Муравьи и муравьеды. Цикл о сильных и не очень.

Улицы сна

Голый шум грампластинок, суета паутинок, здесь как будто никто не живёт. Словно после поминок бродит сгорбленный инок в маете невесомых тенёт. Ярмарка-радуница, и в снегу золотится солнце весенним антоновским. Инок сороколицый собирает страницы отрывного… в поиске пропуска. Адреса оживают, голоса запевают – это память открыла свой ларь. Кипа дагеротипов, с пыльным облаком выпав, так похожа на календарь. Но отмечены даты поцелуем крылатым много лет тому выцветших губ, и поэтому фаты пеплом времени смяты, модницы не покинут скорлуп. Дом заброшен и шаток, дом приходит в упадок, стены выжили из ума. И теперь их попытки догонялок и пряток не скрывает даже туман. Рядом – ветхие избы – этой улицей избран постепенный безмолвный уход. Искры после канистры, искры возле канистры. Все равно здесь никто не живет…

Нагло

Мне совершенно ахматово,
Сколько в прошедших столетиях
Всадниц коня крылатого
Шпильками-шпорами метили.

Всё это конско-волконское
Уксусное придыхание –
Как маринад для Вронского
На затянутом скучном свидании.

Растопчи Евдокию с цветочками,
Пегас мой, как феникс выживший.
Я вверяю тебе полномочие
Овёс перемешивать с книжками.

(V)

По утрам мы сливаемся с утром,
Изгибая надбровные дуги.
Кто-то кажется более мудрым,
Кто-то кажется более хмурым,
Кто-то кажется бледным Амуром
С колчаном или с ноутбуком.

Сквозь реконструкционные чащи
Протекая в зелёные сети,
Каждый кутается в свой плащик,
Каждый бросит жетончик в ящик,
Каждый кажется настоящим
В полусумраке-полусвете.

В подземельях слышится прелость –
В тёплом ветре прелость сквозит.
Этот тянет руку, чтоб грелась,
Этот ищет в кармане смелость,
Этот чует чью-нибудь зрелость.
Редкий случай – для всех транзит.

При анализе оказалось –
Алгоритм такой закольцован:
Мы вчера сюда возвращались,
Мы тянули всё ту же усталость,
Мы пошли по домам, не прощаясь,
Чтобы завтра столкнуться снова.

* * *

Далила долила себе вина.
Она пьяна, одна и без Самсона.
Ей не пристало мукою бессонной
Себя корить за протовремена,

Когда он был среди филистимлян
Нежданым, ненавистным, нежеланным.
Когда была родная ей земля
Под поступью его равна вулкану,

И рдели щёки женщин – назарей
Нёс силу властного, тяжёлого удушья,
И каждая склонялась так послушно,
Взирая на руины на горе.

Его желали, прикрывая страсть
То гневом, то насмешкой, то боязнью,
Игра же прекратилась, возвратясь
К филистимлянам многократной казнью.

Не похоть и не гордость привели
Его к цепям меж двух колонн у храма,
А то, что тянет вепря к краю ямы,
Срывает листья, движет корабли.

Природа страсти или страсть природы.
Власть силы или сила власти в нём…
Нет. Просто неумение в угоду
Толпе легко смеяться под огнём.

И правда лучше призраком без глаз
Похоронить врага с собою рядом,
Чем на пиру давиться виноградом,
Сок яда проливая на атлас.

И вот – куда ни ступишь – камни, тело
На теле. Жизни прерваны без слёз.
Она совсем немногого хотела –
Сплести колечко из его волос…

ICQ

Окно разговора, глиссандо по кнопкам –
И буквы ложатся чернеющей лентой.
Никто не останется далее робким,
Имея возможность казаться хоть кем-то.

Не глядя выстукивать клинопись реплик,
В приятной истоме ответ поджидая –
Так сладко, ведь связи ещё не окрепли,
И чётко работает схема простая:

«Привет» «Как дела?» «Что ты делаешь?» «Кто ты?» –
Твой друг-монитор повторяет упорно,
Взывая неслышной слабеющей нотой
В бурлящих потоках цветастого порно.

На каждом свиданье зелёный цветочек
И комплимент из нуля с единицей,
Да пара намёков ещё между строчек,
Пока не понадобится отключиться.

Good bye, мой малыш, баю-бай, инородец,
Мы знаем теперь две придуманных жизни
И мимо друг друга пройдём в переходе
Без радости, нежности и укоризны.

Микробы

По центру в плаценту,
В мой кокон бесценный
Процент за процентом
Процежен плацебо.
Ограде не быть больше целой.
Просцениум, сцена,
Соцветья люцерны
Слетают в цистерну
На плесень прицельно –
Вино продаётся с уценкой.
Никто не прицеплен
Ни к чёрту, ни к церкви.
Я знал Авиценну,
Но он был последним,
Кто кожу имел вместо цедры.

Преамбула

Пережёванные листья дикой мяты прямо с поля,
Из-под ног босых летящий недовольный майский жук,
Освещённый ясной высью лоб в зелёном ореоле
Падает – куда уж слаще! – в лепестки готовых рук.

Камень, ножницы, бумага, непокорность тёмной чёлки –
Расскажи мне на ночь сказку, мне приснился страшный сон:
Я бежала вдоль оврага быстро, смело, но как только
Я на мост ступила тряский, тут же оборвался он…

Исцарапанные плечи, пригоршня малины спелой
Просыпается на землю – всё не удержать одной! –
День был вечен и беспечен, обеспечен жизнью целой,
Где герои тихо дремлют перед долгою войной…

Анна К.

Солнце, ты слишком легко отдалась…
Слишком уж дёшево.
Кушай заслуженную грязь,
Нюхай подошвы.
Нет, не заметит, не подберёт,
Как уповаешь.
Это всего лишь чужой пешеход –
Сударь-товарищ.
В пальцы вытряхиваешь жетон,
В землю, шатаясь.
Совесть есть миф, рудимент, моветон,
Фикция, завесь
Над испещрённым пулями оспы
Сладостно-смрадным
Пыльным и постным любовным погостом
В тёмной парадной.
Ave, ничтожество, ты нам даёшь
Повод для смеха –
Сердце скукожилось, спесь или ложь,
Ехать – не ехать…
Встань, оглядись, прорезая зрачком
Сумерки трезвых.
Запах, который тебе не знаком:
Поезд. Железо.

Freeдрих

Ницше, ниже!
Ницше, тише!
Ницше, в нишу!
Ницше, брось…
Вижу – выжжен
Television
Взором рыжим,
Взят насквозь.
Ницше, ближе!
Ницше, выше!
Ницше нижет
Дух на кость…
Нищих выжиг
Зла излишек
Тянет с крыши –
И под мост.
Ницше, мы же:
Кто унижен,
Кто обижен,
Кто распят…
Бог (тот, бывший)
Нам не пишет.
Ницше, видишь –
Это яд.