Только с памятью и совестью я опять наедине

* * *

Зимою ранней темнота
В оттенках олова литого,
Как монолитная плита
Несет свинцовые оковы.

Нетрудно вам увидеть грусть
В закончившемся увяданьи,
Но красота возникнет пусть
В прозрачном матовом сияньи.

Попробуй, душу обнажив,
Незамутненным ленью глазом
Увидеть жемчуга отлив
И затаенные топазы.

Он отстранен, не понят он,
Не глянцевый, не на потребу,
Как отдаленный камертон,
Единый тон реки и неба.

Незрим потусторонний свет.
Запомните на свете этом
Его глубокий серый цвет
И в нем прожилки черных веток.

* * *

Не говорите мне о смерти,
Тому, кто ценит каждый вздох,
Тому, кто получил в конверте
Антарктики лиловый мох.

Кто видел очи белладонны
И таитянок озорных,
И расставание влюбленных
В палате раковых больных.

Лететь в эгейском шуме моря,
Гореть на раненой ладье,
И прыгать вниз, окно зашторив,
Любимой прошептав: «Адье!»

То вглядываться в мрак пещеры,
То щуриться на блеск волны;
Глаза полны звериной веры
И в невезенье влюблены.

В грязи, изорванный, избитый
В угаре драки, как в дыму,
На горле мертвого бандита
Я рук своих не разожму.

Все проиграв вокзальной швали,
Слегка приподниму я бровь,
И, замерзая на Ямале,
Из раны выпью волчью кровь.

* * *

Утристы, лазуристы,
Крайне не серьезны,
После ночи буристой
Мы проснулись поздно.

Долго не вставали мы
Из постельных лежбищ
В номере, заваленном
Сброшенной одеждой.

Вечером гроза была,
Пролетала буря.
В ночь Геката правила,
Очи грозно хмуря.

А теперь заря взошла
В небо на котурнах
В море света и тепла
Утреннем, лазурном.

* * *

Красавица пурга,
Петляя берегами,
Нас хочет запугать
Летящими снегами.

Разгневанно строга,
Сиреневое пламя,
Как будто на врага,
На нас обрушит с вами,

Но вслушайтесь в орган:
Она в своих стенаньях
Диктует по слогам
России заклинанья.

* * *

Где мысль нашла прибежище земное,
Где обрела злодеев и друзей?
Калабрия дымится тяжким зноем
И вечностью дымится Колизей.

Не растворяясь, движется в пространстве
И времени трибунов ясный слог,
Великий логос в пурпурном убранстве
Пред зеркалом природы монолог.

Мы видим это в Греции и Риме,
Где точность мысли и высоких чувств
Нашли себе признание и имя
В искусстве жизни – лучшем из искусств.

Слежу с волненьем, как перетекают
Идеи в жизнь, творя событий вязь,
Как благородство в нас не иссякает
И страсть пылает, плача и гордясь.

Как из любви священное бунтарство
Родится, состраданьем зажжено,
И как его использует коварство,
И как растет прощения зерно.

* * *

Жизнь и воображение
Сплетающейся ниточкой
Сошьют в одно движение
Кайму, фестоны, выточки

Костюма театрального,
Что стал судьбою комика
С углами глаз печальными,
С бровями в виде домика.

Он с нами и не с нами он,
Потрогай – и развеется,
Как будто это дивный сон
На лучшее надеется.

Ему дано создать миры
И индивидуальности,
Играть всю жизнь игру игры
В трагической реальности.

* * *

Минут радости и горести
В темноте и тишине
Только с памятью и совестью
Я опять наедине.

Трое нас и все мы разные,
И другого нет суда.
Это все, что пламень разума
Может вечности отдать.

Жизнь струится мерной повестью,
Никогда не скучно мне:
Только с памятью и совестью
Я опять наедине.

* * *

Наточив в Аду жестокий случай,
Дьявол, беспощадный как Ваал,
Совесть препарировал и мучил
И зубами крылья в клочья рвал.

Совесть он распял на практицизме
И стегал расчетом, как бичом.
Жег ее привязанностью к жизни,
От любви и счастья отлучен.

Он согнул ей спину в горб сомнений,
Вырвал ей сочувствия глаза,
И, завистливый и подлый «гений»,
Скаредность, как правду, навязал.

Ни о ком другом не беспокоясь,
Тем, кто мудрость дьявола постиг,
Жадность – искалеченная совесть –
Не прервет мучений ни на миг.

* * *

Переливчатый, звонкий, лесной
Голос птиц, опьяневших от света
Вдруг раскрасил февраль ледяной
Беззаветной надеждой на лето.

Меж домов я поймал этот свет,
Этот шар обжигающе-красный,
Лаконичный и точный ответ
Хоть и мудрой тоске, но напрасной.

И лиловый на белом снегу,
А под ветками ярко-зеленый.
Этот блик я отдать не могу,
Словно юноша, в розу влюбленный.

Теплый луч навсегда уже мой –
Посчастливилось видеть и слушать,
И щебечут на солнце зимой
Чудо-птицы, как добрые души.

* * *

Добро, лишь простое добро
Мы делать должны в этом мире.
Не может быть это старо,
И взгляда не может быть шире.

В безумии и тесноте
Мучений на свете хватает.
Все выдержать, перетерпеть
Поможет нам жалость святая.

Тут пытками не удивить,
Жестокостью не переспорить,
И тонкая, тонкая нить
Нас держит над пламени морем.

Всю боль и всю подлость вселенной
Скопила Земля, постарев.
Все зыбко, порочно и тленно,
А чудо в одном лишь добре.

Играет ветер на лире,
Монета встает на ребро,
Мы делать должны в этом мире
Добро и только добро.

* * *

Горят в изяществе хрустальном
Сугробов горы, глыбы льда,
Зима еще патриархальна
В провинциальных городах.

Снег, словно мех у норки, ровный,
И кажется, что через миг
Из переулочка на дровнях
Проедет мимо вас старик.

Дышать лошадка будет паром,
И чистый детский карий глаз,
Подобный женским тайным чарам,
Скосит доверчиво на Вас.

Здесь далеко до жизни шума,
И, полон неземных забот,
Монашек, погруженный в думы,
Крестясь, по улице пройдет.

* * *

Навстречу вечности мы наперегонки
Стремимся, так безжалостно безумны,
Что млечности шипящей угольки
Воспринимаем карнавальным шумом.

А, между тем, костер уже горит,
Никто не опоздает на свиданье,
И слово превращается в нефрит,
Звучат итоги нашего призванья.

И мало кто заметил эту жизнь,
Хотя через нее пронесся с криком.
И плавятся столетий миражи,
Как океан, жонглирующий бликом.

* * *

Огни блистают на планете,
Куда ты только ни взгляни,
А над рекою парапеты,
За парапетами огни.

Громады из стекла и стали,
И мрак рекламами расцвел.
А две девчушки танцевали
На парапете рок-н-рол.

Там круто вниз ведут ступени
И под горою Волги ширь,
И белой призрачною тенью
Мерцает древний монастырь.

Колокола в ночи звучали,
Народ во тьме на службу шел,
А две девчушки танцевали
На парапете рок-н-рол.

Смешались времена и даты
И дни рождения у жен.
Оторопел мужик поддатый,
Волшебным видом поражен.

Стоял Ильич на пьедестале
В огнях прекрасных Кока-кол,
А две девчушки танцевали
На парапете рок-н-рол.

Как можно пережить все войны,
Голодоморы и ГУЛАГ?
И хочется кричать невольно:
«Да только так! Да только так!»

А где-то сгнил товарищ Сталин,
А кто-то дожевал дирол,
А две девчушки танцевали
На парапете рок-н-рол.

Мы познакомимся едва ли,
Но все же это был прикол,
Как две девчушки танцевали
На парапете рок-н-рол.

* * *

Как странником бредя
По сказочной картине,
Пред нимфою сатир
Наденет плащ пажа,
Так в капельке дождя,
Застывшей в паутине,
Преломится наш мир,
Волнуясь и дрожа.

Мы в меру все умны
И в меру все бесстрашны,
Виновны без вины,
Учены и просты,
И в ликах красоты
Смакуем день вчерашний,
Пугаясь пелены
Грядущей пустоты.

И вот еще не стар,
И встретилась победа
Иль Богом чудный дар
Тебе преподнесен,
И ветром унесен,
Как вечный непоседа,
В пылающий пожар
Срывается твой сон.

* * *

Безумие любви
В неуловимой ноте,
В слиянье Я и Ты
В немыслимое Мы.
Когда из половин
Свою вы не найдете,
Нет страха пустоты
В мерцанье полутьмы.
Когда на берегу
Деревьев очертанья
Взволнованно дрожат,
Стократно отразясь.
И в замкнутом кругу
Желанья и дыханье
И вечен звездопад,
И разлучить нельзя.

* * *

Винсент Ван Гог, кафе вечернее,
Светила в черных небесах…
Я здесь бывал уже, наверное,
И скоро полночь на часах.
А мы сидим, мы не расходимся,
Хотя беседа улеглась,
Вино в бокалах наших водится,
И, значит, жизнь-то удалась!
Нам не пора еще отчаяться,
И чем не призрачный итог –
Кафе еще не закрывается.
Мы снова здесь, Винсент Ван Гог!