Ты

 

Купить в журнале за декабрь 2019 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 6 часов | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

Тропа проходила мимо старых домов, прохудившиеся крыши которых смолили. Репетируя ад, огромные котлы завезли, под ними огонь развели, ведрами жидкую смолу поднимали на крышу. От котлов по жухлой траве, по бетонной стене черные смоляные следы тянулись над крышей, пятная небо, солнце и облака. Жаркий день пахнул смолой.

Не крышу смолили – ковчег, час настал, Ной торопился, завершив тяжкий труд, собрав всё живое, словно в гамаке, качаться нынче здесь, завтра там. Гамак, мамина детская несбыточная мечта, и я в детстве видел издалека, потом они вывелись, но никогда не качался, отдыхая от забот, трудов, всеобщего скотства земного и пролитой человечеством крови, которая поднималась из-под решетки, то ли сток был забит, то ли крови избыток. Она восходила, розово пузырясь, с каждым днем пребывая, образуя лужи, ручьи, темнея, угрожая до окон добраться.

Власти, недоумевая, откуда напасть, обращались к сантехникам и служителям культа. Первые утверждали: проблема в неправильной конструкции всей системы, из-за чего кровь скотобоен, расположенных неподалеку, в городскую канализацию попадает. Вторые полагали: всё дело в Каине, брата убившем, чья кровь затопляет землю с момента убийства, и не ведомо никому, где она выступит и будет ли розово пузыриться или красными потоками растекаться. Все теологи, кроме преданных анафеме отщепенцев, служителей сатаны, с этим были согласны. Только святые, которых теперь вовсе нет, способны предсказать, где появится братская кровь. Есть, мол, темно-красные времена, но и розовые случаются, о них миром Господу, братья, помолимся!

Многая лета!

Звучало, ширясь, колокола заглушая, взлетая ввысь то ли над площадью с конным памятником посередине, то ли над храмом в горах, эхом в кварталах городских отдаваясь. Как узнаешь? Одни свидетели сообщить не хотят, другие ввиду смерти не могут. То ли колокола от времени силу утратили, то ли голоса от крови силу набрали.

Многая лета!

Кому? Да и нужны ли они, эти долгие годы?

Ты идешь в своей многой лете. В самом начале. Зазвенело хрустально, льдисто, из потаенности, из глубины. И ты, опешив, уходишь. А я, подобно художнику, пишущему этюд, запоминаю, чтоб, вспомнив, изобразить тебя в световом центре картины. В углу себя нарисую, взгляд мой – к тебе, великих истин взыскующему, взгляд, молитвенно устремленный. Картина высохнет, истина посереет, чувствуя горькую сухость, глаза выпучив рыбьи, будешь воздух глотать.

Почему не договариваю? Думаешь, обо всём можно говорить до конца? Разве тебе не хотелось, чтобы кто-то вдруг раз – и исчез. Умер-не-умер, погиб-не-погиб, но исчез: нет, не было, и, конечно, не будет. Ты ни при чем. Исчез не из-за тебя. Не убил – только подумал. А мысли не убивают. Что из того, что пожелал? Мало чего люди желают. Разве о таком можно кому-то сказать? Договаривать?!

Зато, пожалуйста, о тропе. Даже ее малый отрезок, ждущий тебя впереди, трудно увидеть. Разве случится высокий пригорок, с которого увидишь вдаль уходящую нить, петляющую во времени и пространстве. Но тебе этого мало, хочется Байдарских ворот: вместо исчезнувшей земли – зыбкое море, замечательное, и в первый раз и в последний. Всё порознь и вместе: брызги, зеленые листья, цветы разных оттенков, кипарисы, магнолии, терпкий вкус вольного бытия, бесконечность жизни и пушкинская безграничность любви. Ни врагов, ни друзей, ни долгов, ножки, пронзительно убегающие от волны, и стихи. Всё – стихия, нерасчленимая на минуты, неисчислимая метрами, которую уместней всего изящно воспевать по-французски. Потому из листающихся ветром страниц – кокотки, куртизанки, гризетки, лоретки, даже самую вульгарную не назвать ни шлюхой, ни блядью.

Так было в те времена, когда жили не долго, но времени было много, и бабочкам хотелось в кокон вернуться, от холода укрыться в тепло, в сухость от сырости, в свою волю от произвола чужого.

А по тропе, всё больше напоминавшей путь никуда ниоткуда, в том же пространстве, в другом времени, в чавкающем чужом бездорожье шел человек. По сторонам, глазея, стояли владельцы земли, ее сторожившие.

Человек потерял свои имена и нес в себе каинов знак – охранную грамоту изгнанничества и отверженности. Вокруг звучали невнятные, невменяемые голоса, мелькали лица, обезображенные злобой, из ночной пустоты являлись фигуры, скрюченные и согбенные. Не раз, упираясь в глухой забор, сплошную ограду, вырезавшую из пространства нечто таинственное, порождающее всевозможные слухи, тропа делала крюк, нередко затейливый, странной неведомой формы, чтобы обойти темное, мрачное, от людей отлученное. Там с еще большей силой хотелось тепла, уюта, неведенья.

На подоконнике, между жилым, теплым пространством и морозно узорным стеклом, за которым сквозной холод метельный, на подоконнике стоят бутыли – не обыденные бутылки пустые, в сумке, в углу ждущие, что сдадут, – бутыли с вишнями, над которыми лежит, словно снег на земле, белая сахарная пелена. Но день-другой, и растает, вызрев, наполнится красным, сквозь него – робкое очертанье плодов. Через несколько месяцев бутыли будут открыты, и хлынет тягучий сладкий запах дурманящий. Наливку выпьют, на дне тающей горкой останутся пьяные вишни, сморщенные, старые, давно упругость юных плодов потерявшие.

Из того, что происходит по ту сторону бутылей с пьяными вишнями, там, за стеклом, ты знаешь мало. Я больше? Пьяные вишни мне интересней.

С тех пор, как исчезли с подоконника бутыли, ты многое из того, что за стеклом происходит, узнал. Время несло – плавать пришлось научиться – в водоворотах кружило, пугало буйностью водопадов, лишало спасительной безымянности – местоимением передо мною явиться, как никогда прежде, меня понимая. Теперь у нас одна тоска на двоих при виде осенних листьев, на остывшую воду ложащихся, мерзлых слов, от холода разделяющихся на звуки и смыслы, в тусклом туманном полете друг друга теряющих. Их хочется соединить, но вместе им неуютно и неприкаянно. Словно после смерти человека духу и плоти.

Соединить? Возвратить?

Как? Ни к чему.

Ведь даже язык разъединяет, «я» на плоть и дух расщепляя. Разве «мое тело» не «я», а «я» не тело мое? Можно понять, если бы имелось в виду, что «я» больше, чем «тело мое». Но тогда надо придумать, как это сказать, чтобы «тело мое» от «я» не отделялось. А коль не удается, «мое тело» из лексикона изъять как очевидную, неодолимую глупость.

Но Бог с ними, с глупостями всеобщими. Привыкаешь и забываешь. А твои – жизнь забыть не могу, над ними вместе с тобой посмеяться мечтая. Ерунда, смешная, никчемная, а, вот, на тебе, помню. Кстати, «помню» слишком часто употребляю, редкая страница обходится без этого слова. Давай и по этому поводу посмеемся: ты громко, я про себя. А затем посмеемся над заблуждением, будто я иду за тобой не в силах догнать.

На самом деле, даже когда стоим, мы движемся навстречу друг другу. Сближает кружение времени, всё и вся приближая. Удивительно ли, что я иду, вслушиваясь-и-вливаясь в речь слоистую, словно скалы, по твоим не исчезающим из мира следам, а ты – по моим, не замечая, не отдавая отчет в двуедином движении. «Не спеши, – отец говорит, – куда ты бежишь?» Ты шаг укорачиваешь, я вместе с тобой, но через минуту, забыв, предложения удлиняя, снова быстро идем, тропу под себя загребая.

 

Идём по грязи, по снегу идем, по жухлой траве и по юной, едва пробивающейся.

Идём по тропе, затоптанной множеством ног, затопленной множеством вод.

Идём, протаптывая там и тогда, где и когда никто троп не пролагал.

Идём по тропе, не похожей на тропы иные, странной, невиданной.

Идём без устали, в дреме плетемся, страшась лишиться защиты от невыносимой легкости бытия: споткнулся о камень, упал лицом в землю, в небо голубем несомый вознесся.

Идём всегда вместе и порознь, придумывая цель, которая, как известно, ничто, сочиняя направленье движения, которое всё, как известно.

Идём, одно стараясь забыть, другое – запомнить, а над тропой звучат песни: старики распевают хиты, сочиненные в юности, которые кормят их до сих пор.

Идём, а на тропе войны старики с грязными помыслами, несчастные, голодные псы, которым отказала самая последняя сука, псы, всю жизнь мечтавшие волками в лес возвратиться и, задрав голову, завыть о тех временах, когда собак еще не было.

Идём, озабоченные мерцающей целью, забывая прекрасное, пушкинское слово «беспечен».

Идём, собой же придуманной логике движения подчиняясь, но разве жизнь это роман, а не эпизоды, нелогичности и случайности?

Идём, обстоятельства попирая, как змея Георгий, и на наших глазах скупую зимнюю графику сменяет пиршество весеннего многоцветья.

Идём, любя клоунов, ненавидя браваду-и-клоунаду, и пусть меня и тебя каждый представит: хочет – похожими на друзей, хочет – на недругов.

Идём, и наши дыхания похожи на облачка, на белые дыма колечки. Они – ничто, совершенное, бесконечное, вечное. Они есть жизнь, без цели, без смысла, истинная, счастливая.

Идём по робкой тропе, не разделяя пространство и время, вспоминая того, кто, белое дыхание парящим увидев, удивился и произнёс: «Это душа!».

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2019 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению декабря 2019 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.