Мыслеполитен

Мысли, метро

Вход в метро. Перезвоните.
Ни богу, ни черту не известно, где я.
Полгорода смелó
В разговоры о "Зените".
Куда-то на трибуны улетела неделя.

Деньги ушли в жетон и "Винстон".
Подайте, мам-и-пап, на привычки сына.
Я пока никто.
В тридцать лет это свинство.
Я сочусь в эти строчки, и мне стыдно.

Улетай, Пегас, или дай аванс.
Порядком поиздержали меня твои визиты.
Что за царь – поэт?
По-моему, это фарс.
По-моему, все поэты изрядные паразиты.

Никто из друзей не пишет уже
Стихов. Так, извращают манеру Хармса.
Лишь мне одному
Из грядки свежих мужей
Приспичило разобраться в сути фарса.

Выбором прочих – в пользу детей –
Я спешу укорачивать амбициозные мысли.
Мол, в этом вот
Служении Доброте
И есть наивысшая из человеческих миссий.

Царём не стану – стану отцом.
Держите, мам-и-пап, внука-большие щёчки.
А мне в метро,
Становиться к стеклу лицом.
Подсчитывать огоньки, корешки, вершочки.

Про море

Я водолей. Но! – вода не моя стихия.
Никак не думал о море писать стихи я.
Благоговейно описывать рыб и чаек,
Как глупый юнга, что в море души не чает.

Чаю. Когда летел в Баку, спустя 20 лет, к уже давно остывшему чаю,

Равнодушие чувствовал полное.
И каким бы Каспийским не было!
Каких бы кладов... какими бы волнами...
Я ничего не требовал.

В паузе между болтанкой и курицей тщетно пытался постичь его.
Ощутить эту пропасть до самого дна с высоты полёта птичьего...

Пляж. У кромки воды, в одежде, словно чумной,
Стою, зондирую пальцами ног вялую сыпь песка.
Бакинских женщин море уБЕРЕГает волной как чадрой.
На камень выбросился осьминог. В море та же тоска.

Да я ведь морем почти не грезил,
Чтобы вбегать в него, волны круша!
Вошёл по пояс. Из клапана сердца забил гейзер.
Возможно, душа.

Морское поле свободно, но мне в нём некуда деться.
Кроме причалов детства…

Нефтяные качалки машут руками. Горизонт окунается в воду.
Резвятся дети, чайки. А я липну к маме, а мама верна кроссворду...

Ви-и-ира!
Мое пребывание остановило –
Время. Санкт-Петербург, встречай.
У меня теперь есть и Северная, и Южная Пальмира.
Последней спасибо. За чай.

Чешское, или С чего начинается Родина

Лил дождь, превращая дорогу в песню.

Я помню свежий, словно холодильный, тамбур.
Мерзла на стеклах влага.
Молодожёнами на Дикий Вест,
Красно-желтый октябрь.
Хотели то в Осло, то в Гамбург,
А вышла Прага.
Но мы и Прагой тешимся,
ЧЕШимся.

Лишь проснуться, идти:
Пить на какой-нибудь стрит ти,
Разложив на скатерти карту.
(Оставлять чаевые нам обоим претит,
Но мы верны туристскому такту.)
Не пропускает дождя небесное сито –
Не пропускают японцы к собору святого Вита.

Исповедальная комната похожа на телефонную будку.
Мне становится жарко, и я снимаю и вешаю на руку куртку.
Я хочу попросить незнакомца принять мою исповедь.
Мне есть что высвободить...

Гостиничный номер, необычайная прохлада.
Горничная бабочка недавно порхала.
Приятно журчит говорящий по-чешски телик.
Маленькая пауза, и курс на тот берег.

Спасибо, холмы, за виды с ваших предплечий...
...и прелести флоры,
и те светофоры,
что тихо друг другу перечат,
а нас неспешно ведут –
по Пражскому граду,
который упруг как батут.
"Запремся в номере! устроим блокаду!
Как было бы круто остаться тут!"

Чехи любят трамваи, еду и пиво...
Еще они любят, чтобы было красиво...
Реку по имени Влтава видно до ила...
А наша Нева черна как чернила...

"Я не хочу назад. Предлагаю вызванивать наших!
Я не хочу больше жить в "Нашей Раше"."

...

В Петербурге,
на Витебском вокзале,
За измену Родине
Нас наказали –
Кинули на сэкономленные в Европе 100 евро.
Заодно проверив на изнеженность наши нервы.
И мы поплелись домой – горемыки...

С неба лил дождь, превращая сугробы в обмылки.

Соль и Мажор

О многом расскажет поза моя:
Руки на грудь в узел.
Эй, парень-рубаха розовая!
Напротив тебя – лузер.

Моя безнадега и твой апломб
Не дружат – как параллели.
Все швабры, что стукались мне об лоб,
При виде тебя взболели.

Я пешка, а ты родился в ладье –
В броне от работ и пахот –
Вот тебе это и то – владей.
Вдали от реальных шахмат...

Привыкший вести себя взвешеН Но,
Тебя помещу я в строчки...

Похожий на Катчера Эштона,
Мажор поправил шнурочки.

...

Встретив мажора, я думаю так:
"Вот я.
     Не мажор.
         У меня маета.
Бег. Чехарда. Прыжки на батутах.
Бесполезная пытка в школе-институтах,
Дурные привычки, с которых не слезть мне.
В итоге – Грузчик на дохлом месте.
А еще – гитара, гитара, гитара...
Стишков вязанка да песен отара.
(Слышали б вы эти песни...)
Страницы жизни в блокноте Ворда.
Про них я всегда сообщаю гордо.
Из-за них и жду не беду, а бездну.
(Прочитайте их, если я исчезну...)


Я отворачиваюсь от мажора и, стоя к нему спиной, заканчиваю мысль:

"Дай мне богатых родителей, как у него –
Сраные принципы вмиг бы мои уняло.

Тьфу на себя самого."

Забавна жизнь в миниатюре

Забавна жизнь в миниатюре
В смешном немытом городишке:

Старушки прячутся за тюлем,
В помойках прячутся детишки.
Весна не прячется, ей можно,
Весне на все дается право.
На зов помойки, осторожно,
Слезливых псов трусит орава.

На площадь в полдень соберутся –
В программе розыгрыш и пляски.
За близость к сцене подерутся
Четыре детские коляски.
В руках у мам лимонный "Туборг",
И "Ягуары".
У них парад коротких юбок,
У них загары...

Вдали от площади, немая,
Бежит река.
По берегам ее до мая
Лежат снега...

Циничным смехом заливается Залив
Пугливым чайкам, даже тем смешно до колик,
Что в неумытом городишке тот Калиф,
Кто не работник, не поэт, а – алкоголик.

Найдя бистро,
Зайдя в бистро,
И обнаружив: 1) сонную барменшу, свернутую в гармошку
(чтобы ее развернуть, мало купить у нее кормежку,
нужно разыграть перед ней Антошку),
2) кожаный томик меню из пяти блюд
(кофе-глясе туда не вошло),
3) трапецию столика,
4) охранника Толика,
Вы, по обычаю, стерпите,
Когда барменша, жуя резинку, сплюнет на вас как верблюд:
"Ну так, ВАМ ЧТО?"

Ничего.
Лучше посидеть на свободном и бесплатном воздухе,
У кургана со щитом, усеянном рубцами фамилий
Солдат, защищавших этот город насмерть.
Для...
Для нас ведь!

Для нас, гостей, свободны все скамейки –
Садись, глазей, юродствуй над деревней.
Ларек с дымком – он типа здешней Мекки,
Свиной шашлык – как признак веры древней.

Но нас заботит не шашлык и не ислам.
Мы так соскучились по птичьим голосам!

Споет за сырный хачапури воробей.
Сбежит в траву чревоугодничать как жид.
Ограбив целую ораву голубей,
Он подытожит про себя: "День пережит".

День пережит.
Все хорошо.

Все хорошо. Но как-то тошно.
Убого, дико, скоморошно.
Психоделично, хоть и пахнет водкою.

Как если б города вытягивали спички,
И этот город вытянул короткую.

Кадр

Поиски работы – не поиск себя,
Нужно относиться попроще.
Ду-у-умать-сомнева-а-аться...
А по хуй, бля,
Кто ты, продавец или сборщик…
Кто ты, паренёк, – человек или тля,
Что ты понимаешь под адом...

«Поиски работы – не поиск себя», –
Выцедил инспектор по кадрам...

Упадите на меня, ледяные сосульки...

Упадите на меня,
Ледяные сосульки,
Февральские циники...
Я буду смотреть на вас долго.
Вы –
Это передумавшие прыгать горе-суицидники,
Ни жизни, ни смерти
Нет от вас толка.

Конечно, если вы –
не оружие
Того, кто над нами,
Так называемого "Боже".
Или – его же
Намек невежливый
На то, что не стоит отмеривать жизнь годами.

Я вас не боюсь.
Но мне втолковали,
Что надо смотреть под ноги
И аккуратно ходить под вами.
А так...
А так – я вас не боюсь.
Я, может, вообще смотрю в небо,
Ищу в нем солнечный ус.

Они были пара *

1.

Они были пара.
Страниц без клякс.
Никакая тетрадь
Таким не нужна.
Никакая управа
Никакого проспекта.
Они были секта.
Октябрь, регистрация, ЗАГС:
"Согласны ли Вы
ответственность брать
любовь называть – жена?"
«Да». Разделить с нею дни…
Считаться с ним заодно…
«Да». От стога родни
Откололись они – иголка.
Кадр с зонтом.
Горько.

Город.
Каких-то пять-семь миллионов человек, всего-то...
Генералы случайных карьер, лауреаты конкурсов фальши...
Беглого взгляда вокруг хватало, чтобы начать бой с зевотой.
В один из пресных дней им расхотелось оставаться здесь дальше.
 
По выходным она и он дивились вздорным капризам толпы.
Зрачки их глаз восставали против профилактических сеток.
Они закуривали. Дым тянулся вдоль шторы, карниза, трубы.
Последние шорохи праздных суток, и те – в глубине розеток.
 

Им,
Лишь они попадали в толпу,
Становилось страшнее, чем парусам, угодившим в шторм.
Дотошные взгляды прохожих сбивали с хорошего дня нимб.
В каждую очередь было заложено сразу по несколько мин.
Такт и этика из просто красивых слов переходили в табу.
Короче, мир выживал их из общества, не понятно, за что.

Она была – Мастер
По Убийствам Взглядом
(обрисовывать трупы не хватило бы мела).
По умению суть отличать от мелочи.
По способности всех на себя ополчать.
По презрению к публике и к её наградам.
Она была одиночка, поскольку она умела:
а) не пиздеть о себе;
б) не пиздеть если не о чем;
с) молчать.

А он был – культ
В масштабах компаний.
Обладатель рта, в который хотелось смотреть.
Редкий трофей – результат самокопаний.
Микроинсульт –
Для ленивых,
для самоуверенных – микросмерть.
 
Заурядный талант –
Всего по щепотке.
Усталый атлант, наконец-то сбежавший с работы –
К чертям это небо, он выбирает бег.
А чужие успехи –
Лишь катышек хлеба,
Застрявший на мнимой границе носа и глотки.
Или это он сам, случайно застрявший в толпе.

   
Они стали – веткой,
Которая растёт, чтобы коснуться крыши.
Возможно... Когда-нибудь потом...
Не зря же переезжали из дома в дом,
Взбираясь всё выше, выше,
Назло муравьям, траве, лопухам,
Рябиновым веткам в ожогах грустных,
Мухам, что чешут лапки на люстрах,
Соседу, который не мылся, соседу, который бухал,
Званым гостям, незваным гостям,
Водке, пельменям, куриным костям,
Скучнейшему спору друзей, новостям,
Мыслям, спешащим в категорию устных,
Слезам и смеху, в трезвом уме и в глюках, –
На два,
А то и на три этажа.
(Заказывая дубликат хозяйского ключа.)
(Насаживая пыльное окно на острие луча.)
 
Им,
Когда они попадали в толпу,
Хотелось бежать, 
Дать стрекоча.
 

2.
 
Всё движется дальше,
Распускается, зреет.
Они становятся старше.
Становятся злее.

В безумный-безумный-безумный мир,
Угрозой чужому пространству,
На малозахватывающий турнир
По бытовому засранству,
Они въедут на белой "Газели"...

Застанут пир в чуме коммуналки.
Тапёр-старичок сыграет тур ЖКХ.
Для неё уготована роль свинарки.
Ему предназначен хлыст пастуха.
А дворик мил, почти даже зелен.
Покапал дождь, стадион причесал.
Покурят молча.
Диван расстелен.
Потушен свет.
Кончены 24 часа.


3.

Тут же новые сутки начаты.
То же небо дождями плачет, и...

Они были пара...
И никакая управа...
Никакого проспекта...

Они были гетто.
Вне зависимости от городской черты.


* – соавтор – Ирина Ку.