Сейран Сехавет. Карусель

 

Перевод с азербайджанского Лачина

 

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за март 2024:

 

На чтение потребуется 35 минут | Цитата | Скачать файл | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Фатима обронила как-то раз, мол, буфетчик Саби́р мужик что надо, от него озноб по коже, у-ух, сестричка…

Женщина, которой Фатима доверила этот секрет, тоже раз обмолвилась, мол, говорят, буфетчик Сабир-то здоровый мужик…

Этого было достаточно, чтобы буфетчик Сабир стал притчей во языцех некоторых женщин, прозывавших его «видным мужиком».

Тридцатилетняя Фатима была миловидной полной женщиной, и к тому же весьма элегантных манер. Столкнувшись с её обаянием, даже самый завалящий субъект вспоминал, что он тоже мужик. Сочные выпуклости её грудей так и лезли в глаза мужчинам, и те смотрели, как охотник на птицу в небе. Фатиме это нравилось, хоть сама и не стремилась лезть на глаза. Уж такой её создал бог, и она имела такое же право захаживать на базар да в лавочки, что и остальные женщины районного центра. Раз видели её выходящей из городской библиотеки.

Хоть Фатима и провела десять лет замужем, но детей у неё не было. Муж её был кузнецом, весьма уважаемым кузнецом в этом маленьком городке, а сама она работала медсестрой в центральной больнице района. Овдовела Фатима – муж её в прошлом году, возвращаясь домой с вокзала, погиб в автомобильной аварии. Сейчас она жила одна.

А буфетчик Сабир работал в павильоне, что на берегу реки стоял. Шашлык готовил, следил за чистотой и порядком, клиентов обслуживал, самовар ставил. Со всеми мог и разговор поддержать, и пошутить. Словом, на все руки мастер, да и языкастый к тому же.

Было буфетчику Сабиру сорок лет. Была у него дочь; в прошлом году, за три-четыре дня до гибели мужа Фатимы, замуж вышла. Зять Сабира монтёром работал, и звали его тоже Сабир – монтёр Сабир. Когда дочери буфетчика было пятнадцать лет, жена его захворала, невесть с чего, за три-четыре дня истаяла, хотела с предсмертным вздохом сказать что-то, но не успела. Так и осталось тайной для горожан, что с такой здоровенной бабой вдруг приключилось…

Остался буфетчик Сабир вдовым. Жил один. Дочка часто его навещала, прибирала, подметала да и возвращалась в своё гнездо.

Фатима без мужа осталась, буфетчик Сабир – без жены. Тут только ашуга Алескера впору вспомнить, вот и вспомним:

 

Тебе б вдовой остаться, мне – вдовцом,

Были б мы с тобою вместе в трауре…

 

Но ведь жизнь-то продолжалась, и даже дорогие воспоминания о муже Фатимы и жене буфетчика Сабира не могли застопорить её ход – что случилось, то случилось… И потому не кажется ли вам, что когда ашуг Алескер писал вышеприведённый бейт да декламировал его на меджлисах, то имел в виду именно Фатиму и буфетчика Сабира? Лично мне кажется, что дед Алескер этот бейт именно им посвятил. Это можно и благословением посчитать деда Алескера Фатиме и буфетчику Сабиру. Сами думайте…

В тот день буфетчик Сабир поставил свой модный, новенький, в масле, серый «Москвич-412» под деревьями за павильоном, мол, нет меня здесь, закрыт павильон. Запер дверь павильона на замок весом с килограмм, а ключ в карман упрятал. Потом обогнул павильон и вошёл в него через заднюю дверь. Посмотрел на часы. Был без двадцати минут час ночи. И столько же минут, двадцать, оставалось до прихода Фатимы. Каждый раз, поджидая Фатиму, он предпринимал все эти меры предосторожности. Очень боялся позорной огласки. Не сегодня-завтра собирался он стать самым молодым дедушкой в городе, и так радовался предстоящему событию…

Горела одна лампочка. Каждый раз, возвращаясь домой, буфетчик Сабир, гася повсюду свет, оставлял гореть одну эту лампочку. Это воспринималось всеми как мера предосторожности. Хоть и приделана была лампочка «на лбу» павильона, но когда она горела, свет просачивался вовнутрь, создавая романтическую атмосферу. Это и Фатиме нравилось – деревенская романтика…

Всемирно известным отелям, «Хилтону» и «Паласу», подобная романтика и не снилась. Они видят другие сны.

Буфетчик Сабир вытащил свежезажаренное холодное мясо и положил на электрическую печку. Раскрыл два раскладных стула, разложил на столе сыр и зелень, на двоих. Не забыл и два гранённых стаканчика с двумя стограммовыми стаканчиками. Стол, вместе с самим буфетчиком Сабиром, был готов. В этот час все сто тысяч жителей района спали сладким сном. Все, да не все – были ещё двое…

В пятидесяти – шестидесяти метрах от павильона появилась тень, спешными размашистыми шагами приблизилась к павильону, прошла через заднюю дверь и обратилась в Фатиму. Всегда так бывало: сперва явится тень, потом сама Фатима.

Буфетчик Сабир не вздрогнул от звуков шагов и отворяемой двери за спиной. Эти звуки стали для них родными, с ними вплыли они в реку своих желаний, что и несла их дальше по своей воле – так чего ему вздрагивать?

Взять бы и написать сейчас: «как только она зашла, они прильнули друг к другу, сплелись в объятии, и буфетчик Сабир стал покрывать поцелуями её шею, лицо и грудь», только неправдой всё это было бы; вас бы, может, я убедил, да только сам бы в это не поверил.

Войдя в помещение, Фатима сразу прошла к своему обычному месту и уселась, а буфетчик Сабир принёс и поставил на стол, на железную подставку подогретый суп с мясом. Будь я лично знаком с Фатимой и буфетчиком Сабиром, вложил бы в конверт бейт ашуга Алескера и отправил бы по их адресам. Стопроцентно уверен, что не знают они эти стихи, не читают чёртовы дети, как книгу увидят, им будто не по себе становится.

– Фатима…

– Что, родной…

– По сто грамм коньяка со мной выпьешь?

– Сабир, миленький, я с тобой и яду выпью, только я ведь и на вкус не знаю всё этакое.

– Не знаешь, так узнай.

– Ой, Сабир, боязно мне…

– Да чего ж ты боишься?

– Боюсь, голова закружится, на ногах не устою.

– Не боись; будешь падать – подхвачу.

– Сабир, а ели я выпью, я не буду тебе противна?

– Так я ж при тебе столько раз пил здесь. Ну и что, опротивел я тебе?

– Нет, не дай бог… Только ты дело одно, а я другое…

– Почему же другое?

– Так я ж баба…

– Ну и что?

– Ну, говорят же…

– Что говорят?

– Если баба пьёт, знать, гулящая.

Встрепенулся буфетчик Сабир, видать, крепко ему не понравилось слово «гулящая».

– Ладно – сказал, – я один выпью… Будто я каждый раз не пью один… – добавил он, не глядя на Фатиму.

– Не обижаешься? – спросила Фатима с улыбкой.

– Не пьёшь – не пей, я ничего не говорю…

Буфетчик Сабир встал, взял припасённую толстушку-бутылку коньяка в углу и поставил на стол.

– Тогда я твой стакан возьму?

– Конечно, бери.

– Видишь, что на бутылке написано?

– «Ширван», – прочла Фатима надпись на этикетке.

– Во, точно… Хороший коньяк. Его большие начальники пьют. Первые секретари, почитай… Даже повыше райкомов, не каждый в исполкоме его пробовал… В Баку купил. Дорогая вещь… Специально для тебя, между прочим… Ну тогда я твой стакан возьму, что ли…

– Конечно, бери, что тебе из-за стола вставать.

Сперва буфетчик Сабир «Ширван» открыл, наполнил стограммовый стаканчик.

– Дай нам бог, Фатима, почаще видеться, – сказал он. На сей раз он свой рот открыл, да туда коньяк и отправил.

При каждой встрече Фатима слышала от него эту фразу по три – четыре раза. Длинных тостов буфетчик Сабир не любил. Повторяющаяся фраза не надоедала Фатиме, напротив, каждый раз она с нетерпением ждала этих слов, знаемых ею наизусть, и будто впервые их слышала. А буфетчик Сабир всегда подкреплял эту фразу ста граммами водки – коньяк сегодня был впервые.

– Да, наверху-то знают толк в выпивке. Как по маслу прошла. Говорят, что это, – показал головой на бутылку, – сразу в кровь проходит. Да как пробежит по крови… – он легонько провёл рукой по животу.

Фатима не то чтобы ела, так, поклёвывала, а буфетчик Сабир ринулся на еду, как изголодавшийся. Фатиме доставляло удовольствие смотреть, как он уплетать умеет: какой он едок, такой и мужчина…

Буфетчик Сабир был не из тех, что со своими клиентами по пятьдесят грамм опрокидывают. На такие предложения он отвечал:

– Ты где работаешь?

– Ты же знаешь, в банке…

– На работе пьёшь?

– Не-е…

– А почему?

– Нельзя же, на работе-то…

– Вот и мне нельзя; я что, не на работе, что ли?

Только на свадьбах знакомых он смягчался, ел и пил будь здоров, и только наподдавши на славу, по пятьдесят да пятьдесят, возвращался домой.

Трижды в неделю, по чётным дням, он изменял своему правилу и действовал по правилам Фатимы. Днём это было невозможно – человека со свету сжили бы. Только глубокой ночью. Вот и сейчас была одна из таких ночей.

Утирая пальцем жирные губы, он заметил на себе взгляд Фатимы; не выдав смущения, вытер руки бумажной салфеткой, говоря Фатиме со смехом:

– Что ты смотришь так?

– Так я ж и пришла сюда на тебя посмотреть… – Фатима растаяла в улыбке, буфетчик Сабир растаял за ней, и необычный процесс таяния завершился тем, что их руки сплелись воедино.

Вот и стал буфетчик Сабир одноруким, и ко Великой Отечественной это вовсе не имело отношения… Улыбнувшись Фатиме, он сразу получил ответную улыбку, захватил другой рукой, что приказа об аресте ещё не получила, со стола кучу зелени, запихал в рот да так пошёл уплетать с хрустом, что смахивал на машину, перемалывающую силос. Налил коньяк правой рукой, поскольку левая ещё амнистии не получила. Он вконец раскраснелся, и это прибавляло ему обаяния. Взял он стаканчик, дабы ещё более раскраснеться да покрасивше выглядеть, и повторил:

– Дай нам бог, Фатима, почаще видеться…

Фатима будто языка лишилась, только глаза говорили, будто язык у них развязался…

Началась вторая серия поглощения пищи буфетчиком Сабиром, да без всяких титров и всякого такого, и казалось, через пять-шесть минут посуда на столе зеркалом заблестит, так он её вычистит. Несомненно, кушающий Сабир действительно был сюжетом для многосерийного фильма, и единственным, но страстно заинтересованным зрителем была Фатима. Кто знает, может, если бы явился второй зритель, неважно какой красоты и обаяния, Фатима пополам бы треснула, потому что весь этот сериал, с его главным героем, принадлежал одному человеку – Фатиме.

Буфетчик Сабир, кажется, сделав вывод из недавно брошенного на него взгляда Фатимы, утёр блестевшие губы салфеткой.

– Фатима.

– Да, родной.

Если б она ничего не ответила, он бы сразу к делу перешёл. А теперь он немного помолчал и сперва сказал о другом.

– Ты никому не проговорилась ненароком?

Впервые он задал такой вопрос за долгое время их встреч, и Фатима была несколько растеряна. Но, впрочем, ответила:

– Ну что ты говоришь, Сабир, такого быть не может…

– Я тебе верю, Фатима. А то…

– А то что?

– Ты знаешь, как ты мне дорога. Но если что дойдёт до меня, – он говорил шутливо, – язык с корнем вырву.

Фатима показала ему язык. Буфетчик Сабир притянул её к себе за плечо, лица приблизились друг к другу, руки вновь переплелись.

Фатима была счастлива, что рядом сидит тот единственный человек, что может вырвать ей язык с корнем, и эти его слова были ей как маслом по сердцу.

– Фатима…

– Что, родной… – Фатима вновь помешала Сабиру перейти прямо к делу.

– Фатима, возьми это, – указал на коньяк, – во, молодец… теперь налей мне немного…

Фатима налила, крепко держа толстушку-бутылку обеими руками. Это выглядело так комично, что Сабир невольно улыбнулся. Но вы не подумайте чего, для Фатимы это было дело не шуточное – своего рода «дебют». Сабир недавно видел фильм, где француженка в ресторане подливает виски своему кавалеру, и не раз вспоминал об этом. Вот тебе и интеграция в Европу, ещё в советские времена – нате вам, пожалуйста.

– А чего ж ты двумя руками бутылку держишь?

– Уж больно она толстая…

– Толщина дело хорошее… Во всём… Полнота…

Фатима прыснула, ухватила его за кончик большого носа, что был под стать широкому лицу, и погрозила пальчиком: «е-ей…»

От её тела у любого мужчины крыша бы поехала, размечтался бы он, чтобы ему хотя бы три-четыре раза в год так же пальчиком грозили бы. Будь вы на месте Сабира, поняли бы, что это такое – да только согласился бы на это Сабир? Да ни за что…

– Сабир, хочу сказать тебе кое-что, да стесняюсь…

– У тебя что, крыша поехала?

– Не-е… а что? – она слегка обиделась.

– А что ж ты меня стесняешься? Нам с тобой друг друга стесняться давно уже нечего, забыла, что ли? Я никогда не забуду… – Сабир ел её глазами.

Фатима поняла намёк, улыбнулась, оттаяла.

– Ладно, ладно… Что, коньяк в голову ударил?

Фатима, Сабир и коньяк «Ширван» – каждый из них делал своё дело, и, если можно так выразиться, эта троица дело на том не закончила. Пока что главную роль играл «Ширван», вторую – Сабир, а на третьем месте Фатима размещалась. Такова была ситуация в данный момент, но она могла измениться в любую минуту.

– Ну и в чём там было дело? – спросил Сабир.

– Это между нами останется? – посмотрела на него Фатима.

– Не-е… Я это всё в газете пропечатаю.

– Сабир, мне тоже хочется…

– Коньяку?

– Да…

– Да на здоровье, я ж для тебя и покупал, родная… – Кажется, роль «Ширвана» ещё более активизировалась.

– Он очень горький?

– Я тебе так скажу. Во рту он, вроде, горький, но как войдёт вовнутрь, так всё слаще и слаще становится, чистый мёд.

– Да-а? – подивилась Фатима.

– Да… сейчас сама проверишь, чего ждать.

– Сабир, ты помнишь?

– Что?

– В прошлом году в этот день я хотела тост сказать, а ты не позволил…

– Зачем?

– Сказал, что кто не пьёт, тот и тосты говорить не должен. А теперь имею право?

– Имеешь, родная…

Фатима зажала стаканчик в руке, в горсти, собираясь что-то сказать, но Сабир перебил:

– Да что ты так стакан зажала, пальцами возьми… вот так, как я…

– Пролить боюсь…

– Прольёшь, ещё налью, всё твоё… Когда чай пьёшь, как стакан держишь? Считай, что это чай, у них и цвет одинаковый.

Фатима последовала совету, вышло неплохо.

– Сабир, храни тебя бог, – глаза её наполнились слезами, – если тебя не будет, я в реку брошусь… – И тут же, зажав нос левой рукой, как больной, принимающий горькое лекарство, так профессионально махнула добрую порцию коньяка, что у Сабира глаза на лоб повылазили, и рассмеялась, раскрасневшись докрасна.

– Что ты… так выпила?

– В первый раз, родной… со страху так, чтобы одним махом покончить с этим.

– Ладно, давай закуси чем-нибудь… Не горько было?

– Нет, вроде… даже языка не коснулось… прямо в горло и вовнутрь. Только в горле горит немного.

– Лимонад возьми попей… прошло?

– Да…

Сабир знал бесчисленное количество анекдотов и хорошо умел их рассказывать, потому как имел чувство юмора – будь моя воля, я бы запретил людям без юмора анекдоты рассказывать, потому как никуда их рассказы не годятся. Да, именно так вот. Есть у меня друг детства, академик, учёный с мировым именем. Так он если анекдот расскажет, человеку аж тошно становится. А Сабир как рот откроет, так ты враз и ухохочешься. Вот и сейчас он рассказал анекдот, слышанный ещё в армии, и Фатима так и покатилась со смеху. Только я вам этот анекдот рассказать не могу, это лучше в их состоянии слушать, к тому же всё это относилось только к ним – двоим, не троим…

У Фатимы щёчки так разгорелись, что хоть срывай их, как фрукты, да ешь. Но ни вам, ни автору сделать это никак нельзя, даже если и захочется, ни права на это нет, ни смелости не хватит – рядом-то Сабир сидел, вот он и мог сорвать – не рукой, губами, а то сомнутся ведь…

– Сабир…

– Что, родная… – на сей раз Сабир помешал Фатиме перейти к делу.

– Сабир…

– Да, родная, – опять помешал ей.

– Да погоди ты, дай сказать… – Фатима не то чтобы обиделась, но что-то похожее было.

– Ты женишься?

– Никогда!

– Почему?

– Да мне сорок лет, куда мне жениться? Женившийся в сорок в могиле счастлив будет… или не будет.

– Твои ровесники сейчас только женятся, есть такие, что раньше и не были женаты…

– Фатима.

– Да, родной.

– Послушай. Ну вот женюсь я хоть завтра. Не сегодня-завтра у меня внуки будут. Где-то через год моя жена в роддом отправится, сына родит. Внук старше сына будет. Но сын будет дядей внука. Когда внук подрастёт, как он будет младшего по возрасту дядей называть, а? Безобразие это, не по мне. Хватит об этом. К тому же где я найду на тебя похожую?

– Так нашёл уже…

– Ну я же тебе только что подробно объяснил всё.

– А если женишься, то на ком?

– Ни на ком.

– А если придётся?

– Да отчего же придётся? У меня голова на плечах, к тому же…

– Сабир…

– Да, родная.

– Сабир, женился бы ты на мне, а?

– Ну хватит тебе, я же всё объяснил. Закончим этот разговор.

Вдруг Сабир задумался.

– Слушай, – спросил, – а что же ты замуж не выходишь?

– Никто, кроме тебя, мне не нравится, один ты мне по сердцу… Зачем ты так говоришь? Хочешь, чтобы я замуж вышла? – Погрустнела. – Надоела я тебе?

Как Фатима пригорюнилась…

– Ерунды не говори; кто на тебе женится, я его на куски разрублю… да на мелкие кусочки…

Фатима приободрилась от этих слов, расцвела…

Фатима и здоровяк Сабир, от которого дрожь брала, евший за троих, неутомимый мужчина, впервые выговорившись до конца, в половине пятого ночи сели в москвич. Проезжая мимо парка, Сабир спросил:

– Прогуляемся по парку немного?

– Давай… – Фатима будто давно дожидалась подобного приглашения, – только до рассвета вернёмся… по домам…

Когда они остановили машину у ворот парка, рассвет ещё почивал, просыпаться не думал...

– Возьми меня под руку, – сказал Сабир, как только они вошли в парк.

– Прямо как Баку, – по детски радовалась Фатима, взяв его под руку.

– Как-нибудь повезу тебя в Баку.

Фатима пуще обрадовалась.

– Интересно, – спросила, – а почему наши, когда в парке гуляют, не ходят под руку, как бакинцы?

– А здесь Баку, что ли? – отвечал Сабир. – Здесь нельзя, это район, здесь народ не поймёт.

Они постояли возле памятника матери с ребёнком. Сабир поднял голову, внимательно посмотрел в лицо женщины на постаменте, потом спросил:

– А почему она грустная такая?

– …

– Тебе лучше знать… обе вы женщины…

– Наверно, сына на войне потеряла, потому и грустная.

– А на руках у неё кто, свой ребёнок?

– Не… внук, наверно. Видишь, старая женщина…

– Да, ты права, – согласился Сабир.

Разобравшись со скульптурой, два местных искусствоведа направились к карусели, поставленной здесь три-четыре месяца назад.

– Слушай, Сабир, вот я думаю, ну до каких пор мы будем воровато так ходить?

– Тебе что, сказать больше нечего? И то хлеб, что вот так гуляем.

– Хочешь, посажу тебя на карусель? – предложил Сабир, когда они подошли к карусели.

– Хочу. – Сегодня у Фатимы был счастливый день.

– Ну давай тогда.

– Только мне одной боязно, – сказала Фатима, оглядев карусель.

– Ладно, давай вместе.

Они поднялись на карусель и уселись. Сабир обнял её, прижал к себе и, подержав так, спросил весело:

– А кнопку кто нажмёт?

– И вправду…

– Сейчас, – сказал Сабир с видом человека, осенённого догадкой, – ты посиди, я сейчас вернусь.

Он спустился и вскоре вернулся с длинным гладким прутом.

– Наверно, дети здесь игрались, кто-то свою «лошадку» забыл, – сказал он, усаживаясь поудобнее рядом с Фатимой.

– А что ты собираешься делать? – спросила Фатима с интересом.

– Сейчас увидишь, – сказал Сабир и протянул прут к кнопке. После двух-трёх попыток ему удалось нажать на кнопку.

Карусель пришла в движение. Фатима игралась с находкой Сабира. По мере ускорения карусели её волосы спутались, развевались, это красило её, что не ускользнуло от внимания Сабира, частенько на неё оглядывавшегося. Фатима положила голову ему на плечо. Когда развевающиеся пряди её волос касались его лица, он невольно закрывал глаза и был так счастлив, что никогда раньше такого не испытывал – никогда…

– Сабир, пора идти, – сказала Фатима погодя.

– Да…

Сабир протянул прут, чтобы нажать кнопку, когда она будет рядом, но никак не мог это сделать. После десяти – пятнадцати безуспешных попыток он разломал прут и отбросил щепки.

Его прошиб пот. Они продолжали вертеться. Прыгни они вниз, разбились бы насмерть. Сабир подумал, что она ведь опозорится, он-то ничего… чёрт с ним…

Фатима посмотрела на его донельзя встревоженное лицо и растерянно проговорила:

– Опозорилась я…

В таких ситуациях у нас куда больше страдают женщины, мужчине-то что… А про неё все женщины такое будут говорить… Она была почти без чувств. Её трясло в холодном поту.

Эта карусель была отлична от той, на которой Сабир раз прокатился на бакинской набережной: там карусель сама останавливалась через десять минут после запуска, с помощью реле. Этого Сабир не учёл.

Так они продолжали вертеться, и вся надежда их была на бога, да ещё на перебои с электричеством – если вдруг вырубят его, они сойдут и спасутся от позора. Да только ничтожно малой представала надежда.

Была пора сбора винограда. Людей, отправляемых на сельскохозяйственные работы, собирали именно здесь. Скоро сюда должны были съехаться первый секретарь районного партийного комитета Махмуд Махмуд-заде и группа партийных чиновников, прокурор и начальник милиции. Лучи рассвета уже убивали надежду Фатимы и Сабира на спасение. Слёзы текли по лицу Фатимы, и вместе с рассветными лучами знаменовали приближение её позора.

В самом начале седьмого часа служебная машина «Газ-24» товарища Махмуд-заде остановилась у входа в парк. Группа чиновников почтительно окружила его. Никто не здоровался с ним за руку, все почтительно кивали на расстоянии, он ответил небрежным кивком, да не каждому в отдельности, а всем зараз.

Пара продолжала вертеться…

Хотя начальником собранного штаба по отправке людей был не Махмуд-заде, а последнее слово за ним было.

– Машины готовы? – спросил он.

– Да, товарищ Махмуд-заде. – Начальник автобазы вышел на шаг вперёд и отступил обратно.

– Сегодня вечером рапортовать будем, план должен быть выполнен.

– Так точно, товарищ Махмуд-заде.

– Какое положение в колхозе «Украина»?

Пара всё вертелась…

– Как там с сахарной свёклой?

Пара вертелась…

– На заводе как?

Пара всё ещё вертелась, да так, вертясь, и наблюдала за совещанием представителей партии и правительства. Ну а сами представители партии и правительства смотрели только на товарища Махмуд-заде – по массе самых разных причин.

Махмуд-заде среди них был самым крупным, видным мужчиной. Вдруг он указал в сторону карусели:

– Это что такое?

– Карусель, товарищ Махмуд-заде.

– Почему она вертится ни свет ни заря? Да там, кажется, люди? Двое сидят…

– Так точно, товарищ Махмуд-заде.

– Приведи их сюда, – сказал первый секретарь начальнику милиции.

Двое, обливаясь потом, стояли перед первым секретарём, понурив головы. Оба испытывали срочную необходимость найти мышиную нору, дабы там отсидеться.

– Кто такие? – спросил товарищ Махмуд-заде у окружающих.

– Товарищ Махмуд-заде, – выступил вперёд начальник милиции, – так это ж Сабир, буфетчик Сабир.

– Это тот самый болтун-демагог?

– Так точно, товарищ Махмуд-заде.

– Пошлёшь человека из ОБХСС, опечатать его павильон.

– Слушаюсь, товарищ Махмуд-заде.

– А его самого на сбор винограда, живо.

– Слушаюсь, товарищ Махмуд-заде.

– Это что за время на карусели кататься… безобразие…

Сабир должен был спасать Фатиму. Он немного приподнял голову и сказал:

– Товарищ Махмуд-заде… мы обещали друг другу, что за день до свадьбы придём сюда ночью… чтоб никто нас не видел… сядем на карусель… утром в ЗАГС… Сели, карусель завести некому. Нашли длинный прут, кнопку нажали, карусель завертелась, а остановить не могли, два часа вертелись…

Хоть первого секретаря и смех разбирал, но он удержался, ограничившись усмешкой. В присутствии подчинённых смеяться нельзя, чего доброго, повредишь своей репутации серьёзного начальника.

– Оставьте его, – сказал он начальнику милиции, – пусть своим делом занимается.

– Слушаюсь, товарищ Махмуд-заде.

– А кто эта женщина?

– Это невеста моя, товарищ Махмуд-заде.

– Что ж так поздно женишься?

– Я в районе раньше всех женился… потом… жена скончалась.

– Да будет земля ей пухом.

– Спасибо, товарищ Махмуд-заде.

– А почему же ханум так поздно замуж выходит?

– Она тоже, как и я, раньше всех замуж вышла, потом муж погиб, в аварии…

Кажется, Махмуд-заде впервые забыл за все годы работы в районе, что он первый секретарь.

– Привезите сюда начальника ЗАГСа.

– Я здесь, товарищ Махмуд-заде, – выступил на шаг вперёд пятидесятилетний мужчина в чесучовом костюме.

– Распиши их, да прямо здесь.

– Слушаюсь, товарищ Махмуд-заде.

Мужчина в чесучовом костюме обернулся мигом, и вернулся с папочкой под мышкой. Подписи поставили на столе штаба, покрытом красным сукном.

Стоило Махмуд-заде приблизится к красному столу, пожать Сабиру руку и сказать «поздравляю», как все партчиновники хором провозгласили:

– Поздравляем!

Сидя в машине, с трудом поборов волнение, Фатима прошептала, утирая влажные глаза:

– Сабир…

– Ну что…

– Сабир, родненький… Я тебе в ножки поклонюсь…

– Ладно, ладно… занят я сейчас, потом поклонишься…

– Сабир…

– Да ладно тебе… едем к нам, сегодня на работу от меня пойдёшь… и всю жизнь так.

– А люди…

– Так от людей мы избавились… в парке… Теперь у меня бумага есть, и наши имена в ней прописаны…

– А что там написано?

– Написано, что Фатима – жена Сабира, а люди пусть своими делами занимаются.

Как Сабир говорил, так и вышло. Через год Фатима сына родила. И был он дядей, что на два с половиной года младше своего племянника – напророчил Сабир…

С тех пор часто ходили они на эту карусель, уже никого не таясь. Женщины, прогуливающиеся по парку, смотря на карусель, хихикали:

– Карусель Фатимы…

А мужчины говорили:

– Карусель Сабира.

Вы не подумайте, что это шутки: удалось Фатиме и Сабиру то, что никому, ни одному классику, гению при жизни ещё не удавалось – таким вот образом, хоть и в парке маленького городка, свои имена увековечить.

Ну а теперь… Сами знаете: упали с неба три яблока, одно Фатиме, одно буфетчику Сабиру, третье – первому секретарю партийного комитета района товарищу Махмуд-заде.

А мне яблока не надо…

 

 

15-16 января 2015 г.

 

 

 

 

О Сейра́не Сехаве́те говорят, что…

 

(из журнала «Литературный Азербайджан» 2016 г., №3)

 

Исмаил Шихлы (народный писатель): Повесть Сейрана Сехавета «Золотая чаша» я прочёл на одном дыхании, а её постановку посмотрел два раза. И оба раза был свидетелем того, как зрители, не дыша, ловили каждое слово, произносимое со сцены, слышал несмолкающие аплодисменты после каждых острых, как клинок, реплик Ханахмеда. Если честно, давно я не видел пьесы, принятой зрителем с таким воодушевлением, когда зрители радостно, стоя, полчаса аплодисментами приветствовали артистов. И не могу забыть, как режиссер, утопая в море цветов, не ожидавший такой зрительской реакции, тихо плакал, а автор держался… Вообще, хочу сказать, что такое произведение, как «Золотая чаша», является показателем того, насколько необходимы своевременно написанные смелые произведения.

Бахтияр Вагабзаде (народный поэт): Я читал произведения Сейрана Сехавета и ошеломлён их оригинальностью, силой его пера, затрагивающего проблемы современности, неповторимым своеобразным юмором. Я желаю Сейрану Сехавету, обладателю прекрасного пера, удачи на нелёгком поприще большой литературы.

Бекир Набиев (академик): В 1968 году в 1-м номере журнала «Азербайджан» я прочёл стихи молодого поэта Сейрана Сехавета под названием «Мой холостой шар земной». Должен признать, что меня удивила и потрясла глубокая тревога молодого человека о судьбе нашей планеты. В этом стихотворении он обращается к планете, как к живому существу, как к личности. Высокий художественный уровень стихотворения показался мне оригинальным и недосягаемым.

Халил Рза Улутюрк (народный поэт): Показать трагедию одного человека или одной семьи – само по себе дело сложное. Насколько же труднее отразить в произведении трагедию всей эпохи, судьбу целого народа, его жизнь, бедствия и страдания – это по плечу только великой литературе. Сейран Сехавет, в неизменной белой рубашке, смелый, скромный, с ярко выраженными тюркскими чертами лица, пришедший в литературу как поэт и прославившийся как писатель, с честью справился с этой задачей. Давайте с гордостью признаемся, что впервые в нашей литературе были так колоритно отражены взяточничество, стяжательство и узколобие. Сейран Сехавет – писатель, имеющий пламенную гражданскую позицию. Его смелость основывается на глубоком понимании жизни и проблем общества, неприятии его неприглядных сторон, сдавшихся и сломленных людей, бегущих от правды жизни. Счастливые рабы – самые жестокие враги свободы. Комфортная, спокойная и счастливая жизнь определённой части общества, опускающая их до уровня рабов, заставляет писателя глубоко задуматься и наполняет его печалью. Именно эти печаль и боль подпитывают его произведения. Нам не нужны художественные произведения, в которых нет писательской боли! Повесть «Золотая чаша» родилась на острие боли писательского сердца, любви к истине и страстном желании вымести всю грязь из общества.

Митхат Аббасов (академик): Для меня Сейран Сехавет – выдающийся писатель, представитель творческой интеллигенции, один из тех, кто формирует общественное мнение. Читатели всегда с интересом встречают его произведения, так как они охватывают все реалии современной жизни Азербайджана. Высоко оценивают его творчество и видные представители азербайджанской литературы. Сейран Сехавет является также активным общественным деятелем. Его выступления на различные темы в печати, на телевидении, его интервью всегда отличаются оригинальностью, актуальностью, серьёзным и глубоким взглядом на происходящие события. Его язык, отличающийся простотой, в то же время силён и ярок. Он далёк от пафоса и лжи. Всё это стало основой читательского доверия к нему.

Муса Ягуб (поэт): Узнав, что роман Сейрана Сехавета «Некролог», написанный для живых, был признан в Союзе писателей лучшим романом года и удостоен премии имени Юсифа Самедоглу, я очень обрадовался и прочёл книгу на одном дыхании. Романом «Некролог» Сейран Сехавет заслужил себе бессмертие.

Хатам Гулиев (академик): Я знаю Сейрана Сехавета около 60 лет. Другими словами, мы дружим с детства. Бог даст, и в будущем останемся друзьями. Видимо, мы близки с ним и духовно, и по своему отношению к миру и к жизни. Но мы не повторяем друг друга. Вообще в мире всё неповторимо. Скорее, в некоторых вещах мы дополняем друг друга. Сейран Сехавет на протяжении всех своих 60 лет, будучи своенравным, озорным, увлекающимся человеком, в то же время обладает собственным, выверенным и серьёзным взглядом на каждое событие. Он – человек, горячо любящий свой народ и свою Родину и немало пострадавший на пути служения им, но ему довелось стать и свидетелем успеха своих произведений, плодов своего творчества. От души желаю, чтобы он и дальше радовал нас и всех читателей своими творческими успехами.

Рамиз Ровшан (поэт): В нашем творческом поколении Сейран Сехавет – первый, кто не прогнулся под время. Вне зависимости от времени и ситуаций, он всегда оставался таким, каков есть, моим другом, не изменяющим ни себе, ни чести, ни достоинству.

Надир Джаббарлы (исследователь): Если бы не было Сейрана Сехавета, азербайджанская литература потеряла бы остросюжетные темы и колоритных эпических героев. Если бы не было Сейрана Сехавета, то наша литература была бы лишена неповторимого, уникального, тонкого взгляда писателя на нашу современную жизнь и человеческие отношения.

Сабир Рустамханлы (народный поэт): Сейран Сехавет – мой друг юности, он талантливый писатель, занявший своё заслуженное место в современной азербайджанской литературе. В каждом его рассказе есть потенциал и мощь, достойные романа. Он обладает своеобразными, присущим в азербайджанской прозе только ему, языком и стилем. Именно он впервые привнёс в современную азербайджанскую литературу колорит, сладостность, грубоватое просторечие, чистоту и палитру гарабахского наречия. Сейран Сехавет – президент Совести в стране эстетического слова.

Габиль (народный поэт): Сейран Сехавет и в поэзии, и в прозе, и в драматургии, да и в жизни в хорошем смысле слова конкретен…

Флора Керимова (народная артистка): Трудно говорить о людях, которых любишь. Сейрану Сехавету я могу посвятить все самые лучшие слова и чувства в этом мире. Общение с такими людьми, как он, необходимо, как воздух и вода. Я знаю, каких бы высот он ни достиг, он всегда остается верен своим Человеческим и Личностным принципам. Я желаю ему мира.

Акрам Айлисли (бывший народный писатель): В азербайджанской литературе личность Сейрана Сехавета возвышается, как гора…

Агиль Аббас (писатель, народный депутат, заслуженный журналист Республики): Все созданные за последние годы Сейраном Сехаветом произведения я всегда считал событиями в художественной литературе и сейчас придерживаюсь такого же мнения. К сожалению, критики, посвящающие только одному рассказу какого-либо автора по 8-9 статей, равнодушно относятся к творчеству Сейрана Сехавета. Я желаю ему получить какую-нибудь должность. Вот тогда критики вступят в «социалистическое соревнование» по написанию статей к роману «Некролог», которые в 10 раз превысят объем самого романа. Сейран-муаллим, не обижайтесь на критиков, так же, как не обижается на них Сабир Ахмедли. И не обижайтесь на читателей, так же, как не обижается на них Мохаммед Физули.

Вагиф Бахманлы (поэт, заслуженный деятель культуры Республики): Наша жизнь неотделима от нашего окружения. И в этом смысле у каждого в этом окружении есть свое место в зависимости от родства. Я не имею в виду кровное родство. Это родство определяется тем местом, которое эти люди занимают в нашей жизни. И степень этого родства отличается расстоянием и занимаемым пространством. Сейран Сехавет – писатель талантливый, человек чуткий и в то же время имеющий свои принципы – является моим самым близким другом и занимает большое место в моей жизни. И основывается это на сотрудничестве и творческой дружбе, которая насчитывает уже 45 лет. Если из моей биографии изъять годы и месяцы, проведенные с Сейраном Сехаветом, то моя биография уже будет не моей или же сильно сократится. Он занимает большое место в моей жизни и значительно расширяет выпавшее мне на долю жизненное пространство и мир, в котором я живу. Сейран Сехавет – один из самых чистых, прозрачных, тёплых, ярких и образных поэтов, пришедших в литературу в 60-е годы. С 1976 года он не пишет стихов. Но всё, что он написал, до сих пор поражает, волнует, настолько современно звучат его стихи. Сейран Сехавет – автор многих рассказов, повестей, романов, на страницах которых описываются живые картины реальной жизни. Его прозаические произведения вобрали в себя всю богатую палитру гарабахской и в целом всей азербайджанской жизни, её соль, сладость и юмор. Сейран Сехавет в своих больших романах мастерски доводит до читателя в своей уникальной манере всю жестокую правду жизни. Он очень талантливый человек. Талант – это его суть, личность, характер. Я рад, что, несмотря на разницу в возрасте, я являюсь одним из тех людей, кто может согреть его сердце. Так будет и в 70 лет, и в 80…

Муршуд Мамедли (доктор филологических наук, профессор): Сейран Сехавет – видный писатель, пришедший в прозу из поэзии, и поднявший ее на уровень поэзии. Как человек, пришедший в прозу из высокой поэзии, он долгие годы хранит честь и достоинство Слова, как свою собственную. Он творец, на физическом уровне принявший на себя страдание Слова и возведший это страдание на уровень святости. Как писатель и мастер художественного слова, в своих произведениях он отражает проблемы ХХ века, испытания, через которые пришлось пройти людям, потери страшных 90-х годов, боль и страдания Гарабаха, пытаясь вернуть деморализованному, потерянному человеку самого себя, его личность, уникальность, человеческую сущность. Своими романами «Некролог», «Интервью собаки», рассказом «Ад» Сейран Сехавет доказал, что может встать в один ряд с ведущими современными писателями мира. Сейран Сехавет – человек с сильным характером. За 30 лет нашего знакомства я никогда не видел его сломленным, никогда он не ставил своё перо на службу кому- или чему-либо. Он всегда оставался верен себе и высоко держал знамя художественного Слова. Я желаю своему другу и собрату, уникальному мастеру слова здоровья, всегда хорошего настроения, света и тепла его глазам, а перу – стремительности и яркости молнии. Горжусь, что живу с ним в одно время.

Эльчин Искендерли (доктор технических наук, профессор, поэт): Я никогда не читал произведения, которое потрясло бы меня больше, чем рассказ «Интервью собаки». Если бы у меня была возможность, я бы удостоил Сейрана Сехавета Нобелевской премии за это прекрасное творение.

Акиф Самед (поэт): Рассказ Сейрана Сехавета «Интервью собаки» я считаю самым острым политическим памфлетом за последний 80-летний период. «Интервью собаки» появилось не сразу и не вдруг, рассказ имеет свои корни и развитие… А это говорит о том, что азербайджанская литература находится на одном уровне с мировой литературой.

Фуад Поладов (народный артист): Для меня Сейран Сехавет – борец с несправедливостью и трудностями современной жизни, человек, наперекор всем испытаниям сохранивший своё лицо, писатель, обладающий редким даром, любящий своего читателя и оправдывающий его ожидания. Трудностям переходного времени, всем испытаниям не удалось уничтожить его «Я», попрать его свободу, а это по плечу только таким целостным людям, как Сейран Сехавет. Он мой сосед, и в самые трудные и безвыходные моменты моей жизни я, глядя на его окна и думая, что там живёт мой друг и единомышленник, обретал новые силы. Сейран мой друг и, говоря эти слова, я испытываю чувство гордости и радости.

Губад Ибадоглу (экономист): Сейран Сехавет – один из видных представителей современной азербайджанской литературы. Конец 60-х и начало 70-х годов прошлого века, когда он начал творческую деятельность, характеризуются как период возрождения. И художественные образы, созданные Сейран-муаллимом, украсили, придали особый окрас нашей литературе яркими типическими азербайджанскими характерами. Герои его рассказов, повестей и романов – это образы из реальной жизни, и именно этот факт является уникальной характерной чертой его произведений, а это, в свою очередь, исходит от цельности характера самого автора. В прозе Сейрана Сехавета вы не найдёте ни положительных, ни отрицательных персонажей, потому что образы, созданные писателем, отличаются цельностью и полнотой, они таковы, какими их создал Бог.

Идаят Оруджев (чрезвычайный и полномочный посол Азербайджана в Кыргызстане): Одной из ключевых особенностей «Золотой чаши» является то, что автор не только с бесконечной болью говорит о социальных трагедиях и бедствиях общества, но и бьёт тревогу по этому поводу. В произведении все герои находятся в состоянии бесконечного смятения, а автор бьёт в набат за каждого из них.

Афаг Баширгызы (народная артистка Азербайджана): Чтобы глубоко прочувствовать Сейрана Сехавета, понять его, полностью открыть для себя его творчество, нужно несколько жизней. Сейран Сехавет не из тех, кто ради каких-то благ будет рвать на себе рубаху, бить себя в грудь и биться головой о стенку.

Идаят Гасанов (кандидат математических наук): Для меня Сейран Сехавет – искренний друг, справедливый человек, имеющий свою гражданскую позицию, в нужное время говорящий нужные слова, глубоко в душе несущий боль и горе Гарабаха, видный поэт и писатель, обладающий естественной поэтической силой, и настоящий мужчина, живущий по правилам чести.

Вагиф Юсифли (доктор филологических наук, критик): Кто-то знает, а кто-то и не знает, что в литературу Сейран Сехавет пришёл как поэт. Хочу уверить вас, если бы он не бросил поэзию, то сейчас стал бы одним из видных и популярных поэтов. Но после двух поэтических сборников он перешёл к прозе. Видимо, творческая судьба его связана с прозой, но он один из немногих, кто, оставив поэзию, стал прекрасным писателем. Когда около двух лет его произведения не появлялись в печати, наш прославленный поэт Мамед Араз в одной из своих статей с укором спрашивал: «Где Сейран Сехавет, почему он стал гачагом нашей литературы»…

Игбал Агазаде (депутат): Сейран Сехавет – это большая и раскидистая чинара. В терпении он – могучий дуб. Его личность и творчество – это два дополняющих друг друга крыла. Он – соль и сладость земли гарабахской. Это целостная натура и как личность, и как творец, он – человек слова. Сейран Сехавет – писатель, который способен заставить громкие слова онеметь, а обычные слова возвысить до величия. Он обладает большим сердцем и руками, способными обнять всех своих друзей и читателей, я бы даже сказал, что он святой человек.

Этибар Джабраил Оглу (журналист): Человек, попадая в сложную ситуацию за границей, конечно же, в первую очередь стучится в двери своего посольства. Когда я приехал в Баку, для меня это был огромный и чужой город. Одной из первых дверей, в которую я постучался в этом городе, была дверь дома Сейрана Сехавета, находящегося на улице Агасадыга Герайбейли. В этом доме меня встретили хлебосольные хозяева. Если сегодня я могу что-то сказать в журналистике, то исходит это от преломленного в этом доме хлеба. Сейран Сехавет знает цену и Богу, и созданному Им Слову.

Умид Рагимоглу (председатель Фонда Евразийской печати, заместитель председателя Совета по печати): Для меня Сейран в первую очередь земляк. Вначале я познакомился с его стихами, а потом уж разыскал его и познакомился. Было это примерно лет 35 назад, и самое интересное, что в памяти моей Сейран остался таким, каким я увидел его в первый раз. И искренностью своей, и простотой, и личностными качествами. Несмотря на разницу в возрасте, он всегда был и остаётся для нас примером. Среди всей азербайджанской интеллигенции Сейран прозрачен, вплоть до мельчайших нюансов, никогда ни перед кем не отступает, и каждое слово, сходящее с его уст – мудро. Ещё раз хочу сказать, что Сейран Сехавет принадлежит не только городу Физули, Гарабаху, он принадлежит всему Азербайджану.

Анеля Ордуханова (переводчик): Все произведения Сейрана Сехавета на русский язык, с любовью и учась у него, перевела я, и горжусь этим.

Сирадж Мустафаев (читатель): Сейран Сехавет смотрит на людей только с одной позиции – с позиции Любви!

 

 

 

Конец

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в марте 2024 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: