Утопист

 

Трагифарс в двух действиях

 

 

 

 

Затемнение. Гремят выстрелы. Сцена освещается, вбегает Черепушкин.

 

Черепушкин. Вставай, Мишка. Вставай!

Михаил (вскочил.) Чего случилось?

Черепушкин. Молчун Пузикова подстрелил!

Михаил. Врёшь…

Черепушкин. Пузику шорох вроде почудился, ну и сиганул из засады. А фонарик не засветил! Говорил же я придурку – из засады ни шагу, а по нужде поднялся – фонарик засветил! А он не засветил и шарахнулся в сторону Лёшки Молчуна, а тот и вмазал ему из двух стволов!

Михаил. Жив Пузик?

Черепушкин. Был жив… И пока на дорогу тащили, жил ещё, и пока машину ждали.

Михаил. А Лёшка где?

Черепушкин. Пузика повёз… Я, что ли, его повезу? Лёшка подстрелил, пусть и везёт, пусть сам и отвечает.

Михаил. А мы с тобой в стороне?

Черепушкин. А за что нам отвечать?

Михаил. За то, что Молчун Пузика подстрелил… Точно так же ты мог и меня подстрелить.

Черепушкин. Болтай, да понимай что болтаешь!

Михаил. Пузик не от шороха шарахнулся… От страха он шарахнулся… И Лёшка пульнул в него от того же страха. Нельзя нам, Ваня, в таком страхе жить! Так можно и переубивать друг дружку! Кто он такой, этот наш директор Щепка, чтобы нагонять на всех такого страху?

Черепушкин. Я никого браконьерить не посылал! Понял? На суде подтвердишь, а?

Михаил. Ты чего, Ваня? Чего в кусты полез? Я не только с тобой под суд пойду… Я ещё с директора вырву лицензию на наш прокорм! И обязательно с той датой, какой он пометил накладную на выдачу нам поросят, так похожих на крыс… А поскольку ты у нас старшой, я тебе вот что предлагаю: просеку в орешнике надо пробить обязательно! И из общего котла выделить Пузику его долю. Из общего котла, Ваня! Ты меня хорошо понял?

Черепушкин. Понял…

 

Охотники исчезают, и высвечивается голова директора зверопромхоза Щепки.

 

Михаил. Значит, суда не будет… А жалко: я бы очень хотел спросить на суде – по какому такому закону вы так запугиваете людей, что они пуляют друг в дружку? Молчите, да? А если бы Пузиков помер, как бы вы открутились? Лицензию на прокорм не дали, а поросята были порченные. Есть же свидетели… Ну что вы молчите? Скажите, что я неблагодарная свинья, что вы всех нас от суда отмазали и даже лицензию задним числом дали. А вместо благодарности я вам морали читаю. Ну трахнете кулаком по столу! Не надо себя так сдерживать. Сосуды поберегите! Мне говорили, что вы из молчунов, и даже не здороваетесь с простыми охотниками. А зря… Вот у меня на Урале начальник был – так он меня так привечал: «Здравствуй, Талманов! Здравствуй, сволочь ты моя родимая!» И я не обижался: надо же как-то человеку разрядиться, если он тебя терпеть не может. Так что разряжайтесь: я не обижусь… Или я букашка для вас? Тля! А если я не считаю себя тлёй? И букашкой не считаю. Что тогда? Давайте спокойно поговорим… скажите: кто вам дал право торговать участками? Они что – собственность ваша? Может, вам тайгу кто в наследство оставил? Я понимаю, что деньгами вам за наши участки не платят. Или платят? Не верю… Вам дороже связи с торгашами, милицией, обкомом… А кто они такие, чтобы хозяйничать в тайге и жить в зимовьях наших? Они их строили? Какого вы все такого княжеского роду и племени, чтобы профессиональные охотники баньки для вас топили? Молчим… Вы, наверное, думаете так: чем больше я молчу, тем больше страху на него нагоню. Но поскольку я парень уральский и ещё не таких молчунов повидал, то займёмся мы ещё и такой арифметикой… (Достал листок.) В тайгу вы запускаете ежегодно 600 любителей-сезонников. В среднем берут они по 10 соболей, из которых 6 утаивают и спускают на чёрном рынке. Так мне донесла разведка… Итого, 3600 шкурок ежегодно идёт налево. А на что способны штатные охотники, если закрепить за ними участки? В среднем я поставлю 200 капканов и возьму с них 100 соболей за сезон. Участков у нас 30, а значит 3000 шкурок пойдёт Родине. Что же такое вы творите, товарищ Щепка? 600 любителей дадут в лучшем случае 2400 шкурок, а 30 профессионалов – 3000? Так ваш любитель – он же и варвар к тому же. От его пальбы соболь ещё десять лет будет стороной обходить наши участки. Жду ответа… Не желаете… Тогда я за вас скажу – почему вам не хочется закрепить за нами участки. Мы тогда будем знать, что нас ждёт завтра. Какая такая жизнь нас ожидает. И детей наших… А так – вы эту жизнь нам диктуете. Так вот я лично под вашу диктовку жить не хочу и не буду. Думаете, не разговорю вас? Разговорю… Если у вас с головой всё в порядке, то обязательно разговорю… А про голову я почему спросил: вот вы молчите, будто рыба какая, а рыба-то, с головы гниёт. Да? Тут, конечно, есть кое-какое противоречие: почему рыба именно с головы гниёт, если вся соль в голове? В голове же вся соль, да? Я, кстати, задавал этот вопрос своему начальнику на Урале. Тому, что «сволочью родимой» меня привечал. Так он даже запил с горя: никак не мог поверить, что сам может загнить с головы, если в ней у него вся соль. Я его как-то спросил: «А вы уверены, что именно соль у вас в голове? Я почему спрашиваю: у одних людей с ног начинается отложение солей, а у других – с головы. Так у вас откуда? Если я вас утомил, то скажите, не обижусь… интересно, что такое у вас в голове, что вы так молчите? С чего же вы людей так ненавидите? С каких таких солей? Может, и вас кто обидел? Скажите – не проболтаюсь. Так бывает: человека обидят сильно, а он потом на других свои обиды стравливает. Будто забыл, как самому было больно… Ну и молчун же: только я всё равно пойму, что у вас в голове…

 

Михаил. Катюха!

 

В глубине сцены высвечивается лицо Кати.

 

Катя. Здравствуй, Миша… Ну как ты?

Михаил. Нормально… Ты как?

Катя. Лечусь… Да только конца не видно.

Михаил. Да нет у тебя никакого туберкулёза! Точно тебе говорю. Ну откуда в тайге чахотке взяться? С какого-такого озону? Воспаление лёгких – и всё. Может, я тебя сам и заморозил. А чахотку они тебе придумали. Это им директор приказал такую хворобу для тебя придумать. Для чего?.. А я тебе объясню… Дитё к тебе не положишь, а значит – мне тебе его и таскай четыре раза в сутки, а то и все шесть. А раз так – значит, на участок меня не пошлёшь, и можно его отдать кому-нибудь из дружков товарища Щепки. Что? И не думаю даже на него наговаривать. Да я его как облупленного вижу. Что? Конечно, не стерплю… Как это – уволить? На каком-таком основании? Да я же отец кормящий… (Хохочет.) Чего? Ну ты даёшь, Катерина… И совсем пацан наш не худой. Нормально спит, а если и скучает, то лишь по твоему бочку. Бочку, говорю! Что? Ну ты даёшь, Катерина: конечно, и я скучаю. Вот вытащу тебя из твоего морга и оба под бочок твой уляжемся. Нет, жена: мне очень даже надо, чтобы ты поскорее вышла и в Иркутск махнула. А я тебе скажу, зачем. Справка мне нужна из тубдиспансера, что ты никакой чахоткой не болела. Я с этой справкой всю банду сразу припечатаю. Как? В суд на них подам. Ну ты даёшь, Катерина: как это, за что? За оскорбление достоинства и чести… Что значит – кому она нужна? Я знаю, что ты уже не девка. Я девка! Я! Мне нужна честь! Мне! Что? Квасу? Принесу тебе квасу. Ты что мне грудь показываешь? Знаю, когда кормить. Да я не сержусь… Тёмная ты у меня ещё. Точно с Урала! Ну, я побежал… Побежал, говорю.

 

И снова высвечивается кабинет директора.

 

Михаил. Это как ваш приказ понимать? Я же с грудным дитём на руках. И почему именно я командируюсь в эту деревню Дядино строить какой-то коровник? Хватит играть в молчанку, Николай Михайлович! Думаете, в угол меня загнать? Да, дитё я не брошу и буду носить к матери на кормёжку, а вот почему чахотка пробралась в мою жену, а не в вашу – так этим пусть прокуратура займётся… А заявление на увольнение я сам подам: не хочу марать трудовую «отказом от работы». Я ещё ни разу в жизни от работы не отказывался! Так что прошу по собственному желанию! Да только не знаете вы, товарищ Щепка, как велико это моё собственное желание понять, что же такое у вас в голове? И как вам только жить не страшно в злобе такой? Вот уж точно: не дай бог в начальники вылезти… Но я думаю мне это не очень грозит. А вы как думаете? Ну, никак мне вас не разговорить. Хоть ты тресни!

 

Убирается свет с кабинета директора и вновь высвечивается лицо Кати.

 

Михаил. Катюха! Ты записку мою получила? Вот так, Катюха, уволился я. Но не по его желанию, а по собственному. Ну ты даёшь, Катерина: это когда же ты долго сидела без денег? Подшабашу… Подшабашу, говорю! Что? Чего ты ещё не понимаешь? Избавиться от меня хотят, а главного не понимают. Главного, говорю, не понимают! От меня нельзя избавиться: я был, есть и буду… Ну… А ты план мой одобряешь? Вот и умница… А когда голодовку объявишь? Что значит – не знаешь? Мне твоя справка нужна. Что здоровая ты. Вот так справка нужна! Их надо добивать, пока не очухались. Что? Конечно… Ничего не ешь! Конечно, совсем. Да… А их больничное дерьмо и своё тоже, что я тебе приношу – у всех на глазах бросай в окно. Пробьёмся, Катюха! Не горюй, подруга жизни! Что? Конечно… Очень люблю. Всё равно красивая. И в халате, и без халата… Ну что ты ко мне с Пугачёвой пристала? Да не променяю я тебя ни на кого. Пошутил я тогда… Пошутил! Ни за какие деньги не променяю!