 |
Лачин
СтатьяКупить в журнале за ноябрь 2016 (doc, pdf): 
Добро должно быть с кулаками Б. Слуцкий
Рассмотрим три кратчайших, но исчерпывающих объяснения причин победы СССР в Великой Отечественной войне, данных художественной литературой. Авторы объяснений не советские и не немецкие писатели, один говорил о войне на Западном фронте, двое вообще не писали о Второй мировой, а один из них о ней и не знал. Но точнее, кратче и ёмче их никто об этом не написал. (Хотя никто из них и не понял, что написал). Самое краткое пояснение дано в тысячестраничном романе «Шантарам» (1991–1997) австралийца Грегори Дэвида Робертса (1952 г. р.), об Индии, Пакистане и Афганистане 1980-х. Герою романа, попавшему на Афганскую войну, поясняет знакомый военный: лучший солдат не тот, кто может выкинуть чёрт знает что, а могущий вынести всё что угодно. Сила фашистов была в вытворении «чёрт знает чего», немыслимых зверств. Победил могущий вынести, психологически и физически, всё что угодно. Даже любые зверства. Робертс был социалистом. Хорошо показал в «Шантараме», как США спровоцировали Афганскую войну 1979–1989 гг. И неудивительно, что его персонаж, хоть и сторонник американцев, точно сказал о причине победы левых в Великой Отечественной. Чуть подробнее сказал Джон Бойнтон Пристли (1894–1984) в романе «Затемнение в Грэтли» (1942). Британский контрразведчик говорит нацистской шпионке: вы проиграете не от недостатка ума и знаний, а оттого, что сочли остальных людей глупее и невежественнее вас. Нацистов, обладавших массой высококвалифицированных специалистов любого профиля, подвела расистская тупость. Даже умный националист неизбежно допускает одну ошибку: он не может помыслить, что другие народы, тем более почитаемые им недоразвитыми, не уступают ему умом и образованием. И в результате недооценки противника проигрывает. Пристли пишет о Второй мировой в целом, даже с упором на Западный фронт. Но его слова первоочерёдно относятся к Великой Отечественной – именно советских нацисты особо презирали и недооценивали, и именно от нас потерпели поражение. (Кстати, ту же ошибку допустила царская Россия в русско-японской войне). Картина, данная Пристли, неполна (что с него взять, он был правым). Гитлеровцы заблуждались в оценке не только ума и образования, но и смелости, мужественности других народов. Более того, в этом они особенно жестоко ошиблись на Восточном фронте – противник оказался не только не хуже их, но и заметно лучше. Эту свою ошибку они поняли уже в первые недели войны, настолько она была очевидна; остальное до них доходило годами, на протяжении всей войны. Однако оценка Пристли в целом довольно точна. Робертс и Пристли дали краткие формулы. (Более краткую приведу из публицистики: «Гитлер принял СССР сорок первого года за СССР девяносто первого» (Яна Кандова, «Танец Гитлера»).
Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. За одного битого двух небитых дают. Не всё золото, что блестит. Русские пословицы C неизвестным противником всегда можно нарваться на неприятность. Джек Лондон, «Мексиканец»
Третье сочинение, рассматриваемое в данной статье, сильно отличается от вышеназванных. Оно в несколько раз меньше «Затемнения…» и в сорок с лишним раз меньше «Шантарама» (вроде данной статьи). Во-вторых, оно написано за тридцать лет до начала войны. В-третьих, его автор, в отличие от Робертса с Пристли, вообще ни в каких войнах не участвовал и даже не служил. В-четвёртых, в нём и не описывается никакая война. В-пятых, Великая Отечественная в нём описана подробно, на всех этапах. Показаны различие психологии граждан СССР и «третьего рейха», и в мирное время, и на войне, их тактические приёмы, и различие двух экономических систем. Описаны предвоенная и послевоенная международная обстановка. Охарактеризовано и международное левое движение, особенно леворадикальное, различия в психологии левых и правых, различие между левыми и «парламентскими» псевдолевыми, и тесные связи фашистской и обычной буржуазной систем, и отношения между нацистской партией и германской буржуазией. Наконец, обрисована вся история борьбы левого и правого движений – как вооружённая война, так и холодная – притом показаны как прошлое, так и весьма вероятное будущее человечества. Всё это вмещают 22-24 книжные страницы. Это рассказ Джека Лондона (1876–1916) «Мексиканец» (1911).
Историю Франции, утверждал Наполеон, нужно изложить в одном томе или ста томах. Великую Отечественную в художественной литературе нужно отобразить в эпосе в тысячи страниц или в одном рассказе. Желателен эпос, ибо рассказ уже написан. Бокс старых времён аналогичен войне – бои продолжались до нокаута или сдачи противника, без начисления очков. Незачем набирать баллы, важен финал. Как и война, поединок мог продолжаться сколько угодно, теоретически – бесконечно. (Ещё одна военная черта старого бокса – в нём гораздо чаще погибали и калечились, рискуя подобно солдату на войне. Между прочим, не было и кап, появившихся только в 1913-м (действие «Мексиканца» относится к 1910 году). В таком боксе возможен следующий военный приём – взять противника измором. Выдерживать его натиск, пока он не выдохнется. Это требует стойкости, особой выносливости (заметно большей, чем у противника), предполагая затяжной поединок. Нынче это нецелесообразно: бой кончается после определённого количества раундов, и можно проиграть с разгромным счётом, ведь атаковал только противник. Но, повторяем, старый бокс был аналогичен войне.
Советский Союз представлен мексиканцем Фелипе Риверой, леворадикальной ориентации (символично, что это фамилия самого известного мексиканского коммуниста 1940-х, живописца Диего Риверы). Ему восемнадцать-девятнадцать, как Союзу 1941-го. Простой парнишка, моющий шваброй полы, провинциал, недотёпа. В интересах левого движения ему предстоит поединок со знаменитым боксёром, «гринго» (ругательное определение североамериканцев), явно правых взглядов, «хитрым и многоопытным королём ринга». Большинство советских граждан были светловолосыми и белокожими, как и гитлеровцы. Но только нацисты выхвалялись этим как достоинством, выставляя советских граждан «цветными». Советская же идеология была интернациональной, не считая предметом гордости принадлежность к северной ветви европеидов. Лондон вполне точен, противопоставив гринго, «арийской» внешности, «смуглокожего» мексиканца. Ещё одно кажущееся несовпадение с Великой Отечественной: мексиканец сам вызывается на бой. Но всё правильно – вспомним идею мировой революции. Сталинизм изменил ей, однако СССР всё равно рассматривался миром как вызов, как революционная страна. Мексиканец – испанского происхождения, частично индеец. Фашизм презирает метисов, одержимый идеей «чистоты крови», а в Союзе, как и в Латинской Америке, шла метисация населения, и также с нациями, почитаемыми гринго (нацистами) недочеловеками – индейцами, неграми и сибирскими народностями. Для гринго Ривера вдвойне недочеловек – они и на испанцев взирают свысока, а индейцев вообще не почитают за людей. Гитлеровцы считали славян людьми второсортными, а русских презирали вдвойне, как скрестившихся с азиатами, монголоидами Сибири, коих гитлеровцы ставили ещё ниже славян. (Кстати, индейцы – примерно те же монголоиды). Нацистская пропаганда презрительно упоминала русских как смешавшихся с азиатами. Гринго не воспринимает соперника всерьёз, считая предстоящий поединок полуразвлечением (германское командование считало предстоящую войну почти увеселительной прогулкой). У него грандиозные планы, бой с Риверой – только временная препона. Окружающие того же мнения. Спорят лишь о том, сколько продержится мексиканец. (На Западе дискутировали лишь о том, сколько продержится СССР – и времени ему отпускалось немного). «Публика не верила в него. Он был ягнёнком, отданным на заклание великому Дэнни». Уверенность Риверы в своей победе воспринимается комичной, признаком провинциальной недальновидности.
– Ну ты, видно, не робкого десятка, – едва взглянув на Риверу, сказал Келли. Ненависть горела в глазах Риверы, но лицо – оставалось бесстрастным. – Я побью Уорда.
Гринго, как и гитлеровская армия – актёр, позёр, любитель внешних эффектов, он играет, он всегда на параде, на сцене (таков был и Муссолини). «…появился Дэнни Уорд. Это было торжественно обставленное появление. […] Такова уж была его манера – правда, не совсем искренняя». Фашизм заложил традицию, подхваченную всем капитализмом – превращать всё в «торжественно обставленное» зрелище, рекламное шоу, спектакль, оболванивать окружающих эффектами, («…щеголяет перед публикой и зарабатывает себе популярность», – говорит об Уорде один из персонажей). «Лицо его могло служить рекламой, образцом хорошего самочувствия, искреннего веселья». Капитализм уверяет, что, вопреки пословице, золото именно то, что блестит, по принципу «обёртка всё, содержание ничто». Вопреки другой пословице, капитализм громко выкрикивает «гоп» до того, как перепрыгнуть, внушая окружающим уверенность в своей победе. Мексиканец совершенно лишён этого, во внешности и поведении, не стремится к показухе, театральности, пренебрегая саморекламой. Рекламе нет места в советской системе, в ней не усматривается нужды.
«Свет не видывал такого благодушного боксёра. Лицо его могло служить рекламой, образцом хорошего самочувствия, искреннего веселья». «Такова уж была его манера – правда, не совсем искренняя».
Гринго (нацистская Германия) хорошо умеет психологически давить на противника ещё до начала борьбы, зрелищность его внешности и поведения деморализует окружающих. «Но на этот раз испытанный трюк себя не оправдал. Робертс оказался прав: Ривера не знал страха. Более организованный, более нервный и впечатлительный, чем кто бы то ни было из боксёров, этого чувства он не ведал. Атмосфера заранее предрешённого поражения не влияла на него». Советская система, в отличие от буржуазной, имеет иммунитет против подобной тактики – но нацисты сего не подозревают, ибо доныне сталкивались лишь с такими же капиталистами, как сами. «Он (Ривера – Л.) презирал бокс. Это была ненавистная игра ненавистных гринго» (протестантского, германоязычного Запада, с коим и воевал СССР). Для него это грязная необходимость, в нём нет психологии профессионального боксёра. Согласно левой идеологии, война – варварство, подпитываемое эксплуататорским миром, тяжёлая и грязная необходимость. Не случайно Ленин убрал меч с проекта советского герба. Лондон точно передал сочетание миролюбия, нелюбви к насилию с умением воевать – это отличает советскую психологию, плюс всё леворадикальное движение. Ривера «прирождённый боец», но – «То, что он был словно создан для бокса, ничего для него не значило. Он это занятие ненавидел». То, что революционеры словно созданы для свершения военных подвигов, ничего для них не значит. Война им претит. Фашизм, напротив, обожествляет войну, как закон природы и средство для оздоровления духа нации. Гринго – профессионал, гордый своим занятием. Оно приносит ему немалый доход, он живёт за счёт насилия (таков империализм). «По существу, это был осмотрительный, хладнокровный боксёр и бизнесмен. Всё остальное было маской». Империализм: хладнокровный убийца-бизнесмен, заинтересованный в прибыли, остальное маска – фашизм, либерализм, неолиберализм, либертанизм, неолибертанизм, кейнсианство, социал-демократия, национализм или космополитизм, пуританство или секс-революция, монархия или республика, показное благодушие или демонстративная жестокость для устрашения etc. «…Дэнни был многообразен в приёмах. Потому-то его и прочили в чемпионы». Лондон учитывает отличие нацизма от обычного капитализма (Гитлер вышел из подчинения буржуазии, хотя обычно политики – марионетки капиталистов, нацисты марионеткой не стали): «Знавшие его или имевшие с ним дело говорили, что в денежных вопросах этот малый – жох! Он самолично участвовал в обсуждении всех дел, и поговаривали, что его менеджер не более чем пешка». Профессиональный спорт порождён и поддерживается правым движением, абсолютное большинство спортивных фанатов – правые, часто фашистского пошиба, и Лондон прав вдвойне – в прямом и переносном смыслах, спортивном и политически-военном. Гитлеровцы начали войну в выигрышных условиях, когда СССР был ещё не вполне к ней готов. Это не упущено Лондоном: Дэнни удаётся устроить взвешивание перед боем так, чтобы оказаться в выигрышной ситуации. Тело гринго, полуобнажившегося перед поединком, восторгает зал, оно красиво, эффектно. «…послышались восторженные охи и ахи. Тело у него было великолепное – гибкое, дышащее здоровьем и силой. Кожа белая и гладкая, как у женщины. Грация, упругость и мощь были воплощены в нём. Да он и доказал это во множестве боёв. Все спортивные журналы пестрели его фотографиями».
«…послышались восторженные охи и ахи. … Грация, упругость и мощь были воплощены в нём. Да он и доказал это во множестве боёв. Все спортивные журналы пестрели его фотографиями».
Тело мексиканца вызывает только иронию. Оно не эффектно, а эффективно, что не бросается в глаза. Юноша «вынослив невероятно», но подобное достоинство не видно на глаз. Кое-что можно увидеть – например, хорошо развитую грудную клетку – но публика не замечает и этого, ослеплённая почтением к гринго. «Не могла она также угадать, как мгновенно реагирует каждая его мускульная клеточка, не могла угадать неутомимости Риверы, утончённости его нервной системы, превращавшей его тело в великолепный боевой механизм». На глаз видны эффекты, на кои горазд гринго. Гитлеровская армия прекрасно выглядела на парадах, её военная форма хорошо смотрится на фотографиях и экране. Красноармейцы выглядели куда неказистее противника, «провинциальней», нефотогенично, а советская пропаганда не особо стремилась развеять это впечатление, считая это пустяками. «Контраст этот ещё больше бросился в глаза, когда они вместе стали посреди ринга, выслушивая последние инструкции судьи». Достоинства Красной Армии – выносливость, психологическая стойкость, воля к победе, способность не ломаться, а только закаляться под испытаниями, «вынести всё что угодно» (Г. Робертс, «Шантарам»), железный иммунитет против паники, психологической атаки, способность учиться на ходу, в бою, на лету схватывая нужные знания – всё это не бросалось в глаза, подобные преимущества не видны визуально.
«– Неужели ты хоть на секунду можешь вообразить, что справишься со мной? – не выдержав, заорал Дэнни».
Мексиканец ранее работал помощником боксёров, «в роли снаряда для тренировки», он прошёл сквозь огонь, воду и медные трубы, он тёртый калач. «Ривера прошёл через ад, – сказал Паулино. – Человек, не прошедший через ад, не может быть таким…». Для верной оценки такого противника нужно знать его изнутри. Но никто не знает толком этого загадочного юношу, никто в мире не знает толком этот чудной советский народ – и никто не понимает ничего. «Этот худенький мальчик был Неизвестностью…» Зрители недоумённо и насмешливо озирают «угрюмого чертёнка» с затравленным, но решительным выражением лица (СССР травили, как единственное небуржуазное государство). И ещё кое-что не учитывают фашисты, да и весь буржуазный мир – ради чего будет бороться каждая из сторон, насколько важна победа для каждой из них. Ривера «твёрдо знал, что должен выиграть этот бой. Иного выхода не существовало. Сидящим в переполненном зале в голову не приходило, какие могучие силы стоят за его спиной. Дэнни Уорд дрался за деньги, лёгкую жизнь, покупаемую на эти деньги. То же, за что дрался Ривера, пылало в его мозгу…» Начинается бой. Публика ошеломлена эффектной атакой гринго, его бешеным темпом. «Никогда она не видела столь внушительного начала боя. […] Денни одним прыжком покрыл три четверти расстояния, отделявшего его от противника, и намерение съесть этого мексиканского мальчишку так и читалось на его лице. Он обрушил на него не один, не два, не десяток, но вихрь ударов, сокрушительных как ураган. Ривера исчез. Он был погребён под лавиной кулачных ударов, наносимых опытным и блестящим мастером со всех углов и всех позиций. Он был смят, отброшен на канаты; судья разнял бойцов, но Ривера тотчас же был отброшен снова. Боем это бы никто не назвал. Это было избиение». «Дэнни, несомненно, показал, на что он способен, и сделал это великолепно».
«Дэнни, несомненно, показал, на что он способен, и сделал это великолепно».
Впечатлённая донельзя, публика становится недальновиднее прежнего. «…она даже не заметила, что мексиканец всё ещё стоит на ногах. Она позабыла о Ривере. Она едва видела его: так он был заслонён от неё свирепым натиском Дэнни». «В момент, когда бойцы разошлись, публике удалось бросить взгляд на мексиканца. Губа у него была рассечена, из носа лила кровь. Когда он повернулся и вошёл в клинч, кровавые полосы – следы канатов – ясно виднелись на его спине. Но вот то, что грудь его не волновалась, а глаза горели обычным холодным огнём – этого публика не заметила. Слишком много будущих претендентов на звание чемпиона практиковали на нём такие сокрушительные удары». «Претенденты на звание чемпиона» – войска четырнадцати стран, в союзе с белогвардейцами «практиковавшие» на советской стране «сокрушительные удары». «Он научился выдерживать их […] …тяжёлая школа, но она пошла ему на пользу». «Все наши знаменитости пробовали себя на нём, – говорит тренер Риверы. – И он всё у них перенял». Но зрители не знают этого. Для них «Ривера исчез».
«Когда он повернулся и вошёл в клинч, кровавые полосы – следы канатов – ясно виднелись на его спине. Но вот то, что грудь его не волновалась, а глаза горели обычным холодным огнём – этого публика не заметила».
«Затем случилось нечто поразительное». Падает «ариец». Нокдаун. Придя в себя, шепчет тренеру: «Чертовский удар у этого мексиканца!». Это битва под Москвой, а приведённая цитата тогда пошла бродить по рядам оккупантов. Символично, что мексиканец нанёс удар левой – Красная Армия наносит политически левые удары. Гринго ещё уверен в победе, но понял, что противник – настоящий. «Дэнни почтительно и с опаской относился к этому мальчишке…»
«Чертовский удар у этого мексиканца! – шепнул Дэнни…»
Второй этап боя – новый натиск гринго, посерьёзневшего, более осторожного, но ещё не ослабевшего. Это наступление фашистов в сталинградском направлении, летом 1942-го, когда вновь создалось впечатление, что СССР погиб. «В седьмом раунде Дэнни применил поистине дьявольский апперкот, но Ривера только пошатнулся. И тотчас же, не дав ему опомниться, Дэнни нанёс противнику второй страшный удар, отбросивший его на канаты. […] Публика была вне себя от восторга. Вдруг раздался крик: «Прикончи его, Дэнни, прикончи!». Сотни голосов, точно волчья стая, подхватили этот вопль. Дэнни сделал всё от него зависящее, но Ривера при счёте восемь, а не девять, неожиданно проскочил под канат и вошёл в клинч». Это первая половина боя, раундов будет семнадцать. Лондон неплохо угадывает длительность каждого периода войны. И не преувеличивает: «сотни голосов»: это не только Италия, Испания, Португалия, Турция, Япония и Финляндия, но и Венгрия, Болгария, Хорватия, Румыния, в частности, румынское православное духовенство, боснийские мусульмане-эсэсовцы, Швеция, поставлявшая Гитлеру железную руду, Ватикан во главе с Пием XII, латиноамериканские диктаторы, почти все британские и американские ирландцы, фашистские организации США и Канады, большинство американских и немало английских обывателей, плохо понимавших, почему они союзники СССР, а не нацистов, добрая половина американской буржуазии (скажем, знаменитый Форд, мечтавший сотрудничать с третьим рейхом, или оба деда президента Буша-младшего, отмывавшие нацистские деньги), сотни тысяч поляков и украинцев, прощавших Гитлеру всё за геноцид евреев, антисемиты, славянофобы и франкофобы всего мира, миллионы коллаборационистов всей Европы, две трети русских эмигрантов (Мережковский, Ильин etc.), многие русские и украинские священники, большинство прибалтов, власовцы, белорусская «армия Абароны», казаки-эсэсовцы, десятки тысяч проституток из СССР и сотни тысяч других (скрытых) антисоветчиков СССР – сотни миллионов кричали: «Прикончи его, Дэнни (фюрер), прикончи!» (сотни миллионов – это много, мир населяло всего полтора миллиарда совершеннолетних). И неслучайно выражение «волчьей стаи» – образ волка был излюблен нацистами и их союзником Турцией, а вооружённое подразделение фашистской Партии национального движения Турции 1970-х именовалось «серые волки».
«Вдруг раздался крик: «Прикончи его, Дэнни, прикончи!» Сотни голосов, точно волчья стая, подхватили этот вопль».
Не забыты и граждане Запада, симпатизировавшие СССР: «Очень немногие желали удачи Ривере, хотя были и такие». «Но Ривера продолжал держаться, и туман в его мозгу рассеялся. Всё было в порядке вещей». Именно: «Всё было в порядке вещей». Мексиканец – «битый», тяжёлые испытания ему не в новинку, это будни его судьбы, «всей его страшной и горькой одиссеи». А гринго к подобному не привык – и когда мексиканец начнёт контратаки, для гринго это будет не «в порядке вещей», а будет ему не по себе. Гринго выдыхается, психологически и физически (экономически). Его дух и тело (экономика) рассчитаны на кратковременный натиск. Он привык наносить удары, но не получать их, атаковать, но не стоять насмерть. Ривера же прекрасно умеет «держать удар». «Мексиканец оказывал потрясающее сопротивление». Лондону вторит нацистский генерал Типпельскирх: «Противник проявил совершенно невероятную способность к сопротивлению». При этом он холоден, спокоен. «Есть горячие и холодные течения в политике, и холодные всегда сильнее» (Л., «Тварь»). Ненависть в глазах мексиканца – холодная. «…глаз, горевших холодным огнём», «в них горел холодный огонь…», «…глаза горели обычным холодным огнём». Как вспоминал Черчилль о Ленине: «Его ненависть (к антикоммунистам – Л.) была холодной, как петля палача». (В 816–837 гг. холодный чёрный ислам, правое движение, одолел левых, красных хуррамитов. Но в Великой Отечественной красные левые и чёрные правые поменялись местами, поменялись тактикой). Показано и умение красноармейцев учиться на ходу, когда получение тяжёлых ударов обращается в освоенный урок, не деморализуя, а умудряя, усиливая бойца. Советские солдаты 1943–1945 гг. предстали другими людьми, совершенствуясь на глазах. «В восьмом раунде его (мексиканца – Л.) противник тщетно пытался повторить апперкот. В девятом Ривера вновь поверг публику в изумление. Во время клинча он лёгким быстрым движением отодвинулся от противника, и правая рука его быстро ударила в узкий промежуток между их телами. Дэнни упал, надеясь уже только на спасительный счёт. Толпа обомлела. Дэнни стал жертвой своего же приёма. Знаменитый апперкот правой обрушился на него самого». Лондон не упрощает ситуацию. Гринго (армия вермахта) ещё опасен. Ему всё хуже, но «пока он держался на ногах, его руки сохраняли силу». На Курской дуге 1943-го фашисты попытались переломить ход войны, но наступление захлебнулось, и вермахт покатился по наклонной плоскости. Позже гитлеровское правительство провело тотальную мобилизацию и перешло к контратаке, но ход войны в целом не изменился. «Бешенство охватило Дэнни. …он вернулся к свирепым приёмам. Несмотря на ураганный натиск, ему не удалось вывести Риверу из строя, а Ривера умудрился среди этого вихря, этой бури ударов трижды кряду положить Дэнни. Теперь Дэнни оживал уже не так быстро, и к одиннадцатому раунду положение его стало очень серьёзным». Задача мексиканца вдвойне сложна. Доверять некому – вокруг одни враги, те же гринго. Он одиночка в зале, чужак для всех. «Секунданты Риверы не очень-то заботились о нём в промежутках между раундами. Они махали полотенцами лишь для виду, почти не подавая воздуха его задыхающимся лёгким». СССР не мог доверять союзникам: США и Британия, как и нацистская Германия, капиталистические державы, Рузвельт и Черчилль – те же империалисты, что и Гитлер, союз с ними висит на волоске. «Эти ненавистные гринго бесчестны все до одного!» Лучший из персонажей-гринго: Робертс (читай: Рузвельт, тоже «высокий, тощий»), но и он часть буржуазной Системы – Ривера «презирал даже этого гринго, которого считал лучшим из всех». Черчиллем предстаёт второй советчик (тоже жирный, с «одутловатой физиономией»): «Спайдер Хэгерти усиленно шептал советы, но Ривера знал, что следовать им нельзя». Атакуя в последних раундах, мексиканец судорожно вслушивается в обрывистые реплики, наблюдает краем глаза за окружающими: «Он и сам не знал, в чём опасность, знал только, что она приближается. […] Ему готовили какой-то подвох». СССР, наступая, одновременно должен отслеживать, не сговариваются ли горе-союзники с нацистами. «Его секундантами были гринго – подонки, грязные отбросы этой кровавой игры, бесчестные и бездарные». (Таковы и союзнички современных турецких и курдских левых, сражающихся с ИГИЛ). Мексиканец-СССР должен торопиться, успеть победить, пока враги не подстроили западню. «Все были против него. Его окружало предательство». Но мексиканец (СССР) по-прежнему выдержан, холоден. «Во всём зале один Ривера сохранял спокойствие (речь о конечном этапе боя – Л.). По темпераменту, по крови он был самым горячим, самым страстным из всех, но он закалился в волнениях, настолько больших, что эта бурная страсть толпы, нараставшая, как морские волны, для него была не чувствительнее дуновения вечерней прохлады». Советская разведка была лучшей в мире (признано и Гитлером в 1942-м). «Слух у Риверы был как у дикой кошки…» Он разгадывает тактику врагов, ломает её и успевает победить, завершая дело серией сокрушительных ударов. Лондон передал всю сложность ситуации 1944-1945 гг. Рассмотрим противоположные утверждения – СССР победил заслуженно, как сильнейший, или во многом случайно, ему повезло. Парадокс в том, что оба положения верны. Советский Союз трижды заслужил победу, оказавшись сильнее. Но США лишь случайно не выступили на стороне Гитлера (как советовал Рузвельту будущий президент Эйзенхауэр), заговорщикам против Гитлера совершенно случайно не удалось его убить, в случае чего они могли бы договориться с США – Союзу даже в конце войны грозила потеря победы или вообще катастрофа. Мексиканец, уверенно побеждая, до конца ни в чём не может быть уверен. Он выиграл совершенно заслуженно, и, в то же время, ему повезло, что враги не успели обдумать и расставить западню. Некоторые капиталистические страны (только некоторые) симпатизировали СССР (умеренно), как «ягнёнку, отданному на заклание великому Дэнни». Но чем успешнее атакует СССР, тем больше настораживаются его союзники, начиная спасать нацистские кадры, дабы использовать их против Союза (что и было главной причиной вступления США в войну – благодаря этому большинство гитлеровцев выжили и расцвели в рядах спецслужб и крупного бизнеса ФРГ, США, Испании, ЮАР и Латинской Америки). Чем вероятнее поражение гринго, тем больше мрачнеют немногие, бывшие лояльными к мексиканцу. (Его сторонников в зале нет, речь о буржуазном мире). Мексиканец-СССР им требовался, чтобы заставить гринго подустать, но как победитель он им крайне неприятен. И с момента победы он остаётся один среди ненавистников – злобных буржуа и мещан. Ривера, полуживой, но победивший, видит на трибунах ненавидящие лица. Но он счастлив: «Революция будет продолжаться». Великая Отечественная выиграна. Левое движение будет жить дальше.
Есть ещё рассказ Лондона (не упомню названия), где положительный герой проводит тактику мексиканца. Но из-за случайности – поскользнулся на луже воды, пролитой секундантом – погибает на пороге победы. Был и такой вариант Великой Отечественной, требовавший редкостного стечения обстоятельств. А сбывшийся вариант предсказан именно в том сочинении, чей сюжет полностью соответствует истории. Неудивительно, что Лондон, левый, наделял подобным поведением именно положительных героев – знал, какой тактикой прославятся его единомышленники. Лондон сам «гринго», из германоязычного протестантского региона (породившего нацизм). Кстати, большой поклонник бокса. А его положительный герой ненавидит гринго и бокс. Дважды Лондон превозмог, превзошёл себя. Например, в «Безумии Джона Харнеда» ему не требовалось перерасти свою культуру, взгляды Харнеда идентичны авторским, он восстаёт против ненавистной Лондону корриды, вот и описано это очень сильно. Но не будь «Мексиканца», трудно было бы поверить, что Лондон на это способен, ибо здесь он превзошёл всё своё – свою национальную психологию, личные пристрастия. Лондон оказался вдвойне пророком. Цитадель антикоммунизма после фашистской Германии – США, гринго, а эпицентр левого движения переместился в Латинскую Америку. (Да и в самих США приезжих латиноамериканцев, вроде Риверы, сейчас гораздо больше (притом главным образом именно мексиканцев). Возможно, сюжет «Мексиканца» воплотится в жизнь вновь – и на сей раз ещё точнее. Думается, вышесказанного достаточно, чтобы счесть «Мексиканца» лучшим из рассказов, написанных до Первой мировой войны. Между тем мы проанализировали только половину его содержания. Дабы осознать всю грандиозность этого творения, нужно вскопнуть «Мексиканца» глубже.
В начале рассказа уточняется: мексиканец – не Сталин с Жуковым, а Ленин и Дзержинский, Ульрика Майнхоф и Мара Кагол. В отличие от других положительных персонажей, он Фидель Кастро не 1959-го, а 1961-го (обученный Че Геварой), для него революция не только национально-освободительная, но и левая, не случайно в критический момент боя она предстаёт ему красной: «И в блеске и сиянии славы он увидел: великая красная Революция, шествующая по стране». Даже его соратники чувствуют в нём нечто им недоступное, пугающее, но и завораживающее. «…безымянное нечто…». Он свой, он за них, но он – особый, никому не чета. «Повадки у него были совсем иные, чем у них». «Я знаю: измени я делу, он убьёт меня. У него нет сердца. Он беспощаден, как сталь, жесток и холоден, как мороз. Он словно лунный свет в зимнюю ночь, когда человек замерзает на одинокой горной вершине». «Он неумолим. Он карающая десница». «Он предан какой-то неистовой страсти. Между собой и этой страстью он не позволит встать даже богу». «Перед ним я чувствую себя ребёнком, – признался Рамос». «Он сама революция, её дух, её пламя, – подхватил Вэра, – он воплощение беспощадной, неслышно разящей мести. Он ангел смерти, неусыпно бодрствующий в ночной тиши». «Ангелом смерти» враги называли Сен-Жюста, одного из вождей Великой Французской революции. Самый стойкий и бескомпромиссный коммунист постсоветии, Александр Тарасов, редактирует журнал «Сен-Жюст». Ультралевый – воплощение смерти для фашистов, даже физически не действуя в данный момент. Мексиканец ещё только моет полы, но более умеренные левые уже чувствуют в нём дыхание смерти, грозящей отступникам, презрение, неотвратимое для маловеров, и им слегка не по себе. «Этот худенький мальчик был Неизвестностью, и Неизвестностью, полной угрозы». «Он – дыхание смерти». Рядом с ним они немного обыватели. Супруги Херш и Мира Сокол – из советской разведсети сороковых «Красная капелла» – погибли под пытками, не выдав информации даже ради оказания медпомощи супругу (-ге). Один из их знакомых вспоминал: «они были как-то особо преданы коммунизму, и такая фанатичность меня даже пугала» (из монографии о «Красной капелле» Жиля Перро). Это и есть характер Риверы. «Здесь крылось нечто другое, что – они не знали». «У него нет сердца» – обывательский вывод. (Примечательно, что эта фраза произносится в рассказе дважды: левым, Вэрой, и правым, гринго Робертсом. Какая горькая ирония!) Обыватель не мыслит стратегически, видя только бытовую сторону дела, и заключает, что подобные люди жестоки, бессердечны, меж тем как всё наоборот. В этом трагизм положения коммуниста – самый гуманный, он видится окружающим жестокосердным; наиболее преданный интересам масс, он поневоле преисполняется презрения к их инертности и малодушию – мало средь них надёжных борцов; в этом парадоксальность его положения – ненавидя мир насилия, он должен прибегать к насилию и убеждать людей, что победить насильников можно только силой (ненавидя бокс, Ривера стал боксёром); он представитель самой народной идеологии, но и самой элитарной; радетель масс, он зачастую оторван от них, из-за своей преданности делу, и людям понятнее какой-нибудь псевдолевый, хотя именно он сдаст народные интересы при удобном случае. Настоящее имя Риверы – Хуан Фернандес. Хуан – популярнейшее имя в Латинской Америке (да и в Китае). «Землю зовут Хуан» (Пабло Неруда). Он и есть Народ, но предстаёт окружающим Фелипе Риверой – одиночкой, чудаком, Неизвестностью. «…и Неизвестностью, полной угрозы». «Я готова плакать, когда думаю о нём, – сказала Мэй Сэтби. – У него нет друзей. Он всех ненавидит. Нас он терпит лишь потому, что мы – путь к осуществлению его желаний. Он одинок, слишком одинок…» Миллионы постсоветских обывателей любят «добренькую» Зою Космодемьянскую, но немногим хватает ума и совести полюбить Космодемьянскую беспощадную, «ангела смерти», поджигавшую дома крестьян (своих, советских, русских), поставив под риск их жизни, чтобы вытурить из их домов оккупантов (за что мещане – советские, русские – били её вместе с фашистами), проповедовавшую на эшафоте не любовь, а массовые убийства, террор, и убившую массу людей – руками легиона вдохновлённых ею добровольцев. Говоря мещанским языком, у Космодемьянской «не было сердца». Лондон угадал – Великую Отечественную выиграли не «добренькие», а Риверы-Космодемьянские, ангелы смерти. Именно их и ненавидит мещанское стадо, людьё. Впрочем, «творя добро, слыть дурным – царственно» (Марк Аврелий, «Размышления», Седьмая книга, 61). «Получив инструкции, Ривера отбыл на юг. Когда он вернулся, связь была восстановлена, а Хуан Альварадо мёртв: его нашли в постели, с ножом, по рукоятку ушедшим в грудь. Это превышало полномочия Риверы […]. Его не стали расспрашивать. Он ничего не рассказывал. Товарищи переглянулись и всё поняли». «…революционер – это не только камикадзе, но и Робин Гуд, мститель за обиды и унижения других. […] Такая точка зрения близка к пониманию роли партизана (и шире – революционера) Че Геварой. За это Че подвергали критике – за «самовольное присвоение функций судьи и мстителя»…» (Александр Тарасов, «О «священных коровах», «всероссийских иконах» и вечно пьяных «гарантах демократии»). Только Ривера среди остальных левых в рассказе является Космодемьянской, Че Геварой. Че Космодемьянской. ЧК. Чекистом. «Мексиканец», казалось бы, сугубо реалистический рассказ, но на деле это идеальный сплав реализма с романтизмом. Лондон называл свой творческий метод «вдохновенным реализмом» – нигде больше его романтизм не оказывался столь точным, реалистическим, и нигде больше его реализм не уклонялся в столь радикальный романтизм. Демоном Лермонтова предстаёт Ривера товарищам по борьбе, потому-то даваемые ими мексиканцу характеристики – из ультраромантического словаря. «Возможно, великий и одинокий дух… не знаю, не знаю! – Ареллано беспомощно развёл руками. – В нём есть что-то нечеловеческое, – заметил Рамос». «Он мертвец, и вместе с тем в нём чувствуешь какую-то страшную жизненную силу» (идеальная характеристика Демона!). Он самый народный из них, но он же – самый элитарный, и тут вспоминается автор «Демона», парадоксально сочетавший в себе демоническое и народное, «великий одинокий дух» и простоту поведения (подробнее я писал об этом в «Евангелии от Иуды», 31). Ривера – не cтолько Демон Лермонтова, сколько сам Лермонтов, в ином месте, времени и социальном положении. Кстати, сочетание миролюбия, отвращения к войне с прекрасным умением воевать – не только советское, но и лермонтовское («Евангелие…», 17). И так же, как Лермонтов, Ривера демоничен непроизвольно, не стремясь к этому, ведя себя крайне просто, но выглядя куда романтичнее всех стремящихся создать подобное впечатление. Вновь прослеживается особое сходство с Че Геварой: подобно Лермонтову и Ривере, он особо прост в быту, абсолютно чужд рисовки, но именно он – наиболее романтический герой революционного движения. (Лондон вышел из социалистической партии, когда она выбрала путь мирных реформ, утеряв, по его словам, «боевой дух» – дух лермонтиста, Фелипе Риверы. Певец Че Космодемьянских покинул Миттеранов и Зюгановых). По признанию Лондона, наиболее на него повлиявшие авторы: Маркс, Энгельс и – Ницше. Противоречия тут нет – дело в вышеизложенной парадоксальности положения коммуниста в обществе (и в глазах общества). Подобный состав учителей и позволил Лондону показать обе стороны медали Великой Отечественной и мирового революционного движения. Вспомним горьковских Ларру и Данко. Оба ультраромантичны: Ларра – отвсехотъединённый, всёпрезирающий, жутковатый, не лишённый мрачного обаяния; Данко – светлый герой, вырвавший себе сердце ради спасения людей. Полярные противоположности. Но, как показывает Лондон, стаду мещан Данко предстаёт Ларрой (советские мещане били Космодемьянскую-Данко, видя в ней Ларру). Более того – он выглядит так даже в глазах умеренно левых. И более, более – Данко подчас сам поневоле чувствует себя Ларрой, презирая ничтожное своё окружение… Сто пять лет назад Лондон знал о революционерах больше минимум половины современных левых.
Союзом сороковых руководила сталинская ВКП(б), имперцы, державники, да и в народной толще немного оставалось коммунистов и вообще леворадикалов, погибших в тридцатых. Сюжет разошёлся с историей? Нет, несовпадение кажущееся. Мало кто помнит или знает, что главный победитель в Великой Отечественной – ленинская РКП(б), коммунисты первой четверти двадцатого века, заменившие сгнившую Российскую империю на «великолепный боевой механизм» (тело Риверы). Что западные антифашисты помогали СССР как революционной стране, ценя в Союзе ленинские традиции. Что гитлеровцы боролись первоочерёдно не с русскими, как лгут нынешние «державники» РФ, и не с евреями, как лгут неолибералы, а с левым движением, большевистской Красной Армией (переименованной только в 1946-м). Гитлеровцы преувеличивали левизну сталинского Союза, считая его копией ленинской страны, с Лениным они боролись главным образом, с делом Мировой революции, и говоря «Сталин», подразумевали Маркса с Лениным. Не случайно Дэнни-Гитлер выкрикивает в начале рассказа, что у него с Риверой личные счёты, «здесь дело в личных счётах». Лондон вновь отмечает это, описывая атаку Дэнни в начале боя: «тут были личные счёты». Нацисты помнили, что СССР основан Риверой-Лениным, и вели себя не так, как на Западе. Таково и отношение к ним революционеров: Ривера «терпеть не мог всех гринго, но этого (Дэнни – Л.) ненавидел лютой ненавистью». Великая Отечественная – война политическая, не национальная, война левых и правых, а не народов, красных и чёрных, а не русских и немецких имперцев. В 1941-м советская и западная интеллигенция кинулась перечитывать «Войну и мир», хотя этот роман, глупый и лживый, к Великой Отечественной имеет только этнографическое отношение. Стратегия и тактика Наполеона нефашистские, герои Толстого абсолютно несхожи с красноармейцами, а советский народ отличался от крепостных 1812-го, как современные японцы от японцев времён русско-японской войны. Советский обыватель до Ленина не дорос и мыслил не моральными и политическими категориями, а национальными, местечковыми, чему только потворствовало сталинское правительство. (Так же ошибся и Запад, ища объяснение происходящему в романе с русскими реалиями). В пантеон героев вселили Петра I, Суворова и Кутузова, воевавших, как и вермахт, за рабовладельчество, а не против, как красноармейцы. Героев «назначили» по национальному признаку, не морально-политическому, этническому, не этическому. Положительными персонажами стали простодушный холоп Савельич, биоробот Платон Каратаев (очень даже послушный фашистский солдат из него получится) и палачи Тарас Бульба с Остапом. После войны, когда советское правительство и обыватель начали уже вместе, дружно тупеть и политически праветь, деленинизироваться, это заблуждение укоренилось пуще прежнего. В постсоветии внедряется фашистский постулат «моя родина всегда права». Мораль таких горе-антифашистов идентична гитлеровской, это фашисты других национальностей. Прикидывающиеся коммунистами также фашизированы: вспомним режиссёра Бортко, воспевшего ультраправого Бульбу. Максимум, что понимают постсоветские деграданты (да и то не все): что Великая Отечественная была национально-освободительной, а что она политическая, им понять трудно, да и неприятно – они, как и нацисты, правые. «Мексиканец» обнажает корни победы 1945-го – их очень не любят устроители парадов в дни Победы. (Очередной прошёл недавно в Москве. Что в эти же дни исполнилось сорок лет, как повесили Майнхоф, главу Фракции Красной Армии (РАФ), почти никто не вспомнил. Ведь Майнхоф коммунист, а постсоветские власти за капитализм, как и фашисты, и красноармейцев не любят. Для постсоветии она террористка, как и советские партизаны и подпольщики (их тоже вешали, тоже за терроризм, тоже буржуазные власти). К тому же «чужой» национальности – постсоветский обыватель мыслит не моральными категориями, а буржуазно-националистическими, как белогвардейцы и палачи Космодемьянской. Всех Че Космодемьянских).
Однако и этим не исчерпывается содержание «Мексиканца». Это история Великой Отечественной, но и, почти с той же точностью, история войны левых и правых, история левого движения, начиная с древности, «всей его страшной и горькой одиссеи» (Лондон о жизни Риверы). Точно, «одиссеи» – эпицентр левого движения кочует по миру, с континента на континент. Показано и будущее. Длительность отдельных периодов борьбы здесь не совпадает, но их очерёдность и содержание те же. Конец рассказа – Мировая революция. Она ещё не началась – рассказ ещё не окончен. Начало боя, страшная атака Дэнни, аналогичная лету-осени 1941-го – период от первого крупного левого восстания, в Древнем Египте XVIII в. до н. э., до IX в. н. э. «Боем это бы никто не назвал. Это было избиение». Движение бабекидов (хуррамитов, возглавленных Бабеком) 816–837 гг. – уже мирового масштаба, потрясшее до основания (приведя к скорому краху) сверхдержаву, Арабский халифат, аналогичное первому нокауту Дэнни Риверой и битве под Москвой (и впервые в мире – ещё с 778 года – поднявшее красный флаг – для Риверы революция «красная», то же знамя осенит большевиков, всех грядущих Че Космодемьянских, и оно же развеется над рейхстагом). Это конец эпохи постоянного избиения левых, никогда больше непобедимость правых не будет выглядеть столь бесспорной, как раннее. Прочтём описание нынешнего момента. «В седьмом раунде Дэнни применил поистине дьявольский апперкот, но Ривера только пошатнулся. И тотчас же, не дав ему опомниться, Дэнни нанёс противнику второй страшный удар, отбросивший его на канаты. […] По ту сторону каната его (Риверу – Л.) дожидался противник. […] Публика была вне себя от восторга. Вдруг раздался крик: «Прикончи его, Дэнни, прикончи!». Сотни голосов, точно волчья стая, подхватили этот вопль». Первый удар – реформа системы образования, начатая мировой буржуазией в 1980-х, для отупления человечества, аннулирования интеллигенции, дабы предотвратить появление революционных организаций, хотя бы на Западе (вроде РАФ, Революционных ячеек, Красных бригад, «Прима линеа», Группы партизанского действия, «Аксьон директ», «Уэзэрменов», Японской Красной Армии), то есть методы Гитлера-Геббельса. Нацизм берёт реванш. Второй удар – распад СССР в 1991-м, также с продвижением фашизма, именно в нацистской форме (см. «Танец Гитлера» Яны Кандовой). Удары нанесены почти одновременно, «не дав ему опомниться». Далее описана реакция нынешних правых (особенно Запада и постсоветии) на левых – смесь раздражения с недоумением: «Поведение Риверы стало явно раздражать публику. Почему он не принимает заслуженной трёпки? Ведь всё равно он будет побит, зачем же так упрямо оттягивать исход?» Но – «Ривера не желал быть побитым». Как и в рассказе, и как в Великой Отечественной, современные правые не понимают, что всё наоборот – грядёт перелом боя.
«Когда он повернулся и вошёл в клинч, кровавые полосы – следы канатов – ясно виднелись на его спине. Но вот то, что грудь его не волновалась, а глаза горели обычным холодным огнём – этого публика не заметила».
«Но Ривера продолжал держаться, и туман в его мозгу рассеялся. Всё было в порядке вещей». Нужно продержаться, перенести этот трудный момент. Подчас, видя, что в данном регионе (например, постсоветском) левое движение на спаде, правые провоцируют левых на преждевременное выступление (самоубийство). «Не уклоняйся от боя! – в бешенстве орали Ривере. – Трус! Раскройся, щенок! Раскройся! Прикончи его, Дэнни! Твоё дело верное!» (Данный эпизод опять-таки хронологически соответствует истории). Лично я не раз выслушивал подобное в сети и в жизни. Наиболее дальновидные правые знают, что им придётся вернуться к откровенно гитлеровским приёмам, сорвать маску демократа-либерала (иногда они это уже делают). Дэнни «открывался, финтил, изворачивался во имя единственной оставшейся возможности: нанести удар, вложив в него всю силу, и вырвать у противника инициативу. Как это сделал однажды ещё более известный боксёр, он должен нанести удар справа и слева, в солнечное сплетение и челюсть. И Дэнни мог это сделать, ибо, пока он держался на ногах, его руки сохраняли силу». В данном случае Дэнни не столько Гитлер, сколько современный империализм, модернизированный фашизм. «Как это сделал однажды ещё более известный боксёр…» – Гитлер. «…удар справа и слева…» Удар справа – репрессирование левых. Удар слева – маскировка под левых, создание псевдолевых организаций, вроде КПРФ и антиглобалистов Запада (нацисты временно заигрывали с левыми, даже включили слово «социалистическая» в название своей партии, а придя к власти, истребили их, также поступили иранские исламисты 1970-х). «Сколько разных надувательств у этих гринго!»
Наконец, «Мексиканец» описывает холодную войну левых и правых. Здесь продолжительность периодов поединка ещё более разнится с историей, но их очерёдность и содержание опять-таки верны. Более того – ряд деталей рассказа особенно точен именно относительно идеологической войны. Зверский натиск Дэнни в начале боя – история до XVIII в., до первой мощной контратаки левых, эпохи Просвещения, подготовившей Великую французскую революцию. Никогда более правая идеология не будет казаться столь аксиоматичной, как раннее. Кстати, именно с XVIII в. левые начинают становиться атеистами, отбрасывая сковывающие их религиозные одежды. Левая пропаганда становится сильнее, отныне борьба ведётся на равных. «Дэнни почтительно и с опаской относился к этому мальчишке…». «Мексиканец» неплохо излагает и борьбу атеизма с религией. Далее описана холодная война, ведомая современными правыми: тактика «булавочных уколов» – мелких дезинформаций и намёков СМИ и масскульта, эффективных количеством, а не качеством, действенный приём в манипуляции сознанием. «Опасность (для Риверы – Л.) заключалась в сумме ударов». Нынешние правые, понимая, что своей интеллигенции не имеют, интеллектом уступают противнику и честной дискуссии не выдержат, практикуют исключительно мошенничество – софистику, клевету, подтасовки, вышучивание, ёрничание, глумление, выдуманные новости, «белый шум». Дэнни «прибегал к подлым приёмам, известным только опытному боксёру. Все трюки и подвохи были использованы до отказа: он будто случайно прижимал локтем к боку перчатку противника, затыкал ему рот, не давая дышать; входя в клинч, шептал рассеченными, но улыбающимися губами в ухо Риверы нестерпимые и грязные оскорбления. Все до единого, от судьи до публики, держали сторону Дэнни, помогали ему, отлично понимая, что у него на уме». Точная картина теледебатов с участием левых (судья – ведущий программы). «Всё равно по малейшему поводу его обвинят в нечестной борьбе», понимает Ривера. Точно так: революционер имеет право на любые средства, ибо его всё равно объявят нечестным.
Долг революционера – делать революцию во что бы то ни было Карлус Маригелла, «Учебник городского партизана»
Истинный революционер нацелен на революцию и не остановится, не дойдя до неё; любая тактическая победа для него только часть этой стратегической цели. «Нас нельзя остановить, нас можно только убить» (Андреас Баадер, из командиров РАФ). «Советов не слушает. Кто станет его (Риверы – Л.) менеджером, тот наживёт капитал, да только с ним не столкуешься. Вы увидите, этот мальчишка станет домогаться всей суммы, когда вы заключите с ним договор». Это говорит гринго, человек буржуазный, оценивающий всё в деньгах. Но во многом он прав – Ривера действительно «домогается всей суммы», «сумма» эта – революция. Немецкая буржуазия думала на Ленине «нажить капитал», «да только с ним не столкуешься» – он разгромил её в России и едва было не уничтожил вообще. «Он был военным политиком. Как хороший главнокомандующий, он планировал полный разгром неприятельской армии, а не только захват её укреплений» (Луис Фишер, «Жизнь Ленина»). «– Сколько это, шестьдесят пять процентов со сбора? – осведомился Ривера. – Может, пять тысяч, а может и восемь, – поспешил пояснить Дэнни. – Примерно так. Твоя доля – от тысячи до тысячи шестисот долларов. Очень недурно за то, что тебя побьёт боксёр с моей репутацией. Что скажешь? Тогда Ривера их ошарашил. – Победитель получит всё, – решительно сказал он. Воцарилась мёртвая тишина. – Вот это да! – проговорил наконец менеджер Уорда» (Дэнни Уорда). Ривере начинают пояснять, что он безумец. «Мечтатель», говоря словами Герберта Уэльса о Ленине. «– Победитель получит всё, – угрюмо повторил Ривера. – Почему ты на этом настаиваешь? – спросил Дэнни. – Я побью тебя». «Делающий революцию наполовину роет себе могилу», сказал вышеупоминавшийся «ангел смерти» Сен-Жюст, собрат Риверы, «ангела смерти» и её «дыхания». Ибо «победитель получит всё». Замедлив темп, революция погибает, и контрреволюция получает всё. При мировой революции левые получат всё. Победитель всегда получает всё.
Есть и другой смысл вышеприведённой сцены. Ривере предлагают подставной бой, сговор соперников втайне от публики. В политике это называется созданием «карманной оппозиции», «системной оппозиции», «оппозиции его величества», то есть оппозиции бутафорской. Властям она не опасна, и за послушность получает долю пирога – место в парламенте, известность. Одураченный народ (электорат) верит в реальность боя. Ривере предлагают роль «мирных», «парламентских» левых, вроде КПРФ, роль «шлюхи Системы» (говоря словами Майнхоф), участие в спектакле «выборы президента». Сказав «победитель получит всё», Ривера становится оппозиционером реальным, претендующим на власть, победу. «Дэнни взорвало, и он заговорил по-другому: – Ладно же, мексиканская собака! Вот теперь мне захотелось расколотить тебе башку. […] Я тебя до смерти исколочу на ринге, голубчик мой! Нашёл, с кем шутки шутить!».
«Дэнни взорвало, и он заговорил по-другому: – Ладно же, мексиканская собака! Вот теперь мне захотелось расколотить тебе башку. […] Я тебя до смерти исколочу на ринге, голубчик мой! Нашёл, с кем шутки шутить!»
Так же резко меняется поведение буржуазных правительств, обнаруживших левую оппозицию, не псевдолевую. Начинается бой реальный, не подставной. Ведётся он бисмарковскими «железом и кровью», а не теледебатами, пикетами и демонстрациями. В нём часто погибают. Проигравший обречён. Но только в нём левый может, подобно Ривере, «получить всё», а не объедки с барского стола, оставляемые псевдолевым.
Наконец, last but not least. Выше отмечалось: конец рассказа – Мировая революция. Последние слова рассказа: «Революция будет продолжаться». Противоречия здесь нет: свершившаяся революция нуждается в продолжении – коренной ломке быта и всех устоявшихся представлений (что не было сделано в СССР). Победивший Ривера стоит среди ненавидящих лиц: так и будет, борьбу надобно будет продолжить, уже пребывая у власти – среди ненавидящих мещанских лиц. Это нужно запомнить заранее. А сперва надобно – завершить «Мексиканца».
«И в блеске и сиянии славы он увидел: великая красная Революция, шествующая по стране».
Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за ноябрь 2016 года в полном объёме за 197 руб.:
|
 Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсы Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:
Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 22.04.2024 Вы единственный мне известный ресурс сети, что публикует сборники стихов целиком. Михаил Князев 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске 
 |
|||||||||||
| Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
Вешалки и плечики комбинированные комбинированные вешалка для одежды. . Актуальные новые букмекерские конторы в России |
|||||||||||
