Медвежья пасть

На чтение потребуется 1 час 10 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Всё началось в далёком 1860 году, когда купец первой гильдии Конон Боткин снарядил и возглавил экспедицию для спасения золотоискателей в Бодайбо. Приехали как раз вовремя: людей в забое спасли, за что благодарные старатели преподнесли ему золотой самородок – огромный, килограмма на два кусок благородного металла, внешне походивший на морду медведя с открытой пастью. Слиток, бережно завёрнутый в грязную тряпку, преподнёс суровый мужик в медвежьем тулупе. На секунду замешкался и, опустив глаза, невнятно пробурчал:

– Наши бабы говорят, что золото – металл ценный, но уж больно коварный. Когда к новому владельцу переходит, то со всеми бедами прежних хозяев. Зло переходит. Мы в это не верим, да и вы в голову особо не берите. Ну а этот самородок чистый, из земли он. А Митяй – вы его последнего из забоя вытащили, еле живого – он золото и нашёл. После этого сразу к тебе, хозяин. Так что, ежели не боишься, мил человек, – бери, сам понимаешь: больше нам отблагодарить нечем.

Конон усмехнулся в усы и с поклоном взял подарок, положил за пазуху и уехал.

 

На слова мужика он не обратил никакого внимания. В Сибири и без суеверий приключаются всякие странности да неприятности: то сани перевернутся, то волки вокруг лагеря встанут и всю ночь в спину дышат, то кучера хворь непонятная скосила – всю ночь мучился, а под утро пятнами покрылся и умер, то склад загорелся и за полчаса весь товар сгорел. Напасти всё время преследовали купца и его дело, но с дарёным золотом он их не связывал. Жизнь длинная штука – всякое случается. После пожара торговля пошла на спад. Конон собрал всю семью – жену и двух сыновей, Дмитрия и Павла – и поехал в новую жизнь из Омска в Москву.

По правде говоря, переезд он планировал давно: хотел развернуться, начать серьёзное дело, тесно ему стало в небольшом сибирском городке.

Белокаменная в ту пору увлекалась чаем. В каждом зажиточном доме стоял кипящий пузатый самовар, а вокруг него собирались домочадцы. Но цены на чай кусались, в Москве он стоил раз в десять дороже, чем в Европе, и по вкусу оставлял желать лучшего. Конон основал в Москве фирму оптовой чайной торговли «Товарищество чайной торговли Конон Боткин и сыновья». Старший сын Павел показал себя купцом толковым и хватким, придумал, как уменьшить налогообложение. Пришлось ему не раз и не два посетить Китай, эту диковинную страну, договориться в Поднебесной об обмене чая на русский текстиль и драгоценные металлы. И цели своей он добился. Через год дорога чайным караванам была проложена. Цены пошли вниз. Чай хлынул в Россию. С этого момента не было у купцов Боткиных конкурентов ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге.

Ещё через год Боткины стали уважаемой и богатейшей купеческой семьёй в Москве. Отстроили шикарный особняк на Земляном Валу, стали устраивать званые воскресные обеды. Не проходило и недели, чтобы к молодым наследникам миллионного купеческого состояния не приходили сватать лучших московских невест.

 

Чем больше богатела семья Боткиных, тем мрачнее становился Конон, к тому времени уже седовласый старец. Улыбку на лице вызывал лишь золотой самородок, разбрасывающий яркие блики по потолку и стенам. Самородок в доме прижился. На все уговоры знакомых купцов продать «медвежью пасть» старик, не задумываясь, отвечал отказом. Как продать? Подарок ведь, и подарок от всей души. Хотя червячок сомнения его грыз, деньги-то немалые – такой каменище наверняка целое состояние стоит. Но продавать не стал. А когда младший, Дмитрий сообщил о предстоящей свадьбе, отец решил подарить ему самородок.

«Дима, младшенький, парень толковый и образованный, но торговлей не интересуется, знай себе картины собирает. Иногда так разохотится о живописи рассуждать – ни слова не поймешь. И главное, везде, где только можно, понавывешивал свои картины – нигде от них спасенья нет. О своей галерее мечтает, работы иностранцев показывать москвичам хочет. Там пусть и мою «медвежью пасть» выставит», – думал Конон.

Отец очень недоволен был собирательством сына, не приносящим в дом ни копейки денег, а наоборот: то и дело приходилось изымать из оборота существенные суммы на непонятную мазню – так называл он про себя полотна импрессионистов. Живопись купец не понимал и друзей сына недолюбливал.

«Богатые бездельники. Только и знают, что толкуют об искусстве, а сами встают не раньше полудня и весь день по дому в шелковых халатах разгуливают. Не по-людски всё это», – ворчал себе под нос глава семейства.

Но сыну своих претензий не высказывал: твёрдо верил, что каждому на роду своя судьба написана, и, может, действительно вся эта непонятная ему живопись будет оценена потомками.

«Вот откроют музей в Москве и на доске у входа напишут большими буквами его фамилию: основатель музея Дмитрий Кононович Боткин. Значит, не зря все это», – мечтал Конон.

 

Старшего же сына, Павла, считал надеждой и опорой семьи. Дела хорошо ведёт, в Китай за товаром ездит, в складском амбаре навёл чистоту и порядок.

Любил он сыновей своих до беспамятства и никогда не забывал – все, что он делает, только ради них. Все это богатство: склады, доверху наполненные китайским чаем, шикарный трёхэтажный дом с персидскими коврами и хрустальными люстрами, конюшня с породистыми жеребцами – всё для них, для мальчишек. И не только это. Образование – вот что считалось самым главным в семействе Боткиных. Сам Конон никогда в школе не учился, о чём всегда жалел. Читать научил его приходской священник – по слогам еле-еле, счёт освоил сам, работая приказчиком в лавке отца, а вот дальше дело не пошло. И всякий раз, когда проходил мимо книжной лавки, сердце его завистливо сжималось. Ведь кому-то доступна вся эта многовековая мудрость, но не ему. Поэтому, как только бизнес стал приносить доход, Конон первым делом нанял своим сыновьям репетиторов для подготовки к поступлению в Московский университет.

Павел учился неохотно, торговые дела волновали его больше, чем хроники давно минувших лет. Отец не настаивал, понимая, что талант купца – это особый дар, и в университетах этому не научат. Дмитрий же, наоборот, оказался очень восприимчив к наукам. Быстро освоил латынь, влюбился в историю, археологию, литературу, ну а искусствоведение стало его страстью. Он часами мог разглядывать старинные гравюры, живопись голландских мастеров, православные иконы. Его критические статьи публиковались в самых уважаемых журналах, а к мнению относительно подлинности картин прислушивались все столичные антиквары.

Поговаривали, что у Дмитрия большая коллекция картин, но мало кто её видел – картины висели в доме отца хаотично, где появлялось свободное место, и показывать в таком виде их было неловко.

 

Мысли о музее, ещё робкие и неоформленные, уже витали в голове молодого ценителя искусства. Близкий друг Дмитрия, Илья Михайлович Третьяков, был к тому времени уже известный собиратель – от него Дмитрий заразился любовью к живописи и увлёкся западноевропейским искусством. Россия о них знала мало. Боткин ощущал себя первооткрывателем.

Коллекционирование его захватило. Пока это были единичные, разрозненные картины, и о коллекции говорить было рано. Но картин становилось всё больше и больше. И места в отцовском доме уже не хватало. Так что, когда Дмитрию тактично намекнули о возможном браке с внучкой московского градоначальника, он был совсем не против. Невеста оказалась премиленькой, умненькой девчушкой. Дмитрий решил: женюсь! Конон подарил молодым усадьбу рядом с Покровским монастырём.

После свадьбы Дмитрий с женой переехали в свой дом на Покровке 27^[2]. Весь второй этаж этого большого и уютного особняка был отдан под галерею. Впервые в Москве появились полотна Добоньи, Коро, Курбе, Руссо, Милле… Кто бы мог предположить, что из этого выйдет!

 

В конце девятнадцатого века усадьба стала московской достопримечательностью. Была уже большая, полноценная галерея западной и американской живописи. В средствах Дмитрий Кононович стеснён не был и покупал в Европе лучшее. Кроме картин, в залах усадьбы на разноцветных мраморных каминах Боткины выставляли бронзу и фарфор. Посуда русской фабрики Гарднера была жемчужиной фарфоровой экспозиции. Впечатляющий своим великолепием был центральный выставочный зал с мозаичным цветным паркетом из разных пород дерева и огромными резными дубовыми дверьми. На белоснежном, необыкновенной красоты мраморном камине, увитом белыми мраморными розами, красовался золотой самородок.

Спокойно и тихо в окружении любящих сыновей отош      л в мир иной 86-летний Конон Боткин. Никого это не удивило – старик в последнее время не вставал с постели. А жизнь потекла дальше, размеренно и неторопливо. Лишь одно происшествие перед самой смертью озадачило сыновей. Вспомнил он про самородок, приподнялся на постели к самому уху Дмитрия и прошептал, с усилием двигая языком:

– Ты, Дима, камешек береги, сила в нём есть, будь осторожен…

Вечером того же дня он умер.