Юхан Людвиг Рунеберг. Стихи

 

Перевод со шведского Андрея Щеглова

 

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за июнь 2021 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 12 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

От переводчика

 

Творчество Юхана Людвига Рунеберга (1804–1877), финляндского поэта, писавшего на шведском языке, широко известно в Финляндии и в Швеции. Для финнов он – национальный классик, прославивший финский народ, его мужество и духовное богатство, для шведов – мастер слова, один из крупнейших поэтов, писавших по-шведски.

 

Жизнь и душевные качества людей из народа Рунеберг знал не понаслышке. В молодости из-за нехватки средств он на несколько лет прервал занятия в университете и работал учителем в приходе Саариярви на северо-востоке Финляндии. Там он увидел и красоту местной природы, и красоту человека, ведущего изнурительную борьбу за существование. Там царила нищета, голод: хлеб из коры был привычной, повседневной пищей^[1]. Но трудности укрепляли мужество людей, усиливали чувство собственного достоинства, верность долгу, щедрость и готовность к самопожертвованию. Рунебергу открылись простота, терпение и мудрость людей из глубинки^[2]. И уже в первом стихотворном сборнике, изданном в 1830 году, нашло выражение творческое кредо Рунеберга – открыть великое в малом, воспеть суровую природу Финляндии, мужество и великодушие её народа.

 

Во всей полноте это кредо проявилось в прославленном поэтическом цикле «Повести фенрика^[3] Столя» (Fänrik Ståls sägner, 1848–1860). В событиях бесславной для Швеции войны с Россией 1808–1809 гг., итогом чего стала потеря Финляндии, Рунеберг увидел мужество, высокий дух защитников страны – и офицеров, и простых солдат. Всем им была свойственна бескорыстная любовь к родине – при том, что многим родина не предложила ничего, кроме хлеба из коры.

 

Рунеберга порой упрекали в идеализации, романтизации войны, отказе от реализма при её изображении – хотя вообще реализм, особенно в описании народного быта, крестьянских обычаев, не был чужд творчеству поэта^[4]. Но дело в том, что главную задачу Рунеберг видел в проникновении в суть жизни, в раскрытии её сокровенных сторон. Одной из таких сторон он считал любовь к родине, служившую источником мужества её защитников – людей простодушных, внешне подчас даже комичных, но исполненных внутреннего величия^[5]. Сегодня для нас важно это внимание поэта к душевным качествам, чувствам и достоинствам людей. В силу этого, а также благодаря высоким поэтическим достоинствам своих произведений Рунеберг находит отклик и у российских читателей.

 

 

*   *   *

 

Переводы стихотворений «Крестьянин Паво» и «Свен Дува» опубликованы в сборнике «Мозаика. Фрагменты шведской культуры» (М., 2006), изданном ограниченным тиражом и давно ставшем библиографической редкостью. Перевод стихотворения «Сын солдата» ранее не публиковался.

 

 

 

 

Крестьянин Паво

 

Средь песков и сосен Саариярви

жил крестьянин Паво, хуторянин.

На земле работал неустанно,

ждал всегда от Бога урожая.

Так трудился, рук не покладая,

скудный хлеб деля с детьми, женою.

Всё канавы рыл, пахал и сеял.

Вот весна настала, снег растаял –

вешних всходов смыло половину.

И настало лето, град посыпал –

и побил колосьев половину.

Осенью помёрзло остальное.

Тут жена зашлась, запричитала:

«Паво, Паво, старый, несчастливый!

Коль Господь отверг – пойдём с сумою:

побираться худо – голод хуже».

Взял жену он за руку и молвил:

«Бог не отвергает – испытует.

Хлеб пеки с корой наполовину,

вдвое больше вырою канав я –

но дождусь от Бога урожая».

Продали овец и ржи купили.

Хлеб пекли с корой наполовину.

Вырыл Паво рвы, засеял поле.

Вновь весна настала, снег растаял –

но водой не смыло вешних всходов.

И настало лето, град посыпал –

и побил колосьев половину.

Осенью помёрзло остальное.

Тут жена в смятенье возопила:

«Паво, Паво, старый, несчастливый!

Коль Господь отверг – судьба нам сгинуть:

страшно умереть – а жить страшнее».

Взял жену он за руку и молвил:

«Бог не отвергает – испытует.

В хлеб коры клади ты вдвое больше,

вдвое глубже вырою канавы –

но дождусь от Бога урожая».

Продали коров и ржи купили.

В хлеб коры мешали вдвое больше.

Вырыл Паво рвы, засеял поле.

И весна настала, снег растаял –

но водой не смыло вешних всходов.

И настало лето, град посыпал –

не побил, не погубил колосьев.

И настала осень, но морозы

миновали ниву золотую.

Пал тут старый Паво на колени:

«Бог не отвергает – испытует»!

И жена тут пала на колени:

«Бог не отвергает – испытует»!

И сказала в радости великой:

«Паво, Паво, примемся за жатву!

Срок пришёл зажить счастливой жизнью,

срок пришёл с корою распрощаться

и хлебы испечь из ржи единой».

Взял жену он за руку и молвил:

«Только тот и вынес испытанье,

кто в несчастье ближнего не бросил.

Вновь пеки с корой наполовину –

хлеб побит морозом у соседа».

 

 

Свен Дува^[6]

 

Отец у Дувы был сержант: тому уж двадцать лет,

как он уволился в запас, уже в то время сед.

С тех пор он свой клочок земли возделывал, согбен,

и девять сыновей растил; из них был младшим Свен.

 

Богат ли был старик умом, чтоб щедро оный дать

в наследство стольким сыновьям, – осталось лишь гадать.

Но, несомненно, он делил не поровну отнюдь,

поскольку младшему, увы, досталось лишь чуть-чуть.

 

Вслед братьям, парень возмужал, окреп, набрался сил.

Валил деревья, сеял, жал, в лугах траву косил.

Приятен был, хорош собой, всем услужить был рад

и исполнял приказ любой – но на дурацкий лад.

 

«Ну кем ты будешь, простачок, что выйдет из тебя?» –

ворчал старик, коль выходил, бывало, из себя.

Когда, без устали ворча, он крепко надоел,

Свен с горя начал размышлять – насколько то умел.

 

Однажды вновь отец завёл любимое своё:

«Кто выйдет из тебя, сынок? Вот горе-то моё!»

И сам, задав такой вопрос, уж, верно, был не рад,

когда в ответ, задравши нос, сын заявил: «Солдат!»

 

Старик, оправившись, изрёк: «Послушай-ка, сынок!

Ты, дурень, с ранцем и ружьем – да кто б представить мог!»

«Вот именно, – ответил сын, – чем эдак жить и впредь,

куда умней – за отчий край геройски умереть!»

 

Отец, растрогавшись в душе, всплакнул и снова смолк.

А Свен с котомкой за спиной пошёл в ближайший полк.

Здоров был парень, телом крут; все остальное – что ж…

И все нашли, что как рекрут он донельзя хорош.

 

Но чуть для Свена началась армейская муштра,

вся рота со смеху тряслась до вечера с утра.

Капрал срывался там и тут, орал и хохотал,

но быть собой его рекрут, увы, не перестал.

 

И нужно должное отдать: он был неутомим.

Бывало, примется шагать – земля дрожит под ним.

Но если поступал приказ исполнить поворот,

Свен поворачивал как раз точь-в-точь наоборот.

 

Команды «на пле-чо», «к но-ге» он был исполнить рад,

и «на кра-ул», и «к бою – штык» учился многократ.

Но по команде «на кра-ул» – он штык свой отмыкал,

и брать «к ноге» под «на пле-чо» никак не отвыкал.

 

Прознав: солдат, что ни вели, всё делает не в лад,

на это диво посмотреть сходились стар и млад.

А парень словно ждал: придут получше времена,

и оставался тем, чем был… И вот пришла война.

 

В полку заговорил народ: мол, Дува не вполне

умён, чтоб выступить в поход с другими наравне.

Свен промолчал и под конец спокойно рассудил:

коль я в отряде не боец – что ж, я б один сходил.

 

Со всеми – ранец водрузил он на спину свою.

Был денщиком на биваке и воином в бою.

И бился – так невозмутим, что знал любой солдат:

Свен Дува – нет, не трусоват; вот разве – простоват.

 

На запад, Сандельса тесня, шли русские полки.

Нам приходилось отступать вдоль берега реки.

Был послан малый арьергард с приказом перейти

на дальний берег, чтоб пути в порядок привести.

 

Солдаты, выполнив приказ, от выстрелов вдали

решили малость отдохнуть. В крестьянский дом пришли,

разжились там питьём, едой, разнежились совсем…

А Свен – он также с ними был – прислуживал им всем.

 

Но неожиданно с холмов гряды береговой

верхом на взмыленном коне примчался вестовой.

«Ребята, к мосту! – крикнул он, – скорее же, в ружьё!

Враги приблизились к реке, чтоб перейти её!

 

Коль можете, – он дал приказ, – скорей взорвите мост!

Иль до последнего бойца обороняйте пост.

Всей нашей армии конец, коль враг ударит в тыл:

сам генерал с отрядом к вам на помощь поспешил».

 

Он ускакал; но лишь бойцы приблизились к посту,

как русский взвод, на берегу занявший высоту,

немедля ружья зарядил и залп прицельный дал,

и восемь финнов уложил тотчас же наповал.

 

И снова залп – на этот раз убитых было пять.

В живых оставшимся пришлось поспешно отступать,

как только отдал командир приказ: «В ружьё, отбой!»

Лишь Дува отомкнул свой штык – оставшись сам собой.

 

Он сделал всё наоборот: не думав отступить,

вмиг оказался на мосту, готовый в бой вступить.

И встал, спокоен, как всегда, силён, в плечах широк,

готов любому преподать армейский свой урок.

 

Недолго случая ему понадобилось ждать.

Солдаты хлынули на мост и стали наседать.

Но участь тех, кто ближе был, неважною была:

Свен «напра-вo» и «нале-вo» топил их без числа.

 

С таким верзилой совладать не мог никто – притом

от пуль ему чужой солдат всегда служил щитом.

Но враг тем больше свирепел… И тут к своим бойцам

с подмогой Сандельс подоспел и всё увидел сам.

 

«Отлично! – крикнул генерал, – отлично, так держать!

Не пропускай их через мост – их надобно сдержать.

Вот это – истинный солдат. Так должен драться финн!

Вперед, помочь ему! Он всех нас выручил – один».

 

И враг, оставшийся ни с чем, поспешно отступил.

И схватке яростной конец желанный наступил.

И Сандельс, спешившись, спросил людей на берегу,

где тот, что бился на мосту, не дав пройти врагу.

 

И кто-то молча указал на рослого бойца,

который бился, как герой, до самого конца.

Теперь, казалось, он прилёг передохнуть, устав,

невозмутимый, как всегда, и лишь – бледнее став.

 

И над убитым смельчаком склонился генерал.

То – всем знакомый рядовой у ног его лежал.

Под ним, близ сердца, вся трава была красным-красна.

В кровь из простреленной груди окрасилась она.

 

«Что ж, пуля умная была – приходится признать,

раз больше знала о бойце, чем мы могли узнать.

Она не в голову, чей скарб был прост и невелик,

а в сердце храброе его влетела напрямик».

 

И эти меткие слова повсюду разнеслись.

И всем запомнились они и по душе пришлись.

Все соглашались: верно, Свен был парнем-то простым

с куда неважной головой – да с сердцем золотым!

 

 

Сын солдата

 

Каким солдатом был отец, как был красив собой!

В пятнадцать лет стоял в строю, пошёл в семнадцать в бой.

В любом походе – храбрецом,

С открытым, радостным лицом

Он шёл вперёд. Таким отцом

Гордился бы любой!

 

Когда нагрянула война и протрубили сбор,

Я был ребёнком. Но отца прекрасный, строгий взор,

Тень от нахмуренных бровей,

И шляпа, и перо на ней,

И поступь – в памяти моей

Остались до сих пор.

 

И вскоре слава донеслась до наших мест – каким

Он был в бою, как был он смел, силён, неутомим.

Он получил медаль, за ней –

Ещё одну. И было мне

Так жаль, что я не на войне,

Что я не рядом с ним!

 

Прошла зима, растаял снег, и весть с войны пришла... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

 

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июне 2021 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: