жить. Для тебя нет вариантов: медсестра и её ребёнок...

– Мама, нельзя так рассуждать, нель-зя, – прервал я её, шокированный театральностью и пафосом в голосе, – да, я люблю эту медсестру, как самую близкую и дорогую мне женщину. Она полностью удовлетворяет меня, как мужчину, извини, но мы прямо решили говорить. И у неё – чудесный ребёнок, который полюбил меня. И что за повод для рассуждений: есть у неё высшее образование или нет? Да сейчас у половины людей бизнеса нет даже среднего образования. Им некогда было учёбой заниматься: возили, грузили, торговали. Я лично знаком с поставщиком всей мороженой рыбы в столицу, и у него нет даже свидетельства за девятый класс, а в банках Европы он хранит миллиард евро...

В дверь постучали, приехал официант с обедом, быстро расставил закуски, фарфоровую супницу, закрытые тарелки для второго блюда, разложил приборы. Мама не пила, поэтому обошлись свежевыжатым соком и чайником чая. Она любила протёртый овощной суп, он дымился, когда официант открыл крышку супницы. На второе я заказал перец, фаршированный мясом и мелким рисом с белым сметанным соусом, сыр и зелень ели в течение всего обеда. Пауза оказалась, как нельзя, кстати, по лицу матери было видно, что она не удовлетворена разговором и сдаваться явно не хочет, ждёт второго раунда. Чайник перенесли к креслам, продолжили наш разговор за маленьким столиком.

– Да, сынок, ты прав: Марфе надо обеспечить полное содержание, включая новое жильё, видимо, машину, а главное – найти ей лучших врачей – ортопедов. Я узнавала: совсем необязательно ехать на Урал, в клинику Илизарова, здесь есть хорошие специалисты...

– Нет, она всё просчитала, созванивалась, у неё десятилетняя история этой проблемы. Не стоит сбивать её с пути да она и не пойдёт на какие-то изменения. Другое дело, можно ли туда ехать с ребёнком? Тут два варианта: поселить её в гостинице вместе с дочкой и бабушкой или оставить Танюшку у нас. Ты смогла бы заменить ей маму на этот период? – мать немножко опешила, этот вариант явно не входил в её планы. А я тихонько порадовался, что прижал её к стенке и сбил праведный тон, – или тогда мне надо переехать в город деда, поруководить там филиалом, пожить с Танюшкой и её бабушкой. Пусть это будет длительная командировка, за которую я не боюсь ни физически, ни морально.

– Как вариант, согласна. Но мы с отцом ещё подумаем, ты меня как-то огорошил, сын.

Я не стал развивать тему о сторонних наблюдателях чужих бед, которую мог бы с успехом развернуть против матери. Но я точно знал, что моя спасительница – на удивление стойкий и целеустремлённый человек, и она проблему лечения своей ноги проработала до последних деталей. Ждал, когда мать продолжит наш разговор: ведь она не только за этим вызвала меня на встречу «тет-а-тет». И, действительно, та, попив чаю, посмотрела на меня какими-то новыми глазами, заговорила грудным голосом с доверительными нотками.

– Хочу поговорить о Наташе... – замолчала, присматриваясь к моей реакции. Я держался спокойно, так, по крайней мере, мне казалось. За год с лишним мы ни разу не разговаривали с Наташей, но я хорошо помнил, как меня мучила та же мать при моём отъезде в Германию: я ничем не должен привязывать к себе девушку, она не обязана ухаживать за полуживым человеком с неясными перспективами овоща в кровати или инвалида в коляске. Сюда же подключился и Бобо, он тоже был за освобождение Натальи от каких-либо обязательств, от наших чувств, а, значит, и от нашей любви. Я принял решение, полуживой, может быть, в беспамятстве, но я освободил её от нашей любви. Что было потом, знаем только мы вдвоём: я и Марфа. Всё.

Но тайный червь меня всё же глодал: мне хотелось знать, что хочет сказать мать. И она продолжила монолог:

– Она звонила мне и не раз. Перед её отъездом к родителям мы даже посидели недолго в кафе. Что сказать тебе, Саша? Она безумно любит тебя. До сих пор не может поверить, что вы расстались навсегда. Она без всяких подробностей сказала, что у неё был выкидыш, всё случилось на почве беды с тобой. А так бы у вас был ребёнок. И она хотела его, сохранила бы, не раздумывая. Но сказала, при этом, что ты абсолютно свободен и волен поступать так, как тебе заблагорассудится. Вот это главное, Саша, что я собиралась донести до тебя.

Молчал я долго, в горле пересохло, думал только об одном: «Ты моя глупышка, всё же забеременела, как я ни старался удержать нас... А может, специально, а может, так любила, что каждый час нашего свидания был для неё (и для меня) подарком судьбы. Мы, кроме любви нашей, ничего другого не знали и не хотели знать. Как я её любил, как ждал, как тосковал, просто умирал, думая о ней каждую минуту до нашей встречи! И всё прошло?» – посмотрел на мать, она наблюдала, по глазам видел, как она переживала вместе со мной. Спросил, и сил хватило на одну фразу:

– Как она?

– Заканчивает университет, факультативно, что за обучение, я не поняла. Работает у отца в офисе, тот стал партнёром компании по лекарствам. У меня есть её телефон, но, думаю, пока ты не решишь все вопросы с Марфушей (впервые за нашу встречу она назвала её этим именем), тебе звонить туда не надо, сынок.

– Я благодарен тебе, ма, спасибо, что ты поняла меня и поддержала в эту минуту жизни. Не волнуйся, мы с Марфой и Танюшкой примем решение: у нас хватит ума, а, главное, ответственности за свои поступки. И надо помнить всегда: никто не гарантирует мне отсутствие рецидивов, как это ещё всё пойдёт и чем может обернуться...

Эдуард закрыл дверцу машины, перед этим я поцеловал мать в щёку, хотел в губы, но она подставила палец, сказав, что у неё слишком дорогая помада. И засмеялась, искренне, давно я не слышал такого хорошего смеха.

 

 

*   *   *

 

Когда вернулся на этаж гостиницы, нос к носу столкнулся с сестрой. Дарью после возвращения из-за границы видел пару раз, но мимоходом, даже поговорить не успели толком. Немного растерялся: после утреннего разговора с Марфой, встречи с матерью и новостей о Наталье хотелось побыть одному, думал, что прилягу на часок, отдохну. Не тут-то было: сестра затараторила, как из пулемёта:

– Ой, как хорошо, что встретила тебя, Саша! Столько надо рассказать про наш фонд. Я ведь почти год занимаюсь им, правда, и Бобо Константинович помогает, советами, а так всё уже делаю сама, даже сметы расходов подписываю... Провели с Леной Кувшиновой два бала, дала несколько интервью, даже на телевидении, рассказала по твоему отчёту о детском приюте, хотела отца Евдокима вытащить, но он заупрямился, не приехал. Нашли старые кадры, когда ты там был, передавал им машину подарков... Теперь – в личном плане, – она задумалась на секунду и продолжила, – сессию сдала хорошо, с отцом-матерью не живу, мне здесь, в твоих апартаментах, нравится больше да и люди фонда все на виду. И о самом личном: мне сделал предложение мой парень – тоже Сашка – Зимин, мы познакомились ещё на моём первом балу. Хороший парень, курсант мореходного училища, в этом году заканчивает, мечтает о Северном флоте. А отец у него – замминистра, его работа связана с транспортом. Я была у них в гостях, в доме на Бульварном кольце, представляешь, такая маленькая... семикомнатная квартирка, правда, на втором этаже, что давно не устраивает их мамочку. У него есть сестра с двумя детьми, развелась и живёт с родителями. Отличные мальчишки, учатся в младших классах. Да, Саша, если ты не будешь против, я могу сказать жениху, что у нас с тобой – трёхкомнатная квартира, правда, в «панельке», не весь что, но своя ведь...

Она посмотрела на меня, осеклась, замолчала буквально на полуслове. Я пошёл по коридору к своему жилищу, у дверей остановился, сказал, повернувшись к сестре:

– Даш, это, действительно, наша с тобой квартира. Но начинать, наверное, надо не с этого... Отец с мамой знают о твоих свадебных делах? Ты познакомила их со своим моряком? Ты помнишь, что тебе надо учиться ещё два года? И что все эти фонды-жмонды – временные явления, сегодня они есть, завтра их прикроют в связи с финансовым кризисом. Значит, надо думать о профессии. А ты – издатель! Прекрасная профессия, между прочим, попробуй себя в ней, помоги отцу, он – писатель всё-таки, а издательством занят, крутится, как белка в колесе.

– Пусть мамочка ему помогает. Ей стаж для пенсии надо вырабатывать, а не сплетнями заниматься. Я тебе такое расскажу, голова слетит...

– Всё, сестрёнка, потерпи до завтра. Я устал, мне ещё тяжело столько времени напрягаться и переваривать столько информации, надо отдохнуть. Кстати, а как ты тут оказалась и почему с мамой не встретилась?

– Я в офисе отсиделась, не захотела мешать вашей встрече и разговору. Она тебе о Наталье рассказывала? Так я и знала. Не верь всему: они, по-моему, обе живут в каком-то придуманном ими мире. Я поняла, что...

– Всё, Дашка, заканчивай трёп, он изнуряет. Тебя эта тема вообще не касается. А то, что с хорошим парнем познакомилась, молодец. Мы ещё вернёмся и к этому разговору, и к свадьбе, и к квартирному вопросу. Только помни, что я тебе уже говорил: мне очень дорога квартира бабы Тани и деда Коли, я там вырос и хочу, чтобы она оставалась неизменной. А с жильём мы что-нибудь придумаем...

Я почти вошёл в свой номер, но, прежде чем закрыть дверь, сказал:

– У русских, по-моему, есть обычай: женятся и выходят замуж по старшинству. А ты – явно нарушаешь традиции, не дожидаешься, когда женюсь я, твой старший брат. Эх, Дашка-Дашка...

 

 

Глава 5

 

Он говорил по телефону спокойно, но с какими-то ледяными нотками в голосе:

– Тебе надо приехать в мой кабинет, Саша, сегодня, не позже обеда. Я улетаю в командировку. Это всё, что могу сказать. О холдинге – не волнуйся, по себе – вдвойне: ты президент фонда, член совета директоров. И все знают – владелец второго пакета акций. Не спеши с делами: я о Марфе, отце-матери, жилье и прочих хлопотах. Как только утрясётся ситуация, свяжусь с тобой. До звонка…

Я даже рот не успел открыть, как Бобо отключил телефон. «Вот и планов наших громадьё… – думал, стоя перед столом деда Коли, – что-то случилось, видимо, важное и секретное, что он не смог ничего сказать. А мы тут вещи упаковываем… Хорошо, что со сборами Марфы не развалили всю квартиру. А ведь уже «Газель» заказал, придётся отменять…» Раздумал садиться за стол, на нём лежали папки, приготовленные с вечера, на них блёклым от времени фломастером выведено: «1970-80-е годы. «Арктикморнефтегазразведка». Флаг-штурман В.И.Аккуратов, его экипажи. Полюс относительной недоступности». Папки принадлежали деду, в эти годы он работал в центральной газете, как спецкор объездил всю страну. Понял, что и эти «знакомства» придётся отложить на неопределённое время. Побрёл на кухню готовить завтрак. Марфа и Танюшка ещё спали, вчера допоздна собирали вещи в дорогу, притомились, не на шутку.

Чайник вскипел, чтобы не шуметь кофемолкой, заварил молотый кофе, вроде, переложил ложку, а то и две, напиток получился невкусный, словно дёготь. Думал, что сварю геркулесовую кашу, но расхотелось возиться, решил обойтись бутербродами с колбасой-сыром. В ванной, под душем, почувствовал боль в бедре, значит, снова придётся мазать ногу ядом. Локоть оставался с небольшим синяком, но кость не болела. Вернулся в комнату к шифоньеру, решил одеть цивильный костюм и рубашку с галстуком: всё-таки иду замещать «Биг босса», надо соответствовать стандартам Бобо Константиновича. Марфа приподняла голову, посмотрела на меня диковатыми глазами, прошептала:

– Кто звонил в такую рань?

– Спи, это по мою душу… Надо в офис ехать, хозяин улетел в срочную командировку, оставил меня на хозяйстве. Не просыпайся, я позавтракал, кофе остался, погреешь. К обеду не жди, а вот позвоню – обязательно, тогда всё и расскажу. Если сам что-то узнаю, – добавил я совсем тихо и неуверенным голосом. С одеждой вернулся в кабинет деда, стал одеваться, параллельно набрал телефон Агриппины. Она тут же ответила, будто ждала звонка:

– Ой, Саша, я уже хотела набирать тебя… Ты в курсе, что шеф в командировке? Давай, мы ждём: в горе и в радости, в богатстве и в бедности… Мы будем ждать тебя и любить вечно.

– Груш, типун тебе… Скажи лучше, где и с кем гуляет мой шофёр?

– Да я уже послала Эдуарда к тебе, скоро будет…

– Спасибо, какая ты молодец. Что-то известно о командировке?

– Пока глухо, как в китайском танке…

– Почему в китайском?

– Говорят, он из порошкового металла, без окон и дверей.

Я рассмеялся, от души: умеет поднять настроение Агриппина. Выглянул в окно, машина стояла у подъезда. Вспомнил Марфу, удивился: впервые не встала с постели, не провожает, деталь, но она царапнула меня. В последний момент выхватил из обувного шкафа палку с набалдашником, решил, что, будь она тогда со мной, не грохнулся бы на лестнице.

– С выходом, Александр Юрьевич, – сказал, улыбаясь, Эдуард, пожал руку, – мы рады, что вы с нами…

– И я рад. Неужели все в сборе? Город без пробок?

– Да, без проблем доедем.

Домчались без остановок даже на светофорах, будто нам дали «зелёную волну», о которой как-то рассказывал дед, когда с премьером ехал через весь город к забастовщикам в дом профсоюзов. Там касками не стучали об асфальт, там требовали денег: «Завтра! Или сметём, к чёртовой матери!» Кузбасс вообще обнаглел: требовал деньги загрузить в самолёт налом, а они, мол, там разберутся, кому и сколько отвалить. Вместо денег на место вылетел сам премьер и дед с ним, большую команду профи с собой взяли, разобрались, успокоили народ. А в столицу, оказывается, летали «представители шахтёров»: диспетчеры, работники ЖКЖ и бухгалтерии, даже городские таксисты, науськанные демократами и анархистами. «Кто им каски выдал? – возмущался премьер, – они хоть спускались под землю-то раз?»

В приёмной Агриппина при мне стала открывать дверь в кабинет шефа, бурчала: «Вот нахал, требовал пустить его без разрешения… – посмотрела на меня, добавила, – а Бобо Константинович сказал: кабинет только для Саши открывать…» «Ты о ком, Груша?» – также тихо спросил я. «О ком, о ком? О генеральном… Хотел всех из совета встретить за столом главного. А я не дала ключи… Пока промолчал, как думаешь, не уволит?» «Прорвёмся», – успокоил я женщину и направился к письменному столу. Прикрыв дверь, она пошла за мной.

– Что известно по командировке шефа? – спросил я.

– Ни-че-го!

– А почему я должен быть в его кабинете?

– Точно не знаю… Но скажу, додумывая, можно? Если с ним что-то случится, он хотел, чтобы в кабинете хозяином оставался только ты, Саша…

– Что может случиться? – я не спрашивал Агриппину, рассуждал вслух, – если он полетел на морской шельф, это всегда опасно… Но почему так срочно? И почему так секретно? Ведь он мне звонил и ничего не сказал о поездке… Как думаешь, надо собирать руководителей подразделений на планёрку?

– Во-первых, потерпи, я попробую набрать его ещё раз, но когда буду знать, что все прибыли в офис. Во-вторых, срочных дел на сегодня не планировалось, просто он просил меня собрать всех, на всякий случай. Предупредил: звонить ему не надо, так что я точно не дозвонюсь, но он будет знать, что мы в готовности и на связи. Это наши с ним «заморочки», условные знаки. А тебе пока закажу кофе…

– И какао… – она не поняла юмор актёра Папанова, – и себе – тоже, побудем здесь пока вдвоём: я немного растерян, отвык, давно не было меня…

– Понимаю, Саша, сочувствую. Ты можешь вызвать генерального и управляющего филиалами, пусть доложат обстановку… Так почти всегда начинал твой дядя каждый рабочий день. А там, бог даст, будет видно.

– Груш, ты буддистка?

– Агностик, скорее, и никому не мешаю жить со своей религией…

Примерно через час после моего приезда в кабинет вошёл генеральный директор, не здороваясь, сел в кресло у стола совещаний, спросил:

– Ты что-нибудь знаешь? Он тебе звонил?

Я отодвинул чашку кофе, будто он помешал мне её допить, помолчал, сказал:

– Звонил, накоротке, просил всех собрать в офисе и ждать от него сообщений…

– Время к обеду, а я – без завтрака, буду в ресторане.

– Валерий Георгиевич, будьте в поле доступности. Если что, я найду вас…

– Господибожемой, что за таинственность! У нас куча специалистов: прикроют любых начальников по информации, если она вдруг понадобится шефу…

– Тем более, не стоит дразнить гусей, когда есть установка, – довольно резко сказал я.

Ко мне приходили финансисты, завизировали документы, зашёл замгенерального по филиалам, которого я просил тихо «прокачать» обстановку. Информации о возможном приезде хозяина не поступило ни из одного офиса, а их по стране – двадцать. Потеряли мы шефа. Я буквально затосковал от такой неожиданной ситуации, посмотрел на хмурое тёмно-серое небо в окне, на поток машин на шоссе и, буквально автоматически нажав кнопку на пульте, включил телевизор. Шёл полуденный выпуск новостей, диктор говорил о том, что в Арктику прилетел с сопровождающими его министрами и бизнесменами президент страны. Картинка шла в прямом эфире, разглядеть кроме верховного руководителя да двух-трёх, видимо, местных, здоровых и крепких ребят, никого не удалось. Но я сразу понял: Бобо там, вместе с ними, видимо, будет участвовать в официальном открытии бурения скважин в Арктике. «Тогда понятно, почему он молчал: перекрыли всё и всех. Но, если он там, значит, понадобился в команде, значит, в нём есть потребность?» А диктор, извинившись за качество картинки, пообещал всё исправить к следующему выпуску новостей. Я тут же позвонил нашему пресс-секретарю, попросил найти трансляцию с президентом в RT, РБК, Интерфаксе, у чёрта-дьявола и срочно перегнать мне.

В кабинет буквально вбежала Агриппина с менеджером, у которого косичка торчала на макушке:

– Саша, вот он, – указала на парня, – видел нашего шефа… – говорила радостно, но без уверенности в голосе.

– Я не видел его, – сказал в ответ, – но уверен, Бобо Константинович тоже там. Возьми на контроль пресс-службу, я уже дал команду, чтобы нашли сюжет полностью. И приходи, посмотрим вместе.

Полную копию сюжета на ТВ принесли только к двум часам дня, в приёмной собралось больше десяти человек и все ждали официального выпуска новостей на большой, в полстены, плазме. Я видел, как президент дал команду и как приступили где-то далеко, в северном океане, к буровым работам. А он взял за локоть Бобо и отошёл с ним на значительное расстояние от свиты, и они минут пять, на фоне дикторского текста, комментариев участников события, оживлённо о чём-то разговаривали. Агриппина ликовала, у собравшихся в приёмной были счастливые лица, замгендиректора по развитию бизнеса предложил выпить по рюмке коньяку, который у него давно припасён на случай, подобный происходящему в нашей жизни. Я даже не заметил, как у меня в руках оказался мобильник: Груша принесла его из кабинета.

– Привет, племяш, – сказал Бобо тихим голосом, – новости посмотрел? – пауза, снова почти шёпотом заговорил, – вот такая у нас перезагрузка… Прилечу и много чего расскажу. Главное: мы в составе консорциума, видимо, я его и возглавлю…

Ничего не успев сказать, а я не очень и рвался к разговору, чувствуя, что звонок пришёл с какого-то совещания, немного ошеломлённой новостью, стоял посреди приёмной, все смотрели на меня, ждали какого-то слова. Охранник убрал звук на плазме, где уже во всю рекламировали заграничную еду, и я сказал:

– Привет всем от Бобо Константиныча. Он просил вас поздравить: мы вошли в состав консорциума по разработке шельфа Арктики. Эта программа – на десятилетие, если не до конца века…

– Ура-ааа! – донеслось такое громкое и раскатистое, что можно было подумать: в приёмной разместилась рота солдат.

 

 

*   *   *

 

– Ну, на главный вопрос я тебе ответил, Саша? – Бобо сделал глоток кофе, во взгляде разлито тепло, участие, что заметно в отношениях с родными и близкими людьми. Мы сидели в том же служебном кафе центральной гостиницы, где встречались много лет назад, обсуждая доли и проценты в небольшом наследстве деда Коли, – я специально привёл тебя сюда, чтобы напомнить тебе и себе, как дорог нам отец и дедушка. Да, ты прав, сказав когда-то, что подобные проявления чувств выглядят по-восточному, немножко напыщенно. Но то, что это от чистого сердца и большой любви делается, думаю, ты не сомневаешься.

Я кивнул, стал пить сок, при упоминании деда в горле так перехватило, что боялся, как бы не брызнули слёзы. «Вот, значит, как судьба крутит не только мною, но и большим в этом мире человеком, – думал, не спеша, зная, что мне не надо анализировать ситуацию, чтобы выглядеть умнее и, тем самым, понравиться дяде. Он уже всё взвесил, просчитал, будет мягко и ненавязчиво гнуть свою линию». Если я правильно понял Бобо, то руководитель страны попросил его пока не лезть в правительство, этот хомут он наденет на него в любую минуту, было бы желание. А вот подставить плечо, как выразился дядя, под планы президента – сейчас нет важнее дела. Короче, тот предложил ему войти своей компанией в созданный консорциум по разработке арктического шельфа и стать его руководителем. Меня смутило вдруг выплывшее название – госкомпания, но переспрашивать Бобо я не стал. Чувствовал, что во второй части разговора речь пойдёт обо мне. Так и случилось, начал он с торжественной нотки в голосе:

– Хозяин попенял, что мы – «катастрофически не молодеем», а воспитанников-преемников у нас маловато. Нужны люди для работы в высших органах госвласти, в международных торговых представительствах, судах и арбитражах – и после некоторой паузы добавил, – но важнее всего, надо... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июле 2021 года,
оформите подписку или купите номер:

 

Номер журнала «Новая Литература» за июль 2021 года

 

 

 

  Поделиться:     
 

Оглавление

2. Часть 2
3. Часть 3

517 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 29.03.2024, 12:14 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!