Чёрный Коленкор

* * *

Мне снятся сны – тяжёлые, как горы,
как руки Мойр, как ядра чёрных дыр –
запутанные злые коридоры,
нацеленные дулами в надир…

Мне снятся пепелища и погосты
неведомых ещё материков…
камелии, покрытые коростой…
моря без кораблей и моряков…

слепые Гитлеры, прозревшие Гомеры –
ковчега времени обугленный остов…
и в нём о чём-то шепчутся химеры –
хранители моих тяжёлых снов.

* * *

От пребывания в тисках
застыла кровь в моих висках,
и небо медленно стекало
на моря серое лекало,
и чайки плакали над ним.
Был берег тих и нелюдим.
Песок слежался и дымил.
 
Над небом пьяный бог бродил
и наступал на облака.
Его нетвёрдая рука
чертила круг, ища опоры.
Над небом возвышались горы.
Они вершинами качали
и никого не замечали,
а ветер плёл узор из песен,
но им он был неинтересен.
И от тоски глухой прибой
точил скалу седой волной.
И вечер с высью обнимался.
Он в боге разочаровался.
 
С обрыва вниз глазели серны.
Дышало море тихо, мерно,
и опускалась голова

на мокрые от брызг слова.

Печати площадей

 
1. Дыхание города


           Но поздно. Тихо спит Одесса…

                            А. Пушкин


Но поздно. Тихо спит Одесса,
всю тяжесть собственного веса
взвалив на гипсовые плечи
кариатид.
 
Молчит булыжник, стены стынут,
язык из колокола вынут,
и там, где пляж волну калечит,
мангал чадит.
 
Бодрится мост, и еле дышит
Луна, взобравшаяся выше
платановых голов, обритых
под полубокс.
 
Святой покой объемлет город…
И он все также чист и молод,
и чинит время ось разбитых
своих колёс.
 

2. В шторм
 

Улица стонет, бессилья бременем
облечённая. Ей бы выгнуть
спину, тряхнуть сединою времени…
Спирту ей бы да в небо – прыгнуть.
 
Но – булыжит гроза и мается,
оком выколотым вопя,
бомж-фонарь, и дворняга-пьяница
гложет лета хребет. Скрипят
кровли, железною згой гружёные,
двор басовым скрипит ключом…
 
Мышцы улицы спят, сражённые
церебральным параличом.
 

3. Эркер
 

Да, я – эркер, я раб бесконечной войны
Между небом и ракушняком.
Я бессменно храню предрассветные сны
От неясытей и катакомб.
 
Я изранен стеклом, я подобен свече
Перекрёстка, как символу веры,
И Химера живёт у меня на плече,
А Луна – на плече у Химеры.
 
Я молюсь облакам, что покорно влачат
Свои рубища, шествуя мимо.
А внизу, где мой Ад, всё Атланты молчат,
И молчание их нерушимо.
 
Да, я – эркер, я – узник, я враг плоскостей,
И, зависнув в свободной аскезе,
Я над судьбами всех возрастов и мастей
Еле слышно звучу – в соль-диезе.
 

4. Нелётная
 

В квартире-канопе мне дышится – бромом,
И полнятся веки то бредом, то громом.
Предатель-балкон тычет в лоб автоматом…
Я рвусь сквозь бетон и люблю его – матом.
 
Дверь, стереги меня рукой
зрячею.
Пол, стереги меня доской
траченой,
Плед, стереги меня  тоской
клетчатой –
Храните, храните покой
вечера,
 
В котором я раб говорящих предметов,
На жизнь наложивших вето.
 
Болеют асфальтом мои самолёты,
И небо – из пены – и небо – из рвоты –
Вплетается в губы коррозией пепла.
Я больше не смею быть птицей – ослепла…
 
Ночь, береги меня крестом
памяти.
Бог, береги меня шатром
паперти.
Клён, береги меня листом
осени –
Молчите, молчите, потом
спросите,
 
Откуда белые ночи и слёзы ребенка
В заплечной моей котомке.
 

5. Говори со мной
 

                    А когда наши души укроют снега,
                    И последний связной – птичий – смолкнет язык…

                                               А. Щербакова 
 

Говори со мной, птах, на своём языке –
Я устал от омонимов и парафраз.
Я лесной разговорник сжимаю в руке,
Чтоб потом его спрятать за иконостас
 
Своего одиночества в мире вериг –
Стеариновых зарев безмолвной тоски.
Говори со мной, птах, самой верной из книг –
Переплётами трав, кружевами реки.
 
Я внимаю тебе, как ещё не внимал
Никому из прославленных Учителей.
Пусть с твоей высоты я ничтожен и мал,
И почти незаметен под калькой ветвей,
 
Говори! Я апостолом стану твоим,
Я покину тот город, в котором я глух –
Те пределы, в которых бескровится дым
Золотушных младенцев и ржавых старух…
 
Обездоленный временем город-полип
Я оставлю на милость слепых воевод,
Что не знают ни жалости слёз, ни молитв.
 
Я – перо, я – обломок крыла твоего.
 

6. Туман


                     И словно паруса, туманы неживые
                     Спускаются с дерев, как с корабельных мачт.

                                                      С. Нежинский

 
Смеркается – с утра. Под пальцами катальп
сплетается туман в рулоны силуэтов.
По пасынкам зимы, по выкормышам лета
декабрь-канонир даёт последний залп.
 
Затёртою полой не ветер, так – вахлак,
смахнёт меня в кювет. Малевич оживает
в зиянии двора, в распялине сарая,
в базальтовом хвосте дворового кота…
 
Сфумато режет глаз. Невидимый шаман
в вороний бубен бьёт, и мнится – снег, Саяны…
Туманом дышит мрак. Сейчас и постоянно,
отныне и вовек – туман, туман, туман…

* * *

Тени играют в крокет на стене.
Бредит больной.
В воспалительном сне
Тьма наступает на город.
С зюйд-вестом
В город войдут войска
По весне.
 
И щурится ночь, и иголки вгоняет под кожу.
Темнеет глазами пятно на подушке и дышит взахлёб.
Часы отбивают ритм жизни всё строже и строже,
Случайного света лучи обтирают бледнеющий лоб,
И ртутному столбику тесно в закрытом пространстве.
 
В ознобе трепещутся шторы,
И мёрзнет скупая луна
Над зевом окна, за которым
Зюйд-вест.
Солдатня.
И весна.
 
А щупальца ночи всё крепче и крепче,
Как жгут, обнимают предплечья.

«Видишь, Солнце больше не светит...»

 
1. Хиросима
 

Видишь, Солнце больше не светит.
Небо без Солнца – как Хиросима.
Небо без Солнца чертовски красиво,
Но мне оно нравится в синем цвете,
Чтобы в нём – облака,
А под ними – река,
А в реке – тихоходные грустные рыбы…
 
С неба падают глыбы,
Раскалённые треньем,
И нет смысла молить о чудесном спасеньи
Так, как мы никогда не просили. Ни разу.
 
По Земле, словно черви, ползут метастазы,
И мы ждём их последнего слова в бараке,
Глядя в небо, которое – как Нагасаки.
 

2. Где
 

                 Вот почему я никогда
                 Нет, никогда не буду Правителем!

                                   В. Хлебников
 

В эпицентре бомбёжки –
царевич Димитрий…
Почти ничего не изменилось.
Тонкие ручки, слабые ножки,
глаза огромные,
что вам снилось?
 
Где твоя мама? Добрая мама…
Помнишь её колыбельный голос?
Глаза Хиросимы. Глаза Вьетнама.
Трупы…
И рядом – примятый колос…
 

3. Эпикриз
 

Черновики судеб –
Как для крестов болванки.
Засохший чёрный хлеб.
На белом – кровь и танки.
 
Мы были – велики.
С заглавных букв писали
Свои инициалы
На скалах у реки.
 
Мы были все – горды
Своим предназначеньем,
И никаким леченьем
От всей белиберды,
 
Которую несли,
Изворотясь умело,
Уверенно и смело,
Врачи нас не спасли.
 

4. Перевёрнутый шар

 
в перевёрнутом мире перевёрнуто Солнце
перевёрнут стакан, перевёрнут портрет
в перевёрнутом мире есть слепое оконце
только выхода, выхода, выхода – нет.
 
в перевёрнутом мире слепые солдаты
отвоёвывают у себя города
в перевёрнутом мире ты выжил когда-то
а в этом не сможешь – уже никогда
 
в перевёрнутом мире говорящие рыбы
и все фразы читаются на оборот
в перевёрнутом мире мы смогли бы, смогли бы
только связаны руки и на молнии – рот.
 

5. Eschatos
 

Истово души друг друга душат.
Им мало места – им нужен Космос.
Лежит планета ненужной тушей –
Слепое око, увядший голос.
 
Планета тлеет последним углем,
Последним жерлом глядит устало,
Прикрыв морщины вуалью Googl’а,
Втянув болезни в корсет металла.
 
Как мать, забытая где-то между
Москвой и детством, как язва сердца,
Болит Планета Пустой Надежды,
И никуда от неё не деться.
 

6. Без дна
 

                 Ноев ковчег утонул и не спасся никто…
            
                                   С. Главацкий
 
Бессмысленны пожары
упадочных эпох.
Ковчег избегнет кары
и превратится в мох.
 
И мхи облапят вены
убыточной земли,
чтоб снова по Вселенной
скользили корабли
 
и путь змеился млечный
в мерцании планет.
Чтоб воплощался вечно
проклятия завет:
 
жить в доме с дверью в бездну
и помнить каждый день,
что я вот-вот исчезну.
Как тать.
Как твердь.
Как тень.

 
7. Асфиксия

 
                 В каждом поэте внутри Чёрный Человек.
                 У него с поэтом назначена встреча.

                                      А. Щербакова

 
Спелись, слепились друг с дружкою, спились – Музы…
Небо давно не меняло линялой блузы.
Улицы тянутся к небу – за дрýзой дрýза.
Город базаром растёт, как геоид пуза.
Пузо дрожит – как гидроидная медуза.
 
Высятся вширь противительные союзы.
Бредят антенны, зрачки до предела сузив.
ЛЭПами и проводами крепчают узы
впаянных в сéти Сети Робинзонов Крузо…
 
Выбейте иллюминаторы! Взрежьте шлюзы!!!
 
Ржавой слюною брызжет из пасти века
Чёрная мантия Чёрного Человека…

* * *

Зачем нам Бог?
Нам есть кому молиться.
Зачем нам рай?
Нам есть о чём мечтать.
Среди людей
Мы – сказочные птицы.
Не умирай!
Научимся летать.
 
Зачем нам смерть?
Мы рождены на вечность.
Зачем нам ад?
Здесь жарко без него.
Мы – круговерть
Самих себя, беспечность
Долгов и плат
За всех и одного.
 
Зачем нам свет?
Под чёрными очками
Мы прячем боль
Израненных зрачков.
Мы – яркий след,
Проложенный скачками
Среди неволь,
Капканов и тревог.

* * *

У весны – инфаркт миокарда.
Все симптомы видно без света.
Вслед за ней плетётся кокарда
Раскалённо-долгого лета.
 
У весны – восточные скулы,
Худоба трёхмесячной ломки,
На щеках – дымок саксаула,
Под ногтями – чёрная кромка.
 
У весны обтянуты кожей
Восковой колючие рёбра –
В королевски-мягкое ложе
Заползает скользкая кобра.
 
У весны – дырява рубаха,
На губах – смешок нездоровый,
В голове – смесь боли и страха.
За весной приедут на скорой…

«Не получится – просто, мудро...»

 
                   Я научилась просто, мудро жить…

                                      А. Ахматова
 
Не получится – просто, мудро,
Без тревог, под весёлый плеск
Золотых и беспечных кудрей
Слушать тихий поленьев треск!
 
Не получится – резким взмахом
Отграничить свой дом и мир,
Откреститься истлевшим прахом
От ошибок, прорех и дыр!
 
Не получится – так оглохнуть,
Чтоб не ведать, не быть, не знать.
Не получится – не иссохнуть.
Не получится – пере-ждать…

* * *

Ночь – бесконечность. Ещё – бесконечность.
Тает свеча на подмостках стола.
Слабый огонь превращается в Вечность
И растворяется в теле стекла.
 
Шаг – подоконник. Ещё – подоконник.
Выхода нет – ни в стене, ни в полу…
Плавится ночь и листает, как сонник,
Ноты для флейты. На стуле. В углу.

* * *

Нет, от водки нет утехи
И отрады тоже нет.
Все смеются… К чёрту смехи!
Свет включили… К чёрту свет!
Рвутся жилы, сердце бьётся,
Шлюха в верности клянётся,
Лучший друг язвит и прётся,
Лучший друг за нож берётся…
 
Я кричу, как запущенный нервнобольной:
– Облака, облака, облака…
Я кричу и мой крик превращается в вой:
– Облака, заберите с собой…

* * *

Безумие плещется в наших стаканах,
Как море. Смешно… Нет, не смех – тишина.
Сегодня так модно не думать о пьяных…
И мы засыпаем по правилам сна
 
На пухом лебяжьим набитой перине,
Не зная о том, сколько птиц полегло,
Чтоб нам, замерзающим присно и ныне,
Чтоб нам, обезумевшим, стало тепло.
 
Мы спим, не задумываясь о расплате
За запах сирени, за выжатый хмель.
Мы замерли стрелками на циферблате
Арены – секунды, минуты, недель…

SIC TRANSIT

 
1.
 
Море морщинится, скалятся скалы,
корчится кварц, превращаясь в пески.
Время уже не бежит, а устало
прячет озябшие ноги в носки,
 
тысячелетними мучаясь ранами,
без – панацеи и без – сыновей…
А летописцы всё пишут – неправильно,
как за Иешуа – Левий Матвей.
 
2.
 
Дети плачут. Мир стоит.
Солнце всходит и заходит.
С корабля на берег сходит
за Спасителем – бандит.
 
Плачут дети. Ждет толпа
то ли чуда, то ли мора.
Шумно умирает город
у Синайского столпа.
 
Недоимка – слов и хлеба.
Тают льды. В озоне – бреши.
Тихо стонут Гильгамеши
возводя ладони к небу,
 
а небо молчит, небо пьет водку,
и с облака видно, как вдалеке
ветхий Харон ветхую лодку
чинит на Мёртвой реке.

ХАОС

Я видел, как тщились – любить, ненавидеть,
Остаться: в забвеньи ли, в списках нетленных,
И как на погосты взапряжку тащились
Миры и галактики этой Вселенной…
 
Я тексты писал для премудрой Сивиллы,
Я древних индусов разметил по кастам,
По правую руку шагал от Аттилы
И был исповедником Экклезиаста.
 
Я выдумал самый коварный наркотик,
Я Богу отдал во всевластие небо,
Я лучшая из всех известных экзотик,
И нет ни молекулы, где бы я не был.
 
Я целился в сердце, залечивал раны.
Вы жили? Вы умерли? Вам показалось!..
Лишь я существую. Я – кубик для странной
Великой игры под названием Хаос.