Кленовый лист

Звездное сияние

Звезда проколола собой небосвод,
по сердцу скользнула печально.
Её не заметил ночной хоровод
в своём колпаке ритуальном.

Хотелось бы видеть рождение звёзд,
их путь проследить до паденья,
и где зажигаются звёзды всерьёз
талантом, для их пробужденья.

Нельзя их просеять простым решетом.
Чем можно измерить сиянье?
Когда от сияния очень светло,
звезда получает признанье

Клёво, блин

Зима и поле.
Клёво, блин.
И снег глубокий.
Я один.

Мне непривычно,
что один.
Но снег прикольный,
белый, блин.

Весна - пора любви и красоты

Весна, весна, какая ты по счёту?
Весна – надежды, светлые мечты.
Весной они высокого полёта.
Весна пора любви и красоты.

Так нежно зеленеют акварелью
согретые на солнце островки
и жёлтый цвет, спешащего Апреля
рассыпался, как золота мазки.

А синий тон небесного простора
переполняет воздухом пейзаж
и сердца стук, с весенним перебоем,
и я в картине – главный персонаж.

Что такое "Далеко"?

Что такое "Далеко"?
До другой планеты?
В магазин идти с клюкой.
"Далеко", вот – это.

Сердце ёкнуло в груди.
Вот она причина.
Бабка с клюшкой впереди.
Жуткая картина.

И уже, кривя душой,
добавляю скорость.
Быстро старость обошёл,
Но заныла совесть.

Где не гнездятся птицы

Прилетели первые грачи,
чёрной стаей опустились в поле.
Множество для этого причин.
Основная – русское раздолье.

Выгоняют с гнёзд своих, ворон
и готовят место для потомства.
Деловой галдёж со всех сторон
и хозяйский дух благоустройства.

Не смогли они в чужих краях.
Только здесь высиживают яйца.
На берёзах и на тополях.
Не гнездятся в пальмах иностранцев.

Распустившийся бутон

Заря раскрыла розовый бутон,
художника смутила простотой.
Он акварель наносит на картон
не кисточкой, свирелью золотой.

В волшебных звуках свежий ветерок
и серебро от выпавшей росы,
играющий палитрою восток,
под монотонным шорохом косы.

От аромата скошенной травы
я опьянел, и спать хочу. А Вы?

Цвет глаз моей любимой

            Посвящается Оленьке Лариной
                        (Моей любимой ЖЕНЕ)


Не могу определённо
описать её цвет глаз,
то, как будто бы, он тёмный,
то такой, какой сейчас.

Он, скорее, шоколадный:
не густого кофе цвет,
сверх изысканно нарядный
и ресничками согрет.

Цвет пчелы на белой розе:
нежный, бархатный, хмельной.
Он темнеет при угрозе,
приласкаешь, он другой.

А когда глаза в восторге
– это самый лучший цвет.
Цвет, которого, ей богу,
на планете этой нет.

Сегодня я колдую

Помыл крупу и высыпал в кастрюлю,
налил воды, поставил на плиту,
и, важно развалясь, сижу на стуле,
а запах от кастрюли на версту.

Слегка шуршит божественная гречка,
а я собой доволен, как король,
и, как шаман, пускаю вверх колечки.
Я не забыл посыпать в кашу соль.

И вот он миг – кладу я слиток масла.
Он плавится, он тает неспеша.
Я колдовал сегодня не напрасно.
Уж очень, очень каша хороша!

Волшебная рука

Тихо, тихо всегда в предосеннем бору
мягкий запах от листьев и хвои.
Слабый шорох макушек на самом верху
завершает картину покоя.

Солнце брызги бросает по мху и стволам,
шевеля полосатые тени,
и реальная явь с колдовской пополам
нас в тоску погружает на время.

Вдруг поляна и небо, и солнечный свет,
конфетти – мотыльки над травою.
На зелёный пейзаж синий атлас одет
той же самой рукой колдовскою.

Какая боль...

Надулся туго мяч футбольный.
Лежит, дрожит и ждёт удара.
Он знает, будет очень больно.
Ах, если б снова в спорттовары.

И вот удар под бок: под печень
и закрутился мяч от боли.
Он бы заплакал, плакать нечем.
Красивый мяч летит над полем.

Удар, удар, ещё кручёный.
Летит от левых к тем воротам.
Ударил мастер – спец учёный,
ударил, как-то, с разворотом.

Все мастера, бьют очень больно.
Ведь это матч полуфинальный.
И взвился снова мяч футбольный.
Какой удар оригинальный!

Не держат швы, полезла краска.
Живого места нет на коже.
Пинки, пинки, ни капли ласки.
Для всех полуфинал дороже.

И вдруг свисток, ревут трибуны
и победители довольны,
кто бил безжалостно, безумно.
А он? Он был лишь мяч футбольный.

Березовая грусть

Выросла берёза
прямо у окна,
прямо перед домом
и растёт одна.

Плачет, почему-то
и дрожит листва.
Ей бы хоть минутку,
хоть чуть, чуть тепла

Нету друга рядом,
приласкал бы он.
Плачет, слёзы градом,
ветер в унисон.

Надо же – серьёзно
– прямо у окна
вся в слезах берёза
каждый раз видна.

Белая берёза
навевает грусть
и стекают слёзы.
Стыдно! Ну и пусть.

Весны увидел я начало

Проснулись сонные причалы.
Гудки и первый пароход.
Весны увидел я начало,
когда сошёл последний лёд.

Плыл по реке речной трамвайчик,
как белый лебедь, молодой,
а может это – солнца зайчик
так отражается водой?

А волны разбегаясь клином,
и нарушая гладь реки,
как будто, два крыла орлиных,
как две бегущие строки!

Добрый знак

В пустой, обычной и типичной,
в квартире тесной, городской,
глубокой ночью романтичной
нас было двое: я с тоской.

И вдруг мне стало не до скуки,
такие чистые глаза,
такие ласковые руки,
в глазах и радость и гроза.

В руках младенец с умным взглядом,
надежда в нём и в нём покой.
Всё это здесь и я был рад им,
зачем им я – мужик простой?

Поверить в это невозможно,
но я то видел, я был рядом,
мне улыбнулась Матерь Божья
и пролила на сердце ладан.

Мадемуазель, я не шучу

Ты пропорхнула над асфальтом
как темноокая газель,
в красивом бледно-жёлтом платье,
девчонка, мисс, мадемуазель.

И как весенний, свежий ветер,
ты раскидала мой уют
и от костра погасший пепел
исчез, как призрачный салют.

А ты с упругою походкой
и страстной поволокой глаз,
ведь ты и есть моя находка.
Не пережил бы я отказ.

Тот первый миг перед глазами
– ты всё такая же газель
осталась, прежняя, с годами;
девчонка, мисс, мадемуазель.

Тебе всю жизнь и эти строки
я посвящаю, как залог,
что я люблю, а все упрёки
приму, но только под налог.

На весеннем переходе

На мрачных улицах Московских
противный мелкий сеет дождь.
Всё кажется, каким то плоским.
И безразличие, и дрожь.

Я протираю пальцем стёкла,
ведь нету дворников в очках.
Из окон свет промокший, блёклый
блестит на мусорных бачках.

Исчезли люди под зонтами,
как безголовые грибы,
и кое-где ещё, местами
нам светят мокрые столбы.

Тревожно звякают трамваи,
стучат, бросают искры сверху.
То был Апрель, теперь мы в Мае,
теперь и дождь нам не помеха.

На роликах в деревню

Качусь на роликах в деревню.
На Рижской трасе нет ГАИ.
Машины обгоняют нервно
меня и ролики мои.

А впереди сто километров.
Вот это радует меня.
Качусь я с горки, против ветра.
Мне отпуск дали на три дня.

Мелькают сосны и заправки,
кафе, и разная фигня.
Навстречу ветер, мне не жарко
и впереди ещё три дня.

Как будто нитка – вдаль дорога.
За ниткой ролики и я.
Но почему устали ноги?
Ведь у меня ещё три дня.

Но я доеду до деревни.
Не возвращаться же назад.
Довёз меня УАЗик древний.
Я и УАЗику был рад.

Ночной экспресс

Подходит к станции экспресс
и режет темноту огнями.
Вот он проходит переезд
и скоро будет перед нами.

Скрипят железом тормоза.
Он словно чудище большое,
а фонари – его глаза
так задевают за живое.

Сейчас экспресс не тот, что днём.
Днём это лишь состав вагонов,
а ночью жизнь проснулась в нём
и он летит по перегонам.

Он дышит, сердце бьётся в такт
колёс напевности ритмичной.
У них с природой есть контакт
и он живой и всё отлично.

Люблю ночные поезда.
Они намного романтичней,
а полный кайф – это, когда
сосед окажется отличный.

Друзья до гроба, как всегда
и чай как будто бы индийский,
а пиво, пиво иногда...,
но это уж стандарт российский.

Ночью мысли о высоком

Распустится солнце, погаснет с закатом,
пролив свой живительный свет.
И явится небо от звёзд конопатым
от мелких и крупных планет.

Светило дневное пометило разом
весь этот большой космодром.
И стало вдруг видно вселенную сразу,
которая пряталась днём.

Днём некогда думать о чем-то высоком,
всё скрыл голубой потолок.
Мечтать не охота о звёздах далёких,
есть ближе родной уголок.

А ночью волнуют, какие то мысли.
К примеру – покупка планет.
Закон о продаже, как будто бы в силе,
но транспорт? А транспорта нет.

От любви сгорела спичка

Чиркнул, как-то по привычке,
появился огонёк
и в руках горела спичка,
взвился стройный язычок.

Торопил, горел желаньем,
извивался, как змея.
Спичка таяла в лобзаньях
в пальцах грубых у меня.

Исчезала незаметно
и сгорела в пыль сама,
от любви красивой, светлой,
на глазах, сошла с ума.

Отломить кусочек солнца

Голубое, голубое,
к горизонту с белизной
и прозрачное такое,
тронуть бы его рукой.

Небо, ласковое солнце,
облака – овечья шерсть.
Интересно, у японцев
красота такая есть?

Искупаться в небе можно,
отдохнуть на облаках,
полетать, но осторожно
на раскинутых руках.

Отломить кусочек солнца,
как фонарик, взять с собой,
посветить тебе в оконце,
человечек дорогой.

Я летал на самолётах.
Оставалось лишь чуть-чуть.
Дотянуться так охота.
Эх, помог бы кто-нибудь!

Ты не бойся. Я не долго.
Посмотреть бы только мне,
как живут на небе боги
в той: небесной вышине.