Камера-обскура

Растворение

паузы лица паузы смыслы паузы взгляды.

посмотри, до чего ты можешь договориться. как ты можешь всё возвеличить и обесценить. поведение – это вместо желания взять поводок на шею.

от чувствования мира замирают глаза, но деление на объекты не приносит радости. в моём поле зрения новые объекты сменяют старые, но идти на «ты» с ними – это как переходить на «вы» с собой в перспективе будущего.

маяковский сказал: если буду тряпка – вытрите мною пыль с вашей лестницы. если взять это шире, то губкой быть – это как попадать в тусовку или тоску, ведь «ночью может быть страшно или волшебно, в зависимости от компании». и со всякими кошками, безумными Лилу, добрыми Гердами, длинными милыми, и смотря в задумчивые глаза, и целуясь с огнём – становиться ими.

что у тебя есть кроме права на отстаивание собственной индивидуальности.

норма – это же скучно, ангел мой Нюта.

* * *

Станцуй мне танец про эфемерность.
Побудь Богиней, сбежавшей с храма.
Я на иконах тебя не видел,
Как и в тебе не увидел правды.

Ты не копаешься до самой сути,
И ты мне кажешься легкомысленной.
Я не ищу дополненья в людях
И жажду руки оставить чистыми.

Без шрамов, колкостей и объятий,
Без поцелуев случайных в скверах.
А ты манерно смеёшься – значит,
Болеть придётся потом, наверное.

Я здесь, как совесть, – чтоб успокоить.
Как вот Раскольников шёл на исповедь…
И ты расскажешь мне, как покойнику,
Всё то, о чём ты не говоришь другим.

Камера Обскура. Магда: как её ощущение.

авр
в этой камере обскура так мило –
разве что вешать картины и платья
авр
мои глаза
ничего никого ничего не видят
тем паче
звёзд и шатров на небе
авр
руки: из них я совью верёвки
мачты кометы
что нравится больше
смешные.
авр
как у стены вызывать мурашки
как засыпать на траве и в пустой машине
авр
что там скрывается за
этой искрой тупого
развязного времени
авр
это же солнце идёт по холодной
распластанной вере
коленями
авр

бесы Ставрогина будут нежнее чем
поцелуй Иуды
авр
он же предал Христа от любви большой,
и забыл, как всякое чудо
2. снег таял, как таяли белые простыни.
не чувствует роста –
но роскошь медлительных подступов.
холодная кость под нажимом, под тенью
изгиба карандаша.
так крошится грифель
так крошится стержень.
так крошится сердце, наверное, тоже,
в дурманном надрыве руки художника.
3. жжёный сахар, медовая мякоть,
постукивающие ключицы.
в этих водах не хочется плавать,
не хочется утопиться.
ты не видишь, как черный волк обнажает в улыбке оскал,
но ты видишь, как он как будто бы ищет в твоей – всё, что он потерял.
и ты видишь себя источником
пламенных наслаждений.
но не правда ли, этого мало, чтобы себя так бездумно доверить.
развергайся и властвуй с теми, кто подчиняется.
чёрный волк тормошит траву под ногами и озлобляется.
4. окситоциновы костры
и план побега.
такие жёлтые цветы,
как знак победы.
капитуляция ума,
укор – не точка.
для безусловности ещё
не много почвы.
не Травиата, а игра
в безделье бреда.
преподносящая рука –
в ней мякоть хлеба.
но пусть чужой цвет не таит
родных оттенков –
так поиск полумер опять
упрётся в стенку.
5. слепец, лишённый не зрения –
лишённый её коленки, –
почти калека.
напряжённо всматривается в тишину:
«доверяй доверяй доверяй!» – говорит себе.
кто-то кашляет.
кто скрипит половицей?
кто насвистывает?
«это птица».
а художник бесстыдно смотрит
на сгорбленные морщинки,
наблюдая, как за забавой,
в одной комнате с ним,
обнимая Магду,
развлекаясь его беспомощностью
в мягком кресле,
пока она рассказывает, по его просьбе,
о своём детстве.

Интересно?

«Интересно
Что я делал
В то время как ты стала такой
большой?»

Владимир Бурич

Интересно, что делает словом – мысль. И под чьей рукой оживает взгляд.
Интересно не то, как ты говоришь –
С придыханием всматриваясь в закат.

А чего в тебе нет. А чего ты забыл. А чего не сказал, когда не хотел.
Наблюдай за тем, что когда молчишь, – ты как будто вечно поёшь припев.

По молчанию сохнут томные остановки. Парки. Скверы. Таксовые машины.
Стены. Заборы. Улицы. Города.
По молчанию сохнут сказочные герои
И, конечно, лиричные девочки,
Когда заземляются.

Интересно, что делает светом – огонь,
Если он сжигает дома дотла.
Интересно, что делает дом – тюрьмой,
Явно не наличие бляшки и козырька.

Интересно, что делает дом – теплом,
Когда ты идешь в него после встреч.
Интересно, что там в тебе живёт,
Когда ты доверчив.

* * *

лепит её из воска –
чтобы была по росту.
но что-то не поддаётся,
сыплется с плеч извёстка.
в пыли он пока не видит
её почерневших крыльев.
и думает: обессилев,
она же сама придёт.

когда-то уже лепили,
плавили и кроили.
но клада не находили:
ни мёда, ни вещества.
сдирается штукатурка
он по губам, как шутку,
ловит её, но жутко
смотреть на таких двоих.

заступничество ни к месту,
лучше бери и зверствуй,
чтобы увидеть бездну –
входи в неё без огней.
словно в пещеру – зверем,
иноком и плебеем
следуй своим инстинктам,
как голосу площадей.

как боли живых углей:
беги по ним, не касаясь,
так, как она, босая,
пошла бы за тем, кто смог
не пасть перед первой битвой.
но город твой – Константинополь
так же непрочен,
как ты непорочен
чтобы сражаться,
милый Мехмет.

* * *

В последних лунах неверия,
В холодном моём жилище,
Очнувшись, не вижу города:
«Луи Армстронг и Бах – остальное лишнее»

Остальные лишние.
Я схожу с дистанции.
Мне пустыня – дом мой
И я – забвение
Чем бы Солнце ни пошатнулось –
Только бы
Никогда не склонять колени мне.

Сложная моя художница,
Будь мне последней пристанью.
Помню твои золотые волосы:
Уткнуться б в них!

Что ещё остаётся мне:
Из вечного – только музыка.
Ты же меня покинула,
Муза...

 

... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в октябре 2021 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: