«Индок» охотится за пауками

 

 

        Посвящается Наталье.

Автор напоминает о том, что все герои
повести являются литературными
персонажами и в действительности
не существуют, а события вымышлены
и потому всякое сходство с реальностью
случайно.

 

 

 

 

Бывшая жена всегда считала Ивана Ивановича недотепой. Окончив педагогический институт в «застойные времена», он никогда не работал по специальности, как и многие другие его коллеги, стремившиеся получить высшее образование.

Нет, Иван Иванович вовсе не был бездельником! Будучи главой семьи, он немало потрудился на ее благо. За последний десяток лет он успел поработать фотографом, поваром, продавцом. Приходилось «мыть» золото в Сибири, ловить треску в Белом море, да и мало ли где может работать человек в погоне не то за романтикой, не то за длинным рублем.

Кризис (его многие помнят) настал внезапно; деньги закончились. Жена Ивана Ивановича довела до его сведения то, что уже давно любит другого человека. Терять незадачливому мужу было нечего; его сын повзрослел и уже жил отдельно от родителей.

В третье тысячелетие Иван Иванович, сорока лет с небольшим лет отроду, вступил уже независимым холостяком; и по счастливому стечению обстоятельств, владельцем однокомнатной квартирки в отдалённом районе, где не было метро, но зато имелись резервы свежего воздуха. (Для своих лет он выглядел обычно: не высокий, не маленький; уж точно не худой; черты лица славянские, хотя временами в лице можно выделить что-то татарское; временами небрит; но старался бриться каждое утро; – словом, типичный, похожий на многих, мужик.)

Развод не очень огорчил Ивана Ивановича, скорее напротив. Ещё не старый мужчина, и абсолютно свободен.… Думаю, многие из нас, женатых, могли бы позавидовать ему!

Свободой своей Иван Иванович пользовался умеренно, в разгул не пускался, хотя и любил пропустить с приятелями рюмку – другую. За пару лет спокойной жизни он приобрёл животик, а лень стала его верной подругой, взамен утраченных.

К огорчению Ивана Ивановича, во вневедомственной охране, где он в последнее время работал, начались сокращения.

Где же ему найти новую работу? – Во время поисков Иван Иванович случайно наткнулся на объявление о том, что в школу требуется учитель географии. Вот же ирония судьбы! По диплому он был именно географом.

– Ну, нет! – в последнее время у Ивана Ивановича появилась дурная привычка разговаривать с самим собой. – Там же дети в могилу сведут… – Он не допускал и мысли о работе в школе.

Это и понятно, ведь учитель в России – специальность не мужская. Работа это низкооплачиваемая и не престижная, карьеры не сделать. Женщин ещё можно понять: рабочий день короче, отпуск длинный и всегда летом, а деньги… – деньги пусть мужья зарабатывают. И с ребёнком удобно, и больничный лист оплатят; работа-то государственная, не в частном секторе, где «волка ноги кормят»! Нет, конечно, мужчины тоже работают в школах, но это скорее исключение из правил. И можно предположить лишь два варианта такого исключения:

а) призвание – как повезло детям, если это так!

б) судьба – вечное оправдание всех неудачников.

 

И все же, как ни пытался Иван Иванович избежать нежелательной для себя работы в школе, – другого занятия ему никто не предлагал. Да и на какой высокооплачиваемой работе нужен работник, с грузом лет, но без определённой специальности!

– Что ж, на безрыбье и рак рыба! – Иван Иванович тяжело вздохнул и достал старый, завалявшийся в секретере диплом.

Надо же ему где-то получать зарплату, ведь до пенсии-то еще далеко! Иван Иванович позвонил в школу, чтобы договориться.

– Мы Вас ждем! – Голос в телефонной трубке звучал приветливо.

Вот так и случилось то, что ему, человеку, не допускавшему и мысли о подобной карьере, пришлось стать учителем географии в средней школе. Интересно: если бы Иван Иванович догадывался тогда, к каким последствиям в его жизни приведет этот поступок, что бы он сделал?

 

 

Был жаркий август. Школа, куда требовался учитель географии, в округе считалась хорошей. Здание было типовое; два корпуса соединённые застеклённым коридором утопали в зелени деревьев. Внутри веяло прохладой. В такой школе когда-то учился и Иван Иванович. Он вспомнил, что учительская находилась на втором этаже, а кабинет директора на первом, слева от входа. Так оно и оказалось.

В коридорах стояла школьная мебель, вынесенная из классов для ремонта. Столы, судя по глубоко прорезанным датам, были почти ровесниками Ивана Ивановича, не новым выглядел и другой видимый инвентарь.

Директором школы была вальяжная дама, на вид одного с Иваном Ивановичем возраста. Её кружевная чёрная блузка подчёркивала белизну полной груди. В кабинете густо пахло духами.

– Здравствуйте! Я по поводу работы. По объявлению…

– Да-да, здравствуйте! Вы географ? – директриса была сама деловитость.

– Да, по образованию, – осторожно ответил Иван Иванович.

– В школе не работали?

– Так вышло! – подобного вопроса он ожидал.

– Из-за денег или по другим причинам?

Допроса мне не хватало,– подумал Иван Иванович. Надо ставить точки над «и», не возьмут – сразу уходить.

– Предвосхищаю следующий вопрос, – заявил он, – вредных привычек не имею.

– И не курите? – она вытащила из ящика стола пачку тонких сигарет. – Зажигалка у вас, я вижу, есть! – и директриса засмеялась.

Действительно, у Ивана Ивановича была манера вертеть в руках зажигалку, особенно, когда курить было нельзя, но хотелось.

– Курю, – он вежливо поднес огонек к сигарете директрисы.

– Вот и хорошо, теперь будет с кем покурить, – сказала она, одарив Ивана Ивановича многозначительным взглядом.

– Меня зовут Людмила Борисовна. Я работаю в этой школе недавно, около года. Развал, конечно, полный, вот и будем наводить порядок, мне нужны помощники. Я предпочитаю работать с мужчинами. Мы должны сколотить «крепкий костяк» из тех, с кем будем работать. Я все буду менять. А кому не нравится, пусть увольняются! – и Людмила Борисовна глубоко затянулась сигаретой.

– Курите, курите; – я разрешаю! Начинать всегда трудно, – увлечённо продолжила она. – Вашей задачей будет помогать мне. Мы должны…– она оказалась словоохотливой.

Такая откровенность была непонятной. Впрочем, Иван Иванович отнесся к произносимой речи с восточным спокойствием. Он не собирался никому помогать, только преподавать и точка!

Закуривая, Иван Иванович вдруг вспомнил, как соседи разговаривали о том, что на овощной базе требуется лифтёр. Оклад уж наверняка выше учительского!

Надо сходить туда, – подумал он, делая вид, что внимательно слушает. Может быть, возьмут, чем чёрт не шутит! Наверное, так даже лучше …

– Географа я уже взяла сегодня утром, – вдруг сказала директриса. – Он пришел раньше Вас и взял все часы. Две ставки, Вам ничего и не осталось!

От неожиданности Иван Иванович поперхнулся дымом. А какого рожна он тогда здесь сидит?

– Я не могла отказать ему! – продолжала женщина. – Он очень интересный человек; бывший военный, прекрасно играет на аккордеоне, обещал организовать хореографический кружок. А Вы могли ведь и не придти! Правда?

О предстоящем визите Иван Иванович договаривался по телефону и был сражён непоследовательностью директрисы.

Лучше бы я так и сделал! – промелькнула мысль. Но на душе отчего-то стало легче. Иван Иванович встал, собираясь откланяться.

– Я могу предложить Вам кое-что получше, – торжественно сказала Людмила Борисовна, – предлагаю Вам стать моим заместителем, по воспитательной работе. Вы согласны? И оклад будет больше!

– Намного больше? – опешивший Иван Иванович снова сел, – надо подумать!

– Думайте быстрее – сказала директриса, – надеюсь, что завтра решите.

Посоветоваться было не с кем, разве что только с котом, который отныне был его единственным домочадцем.

Появление кота в доме Ивана Ивановича имело предысторию. Многие его друзья-приятели имели домашних животных, питая неистребимую любовь к собакам, кошкам, птичкам, а на худой конец к аквариумным рыбкам и земноводным. Иван Иванович, при разговорах приятелей о любви к домашним животным, соглашался, хвалил любимцев и даже мог почесать их за ухом, если такое имелось. Сам он заводить животных не торопился. С собакой надо гулять и делать прививки, из-за кошек в доме пахнет, да и другие существа требуют ухода. Иван Иванович был, как нам уже известно, ленив.

Однако судьба распорядилась так, что у него появился кот. Однажды, направляясь, домой, Иван Иванович увидел, как стайка ребятишек пытается связать котёнка, пойманного на близлежащей помойке. Мелкому представителю кошачьих предстояла роль испытателя парашюта. Он был должен раскрыться на уровне третьего этажа, так пояснили Ивану Ивановичу взволнованные экспериментаторы. Котёнок вовсе не мечтал о профессии десантника, – задрожав, он впился когтями в плечо Ивана Ивановича, продирая рубашку неожиданного спасителя. Прятать испуганного котёнка пришлось дома. Что было сказано вслед Ивану Ивановичу детьми, воспитанными в разгул демократии, вспоминать не будем.

Угостить неожиданного гостя было нечем, и Иван Иванович дал «полосатому» сырой говяжьей печёнки. Когда котёнок, сотрясаясь от жадности, сожрал большой кусок печёнки, ноги его подкосились, и, к ужасу Ивана Ивановича, он уснул прямо на пороге малогабаритной кухни.

Не будить же его сейчас, – думал хозяин, – и мальчишки все ещё кричат у подъезда. Когда уйдут – выгоню!

Плохо Иван Иванович разбирался в животных. Попробуйте-ка выгнать откуда-нибудь кота, если он не хочет! Так он прижился и вырос в квартире, отъелся, вылизал дочиста теперь гладкую шкуру и деловито ободрал диван хозяина.

Кот научился выходить на улицу, пользуясь открытой форточкой, благо квартира была на первом этаже. Ночью зверь квартиру покидал, отправляясь исполнять свои многочисленные обязанности. Он орал под окнами, не давая спать соседям, встречался с полюбившимися ему кошками и убегал от собак. Рано утром, хромая после множества драк, уставший кот возвращался на отдых.

Иван Иванович дал ему имя Сильвер, но в обиходе называл просто: – Кот!

Больше всего Кот полюбил сырую печёнку, которую всё время выпрашивал. Иногда Иван Иванович разговаривал с ним на разные темы. Кот был согласен с ним в вопросах политики и права, культуры и искусства, но не одобрял кулинарные убеждения хозяина. Так, например, они не сошлись во взглядах о полезности неограниченного употребления в пищу сырой печени.

Обычно кот появлялся около кровати сладко спящего Ивана Ивановича около шести часов утра, входя в комнату походкой усталого тигра. По распорядку у кота была еда: завтрак, а может и поздний ужин; кто знает? На аппетит животное не жаловалось. Утреннюю беседу, всегда кротко, начинал кот.

– Мя…! – приглушённый звук выглядел по отношению к хозяину весьма дипломатичным. (Доброе утро! Мне кажется, ты и не спишь вовсе.)

Но утренний сон Ивана Ивановича был крепок.

– Мя, Мя, мя,…мя! – в серии звуков с равными интервалами частота повышалась на один тон, по-видимому, кот обладал незаурядным музыкальным слухом.

(Наверное, пора завтракать!)

Иван Иванович сонно переворачивался на другой бок. В голосе кота проявлялось некоторое раздражение:

– Мя, мя, меу, ми-еу…, мяу-у!

Продолжительность и мощность производимых звуков возрастали.

( Непонятно тебе что ли, давай вставай!)

Кот отскакивал в сторону от брошенной в него подушки и уже по праву продолжал блажить в полный голос:

– Мау! Мау-у! МЯ-АУ!

(Хватит уже валяться в постели, пора покормить усталого и голодного кота!)

Иван Иванович свешивал ноги с кровати, а зверь огромными прыжками несся на кухню и садился у холодильника. Когда Иван Иванович заходил в кухню, ещё неумытый; – кот ставил лапы на дверцу холодильника и вытягивался, будто резиновый. Ивана Ивановича всегда поражало, каким длинным оказывалось вдруг это небольшое животное.

– Мяу! Мяу! Мяу!

(Здесь печёнка, здесь! Пожалуйста, скорее! Очень кушать хочется!)

Но неподатливый Иван Иванович первым делом включал электрический чайник. Кот глядел на хозяина с укоризной, затем лапы его подгибались разом, и он мягко падал на пол.

(Бедный голодный кот! Он совсем ослаб, а ты не хочешь его покормить!)

Иван Иванович обходил широко раскинувшегося кота и шёл умываться. После бритья он щёдро опрыскивал лицо одеколоном и окончательно просыпался, выдавал коту вожделенную печень и наливал себе утреннюю кружку кофе.

Готовить Иван Иванович умел, но предпочитал питаться по-холостяцки, попроще. Утром он ел бутерброды или не ел ничего, – это зависело от состояния холодильника. На неделю варился борщ или щи, другим постоянным блюдом Ивана Ивановича были макароны.

Кот питался рыбой и печенкой, при виде которой пропадала его обычная невозмутимость. Кошачьи консервы он презирал и ел их лишь в случае крайней необходимости; при этом брезгливо скрёб кухонный линолеум лапой.

После завтрака Иван Иванович задумался. Если сейчас не найти работу, придётся переходить на голодный паёк. Кот лишится печёнки, а ему придётся перейти на дешёвые сигареты. Иван Иванович любил подымить и сигареты выбирал весьма придирчиво.

Он уже звонил по телефону увиденному на приклеенной к забору бумажке, но в лифтёры его не взяли, нужна была «корочка» об окончании курсов.

– Ты готов перейти на овсянку? – Иван Иванович за неимением собеседника приобрёл постоянную привычку разговаривать с котом. – Я курить брошу, а ты перестанешь лопать печёнку килограммами….

При слове печёнка кот поставил лапы на холодильник и вопросительно мяукнул, глядя на хозяина жёлтыми глазами.

– Не готов, вижу. А ведь мог бы мышей ловить!

Кот понял, что печёнки не дадут. Он свернулся в кольцо и закрыл глаза. Проблемы трудоустройства кота не занимали.

– Ну что же, придётся мне работать в школе! – Иван Иванович перелистал толстую трудовую книжку, вздохнул и отправился утюжить старенький костюм…

 

Началом его трудовой деятельности стало первое сентября. Директриса произнесла восторженную речь для жителей окружающего школу микрорайона, а Иван Иванович стоял в тамбуре у нерабочей двери входа и без конца крутил оглушительную музыку.

«Похоронен был дважды заживо…» – бодрая мелодия громко неслась из громкоговорителей, установленных на козырьке над парадным входом рядом с воздушными шарами и обвисшим трехцветным флагом. Несколько раз в школу звонили возмущённые пенсионеры и просили убавить громкость, – мощный звук насквозь пробивал тонкие стены домов, окружающих школу и не давал пощады никому.

– Ничего, потерпят, – сказала директриса, – день знаний бывает один раз в году!

Дома, после первого рабочего дня, Иван Иванович нашел на кухонном столе задушенную мышь.

– И что ты хотел этим сказать? – спросил он у кота. Но усатая морда Сильвера была, как и всегда, абсолютно невозмутима.

 

 

В должностные обязанности заместителя директора (или попросту, – завуча) входило множество дел: от организации общих мероприятий до составления огромного количества отчётов, для которых в школе вечно не хватало бумаги.

Без бумажки ты букашка! Этот принцип пустил у нас в стране такие мощные корни, что выполоть сорняк уже не представлялось возможным. Как же тогда будут кормиться многочисленные чиновники? Впрочем, Иван Иванович не роптал, и оформленные им бумаги ручейком вливались в бюрократический круговорот уже на правах документов.

Интересно, читает ли их хоть кто-нибудь? – думал он.

Работа с трудными подростками тоже была обязанностью Ивана Ивановича. В сложных случаях приходила женщина в милицейской форме с усталыми глазами – инспектор по делам несовершеннолетних, в случаях попроще приходилось разбираться самому. В плане воспитательной работы для бесед с трудными подростками отводился четверг.

– Вася, зачем ты ударил Ерёмичева по голове? – грустно спрашивал Иван Иванович.

– Да он это… дурак! – быстро находил ответ виновный.

– Это же не повод! – возмущался новый заместитель директора, – если все начнут так делать, что тогда будет!

– Дураки переведутся! – отвечал находчивый Вася.

– Ну, уж нет! Если по голове-то бить, наоборот больше будет!

– Ладно, я больше не буду, – с готовностью отвечал тот, – по голове…

– Вот и хорошо, – Иван Иванович заносил результаты воспитательной работы в особую папку, – следующий!

 

Кто сказал, что школьные годы – счастливая пора? Неправда! Это сложнейшее для человека время. Когда первоклассник с ясной жизненной программой (Хочу быть космонавтом!) отправляется в школу, он напоминает маленькую рыбку, выпущенную из аквариума в море, изобилующее хищниками.

Попав в новые условия, ребёнок вынужден адаптироваться.

– Не то сожрут! – доверительно сказал как-то Ивану Ивановичу один пятиклассник.

А ведь верно, сожрут! Причём требовательная учительница, уроки и режим дня здесь не главное. Страшнее всего – сам детский коллектив, стая, в которой существует непростые взаимоотношения. Назначить «стрелку»; устроить «разборку», – блатные понятия прочно закрепились в школах, перекочевав туда с экранов телевизора. Вот и приходится школьникам вместо учёбы думать о том, как не навлечь на себя немилость сильных и не стать мишенью безжалостных насмешек для остальных.

Хорошо учиться теперь не принято:

– Ты что, «ботаник»!? Бей «ботаников»!

А родителям всего не расскажешь! Они пожалуются учительнице, в классе все узнают об этом, значит, станет ещё хуже, чем было.

Ребенок растёт, его проблемы тоже. Нельзя выделяться из коллектива, надо быть таким же, как все, а лучше – «круче» всех. Здесь школьникам, безусловно, помогает русский язык. И вовсе не надо читать книги! Все и так знают слова, приближающие к вожделенной цели.

Говорят, что моряки часто и много ругаются. Этот стереотип может быть легко разрушен, если послушать простую беседу современных учеников. Правда, у школьников фантазия развита меньше, чем у представителей прославленной романтиками профессии, зато ругаются они гораздо чаще. Куда до них морякам!

Все курят и ты куришь; все взяли по банке пива и ты его пьёшь, даже если давишься поначалу:

– Ничего, братан, привыкай!

Многие потом всю жизнь отвыкнуть не могут….

Маршруты в школу и из неё надо выбирать точно, на этом пути школьника тоже могут поджидать неприятности. Могут отнять деньги, телефон или спросить запросто:

– Ты за кого болеешь, за «ЦСКА» или «Спартак?»

Нельзя быть толстым, нельзя быть худым, хромым или заикой, нельзя отличаться от других ростом; многим школа прививает пожизненно комплекс неполноценности.

К счастью большинство детей приспосабливается к школе, и выходит из нее с меньшими потерями, чем это можно было бы предположить. Остаётся только удивляться, что кто-то даже получает пятёрки и золотые медали.

Может быть, всем учащимся за окончание школы стоит выдавать медали, хотя бы бронзовые?

 

От детей Иван Иванович получил кличку «дядя Ваня». Положение его в школе оказалось непонятным – учительский коллектив, почти весь состоящий из женщин старше бальзаковского возраста, отнёсся к ставленнику директора настороженно. Новое начальство они не жаловали. Все ещё помнили старого директора, которого любили. Теперь даже недостатки его память бывших подчинённых превращала в достоинства. А тут подумаешь, новый зам! Надолго – ли? Во всяком случае, выполнять его распоряжения никто не торопился. Правы были древние – не дай Бог жить во время перемен!

Командовать Иван Иванович не умел, а может быть, и не хотел. Кабинета, положенного ему по должности, не нашлось, и потому обшарпанный стол поставили в неотремонтированной с лета учительской.

Уборщица сюда не появлялась, учителя в разгромленную комнату не заходили, справедливо полагая, что историю с ремонтом директриса затеяла назло непокорным. Лишь залётные торговцы – коробейники периодически раскладывали на единственном столе книги, бижутерию, духи, колготки и кружевное дамское бельё, отодвигая в сторону груду отчётов, с которыми не справлялся неудачливый замдиректора.

Что и говорить, не любил Иван Иванович своё рабочее место! А вот на уроках ему неожиданно понравилось. В запасе Ивана Ивановича было множество различных историй и анекдотов, какими он школьников и развлекал. Чего он только не слышал за свою кочевую жизнь! Дети слушали охотно – лишь бы ничего не делать!

Учителя непрерывно болели, (директриса считала, что ей назло) и приходилось заменять уроки хоть кем! Бойкая толстуха – завуч по учебной части, считая, что от воспитательной работы Ивана Ивановича толка всё равно мало, часто ставила его на замены. Какие только уроки не приходилось ему замещать! Пение и рисование, математика и история;– везде побывал новый замдиректора!

Лишней работы было много, а с прямыми обязанностями Иван Иванович не справлялся. Чем и вызывал недовольство директрисы. Обычно она вызывала замов по пятницам, «на ковер». Официально это называлось совещанием руководящего состава школы.

– Почему не готов план воспитательной работы в школе?

– Почему не готов план работы совета школы?

– Почему я не вижу список попечительского совета?

– Ах, вот он! Почему Вы не показали список вовремя?

– Мало – ли, что меня не было! Надо было найти время!

– Почему директору надо обо всём думать, когда есть замы?!

– Вы оформили стенд по воспитательной работе?

– Все надо самой проверять! Ну что за люди, никто не хочет работать!

– Не прикрикнешь – никто ничего не делает!

– Кому не нравится со мной работать – пусть увольняется!

Количество несделанной работы увеличивалось непрерывно.

Галина Георгиевна, так звали толстуху-завуча, вступала с директором в горячие споры, часто без заметного повода. Она работала здесь давно и была обижена при назначении нового начальства, полагая, что и сама могла бы быть директором. Теперь Галина Георгиевна возглавляла местную оппозицию.

Пока велись споры, Иван Иванович рисовал в блокноте кошачьи мордочки и хвосты, когда было надо, кивал или мычал неопределённое. К счастью бурного дамского темперамента обычно хватало на все совещание.

Что я тут делаю – мысленно удивлялся он, – как только найду что-нибудь другое, сразу уволюсь!

Но шло время, быстрое в своём однообразии, а другой работы всё не было.

 

 

Десять лет назад начальная школа занимала весь второй этаж, но произошли известные перемены, и рождаемость упала. Малыши теперь занимали лишь несколько кабинетов в правом крыле, поэтому кабинет географии переехал в класс, где когда-то находилась группа продлённого дня. Здесь ещё сохранились на задней стенке низко прибитые паркетные доски, служившие маленьким вешалкой. Крючки для одежды, висевшие на них когда-то, были давно оторваны.

Учителя географии звали Владимир Яковлевич Лампасов. Поджарый, остроносый, в мятой коричневой рубашке с короткими рукавами, он суетился всюду. Из школьной столовой тащил к себе оставшийся хлеб и недоеденное картофельное пюре; тут же из неприкрытой двери доносились звуки старенького аккордеона.

Лампасов, эмоционально размахивая руками, рассказывал всем, как он был ранен в «горячих точках». Местоположение «точек» при этом непрерывно менялось, потому никто точно не мог сказать, где именно побывал Владимир Яковлевич. Прописки у бывшего офицера не было. Ночевал он в своём кабинете на раскладушке. По словам Лампасова, выходило, что он закончил театральное и музыкальное училища и, само собой, подразумевалось, что пединститут тоже. Впрочем, на аккордеоне он играл хорошо.

Директрисе географ нравился. Лампасов не был женат и проводил всё свободное время в школе, а вечерами охотно занимался с детьми танцами и музыкой.

– Он будет вести у нас хореографический и театральный кружки. Сейчас дополнительному образованию придаётся большое значение! – часто повторяла Людмила Борисовна.

 

Ивана Ивановича Лампасов называл по отчеству, без имени, но на «ты».

– Иваныч, зайди! – от него вечно несло несвежей одеждой, – понимаешь, дела у меня.… В военкомат надо, прописку тоже нужно делать. Ты замени меня завтра, недолго, я на последние уроки успею. Выручишь Иваныч? И пусть Галина Георгиевна подмену не ставит, а уж коньяк за мной!

Лампасов подошел во время разговора так близко, что брезгливый Иван Иванович невольно сделал шаг назад. Он не ждал коньяк от человека, который доедает скользкую кашу из столовой, но уступил ему быстро, – лишь бы тот отстал! Острый запах был весомым аргументом в пользу географа.

– Я знаю, что ты в школе не работал… Ничего, я тебя научу, главное не бойся! Их главное сразу двойками задавить, – тогда молчать будут! Посиди, посмотри, как у меня это выходит! – в голосе Лампасова прозвенели хвастливые нотки. – Потом, глядишь, отзыв напишешь…. Ты же вроде как начальник! Мне разряд надо повышать!

Иван Иванович сел за последнюю парту. Как ни неприятен был коллега, интересно посмотреть, как другие работают! Он оглядел кабинет. К верхней части классной доски было привинчено множество креплений, на которых рядами висели географические карты. Места для письма мелом при этом не оставалось.

– Зато не надо ничего убирать! – сказал Лампасов, цепко проследив его взгляд.

Позади, слева от места, где уселся Иван Иванович, шкафами был отгорожен угол, где прятались: раскладушка, засаленный матрас, ведро с тряпкой и аккордеон. Пол выглядел чистым, видимо его недавно мыли.

– Полы сами моете? – на «Вы», соблюдая дистанцию, спросил Иван Иванович.

– Дети моют, за оценки. Давай, Иваныч, на «ты»! – Владимир Яковлевич никакую дистанцию во внимание принимать не хотел.

Урок семиклассников начался с новой темы.

– Пишите! – Лампасов не утруждал себя вставанием, – «Эпоха Великих географических открытий». В средние века люди думали, что Земля плоская. Колумб хотел доказать, что она круглая, но не смог. А Магеллан смог! В шестнадцатом веке он обогнул нашу планету на корабле и вернулся домой в Испанию, где ему за это дали много золота!

Не вставая со стула, Владимир Яковлевич ткнул в карту мира длиннющей, метра в полтора, деревянной рейкой, которая служила ему указкой.

– Вот по этому течению он вернулся домой!

Рейка в его руке качнулась и обозначила на карте движением с востока на запад синие стрелки, опоясывающие карту полушарий.

– Все поняли?

Какой он, к чёрту, географ! – мысленно поразился Иван Иванович.

Лопоухий мальчик на первой парте поднял руку. Его голубые глаза были необычайно серьёзными.

– Чего тебе? – вскинул голову Лампасов.

– Это течение Западных ветров. Оно течет в обратную сторону, – деловито доложил он, – Магеллан ни за что не смог бы по нему вернуться!

– А ты знаешь, что учитель всегда прав? – неожиданно вспылил учитель географии, – не умничай, а делай, что я тебе говорю!

В голосе Лампасова послышалась угроза, и дети испуганно притихли.

– Вы всё поняли?! Откройте учебники! Вопросы на странице семнадцать, – ответить письменно, и не дай Бог, вы не успеете!

Зашелестели страницы – школьники отвечали на вопросы. До звонка в классе стояла тишина.

– Как я работаю; видел! – сказал Лампасов, – учись Иваныч!

– Видел…– на душе Ивана Ивановича было скверно, – а ведь Магеллан из путешествия не вернулся. Он погиб!

– Да ладно, ты же знаешь, Иваныч, им в этом возрасте много знать не надо! – весело оскалился Лампасов, – не грусти, Иваныч, ну погиб; но мы-то живы! Мы ещё выпьем с тобой, я тебе про такие места расскажу, где ты не бывал и не слышал даже! Подумаешь Магеллан!

Ошарашенный Иван Иванович замолчал, не зная, что и сказать.

– А какие у меня девахи были! Я тебе все расскажу, – Лампасов хитро подмигнул, – но потом, потом.… Так подменишь меня завтра?

– Да! – с трудом выдавил Иван Иванович.

Причём тут девахи? – подумал он, – ну до чего же странная личность, этот географ!

 

– Людмила Борисовна, а какой диплом у Лампасова? – поинтересовался невзначай Иван Иванович у директрисы. Он был вызван к ней по какому-то незначительному поводу.

– Уж Вам-то, какая разница, что у него за диплом! Не хуже Вашего! Свою работу надо делать, а не другими интересоваться и сплетни распространять! – раздражённо отреагировала директриса. – Что вы как бабы базарные, ей Богу! И вообще, мне виднее кого и куда назначать; – я здесь директор! Занимайтесь своим делом и не лезьте, куда вас не просят!

– Значит, не я первый о нем спрашивал, – подумал Иван Иванович, – а может быть, этот географ её родственник? Что она так за него так горячо заступается?

После разговора с Лампасовым его мучило какое-то неопределённое желание, и вдруг он понял какое, – хотелось выпить, даже напиться так, чтобы забыть хоть временно об этой чёртовой работе!

Пить один Иван Иванович не привык. С бесплатного телефона-автомата на первом этаже он позвонил одному из приятелей, с которым познакомился, работая в охране.

 

Приятеля звали Коля. Он был моложе Ивана Ивановича лет на десять. Худой и лобастый, в круглых очках, которые едва поддерживал крошечный нос, Коля был поэтом и потому работал ночным сторожем. Днём он спал или писал стихи, если были деньги.

Мнение Коли о том, что алкоголь стимулирует творческий процесс, некому было оспаривать, – он жил один. Плоды его творчества в издательствах печатать не торопились, зато он разместил несколько стихотворений в Интернете. Коля гордился этим, но, увы, денег это не приносило.

Единственным Колиным достоянием была небольшая квартира в панельной пятиэтажке. Устав от безденежья, он периодически собирался продать это жильё и переехать в деревню. Выпивший Коля любил пофантазировать, представляя себе деревенскую жизнь на лоне природы.

Поэт оказался дома, и конечно, «на мели». По счастью Ивану Ивановичу удалось занять приличествующую случаю сумму в школьной бухгалтерии, под будущую зарплату. До конца рабочего дня новоиспечённому заместителю директора оставалось больше часа, и было решено, что Коля приедет прямо в школу, чтобы не терять времени, а уж потом они зайдут в магазин.

Недалеко от школы был расположен заброшенный сад, с незапамятных времён обнесённый бетонными плитами. Многие из плит упали, а в нескольких были пробиты огромные дыры. Исписанный любителями граффити забор скрывал от прохожих многое из того, что там происходило. У жителей района это место почему-то пользовалось дурной славой, и гулять сюда никто не ходил, лишь иногда среди деревьев мелькали собачники или влюблённые парочки, у которых не было другого места.

Сюда друзья и направились. Они устроились под яблоней, повесив портфель Ивана Ивановича на ветку.

– Хорошо! – сказал Коля, наливая водку в одноразовые стаканчики.

Действительно, было хорошо. Листву деревьев тронула осень. Пахло дымом от костра. Воздух насыщался вечерней синевой. Иван Иванович с наслаждением закурил. Говорить ему не хотелось. Выпили ещё по одной, закусили мелкими яблоками, сорванными с дерева.

– Сумерки – трещина мира! – ни с того ни с сего, вдруг изрёк Коля. Собеседник должен был сразу понять, что поэт не так прост.

Коля часто и безответно влюблялся, но его дамы быстро уставали от прямолинейных предложений поэта, не подкреплённых знаками внимания в виде цветов, конфет или хотя бы банки прохладного пива. Увы! Банки пива с утра частенько не хватало и самому Коле.

– Давай, Иван, я тебе стихи прочту!

Стихи Иван Иванович не то, чтобы не любил, некоторые ему даже нравились – но слушать их сейчас он не хотел. Но Коля мог вспылить, или полезть в драку; спьяну он был обидчив. Из двух зол надо было выбирать меньшее.

– Давай! – решился Иван Иванович, и вновь закурил.

Пусть читает, ему-то, какая разница! Сейчас проблемы на работе уже не казались заместителю директора стоящими внимания. Хотелось сесть, и натоптавшийся за день Иван Иванович безуспешно попытался пристроиться на толстой ветке яблони, склонившейся до земли. Никогда раньше его ноги не уставали так от работы!

– Хилые сейчас все…– презрительно произнес Коля, наблюдая за приятелем. Человеческие слабости он подчёркнуто презирал. Себя Коля считал спортивным; он почти не курил, бывал на занятиях по каратэ и даже как-то купался в проруби.

– Давай, читай уже! – Ивану Ивановичу всё же удалось присесть.

Коля принял позу и начал декламировать стихи, размахивая правой рукой. Левую руку он постоянно держал в брюках. Из-за этой вредной привычки у него был постоянно надорван карман.

Её как будто звали Лена,
Была красива и умна,
И светлых глаз боясь, как плена
Я пил и пил вино до дна.
Она, как бабочка, вспорхнула,
Лицо мое, задев крылом,
Или коленкой прикоснулась
Ко мне случайно под столом.
Зря телефон пытался взять я…
И вот теперь, издалека,
Я помню лишь в разрезе платья
Ажурную резинку от чулка!  

Стихи приятеля было положено похвалить.

– Что же, по-моему, неплохо! – рассеянно произнес Иван Иванович.

Он слушал невнимательно, «в пол-уха». Приятная атмосфера вечера начала исчезать. Среди причудливо изогнутых деревьев стали появляться другие компании, слышался смех, и доносилась ненормативная лексика подрастающего поколения, того самого, которое должен теперь воспитывать Иван Иванович.

– Я ещё хотел прочесть, – огорчился Коля, – у меня много всякого!

Ивану Ивановичу вдруг показалось, что в группе шумной молодёжи он увидел Лампасова.

А он-то, что здесь делает? – учитель вгляделся в вечерний сумрак внимательней.

Фигура, похожая на Лампасова, исчезла.

Почудилось, – с облегчением подумал Иван Иванович, – здесь-то он откуда?

Точно почувствовав момент, поэт неожиданно сменил тему.

– Что ты, как каменный сидишь, Иван? Может, ещё добавим? – Коля показывал ему опустевшую бутылку.

Иван Иванович кивнул головой, соглашаясь.

Приятели провели вместе весь вечер. Обсуждали политику, спорт, астрономию, экономику, непостоянство прекрасного пола, и многие другие темы. Переходя от одного киоска к другому, они дегустировали напитки в разноцветных баночках. За разговорами время прошло незаметно. Вероятно, именно из-за этого Иван Иванович не запомнил, как он попал домой.